Текст книги "Ночи Калигулы. Падение в бездну"

LXI

Калигула сидел на плоском прибрежном камне, слушая крик чаек и вдыхая солёный запах моря. По жёлтому песку ползали крабы. Гай забавлялся, засовывая в клешни тонкие палочки или бросая камешки в зеленовато-серые панцири крабов.

В воде, около самого берега колыхалась принесённая течением медуза. Её хлипкое прозрачное тело показалось Гаю забавной мишенью. Он выбрал камень покрупнее и бросил в медузу. Песок, поднявшийся со дна, замутил воду. Когда муть рассеялась, Калигула увидел рваную дыру в медузе. Он задался вопросом: сдохла ли медуза от удара? Или её прибило к берегу уже мёртвой? Или медузы вообще не живые существа, а что-то вроде морских грибов? Этот вопрос он решил задать сегодня за ужином. Кто из гостей не сумеет ответить – будет бит плетью на потеху остальным!

Гай припомнил забаву, которой часто предавался в детстве. Подобрал с земли плоский камешек и бросил его немного наискось, так, чтобы камень заскользил, запрыгал по водной глади. Калигула увлечённо считал, сколько раз его камни подпрыгнут над волной. Четыре, пять… Порою, шесть или семь.

Гай загадал: если он сумеет добиться десяти прыжков – проживёт долго и счастливо. Но камни постоянно тонули. Калигула начал терять терпение. Он нервно швырял наглаженные волнами камни в море, уже не заботясь о правильности броска. Солёные брызги взметались вверх и радужно переливались в солнечных лучах. Калигула вообразил, что Нептун намеренно топит его камни.

– Эй ты, рыбий бог! – крикнул он, забираясь по колени в воду. – Ты тоже против меня?!

Море ответило набежавшей волной, намочив край короткой туники императора.

– Объявляю тебе войну, Нептун! – Гай злобно шлёпнул ладонью по воде.

Брызги, разлетевшиееся во все стороны, попали ему в лицо. Калигула удовлетворённо кивнул. Он решил, что Нептун принял вызов.

Калигула вернулся на виллу с радостным криком:

– Война! Война!

Патриции, которые посещали двор императора из-за празднеств и увеселений, и сенаторы, которые приезжали к Гаю Цезарю ради решения госудаственных дел, всполошились. Они шумно вывалились в атриум, посреди которого, задыхаясь от быстрого бега, остановился Калигула.

– С кем война? С варварами? – раздавались озабоченные вопросы.

Войны принесли Риму славу и величие. Но и страха и опустошения доставили немало. Достаточно вспомнить армию африканца Ганнибала, или восстание беглых рабов.

– С Нептуном! – во всеуслышание заявил Гай.

Римская знать недоуменно переглянулась: война с Нептуном? Новая шутка императора или его очередное безумие?

Калигула, озабоченно нахмурившись, вопрошал Кассия Херею:

– Какой легион расквартирован ближе всего отсюда?

* * *

Второй легион, носящий имя Августов, получил приказание незамедлительно явиться в Байи.

В ожидании войска Калигула ежедневно ходил на морской берег. Он собирал в подол туники крупные камни и, остановившись в десяти шагах от воды, швырял их в море. На все лады Гай ругал Нептуна и угрожал ему.

Наконец Второй Августов легион прибыл. Услышав о приближении солдат, Калигула облачился в панцирь Александра Македонского и пурпурный плащ, вышитый золотыми пальмовыми ветками. Нацепил на голову золотой дубовый венок, оседлал Инцитата и выехал навстречу легиону.

Войско, завидев императора, остановилось. Подняли руки в приветствии и закричали:

– Славься, цезарь!

Гай резко натянул поводья, заставив Инцитата остановиться. Дорожная пыль поднималась клубами, заставляя жеребца фыркать и поводить ноздрями. Калигуле безудержно хотелось расчихаться, но он сдержал себя и принял надменный вид. Разве императору, решившему объявить войну, к лицу чихать перед легионерами?

