Текст книги "Вечер в Византии"

– Не совсем, – грустновато улыбнулась она. – Но и многого другого он не представляет. – Она совсем по-ребячески поморщилась. – Даже половины. Даже четверти.

– А кому известно все?

– Надеюсь, никому.

– Просто из любопытства, – спросил Крейг, – сколько их в соседней комнате?

Натали капризно надула губки:

– Тебя устроит, если я отвечу: пятеро?

Крейг ухмыльнулся и покачал головой.

– В таком случае шесть. Что ты хочешь? Твоя малышка Натали слишком долго была в этом бизнесе, а это все равно что прожить много лет на острове в компании таких же изгоев. Леди приходится всячески изворачиваться. Впрочем, как и джентльменам, мой друг.

Она легко коснулась кончиком пальца губ Крейга.

– Nolo contendere[33]33
  Не стану спорить (лат.).


[Закрыть], – кивнул он.

Натали рассмеялась, опять блеснув белыми зубками.

– Ну разве не мило? Мне так редко приходилось тебе врать.

– А будущему мужу?

Она снова рассмеялась:

– Ему я почти слова правды не сказала. – И, став серьезной, пояснила: – Он респектабелен. Очень консервативен. Баптист из Техаса. Такой пуританин, что еще ни разу со мной не переспал.

– Господи! – ужаснулся Крейг.

– Именно, – поддакнула Натали. – Господи, когда он появится здесь, мне придется делать вид, что мы едва знакомы. Если он пронюхает, что я из тех дам, которые способны удрать на уик-энд с женатым мужчиной, страшно подумать, что сделает.

– А самое страшное?

– Не женится на мне. Ты ведь будешь осторожен, правда, Джесс? – умоляюще прошептала она.

Такой он ее никогда не видел. Только сейчас до него дошло, что ей уже за сорок.

– Если он и узнает о нас, то, во всяком случае, не от меня, – заверил Крейг. – Но советую увезти его из Канн как можно скорее.

– Он пробудет здесь всего несколько дней, – заверила она. – Потом мы летим в Венецию.

– Мы с тобой никогда не были в Венеции вместе?

– Разве не помнишь?

– Нет.

– Значит, мы никогда не были в Венеции вместе, – заключила Натали и, посмотрев ему в глаза, улыбнулась.

Мужчина, с которым она беседовала в салоне, появился на пороге с двумя стаканами в руках.

– А, вот где вы! – воскликнул он. – Я везде вас искал!

Крейг встал. Натали нехотя представила их друг другу. Имя мужчины было не знакомо Крейгу. И лицо у него было незапоминающееся, маленькое, озабоченное. Крейг наугад предположил, что он имеет отношение к прокату фильмов какой-нибудь крупной кинокомпании. Мужчина протянул стакан Натали и торжественно потряс руку Крейга.

– Так и быть, – кивнул Крейг, – оставляю вас, дети мои. Умираю от жажды.

Он ободряюще коснулся плеча Натали, вышел из библиотеки и вернулся к бару, ловко избежав встречи с Йаном Уодли.

В столовой, где был устроен буфет, Крейг заметил Гейл Маккиннон и Рейнолдса, ожидавших, пока их обслужат. У стойки, разглядывая гостей, стоял Мюррей Слоун, этакий круглолицый живчик. Он добродушно улыбался, хотя глаза оставались настороженными.

– Привет, Джесс! – воскликнул он. – Присоединяйтесь к рабочим лошадкам прессы, пока еще можно выпить на дармовщинку!

– Здравствуйте, Мюррей, – кивнул Крейг и попросил бокал шампанского.

– Это общество вам не по нраву, верно, Джесс? – спросил Слоун, с удовольствием жуя маленький сандвич с огурцом, взятый с подноса с закусками.

– Трудно понять, что это за общество. Вавилонское столпотворение, Ноев ковчег, сборище мафии или утренник в школе для девочек.

– Я скажу вам, что тут происходит. Бал в Версале во времена правления Людовика Шестнадцатого, тринадцатого июля тысяча семьсот восемьдесят девятого года, в ночь накануне взятия Бастилии.

