Текст книги "Ночи Калигулы. Падение в бездну"

VIII

За время своего правления император Октавиан Август давал гладиаторские игры двадцать три раза. Скупой Тиберий – всего лишь дважды. Покойник и другим не позволял устраивать бои в Риме. Любители кровавых зрелищ были вынуждены пешком ходить в Фидены – городок в двадцати стадиях от вечного города. Однажды расшатанные деревянные скамьи подломились, не выдержав веса беснующихся зрителей. Тысячи людей погибли в давке. А полгода спустя римляне снова толпились в Фиденах, предвкушая занятное побоище.

Гай Цезарь повелел объявить об устройстве гладиаторских боев.

– Спешите смотреть! – торжественно объявляли на римских улицах. – В первый день до сентябрьских календ император Гай даёт игры! Будет звериная охота, а затем – гладиаторы из Большой школы!

В первый день до сентябрьских календ Калигуле исполнялось двадцать пять лет.

С вечера предыдущего дня плебеи заполнили амфитеатр, расположенный на юге Марсова Поля. Бедняки зараннее занимали нижние скамьи, для того чтобы поутру продать места богатым всадникам. Сенаторы обыкновенно сидели на подиуме, где для них были установлены гранитные кресла. А напротив входа на арену возвышалась отделанная мрамором ложа. Оттуда будет смотреть на гладиаторов император.

Калигула вступил в амфитеатр в сопровождении трех сестёр.

– Слава Гаю Цезарю! – восторженно взвыла толпа, протягивая руки к высокой худощавой фигуре в лиловом плаще.

Гай с улыбкой поднял правую ладонь. Показавшись народу, он уселся в мраморное кресло с высокой спинкой и положил руки на подлокотники, украшенные львиными мордами. Темно-красная подушка лежала на мраморном сидении, для удобства императора. Калигула жестом поманил распорядителя игр.

– Можно начинать! – велел он.

Распорядитель подбежал к мраморным перилам и замахал деревянным жестом, подавая условный знак. С высоты амфитеатра раздались резкие звуки трубы. Шум улёгся, зрители в волнении уставились на арену.

Служители амфитеатра расставляли по арене кадки с высокими растениями – аравийскими пальмами, акациями, вязами с узловатыми ветвями. Перебрасывали с ветки на ветку длинные гибкие лианы. Круглая арена постепенно приобретала сходство с диким африканским лесом. С треском отворились дубовые створки ворот. Вышли четыре гладиатора в лёгком облачении. Они прошли между деревьями и замерли напротив императора, с холодным любопытством смотревшего на них.

– Славься, цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя! – нестройным хором прокричали они.

Калигула надменно кивнул.

Гладиаторы разошлись в разные стороны. И приготовились к бою, напряжённо осматриваясь. Не знали, откуда появится опасность. Трое сжимали в ладонях длинные кривые ножи. Четвёртый вооружился железным копьём.

Зрители, затаив дыхание, следили за высокими воротами. Они не открывались. Напряжение гладиаторов возрастало. Смуглые, обветренные, покрытые шрамами лица блестели путом. Неожиданно в жёлтом песке посередине арены возникла воронка. Невидимый зрителям механизм опустил одну из плит, образующих пол. Через открывшуюся дыру на арену выскочили дикие звери: блестяще-чёрные пантеры, жёлтые львы со спутанными гривами, пятнистые леопарды. Зрители восторженно завизжали.

– Животных доставили из Африки по моему особому приказу, – небрежно пояснил Калигула Друзилле, сидящей справа. – Каждый такой кот сжирает в день целого телёнка!

Зеленые глаза Друзиллы блестели, привычно очаровывая Гая.

Под громкое улюлюканье толпы началась травля: люди против зверей и звери против людей.

Животные разбрелись по искусственному лесу. Лезли на деревья, порою опрокидывая кадки. Гладиаторы должны были убить всех зверей. Тварей не кормили со вчерашнего дня. Они оглашали амфитеатр голодным рычанием.

– Охота закончится лишь тогда, когда на арене не останется ни одного живого зверя! – радовался Калигула. – Или ни одного живого гладиатора!