– Солдаты! – торжественно начал он. – Римляне! Вы покорили множество разноязыких народов! Никто не сравнится с вами в доблести и геройстве! Соперников среди смертных для римлян уже не найдётся. Остаётся сразиться с богами!

Калигула сделал паузу. Легионеры поняли, что цезарь ждёт одобрения, и зашумели, ритмично ударяя мечами по прямоугольным красным щитам.

– Каждый из вас, герои, получит за войну с Нептуном по сотне сестерциев! – почти искренне прослезившись, возгласил Гай. – Идите же, богатые! Идите же, счастливые! Цезарь поведёт вас на сражение! – он поднял вверх правую руку, вооружённую коротким мечом, и поскакал к морю.

Легион последовал за хвостом любимого коня императора. Калиги солдат поднимали пыль, оседавшую на изрубленных, обветренных лицах. Проплывали над клубами пыли римские орлы на высоких шестах. Трепетало алое прямоугольное полотнище, на котором золотом было выведено название легиона: «II Augusta». Позади плелись мулы, навьюченные продовольствием и камнеметательными машинами. Центурионы невозмутимо следили за порядком в войске. Впочем, недовольных не было. Сотня сестерциев – не деньги. Но и такая сумма годится, чтобы потратить на выпивку и гулящих женщин. Каждый солдат жил надеждой на вознаграждение, обещанное после двадцати лет службы. Тогда можно вернуться в родное селение, купить немного земли, пару коров, жениться, завести детей…

Гай остановил коня около знакомого плоского камня.

– Здесь! – крикнул он.

Центурионы, оставив солдат, спешили к императору для военного совета, обычного в начале битвы. Гай Цезарь держался невозмутимо.

– Нужно установить камнеметательные машины, – говорил он, указывая рукой на груды камней. – Здесь, здесь и здесь.

Деревянные машины поспешно стаскивали с мулов, собирали и устанавливали в указанных местах. Центурионы расставляли когорты в боевом порядке. Тысячи глаз пристально всматривались в горизонт. Ожидали появления вражеских кораблей. Может, император получил сведения о нападении неугомонных карфагенцев или сицилийских пиратов. В войну в Нептуном никто не верил. Полагали, что император придумал это для отвода глаз.

Калигула, прижмурившись, засмотрелся на солнце. Попытался определить время по высоте светила. Наставления учителей давно позабылись. Гай знал, что сейчас полдень, по следующей улике: второй завтрак уже съеден, а время обеда ещё не наступило.

Он вытянулся во весь рост и резко махнул рукой. Пронзительно завизжали трубы, подавая легионерам сигнал к наступлению. Солдаты зашумели удивлённо: с кем воевать? Ожидаемый неприятель так и не появился. Только три-четыре рыбацкие лодчонки маячили среди волн.

– В воду! Немедленно! – центурионы окриками подгоняли легионеров.

Солдаты с трудом сообразили, что им и впрямь придётся воевать с Нептуном. Замешательство быстро сменилось всеобщим весельем. Легионеры, воинственно размахивая оружием, бежали к воде. Весело плескались, били мечами по волнам, рубили водоросли. Кто-то изловил в подол туники рыбёшку и вынес её на берег.

– Это – воин Нептуна! – довольно воскликнул Калигула, разглядывая рыбку, открывающую рот и трепещущую у его ног.

Заработали камнеметательные машины. Огромные булыжники описывали полукруг и с шумом падали в море. Испуганные рыбаки налегли на весла, стараясь поскорее убраться из залива, неожиданно превратившегося в место битвы.