Крейг невольно хмыкнул.

– Смейтесь-смейтесь, – позволил Слоун, – но помяните мое слово: так оно и есть. Кстати, видели картину «Лед», которой прочат приз за лучшую режиссуру?

– Да, – кивнул Крейг. Фильм был создан группой юных революционеров. Крайне серьезная работа, где рассказывалось о начале вооруженного восстания в Нью-Йорке в ближайшем будущем. Леденящие кровь сцены кастрирования, убийств представителей власти, терроризма, взрывов, уличных драк, все снято в стиле cinema verite[34]34
  Правдивое, реалистичное кино, течение во французском кинематографе конца 50-х годов.


[Закрыть], что глубоко тревожило душу.

– И что вы об этом думаете? – вызывающе бросил Слоун.

– Такому человеку, как я, трудно решить, имеет ли фильм истинную ценность. Такого рода парни мне не знакомы. Возможно, все это – стремление эпатировать публику. Чистый домысел.

– Это не домысел, – покачал головой Слоун. – И обязательно произойдет в Америке, причем очень скоро. – Он небрежно обвел рукой собравшихся. – И все эти жирные коты окажутся на свалке.

– А где окажетесь вы, Мюррей? – поинтересовался Крейг.

– Там же, – мрачно бросил Слоун. – Эти парни будут стричь всех под одну гребенку.

К стойке приблизился Уолтер Клейн:

– Привет, мальчики. Веселитесь?

Крейг предоставил отвечать Слоуну.

– Наслаждаемся каждой минутой, – вежливо ответил Слоун, соблюдая все правила приличия.

– Как насчет вас, Джесс? – допытывался Клейн.

– Каждой минутой, – подтвердил Крейг.

– Неплохо сидим, – самодовольно хмыкнул Клейн. – Идеальная пропорция красоты, таланта и мошенничества. Взгляните-ка на тех двоих! – Он показал на Хеннесси и Томаса, углубившихся в беседу у камина. – Они на самом гребне. Греются в лучах славы. Кстати, оба мои клиенты.

– Естественно, – кивнул Крейг, беря второй бокал с шампанским.

– Пойдите перекиньтесь словечком с обоими гениями, – посоветовал Клейн. Он неуклонно следовал своему правилу знакомить всех со всеми. Как он любил твердить своим помощникам, никогда не знаешь, в какое место ударит молния и из какого колодца придется пить. – И вы тоже, Мюррей.

– Я уж лучше останусь на своем посту у бара, – отказался Слоун.

– Не хотите познакомиться с ними? – поразился Клейн.

– Не хочу. Я собираюсь задать им жару. Разнести их фильмы в пух и прах и не позволю сбить себя с толку личным симпатиям.

– А вы видели их фильмы? – допрашивал Клейн.

– Нет, зато знаю их стиль.

– Смотрите-ка, – съехидничал Клейн, – какая редкость! Честный человек! Пошли, Джесс.

Он подхватил Крейга под руку и повел к камину.

Крейг пожал руку Хеннесси и извинился перед Томасом за то, что не перезвонил. Томас, стройный, мягкий на вид человек, имел репутацию невыносимого упрямца на съемочной площадке.

– Что вы делаете? – поинтересовался Клейн. – Хвалитесь победами?

– Рыдаем, не осушая слез, – запротестовал Хеннесси.

– По какому поводу?

– По поводу продажности низших слоев общества, – пояснил Хеннесси. – И о том, как трудно остаться незапятнанным в этом грязном мире.

– Хеннесси – новичок в игре, – вмешался Томас. – Не может смириться с тем ужасным фактом, что пришлось подкупить не только шерифа, но и его помощников в каком-то техасском городишке во время съемок.