Пронзительные визги матрон, занявших верхние ряды, перекрыли голос Калигулы. Он вскочил с кресла, стараясь получше разглядеть, что происходит на арене. Тонкогубый рот императора искривился в улыбке: пантера, затаившаяся на ветке, неожиданно прыгнула на гладиатора.

Зверь и человек катались по жёлтому песку. Пантера, оскалив клыки, теребила окровавленную левую руку гладиатора. Правой, держащей нож, он наносил животному удары – в блестящую грудь, в шею… В напряжённом воздухе пахло кровью. Полдюжины животных, учуяв запах, набросились на ослабевшего гладиатора и подыхающую пантеру. Сотоварищи не могли помочь ему. Сами оборонялись от голодных тварей. С любопытным ужасом зрители наблюдали, как львы и леопарды растаскивали по арене куски человеческого мяса…

Гай опустился в кресло и удовлетворённо откинулся к высокой спинке. Гладиаторские игры удались на славу. Деньги потрачены не напрасно.

Трибун преторианской когорты, почтительно склонившись, подошёл к императору. Сорокапятилетнего солдата звали Кассий Херея. Его тёмные курчавые волосы уже подёрнулись сединой, бритое лицо покрывали шрамы и тонкие извилистые морщины. Но тело, хранившее следы нескольких ранений, отличалось ловкостью и силой.

– Цезарь! – произнёс он, приложив к груди руку, сжатую в кулак. – Просители добиваются встречи с тобой.

Калигула усмехнулся: у храброго солдата был на удивление тонкий голос. Почти как у женщины. Или, скорее, как у стареющей спившейся шлюхи.

– Приведи их. По одному, – велел Гай. Зрелище охоты настроило его благодушно.

Просители проходили длинной льстивой вереницей. Целовали сандалии императора, обещали принести обильную жертву за его благополучие. И просили униженно: один – о решении судебного спора в его пользу; другой – о подачке на бедность; третий, торговец – о понижении налогов… Калигула не скупился на обещания. На деньги – тоже. Казна, оставленная Тиберием, казалась бездонной. А новому императору хотелось купить любовь и восхищение римских граждан.

Перед ним остановилась женщина, плотно закутанная в синюю столу. Не поднимая лица, упала на колени и обняла худощавую ногу Гая.

– Чего ты хочешь? – милостиво улыбаясь, спросил он.

Коленопреклонённая женщина подняла голову.

– Великий цезарь! – тихим томным голосом прошептала она. – Некий знатный римлянин пообещал жениться на мне. Вели ему исполнить обещание!

Калигула неприятно вздрогнул: он узнал Эннию. Женщина, по-змеиному улыбаясь, достала из складок одежды сложенные вместе таблички. Те самые, на которых Гай некогда нацарапал брачное обязательство!

– Разве ты не замужем, Энния? – нехорошо прищурившись, полюбопытствовал император.

– Я разведусь с Макроном, как мы с тобой решили, – взмахнув накрашенными ресницами, ответила она.

Калигула метнул быстрый взгляд на Друзиллу. Лишь бы она ничего не услышала!

– Зачем ты явилась ко мне, Энния? – недоброжелательно заявил он. – Я больше не люблю тебя.

Матрона мучительно покраснела.

– Ничего, – после длительного молчания, прошептала она. – Главное – я стану императрицей!

– Не станешь! Я никогда не женюсь на тебе! Отдай мне эти таблички!

Гай нетерпеливо протянул руку. Энния поспешно спрятала брачное обещание за спину.

– Если ты нарушишь слово – я сейчас во всеуслышание прочитаю написанное тобой! – произнесла она запинающимся от волнения голосом.

Калигула убрал ладонь.

– Читай, – равнодушно заявил он. – После этого я велю бросить тебя на арену! – прищурившись, Гай пересчитал львов, пантер и леопардов. – Из двадцати зверей осталось ещё тринадцать! Достаточно, чтобы растерзать живьём безоружную женщину! Видела, что случилось с несчастным гладиатором?! – брови императора угрожающе нахмурились.

Энния испугалась. Голубые глаза наполнились слезами. «Императрицей мне не быть! Остаться бы в живых!» – подумала она. Руки матроны нервно дрожали, когда она отдавала Калигуле злополучное брачное обещание.

– Убирайся, – хмуро велел он Эннии.