Калигула издалека наблюдал за легионерами отстранённым взглядом зрителя, который знает: разыгранное перед ним представление – не жизнь, а умелое подражание жизни. Солдаты казались ему актёрами. Он сам был автором пьесы и зараннее знал каждое их движение и каждую реплику. Гай с нетерпением ждал постороннего вмешательства, которое могло бы развеселить, удивить или напугать его. Пусть Нептун, потревоженный битвой, поднимется из морской бездны! Пусть вышлет легион морских чудовищ, восьминогих спрутов, водяных змей, жалящих скатов, крабов с огромными клешнями, мурен, зубатых рыб, опасных сирен и прочих созданий, реальных и несуществующих. Пусть они разорвут на части, сожрут живьём, раскрошат клешнями, забьют плавниками, удушат скользким длинным телом, ужалят насмерть легионеров! Чтобы в памяти народной навеки осталась память о великом сражении с Океаном, которое предпринял император Гай Юлий Цезарь Август Германик, прозванный Калигулой.

Нептун так и не вылез из моря. Не потряс устрашающе длинной мокрой бородой, в которой запутались водоросли; не метнул в солдат золотой трезубец. Может, испугался непобедимой римской армии.

Три часа спустя Гай, уставший и немного разочарованный, но счастливый, велел легионерам собирать добычу. Солдаты разбрелись вдоль берега. Собирали в подолы мокрых туник раковины, рыбок, медуз, обрывки водорослей. Императора они безумным не считали, справедливо полагая: если бы все сражения походили на это, солдаты возвращались бы домой живыми.

По звуку трубы легион выстроился и двинулся к императорской вилле. Гай скакал впереди. Легионеры шли за ним стройными рядами, как при триумфе. Несли раковины и дохлых рыб с такой же важностью, как солдаты Августа – сокровища Египта и коричневых рабов, закованных в цепи.

Жители приморского городка Байи высыпали на улицы, дивясь чудной процессии. Сенаторы и всадники встретили Гая в атриуме виллы. Калигула уловил осуждение во взглядах римской знати.

«Они считают меня глупцом! – нахально уставившись на сенаторов, думал он. – Но истинными глупцами сейчас станут они! Клянусь именем Друзиллы!»

– Отцы-сенаторы! – проговорил он. – Пока вы трусливо и малодушно прятались на вилле, я, рискуя жизнью, вступил в битву с Нептуном и победил. Вот доказательства моей победы, – Калигула повёл рукой в сторону раковин, собранных легионерами.

Сенаторы угрюмо молчали, ожидая продолжения. Оно последовало незамедлительно. Гай ловко спрыгнул с коня и, высоко поднимая угловатые колени, прошёлся перед застывшими патрициями.

– Ты, Лонгин, и ты, Аспренат, вернётесь в Рим с добычей, – Гай зорко следил за лицами выбранных сенаторов. – Торжественно въедете в город на колеснице и возложите раковины на алтарях Юпитера Капитолийского и Аполлона Палатинского. Такова моя воля!

Сенаторы пришибленно молчали. Гай не дождался ответа.

– Вам понятно?! – рассердившись, прикрикнул он.

Старый Гай Кассий Лонгин вздрогнул.

– Да, цезарь, – негромко ответил он.

LXII

Вечером Гай Цезарь торжественно праздновал победу.

Гостям предлагали блюда из рыб, мурен, креветок, устриц и омаров. Рабыни, подносящие угощение, были увешаны ожерельями из перламутровых раковин.

Калигула, с величественной небрежностью развалясь на ложе, принимал поздравления.

– Славься, Гай Цезарь, победитель Океана! – пел хор.

Он с удовольствием осматривал женщин, проходящих мимо. Громко расхваливал достоинства красавиц и бесцеремонно отмечал недостатки.

– Сенатор Тогоний! – заявил Гай толстому патрицию, умильно склонившемуся перед ним. – Твоя жена слишком толста! И волосы её жёстки, как солома.

Тогоний грубо толкнул жену в спину.

– Глупая! Позоришь меня перед цезарем! – злобно прошептал он супруге, высокой крупной матроне, отнюдь не безобразно толстой, но и не худой.