– Я не возражаю против того, чтобы немного смазать колеса машины, позолотить ручку и тому подобное, – вставил Хеннесси. – Но не так же открыто! Хотя бы сделали вид, что понимают, как это нехорошо, когда представители власти берут взятки. Но эти парни расселись в моем номере, пили мое виски и требовали по три тысячи каждому, угрожая, что иначе не дадут мне даже расчехлить камеру. – Он сокрушенно покачал головой. – И никакой трепотни насчет того, что неплохо бы такой большой компании, как наша, внести небольшое пожертвование в фонд помощи полицейским и тому подобное. Просто выкладывайте денежки, мистер, и вся недолга. Согласитесь, не так просто парню, бывшему первым учеником в воскресной школе, отслюнить шесть тысяч наличными парочке копов в номере мотеля и внести такую уйму денег в графу «непредвиденные расходы».

– Вы еще легко отделались, – утешил Клейн, человек практичный и приземленный. – Так что не жалуйтесь.

– А потом, – продолжал Хеннесси, – у них хватило наглости арестовать исполнителя главной роли за курение травки, и у меня вылетело еще две тысячи, чтобы его освободить. Верно говорит вице-президент: закон и порядок – вот что требуется нашей стране.

– Вы сейчас во Франции, не помните? – подсказал Клейн.

– Я в кинобизнесе, – сурово ответил Хеннесси, – где бы при этом ни был. И просто с ума схожу при мысли о том, сколько денег нужно пустить на ветер, прежде чем тебе позволят снять фильм.

– Легко нажито – легко прожито, – философски заметил Клейн.

Ему хорошо говорить, после того как получил чек на три миллиона долларов!

– В будущем году я веду семинар по искусству кино в Калифорнийском университете, – сообщил Хеннесси, издевательски протянув слово «кино». – И все сказанное войдет в мою первую лекцию. Эй, Крейг, хотите стать моим гостем часа на два и рассказать деткам о том, какие неприятные истины кроются за блестящей мишурой целлулоидного мира?

– Боюсь на всю жизнь лишить их иллюзий, – отозвался Крейг.

– Прекрасно! – обрадовался Хеннесси. – Все что угодно, лишь бы сократить число конкурентов. Впрочем, я серьезно. Вы действительно могли бы кое-чему их научить.

– Если буду свободен, – осторожно заметил Крейг, – и если к тому времени окажусь в Штатах, тогда возможно…

– Где я смогу вас найти? – обрадовался Хеннесси.

– Через меня, – поспешно вставил Клейн. – Мы уже беседовали с Крейгом о его возможном возвращении в кино и постоянно будем держать связь.

Крейг подумал, что Клейн не так уж и лжет. Просто толкует события по-своему, приспосабливая правду к своей, а возможно, и его выгоде.

Оба режиссера мгновенно вскинулись и пристально воззрились на Крейга.

– О чем идет речь, Джесс? – спросил Томас первым. – Или не хотите говорить?

– Пока ничего определенного. Одни планы, – отговорился Крейг.

Мечты Мерфи…

У входа началась небольшая суматоха, и в гостиной появились Френк Гарланд с женой и еще одной супружеской парой. Гарланд играл главную роль в одном из ранних фильмов Крейга. И хотя был несколькими годами старше Крейга, выглядел лет на тридцать пять: темноволосый, атлетически сложенный, красивое мужественное лицо. Он считался не только хорошим актером, но и предприимчивым бизнесменом и владел компанией, ставившей не только его, но и чужие фильмы. Природа наградила этого веселого, жизнерадостного, открытого человека железным здоровьем и хорошенькой женой, с которой они мирно прожили более двадцати лет. В картине Крейга он сыграл безупречно. Они стали друзьями, но сегодня Крейгу не хотелось снова видеть его. Ему были отчего-то неприятны и удивительное здоровье, и здравомыслие, и неизменная удача, и неподдельная сердечность Гарланда.

– Увидимся позже, приятели, – сказал он Клейну и режиссерам. – Что-то душно тут. Выйду на воздух.

Он выбрался во внутренний дворик и зашагал по мокрой траве сада к плавательному бассейну. Оркестр играл «В такой ясный день тебе дано увидеть вечность».