Ссутулившись, матрона покинула императорскую ложу. Невий Серторий Макрон проводил жену угрюмым злым взглядом. «Зачем она явилась? Чтобы ещё сильнее опозорить моё имя? Пришло время развестись!» – решил он.

– Макрон! – Калигула указательным пальцем поманил задумавшегося префекта претория.

Забыв о жене, Макрон поспешно подхватился с мраморной скамьи.

– Что прикажешь, цезарь?

– Подержи это около огня! – велел император, передавая ему таблички. – Воск расплавится. Письмена исчезнут навеки!

– Хорошо, цезарь! – Макрон неловко замялся. – Позволь попросить тебя о милости.

– Говори, – не отрываясь от забрызганной кровью арены, кивнул Калигула.

– Я хочу развестись с Эннией, – полушёпотом произнёс Макрон.

Гай посерьёзнел.

– Нет! Не сейчас! Потом! – отрывисто ответил он. Калигуле не хотелось, чтобы Энния обрела свободу.

Макрон закусил нижнюю губу:

– Как прикажешь, цезарь. Я понимаю. Подожду.

Префект претория отошёл в глубь ложи. Поднёс навощеные таблички к пламени высокого бронзового светильника. Дерево почернело, повалил едкий дым. Сквозь узкую щель вытекло немного горячего воска. Брачное обещание, которое Калигула написал Эннии, исчезло.

IX

Гай Пизон, богатый знатный римлянин, надумал жениться. Пригласил на свадьбу императора, как самого почётного гостя.

– Пойду! – зевнул Калигула. – Все равно делать нечего.

Атриум Пизонова дома был украшен гирляндами цветов. Чадили факелы из боярышника и можжевельника. Гости почтительно расступились, встречая императора. Гай Пизон и невеста, Ливия Орестилла, поспешили к нему. Калигула с нескрываемым удовольствием оглядел высокую статную фигуру девушки.

– Хороша! Поздравляю, Пизон! – заявил он. И, заметив на пальце Орестиллы обручальное кольцо, добавил: – Вижу, обряд уже свершился. Я опоздал.

– Ты пришёл прямо к праздничному пиру! – почтительно поклонился Пизон. – Окажи нам честь: займи самое почётное место!

– Охотно! – половиной рта усмехнулся Гай.

Император в сопровождении жениха и невесты вошёл в триклиний. Благородные гости беспорядочной толпою повалили следом.

Калигула улёгся на украшенное розами ложе, между женихом и невестой.

– Твоё здоровье, цезарь! – воскликнул Пизон, поднимая наполненный до половины кубок.

– А я выпью за здоровье новобрачной! – отозвался Калигула, пригубив чашу с фалернским.

Скосив глаза, Гай рассматривал высокую грудь и тонкую талию невесты. Потом перевёл взгляд выше, к лицу. Тонкая прядь светло-русых волос выбивалась из-под жёлто-красного свадебного покрывала. Уголки ярких пухлых губ приподнимались в удивительной улыбке, свойственной юным невестам накануне брачной ночи. «Как она красива! – подумал Гай. – Даже в этом нелепом покрывале! Молодого Пизона ждёт бессонная ночь!»

Калигула остро затосковал о ласках Друзиллы. «Почему она никак не решится оставить Кассия? Обещает уж который месяц, и медлит, медлит…» Гай вдруг разозлился на возлюбленную сестру.

– Пизон, у тебя замечательное вино! Налей мне ещё! – велел император жениху.

Пизон подал знак рабу-виночерпию.

– Нет! Ты сам, а не раб! – Калигула исподлобья взглянул на жениха и протянул опустевший кубок. – Ведь это великая честь – служить императору! Не так ли?

– Разумеется, цезарь! – жених вскочил с ложа и взял с подноса серебрянный кувшин с фалернским.

Калигула медленно осушил кубок. Вытер ладонью влажные губы.

– Теперь подай мне блюдо с устрицами, – велел он. – Сам! Без помощи рабов!

Пизон послушно подал блюдо императору.

– Ты счастлив? – поедая устрицы, допытывался Калигула у жениха. – Скажи, счастлив? У тебя красивая невеста. Сам император возлежит рядом с тобой…

– Да, цезарь! Я безмерно счастлив! – восторженно воскликнул Гай Пизон.