Калигула проводил их насмешливым взглядом. Перед ним остановилась для приветствия следующая пара гостей: Валерий Азиатик с супругой.

– Славься Гай Цезарь! – в голосе богатого провинциала звучало нескрываемое восхищение. Наконец-то он удостоился чести попасть на прославленные обеды императора! Роскошь, дурманящие благовония, изысканные блюда, сладкое пение греческих мальчиков, матроны в шёлковых туниках, пантеры в рубиновых ошейниках, лежащие по сторонам ложа Калигулы – все имело в глазах очарованного Валерия привкус порочного наслаждения.

– Приветствую тебя, Валерий, – благожелательно отозвался Гай. – Говорят, ты из Эфеса?

Калигула осмотрел Азиатика. Он носил тунику несколько длиннее, чем принято у римлян. Рукава до локтя были оторочены бахромой. Темно-каштановые, тщательно завитые волосы Валерия Азиатика сладко пахли розовыми лепестками. Все выдавало человека, привыкшего к роскоши. Гай решил сблизиться с Азиатиком.

– Семья моя издавна проживает в Эфесе, – объяснял патриций. – Потому мы и получили родовое прозвище – Азиатик. Среди нашей ветви рода Валериев были и государственные деятели, и частные лица.

– Знаком ли ты с Луцием Кассием Лонгиным? – прервал его Калигула.

– Конечно, цезарь! – обрадовался Азиатик. – Мы с Кассием – большие друзья, – провинциал явно гордился дружбой с наместником цезаря и его бывшим родственником.

Гай не изменился в лице. Ничем не выдал мыслей, пришедших на смену недавнему желанию сблизиться с Азиатиком. Только улыбка, прежде искренне доброжелательная, стала натянутой.

– У тебя красивая жена! – Калигула перевёл взгляд на супругу Валерия. Молодая женщина покраснела, скромно опустив глаза.

– Благодарю за похвалу, цезарь, – самодовольно ответил Азиатик.

– Хороша ли она в постели? – Калигула погладил матрону по щеке.

Вопрос прозвучал неожиданно. Муж не знал, что ответить. Он ошеломлённо наблюдал, как рука императора сползает по шее жены, касается плеч и груди.

– Почему молчишь? – развязно смеялся Гай. – Не хочешь отвечать? Тогда я сам проверю!

Калигула повернулся к Цезонии, делившей с ним ложе.

– Не ревнуй, дорогая! Я сейчас вернусь, – игриво ласкаясь к ней, проговорил он.

Цезония улыбнулась Гаю и метнула быстрый оценивающий взгляд на соперницу. Она не ревновала. Знала: Калигула вернётся к ней ради изощрённых любовных игр и ради напитка, дающего ему временное спокойствие. А если время от времени он ляжет в постель или носилки другой женщины – пусть сравнит её с Цезонией и убедится в превосходстве последней!

Цезония уверенным жестом положила ладонь на живот. До родов оставалось несколько недель. Ребёнок – её главное оружие!

– Идём со мной! – Калигула настойчиво подхватил жену Азиатика под локоть и увёл её из зала.

Матрона покорно шла за императором, время от времени оглядываясь на супруга.

– Куда смотришь? – проследив направление женского взгляда, спросил Гай.

Женщина молчала, изобразив на лице отчаянную мольбу. Калигула взял её за подбородок и насмешливо заглянул в карие глаза.

– Смотри на меня! – велел он. – Не отводи глаз. О муже не беспокойся. Эй, Каллист! – крикнул он рабу-распорядителю. – Усади благородного Валерия за стол и подай ему обед по его желанию.

Каллист, молодой и пронырливый раб императора, поспешил к провинциальному патрицию.

– Ложись сюда, доминус! – приговаривал он, подталкивая остолбеневшего Азиатика к ближайшему ложу.