Крейг загляделся на голубую воду. Бассейн был с подогревом, и на поверхности колебался легкий туман. Оргии в бассейне – вспомнил он слова англичанки. Только не сегодня, Николь.

– Привет, Джесс, – раздался чей-то голос. Крейг поднял глаза. Из тени кустов, с другого конца бассейна, появился человек. Когда он подошел ближе, Крейг узнал его. Сидни Грин. Крейгу пришло в голову, что Грин ищет уединения в этом холодном сыром саду по той же причине, что и он. Проигравшие, пожалуйте наружу. Скоро возникнет Йан Уодли.

– Привет, Сид, – поздоровался Крейг. – Что ты здесь делаешь?

– Там для меня чересчур роскошно, – пожаловался Грин мягким, грустным голосом человека, постоянно ожидавшего удара судьбы. – Вот вышел и помочился на дорогую газонную травку Уолтера Клейна. Нужно же получить хоть какое-то удовлетворение. – Он беззвучно засмеялся. – Не выдашь меня Уолту? Не хочу показаться неблагодарным. С его стороны было так мило пригласить меня. Представляешь, столько знаменитостей в одной комнате! Столько власти, столько денег!

Грин медленно покачал головой, словно желая подчеркнуть уважение к могуществу тех, кого собрал сегодня вечером Уолт Клейн.

– Вот что я тебе скажу, Джесс, – продолжал он. – Там есть люди, которым ничего не стоит одним движением пальца начать съемки фильма с бюджетом в десять миллионов. И выглядят они совсем как я или даже хуже, носят такие же смокинги, сшитые, возможно, у того же портного, но Боже, какая разница! А ты как, Джесс? Люди говорят о тебе, все гадают, чем ты занимаешься. Вроде бы ты вот-вот начнешь съемки и здесь для того, чтобы подписать контракт.

– Пока ничего определенного, – отмахнулся Крейг.

Мерфи выразился вполне определенно, но чего добьется Крейг, сказав Грину правду?

– Я видел, ты говорил с Дэвидом Тейчменом, – заметил Грин. – В свое время он давал жару!

– Еще бы!

– Конченый человек, – бросил Грин.

Крейга покоробило. Он терпеть не мог таких безапелляционных заявлений.

– Я не стал бы это утверждать.

– Он больше не снимет ни одной картины, – уверенно заключил Грин, словно вынес приговор.

– Может, он просто не желает раскрывать тебе свои планы, Сид?

– Если собираешься иметь с ним дело, лучше забудь. Он не протянет до следующего года.

– О чем ты? – резко бросил Крейг.

– А я думал, все уже знают. У него рак мозга. Мой кузен оперировал его в «Сидерс». Просто чудо, что он еще на ногах держится.

– Бедный старик, – вздохнул Крейг. А Тейчмен еще говорил, что с париком помолодел на двадцать лет!

– О, я бы не стал растрачивать на него жалость, – возразил Грин. – Он прожил долгую и совсем не плохую жизнь. Я с удовольствием согласился бы на такую судьбу, пусть даже и с опухолью в конце. Зато его земные тревоги почти закончены. Ну а ты, Джесс?

Разговор о мертвых и умирающих завершен. Пора переходить к живым.

– Возвращаешься?

– Вполне возможно.

– Если все же определишься, не забудь про меня, хорошо, Джесс?

– Обязательно.

– Меня как режиссера недооценивают. Трагически недооценивают, – горячо убеждал Грин. – И не только я так считаю. Я тут встретил одного парня из «Кайе дю Синема». Он хотел познакомиться со мной только для того, чтобы высказать свое мнение о моей последней картине, той, что снималась для «Коламбиа пикчерз». Говорит, это настоящий шедевр. Кстати, ты ее не смотрел?

– Боюсь, что нет, – покачал головой Крейг. – Последнее время я не слишком часто бываю в кино.

– «Фанфара для барабанов». Так она называлась. Уверен, что не видел?

– Абсолютно.