Калигула помрачнел. «Он счастлив! – иронично подумал он. – А я? Я, властитель Римской империи – несчастен! Друзилла продолжает жить с Кассием. Мне одиноко и тоскливо по ночам. Я вынужден довольствоваться рабынями или дешёвыми шлюхами, которых Макрон приводит в Палатинский дворец. Неужели я должен завидовать подданным, находящим подругу по велению сердца?»

Пизон заметил болезненную гримасу, скривившую рот императора.

– Что с тобой, цезарь? – встревоженно спросил он. – Не желаешь ли ещё вина? Или, может, павлиньего мяса?

Калигула, неприязненно улыбнувшись, обнял жениха за плечи. Притянул к себе и, улыбаясь, прошептал Пизону в ухо:

– Я скажу тебе, чего желаю: твою жену! Отдай её мне!

Гай Пизон изумлённо отпрянул. Калигула не отпускал его. Пизон ощущал горячее дыхание императора. Видел пугающий блеск в зелёных глазах под густыми низкими бровями.

– Почему молчишь, Пизон? – завораживающе шептал он. – Некогда мой прадед Август сказал Нерону Клавдию: «Отдай мне жену!» И Клавдий не посмел противиться! Неужели ты посмеешь?!

– Нет, цезарь, не посмею… – Пизон в отчаянии прикрыл лицо ладонями. Молодому патрицию хотелось плакать от стыда и бессилия. – Бери её…

Ливия Орестилла побледнела, услышав ответ жениха. Калигула повернулся к ней, взял безвольную руку и погладил тонкие пальцы, украшенные кольцами. «Какое безумие я совершаю! – размышлял он. – Увожу чужую жену, которую вижу впервые. Но Ливия так соблазнительна! Пышная грудь, которой тесна жёлтая свадебная туника… Губы, манящие к безумным поцелуям…» Сильное, невыносимое желание охватило его.

– Ты слышала, Ливия? Твой жених отказался от тебя! – заносчиво заявил Калигула. – Оставь его без сожаления и приди ко мне. Я сделаю тебя императрицей! Ты согласна?

Ливия Орестилла с нескрываемой горечью посмотрела на Пизона. Жених униженно прятал глаза. Преисполнившись обидой, невеста едва заметно кивнула императору.

Калигула грузно поднялся с ложа. От обилия выпитого вина его шатало из стороны в сторону. Лица патрициев и матрон казались неясными размазанными пятнами. Тем легче было Гаю объявить и сделать задуманное: упрёка или возмущения он не разглядел бы.

– Пора вести невесту на брачное ложе! – пьяно вихляясь, заявил он.

Гости подхватились, многозначительно улыбаясь и весело блестя глазами. Все посмотрели на Гая Пизона.

– А жених – уже не он! – развязно хохотнул император. – Пизон только что уступил невесту мне. В мой дворец я и поведу Орестиллу!

Гости недоуменно переглядывались. Задавались вопросом: «Император шутит?»

Калигула не шутил. Резким жестом он сдёрнул розовый венок с головы Пизона и возложил на собственную. Затем стянул с пальца Орестиллы обручальное кольцо и презрительно отшвырнул в сторону.

– Беру тебя в жены, Ливия Орестилла! – торопливо пробормотал он, надевая на палец девушки собственное кольцо, золотое с небольшим рубином.

Она покорно подчинилась резким порывистым движениям императора. Но при этом молчала, не смея сказать ни слова. Лишь яркие полные губы приоткрылись в изумлении. Калигула схватил девушку за щеки и привлёк к себе. Прильнул жадным ртом к заманчиво полуоткрытым губам, коснулся языком её зубов и влажных дёсен. Бесстыдным, откровенным, затяжным, возбуждающим желание был поцелуй императора.

Оторвавшись от Орестиллы, Гай Цезарь воскликнул:

– Пусть запишут в ведомостях, что император избрал жену по примеру Августа!

Увлекая за собой невесту, Калигула покинул дом Пизона. Гости изумлённой вереницей потянулись за императором. Покинутый жених остался один. Как потерянный, бродил он между столами и ложами. Наклонившись, поднял с пола обручальное кольцо. И замер, крепко сжав в ладони тонкий железный обруч. Всего лишь несколько часов назад, замирая от сладкого предвкушения, Пизон надел его на палец Орестиллы!