Азиатик машинально снял сандалии и прилёг. Брал с блюда устрицы, ложил в рот, жевал и не чувствовал вкуса. Смотрел попеременно то на Каллиста, непристойно вихлявшего задом, то на дверь, за которой его жена исчезла с императором.

Время текло мучительно медленно. Калигула вернулся полчаса спустя, ведя за руку жену Азиатика. Туника матроны была измята, волосы – растрёпаны, в глазах стояли слезы. Гай грубо подтолкнул её к мужу.

– Теперь я понимаю, почему ты не ответил на вопрос! – глядя на Азиатика, по-змеиному улыбнулся Калигула. – Твоя жена в постели никуда не годится. Она холодна, как лёд, и дурно сложена. Грудь отвисла, ноги кривые…

Всеобщий хохот больно ударил Азиатика по ушам. Он пристыженно уткнулся взглядом в золотой кувшин, наполненный фалернским. Видел в отполированном до блеска металле собственное отражение, настолько искажённое, насколько неверным оказалось представление Азиатика об императорском дворе. Скучая в провинциальном Эфесе, он мечтал об изысканных забавах. И сам стал посмешищем для римлян!

Рядом тихо всхлипывала опозоренная жена.

– Отодвинься от меня подальше! – велел ей Азиатик. – Ты отвратительна!

Матрона всхлипнула сильнее. Слезы катились по её лицу, зависали на щеках и кончике носа и падали в тарелку. Азиатик поднялся из-за стола. Вышел в сад подставил разгорячённое лицо вечерней прохладе.

– Приветствую, Валерий! – кто-то сзади окликнул его.

Азиатик оглянулся. Рядом с ним стоял невысокий, хлипкий мужчина в широкой тоге. Длинный острый нос нависал над тонкими губами. Азиатик безуспешно пытался вспомнить его имя. Провинциал ещё не успел перезнакомиться со всей римской знатью.

– Марк Эмилий Лепид, – заметив замешательство Азиатика, представился мужчина. – Правнук божественного Августа и двоюродный брат Гая Цезаря.

Услышав имя императора, Валерий Азиатик нахмурился. Его губы обиженно дрогнули. Марк Лепид заметил это и доверительно прошептал, положив руку на плечо Валерию:

– Гай Цезарь поступил с тобою безобразно! Я возмущён! Знай: император переспал таким образом с жёнами большинства сегодняшних гостей, – Марк Лепид оглянулся, желая убедиться, что никто не подслушивает. – Он безумен! Рим устал от него!

– Я слыхал, что плебеи любят императора, – криво усмехнулся Азиатик.

– Плебс – не Рим! – презрительно отмахнулся Лепид. – Да и за что чернь любит Гая Цезаря?! За гладиаторские бои, на которых плебеям достаются места в первых рядах, а знатным всадникам приходится сидеть наверху! За медные монеты, которые цезарь разбрасывает, проезжая по улицам. За бесплатную похлёбку, которой порою потчуют римских нищих. За гротескные зрелища, которые разоряют казну. А платим за это мы! – он презрительно сплюнул сквозь зубы.

– Долго ли нам терпеть? – вырвалось у возмущённого Азиатика.

Марк Лепид встрепенулся.

– Ты прав! – хитро улыбнулся он. – Многим надоело терпеть. Сенат и всадники желают видеть на месте цезаря достойного человека.

– Кого?

Марк Лепид отвёл Азиатика подальше в сад. Мужчины остановились около фонтана, на приличном расстоянии от деревьев и колонн, за которыми можно притаиться и подслушать.

– Во мне течёт кровь Августа! – внушительно произнёс Лепид. – Когда я стану императором, римская знать обретёт утерянные привилегии.

Валерий Азиатик вспомнил Кассия. «Убей Калигулу!» – с ненавистью шепнул на прощание старый друг. Азиатик тогда испугался, теперь – понял.