– Если хочешь, я представлю тебя этому парню. Из «Кайе дю Синема». Умен, мерзавец. И не испытывает ничего, кроме презрения к большинству тех, кто здесь собрался. Презрения.

– Как-нибудь в другой раз, Сид. Сегодня я хотел лечь пораньше.

– Только свистни. У меня есть его адрес. Черт, – грустно продолжал Грин, – я-то думал, что этот год в Каннах принесет мне удачу. Представляешь, у меня был контракт на две картины с правом выбора в «Апекс энд Истерн». Один из этих больших концернов. Три месяца назад мне казалось, у них денег куры не клюют. Думал, что я в полном порядке. Снял новую квартиру в Шестнадцатом округе, там и до сих пор еще обшивают стены панелями. Обошлось мне это в пятнадцать тысяч баксов, которые я так и не выплатил. Кроме того, мы с женой решили, что можем позволить себе еще одного ребенка, и в декабре она родит. И тут все летит к чертям. «Апекс энд Истерн» разоряются, и теперь мне не по карману даже апельсиновый сок утром. Если в ближайшие две недели что-нибудь не подвернется, можешь навеки попрощаться с Сидом Грином.

– Обязательно подвернется, – утешил Крейг.

– Твои бы слова да Богу в уши.

Крейг оставил его у бассейна: голова понуро опущена, отчаянный взгляд устремлен на туман, поднимающийся от теплой зеленоватой воды.

«Я по крайней мере, – думал Крейг, входя в дом, – не должен пятнадцать тысяч за деревянные панели, и моя жена не беременна».

Остаток вечера он пил. Пил и вступал в разговор со множеством людей, но к тому времени, когда нужно было возвращаться в отель, помнил только о том, что искал Натали Сорель, возгоревшись внезапным желанием взять ее с собой в номер, но не нашел, зато проговорился Уолту Клейну о сценарии, пообещав показать, а Клейн заверил, что утром пришлет за рукописью одного из своих мальчиков.

Крейг стоял в баре, расправляясь с последней порцией виски, когда в гостиную ворвалась Гейл Маккиннон с перекинутым через плечо плащом. Он не заметил, как она уходила. Остановившись в дверях, она обвела взглядом комнату и подбежала к нему.

– Я надеялась, что вы еще здесь, – выдохнула она.

– Выпейте на дорожку, – предложил он. Спиртное несколько смягчило его.

– Мне нужен человек, который мог бы отвезти меня и Джо Рейнолдса домой, – объяснила она. – Он расшибся. И к тому же пьяный. Поскользнулся и свалился с лестницы.

– Получил то, что заслужил, – проворчал Крейг, гнусно радуясь несчастью ближнего. – Выпейте.

– Полицейский на стоянке не дает ему сесть за руль.

– Хитроумная. Хитроумная французская полиция. Коварные ищейки закона. Выпьем за доблестную жандармерию Приморских Альп, – продолжал веселиться Крейг.

– Вы что, тоже надрались? – резко спросила она.

– Не слишком. А вы? Почему сами не отвезете критика домой?

– У меня прав нет.

– Совершенно неамериканский стиль. Только не проговоритесь какому-нибудь конгрессмену, если вдруг спросит. Выпейте.

– Пойдемте, Джесс, – умоляюще попросила она. Крейг отметил, что она впервые за все время их знакомства назвала его по имени. – Уже поздно, и сама я не справлюсь с этим чирьем на заднице. Он там все залил кровью, орет и угрожает полицейскому, и если его немедленно не увезти отсюда, окажется в тюрьме. Понимаю, вы считаете меня назойливой, но сжальтесь, прошу.

Она огляделась. Комната почти опустела.

– Вечеринка кончилась. Довезите нас до Канн, пожалуйста!

Крейг осушил стакан и улыбнулся:

– Ладно, доставлю тело в целости и сохранности.

Он торжественно взял ее под руку и подвел к Уолтеру Клейну попрощаться, прежде чем выйти в сырую моросящую ночь.