X

Вдоволь насладившись Орестиллой, Гай отодвинулся на край ложа. При свете занимающегося дня внимательно вгляделся в лицо девушки. Она лежала не шевелясь, вытянув руки вдоль тела. Орестилла казалась спящей, но опущенные ресницы слабо вздрагивали, выдавая её.

Калигула отдёрнул покрывало и уставился на простыни в поисках кровавых пятен.

– Я не был первым мужчиной! – разочарованно заявил он.

Девушка промолчала.

– Ты хотела обмануть Пизона, а обманула меня! – безжалостно продолжал император.

– Я никого не обманывала… – едва слышно шепнула Орестилла. – Любя Пизона, я отдалась ему до свадьбы.

С угрюмой усталостью Гай рассматривал тело красивой, но совершенно не нужной ему женщины. Неужели вчера он так много выпил? Увёл чужую невесту. Во всеуслышание объявил её своей женой, и даже велел записать это в ведомостях! Теперь, с похмелья, он никак не мог понять: зачем? Может, Орестилла так сильно понравилась ему? Тогда почему теперь он находит её почти отвратительной? Или дело в неприязни, которую вызвал у Калигулы Гай Пизон? Жених был родственником Гнея Пизона, много лет назад отравившего Германика. Вернувшись из Сирии, отравитель был встречен всеобщей ненавистью. Гней Пизон покончил жизнь самоубийством, чтобы избежать позорной казни. Молодой жених никакого отношения к гибели Германика не имел. Но Калигула ненавидел его за то, что он тоже звался Пизоном.

– Поднимайся, – велел Калигула. – Я пришлю рабынь, чтобы помогли тебе одеться.

Он вышел из кубикулы, оставив Орестиллу. Раб Прокул побежал за господином, на ходу набрасывая на его плечи тёплый шерстяной плащ. Центурион дежурной когорты ждал императора у выхода.

– Цезарь! Угодно ли тебе отправится в Сенатскую курию? Носилки уже приготовлены, – доложил он.

– Не хочу. Надоело, – отмахнулся Калигула.

Пройдя по перистилю, он спустился в сад. Тонкая женская фигура одиноко застыла на мраморной скамье у фонтана. Серце Калигулы забилось сильнее: он узнал Друзиллу.

– Ты здесь?! – радостно выдохнул он, присаживаясь рядом с ней и прикрывая своим плащом её озябшие плечи.

– Зачем ты сделал это, Гай? – с упрёком спросила Друзилла. – Зачем взял в жены Орестиллу? Или ты уже не любишь меня?

Калигула насупился.

– Это ты виновата! – заявил он. – Почему до сих пор не покинула Кассия?

Друзилла отвела в сторону глаза. Почему? Из-за нерешительности. Но как признаться в этом Гаю? Как сказать ему, что она до сих пор спит с Кассием, потому что боится отказать ему?

– Прогони Орестиллу, и я брошу Кассия, – помолчав, попросила она.

– Хорошо! – не задумываясь, пообещал Калигула. – Но не обмани! Иначе я возьму себе десять жён!

Друзилла лукаво улыбнулась:

– Мы не в Азии, а в Риме! У нас позволено иметь лишь одну жену.

– Жаль, что мы не в Египте! – пристально глядя на неё, прошептал Гай. – Там брат может жениться на сестре…

Глаза Друзиллы потемнели.

– А если мы поселимся в Александрии?.. – замирая от волнения, ответила она. Усталое изнеможение охватило девушку: неужели она действительно допускает такую возможность?! И почти сразу Друзилла ответила себе: «Почему нет?! Ведь Гай – император. И, подобно Цезарю и Августу, будет причислен к богам. А богам позволено то, что запрещено обыкновенным людям!»

– Так и будет! – решительно ответил Калигула.

* * *

Ливия Орестилла вышла из опочивальни. Голубая туника, которую по велению императора рабыни спешно купили в портике Ливии, была тесна и коротка для неё. Зябко обхватив ладонями предплечья, девушка шла по перистилю. Жёлтые башмачки гулко стучали по мраморному полу. Преторианцы в замешательстве разглядывали девушку: нужно ли приветствовать её, как императрицу? Орестилла тоже не могла ответить на этот вопрос.