– Рассчитывай на меня! – решительно произнёс он и пожал руку Марку Лепиду.

Правнук Августа облегчённо вздохнул и заулыбался.

– Вернёмся в триклиний незаметно, по отдельности, – шепнул он. – Встречаться будем тайно. Я переговорю ещё с несколькими сторонниками.

Марк Лепид исчез среди цветущих кустов. Валерий Азиатик смотрел на ветки до тех пор, пока они не перестали колыхаться. В Италию он прибыл две недели назад и уже успел ввязаться в заговор против императора! «Заговор мужей Друзиллы! – невесело усмехнулся он. – И Кассию, и Лепиду есть за что ненавидеть Калигулу!»

Выждав немного, Азиатик вошёл в триклиний. Присел на ложе, старательно избегая виноватого взгляда жены. Гости уже не смеялись над ним. Позабыли, найдя новую забаву. Азиатик исподтишка наблюдал за Марком Лепидом. Тот переходил от одной группки патрициев к другой. Улыбался, кивал головой, шептал что-то в подставленные уши. Лепид походил на паука: небольшое туловище и непомерно длинные, тощие, подвижные конечности. Быстро двигаясь, он перебегал с места на место и опутывал гостей невидимой паутиной своего заговора.

* * *

Калигула бродил среди гостей. Придав лицу выражение рассеянного безразличия, он чутко прислушивался к обрывкам чужих разговоров.

Гости, изрядно выпив, отпускали грязные шутки: порою глупые, порою остроумные. Гай одобрительно кивал. Не только потому, что непристойности нравились ему самому. Разговоры о женщинах казались Гаю самыми безопасными. Разврат отвлекал от политики.

– Он похож на козла, забравшегося в огород с капустой, – долетел до насторожённого слуха Калигулы свистящий шёпот.

Он резко обернулся. Два молодых человека в белых тогах разговаривали, стоя около пилястра. Гай, угрожающе сдвинув брови, приблизился к ним.

– Кого вы назвали козлом? – с деланным равнодушием поинтересовался он.

Мужчины смутились.

– Гая Кассия Лонгина, – ответил один из них. Тот самый, который и произнёс фразу о козле.

Калигула отыскал взглядом старого сенатора. Тот сидел, обиженно скривившись и нахохлившись, похожий на тощего сыча. С утра ему предстояло торжественно везти в Рим раковины и водоросли – военную добычу императора.

– Лжёшь, – спокойно заметил Гай. – Ты меня назвал козлом.

– Что ты, цезарь! Я бы никогда не посмел!

– Как твоё имя?

– Эзий Прокул.

– Эзий Прокул! – нараспев повторил Гай. – Никогда не слышал о таком. Ты знатного рода?

– Мой отец был старшим центурионом в армии Тиберия.

– Всего-навсего?! – пренебрежительно усмехнулся Калигула. – И ты, почти плебей, смеешь дурно отзываться об императоре?

– Гай Цезарь, я не о тебе говорил! – терпеливо объяснил Прокул.

Калигула недоверчиво усмехнулся. Прокул был хорош собой: высок, строен, кудряв, с густыми бровями и томным взглядом больших глаз. Такая красота сводит с ума женщин и раздражает мужчин. Легко ему называть козлом Гая Цезаря, чьи ноги – худые, волосы поредели, шея поросла рыжеватой щетиной, а лоб покрылся резкими морщинами!

– Знаешь ли ты о новом указе, который я издал на днях? Под страхом смертной казни в присутствии императора запрещается произносить слово «козёл» или «коза»!

– Нет, цезарь, я не знал, – ответил Прокул.

– Неважно! – хихикнул Гай. – Ты нарушил указ, зная или не зная об этом. Херея! – крикнул он.

– Что прикажешь, Гай Цезарь? – подоспел Кассий Херея.

– Я только что приговорил его к смерти! – указательный палец Калигулы уткнулся в грудь Эзия Прокула. – Он нарушил мой указ.