Рейнолдс уже не орал на полицейского. Он уселся на нижнюю ступеньку каменной лестницы, с которой перед этим сверзился. Лоб располосовала рваная рана, глаз начал заплывать. Рейнолдс прижимал к носу окровавленный платок. Он устремил на Гейл и Крейга мутный взгляд и хрипло выдавил:

– Чертовы лягушатники! Уолтер Клейн и его мордовороты.

– Все в порядке, месье, – сказал Крейг по-французски полицейскому, маячившему рядом с Рейнолдсом. – Я его друг. Сейчас отвезем его домой.

– Он не в том состоянии, чтобы вести машину, – вежливо заметил полицейский. – Это видно невооруженным глазом, что бы там месье ни утверждал.

– Совершенно с вами согласен, – кивнул Крейг, стараясь держаться подальше от полицейского. Не хватало еще, чтобы тот учуял, как от него несет! – Ну, Джо, раз, два, три!

Он схватил Джо под мышки и рывком поставил на ноги. Рейнолдс отнял платок от носа, и кровь хлынула на брюки Крейга. От Рейнолдса смердело так, словно его прямо в одежде неделями вымачивали в виски.

С помощью Гейл он оттащил Рейнолдса в свою машину и запихнул на заднее сиденье, где тот мгновенно заснул. Крейг с преувеличенной осторожностью вывел машину со стоянки под мокрые деревья, опасаясь, что полицейский все еще за ними наблюдает.

Если не считать булькающего храпа Рейнолдса, в машине стояла тишина. Крейг сосредоточился на дороге, внезапно возымевшей тенденцию расплываться в лучах фар, особенно на поворотах. Ему было стыдно, что позволил себе распуститься и столько выпить. Он мысленно пообещал себе, что в будущем станет вести жизнь трезвенника, особенно когда предстоит сесть за руль.

Когда впереди показались предместья Канн, девушка назвала Крейгу отель Рейнолдса, находившийся примерно милях в шести от «Карлтона», довольно далеко от моря, за железной дорогой. Как только машина остановилась, проснувшийся Рейнолдс выговорил, едва ворочая языком:

– Всем спасибо. Не трудитесь идти со мной. Все лучше некуда. Доброй ночи.

Они долго смотрели, как он, держась неестественно прямо, бредет к темному отелю.

– Ему больше не следует сегодня пить, – заметил Крейг, – но мне просто позарез необходимо.

– Мне тоже, – согласилась Гейл.

– Разве вы живете не здесь? – удивился он.

– Нет.

У него почему-то стало легче на душе. Дурацкое чувство.

Все попадавшиеся по пути бары были закрыты. Он и не представлял, что уже так поздно. Все равно в таком виде – забрызганному кровью Рейнолдса, – вряд ли стоило показываться на глаза ночным посетителям. Крейг остановил машину перед «Карлтоном», но мотор не заглушил.

– У меня в номере бутылочка, – сообщил он. – Хотите подняться?

– С удовольствием.

Он припарковал машину, и они отправились в отель. К счастью, в вестибюле никого не оказалось. Портье, у которого Крейг брал ключ, едва ли не с детства был приучен не выказывать никаких эмоций, кто бы перед ним ни появлялся.

Оказавшись в номере, Гейл Маккиннон первым делом сбросила плащ и устремилась в ванную, пока Крейг разливал виски и содовую. Из ванной доносился уютный, какой-то домашний шум льющейся воды, знак чьего-то присутствия, временного избавления от одиночества.

Гейл скоро вернулась. Крейг заметил, что она причесалась и выглядела чистенькой и свежей, словно ничего такого не произошло. Они отсалютовали друг другу стаканами и выпили. В отеле было тихо, город за окном спал.

Они уселись лицом к лицу в большие, обитые парчой кресла.

– Вот вам и урок: никогда не садиться в машину к пьяным. Если бы у него не хватило ума скатиться с лестницы, вы, вероятно, уже давно бы врезались в дерево.

– Вероятно. – Она пожала плечами. – Издержки века автомобилей.

– Вам следовало с самого начала попросить отвезти вас домой, – наставительно продолжал Крейг, забывая, что сам был пьян не меньше Рейнолдса.