Остановившись у коринфской колонны, она выглянула в сад. Калигула, сидя у фонтана, обнимал за плечи рыжеволосую женщину. Сестру Друзиллу. Подойти к нему? «Что я скажу Гаю Цезарю? Мужчине, который до вчерашнего дня был чужим для меня?» – грустно подумала Орестилла.

Вздохнув, девушка отошла от колонны. Глядя под ноги, она бесцельно бродила по дворцовым переходам. Разноцветный мрамор устилал полы, тканые золотом занавеси прикрывали входы в кубикулы. На бронзовых пьедесталах стояли позолоченные статуи остроухих псов, которые Август привёз из покорённого Египта. Посреди безликой холодной роскоши Орестилла чувствовала себя одинокой и ненужной.

Плохо скрываемые любопытные взгляды преторианцев провожали её. Орестилла нутром ощущала их. Порывалась и не смела сказать: «Почему вы так глядите? Потому что я провела ночь с императором? Да, это верно. Но ведь Гай Цезарь объявил меня женой! Вот его кольцо на моем безымянном пальце!»

Орестилла вышла в просторный атриум. Между двойными колоннами портика часто толпились просители. Сегодня не было почти никого. Лишь одинокая мужская фигура в тёмном плаще жалко скорчилась почти у самого выхода. Девушка метнулась туда.

– Гай! Это ты?! – забыв об осторожности, выкрикнула она.

Гай Пизон поднял нечесанную голову. Тонкие, искривлённые гримасой губы напрасно пытались улыбнуться. Орестилла присела рядом с ним. Задыхаясь от бессильной горечи, дотронулась до смуглой мужской руки.

– Почему ты здесь?

– Я пришёл попросить тебя назад у императора, – неловко пряча глаза ответил Пизон.

– Цезарь был небрежен со мной, покидая постель, – задумавшись, прошептала она. – За одну лишь ночь он пресытился мною. Попроси! Может, он и отдаст?..

Пизон отвернулся. Ревность душила его; но стыд – ещё сильнее!

– Прости меня. Вчера я поступил недостойно римлянина.

– Зачем же ты сделал это? – с печальной иронией усмехнулась девушка. Яркие губы за ночь побледнели и не слушались её. Орестилла непрерывно облизывала их, стараясь избежать неприятной сухости.

– Из страха, – признался Пизон. – Времена республики миновали. Теперь один человек безраздельно правит Римом. Жизнь каждого – в его руках!

Девушка прикрыла глаза, мучительно стараясь сдержать подступившие слезы.

– Уходи, – едва слышно попросила она. – И моли богов, чтобы смиловались над нами…

Пизон послушно поднялся и ушёл, избегая смотреть на Орестиллу. Девушка обречённо наблюдала, как он, сгорбившись, спускается по мраморным ступеням Палатинского дворца.

– Кто это? С кем ты разговаривала?

Ливия Орестилла вздрогнула, услышав резкий голос Калигулы.

– Это был Пизон? – подозрительно допрашивался император.

– Нет, – испуганно прошептала она.

Гай Цезарь насмешливо прищурился.

– Если ты солгала – то напрасно! – заявил он. – Императора опасно обманывать!

Правая рука Калигулы машинально поигрывала рукоятью кинжала, висящего на поясе. Девушка отошла на шаг и втянула голову в плечи.

– Уходи! – равнодушно зевнув, вдруг велел он. – Я спрошу у знатоков права: если ты действительно законная жена – получишь развод. Если нет – тебе нечего здесь делать.

– Спасибо, цезарь, – униженно прошептала Орестилла, упав на колени и целуя перстень на пальце императора.

– Подожди! – Гай схватил девушку за предплечье и рывком притянул к себе. Зеленые зрачки сердито скользнули по её испуганному лицу. – Не смей возвращаться к Пизону! Иначе я накажу вас обоих!

Император давно исчез в глубине тёмных переходов, а Ливия Орестилла не смела подняться с колен. Руки, сложенные в умоляющем жесте, не просто дрожали – они колотились в нервной лихорадке.