Кассий Херея подал знак. Десять преторианцев окружили Прокула, сорвали с него тогу и связали руки за спиной.

– Гай Цезарь, прости меня! Я не виновен! – отчаянно взмолился он.

– За что же тебя прощать, если ты не виновен? – улыбнулся Калигула. – А если просишь прощения, значит, все же виновен!

Прокул растерянно открывал рот, порывался сказать что-то, но не находил слов.

– Наставник в отроческие годы не научил тебя логике! – мстительно смеялся Калигула.

Гай отыскал на ближайшем столе нож, которым рабы нарезали хлеб для гостей. Пальцем потрогал лезвие: достаточно ли оно остро. Подошёл к Прокулу, угрожающе прижав нож к его горлу. Эзий Прокул нервно сглотнул набежавшую слюну и закатил глаза.

– Ты перестал быть красавцем! – удовлетворённо отметил Калигула, наблюдая за исказившимся лицом молодого человека.

Гай перебирал пальцами мягкие кудрявые волосы Прокула. Брал прядь за прядью и отрезал ножом около корня. Нож дрожал в руках императора. Несколько кровавых отметин осталось на голове красавца.

Окончив работу, Калигула отошёл на несколько шагов и полюбовался неровно остриженными волосами Прокула.

– Теперь ты похож на козла! – заявил он, отбросив в сторону нож.

Прокул промолчал, надеясь, что наказание окончено. Калигула жестом подозвал Херею.

– Одеть его в лохмотья, вывести на Аппиеву дорогу и гнать плётками до Рима, – приказал император голосом, в котором сквозила не кровожадность, а какая-то странная безнадёжность.

– А потом? – невозмутимо спросил Херея.

– Потом? – Гай зевнул. – Прирезать.

Преторианцы уволокли слабо сопротивляющегося Прокула.

– Подождите! – вдруг крикнул император. Помедлил немного, видя, как в тёмных глазах юноши проскольнула надежда на помилование. И продолжил с нескрываемым злорадством: – Убивайте медленно, чтобы он чувствовал, как умирает!

Гай, прислушиваясь к утихающим крикам, подозрительно уставился на его собеседника.

– Вина Прокула в том, что он оскорбил достоинство императора, – сухо заметил он, разглядывая побледневшее лицо молодого патриция. – Твоя вина – в том, что ты слушал оскорбления!

– Гай Цезарь, пощади! – несчастный патриций повалился на пол и прижался лицом к коленям императора. – Я почитаю тебя превыше всего! В завещании я назначил тебя наследником всего имущества!

– Вот как? – Калигула потянул патриция за прядь волос, заставляя взглянуть себе в лицо. – Это меняет дело!

Патриций, растерянно улыбаясь, с надеждой взглянул на императора. Гай, казалось, вновь обрёл доброжелательность.

– Значит, я наследую все после твоей смерти? – громко размышлял Гай. – И ты до сих пор смеешь жить?! – страшно, пугающе крикнул он.

Патриций задрожал.

– Казнить его! – Калигула устало махнул рукой преторианцам.

Жалобные крики осуждённого на смерть ненадолго заглушили пение мальчиков-греков.

Гай вернулся к Цезонии, чувствуя как чужие взгляды буравят спину. Он обернулся, желая застать гостей врасплох. Патриции и матроны быстро сделали вид, что поглощены едой.

Он прилёг на ложе около Цезонии. Уткнулся лицом в её располневшее тело, вдохнул знакомый, ставший близким запах. Плаксиво пожаловался:

– Как все ненавидят меня!

Цезония обняла его и прижала к груди рыжеволосую голову. Так мать укачивает уставшего за день ребёнка. В серых, выпуклых глазах женщины Калигула уловил сочувствие и понимание.

– Пусть ненавидят, лишь бы боялись! – отчётливо проговорил он.