– Я решила никогда ни о чем вас не просить, – обронила она.

– Ясно.

– Ну и обливал же он вас грязью, как раз в тот момент, когда птицей нырнул вниз, – хихикнула девушка.

– И все это за единственный несчастный укол восемь лет назад?

Крейг покачал головой, поражаясь неистребимому людскому тщеславию.

– За это и еще кучу всего.

– Чего именно?

– Однажды вы увели у него девушку. Еще в Голливуде.

– Разве? А я ничего и не знал!

– Для таких, как Джо Рейнолдс, это еще худшее преступление. Он ударил ее, а она назло ему стала расписывать, какой вы замечательный, умный и веселый, и еще добавила, что другие женщины от вас в восторге. И после всего этого ожидаете, что он будет вас обожать? Тем более что тогда вы были важной шишкой, а он прыщавым юнцом, начинающим репортеришкой.

– Но сейчас он должен чувствовать себя отмщенным, – предположил Крейг.

– Что-то в этом роде, – признала девушка. – Но ему этого недостаточно. Он сообщил мне множество сведений о вас, которые и легли в основу статьи. И предложил заголовок.

– Какой же? – с любопытством спросил Крейг.

– «Человек, который иссяк».

Крейг кивнул:

– Вульгарно, но броско. Последуете его совету?

– Пока не знаю.

– От чего это зависит?

– От вас. Каким вы мне покажетесь, когда я поближе вас узнаю. Если, конечно, узнаю. От того, сколько мужества у вас еще осталось. Или воли. Или таланта. Конечно, мне было бы намного легче, если бы вы дали мне прочесть тот сценарий, что обещали показать Уолту Клейну.

– А об этом вы откуда знаете?

– Сэм Бойд – мой друг.

Сэм Бойд был одним из вундеркиндов Клейна.

– Он сказал, что заедет завтра утром за сценарием. Мы завтракаем вместе.

– Попросите его явиться после завтрака.

– Обязательно, – пообещала она, протягивая стакан. – Он пустой.

Крейг поднялся, отнес стаканы к столу, где стояла бутылка, и снова налил виски.

– Спасибо, – поблагодарила она, спокойно глядя на него.

Он наклонился и осторожно поцеловал ее в мягкие несопротивляющиеся губы. Но тут она отстранилась. Крейг отступил.

– Довольно, – пробормотала Гейл. – Иду домой.

Он попытался было коснуться ее руки.

– Оставьте меня в покое! – почти взвизгнула она и, схватив плащ, метнулась к двери.

– Гейл… – начал он, шагнув к ней.

– Жалкий старик! – прошипела она. Дверь с шумом захлопнулась.

Он не торопясь допил виски, потушил свет и прошел в спальню. Лежа голым на простынях в теплом мраке, он прислушивался к случайному шороху шин проезжавших по набережной автомобилей и неумолчному шуму прибоя. Сон не шел: слишком много всего случилось сегодня. Выпитое отзывалось болью в висках. В голове калейдоскопическим вихрем крутились и складывались обрывки вечера: Клейн в бархатном пиджаке, знакомивший друг с другом всех и каждого, Корелли с девушками, Грин, в одиночестве орошающий дорогую газонную траву, кровь Рейнолдса…

И среди этой мешанины… игра (было ли это игрой?) Гейл Маккиннон. Ее временами вспыхивающая юношеская и одновременно зрелая чувственность. Приглашение и отказ. Вспомни и пожалей об утерянной красоте Натали Сорель, постарайся забыть Дэвида Тейчмена, смерть, таившуюся под студийным париком.

Крейг неловко заерзал. Похоже на традиционную рождественскую вечеринку в офисе. С той разницей, что в обыкновенных конторах такие вечеринки не устраивают дважды в неделю.

Послышался тихий стук в дверь. Стук, которого он почти ожидал. Крейг встал, накинул халат и открыл дверь.

В тускло освещенном коридоре стояла Гейл Маккиннон.

– Входите, – сказал он.