Текст книги "Вечер в Византии"

ГЛАВА 14

На повороте «пежо», набитый детьми и идущий со скоростью девяносто миль в час, чуть не столкнулся лоб в лоб с его машиной. Крейг успел увильнуть, едва не влетев в канаву на обочине дороги. После этого он ехал медленно и осторожно, опасаясь всех французов на колесах и уже не любуясь виноградниками и оливковыми рощами, мимо которых проходила дорога, или случайными проблесками моря с левой стороны.

Он не спешил попасть в Марсель. Еще не решил, что сказать Констанс. Если вообще что-нибудь скажет. Не такой уж он хороший актер, чтобы успешно притворяться, будто ничего не произошло. И он совсем не уверен в том, что притворяться так уж необходимо.

Прошлая ночь потрясла его. На этот раз не было ни кокетства, ни отказа. Гейл приняла его нежно, безмолвно, в темноте, под шум моря за окном. Мягкие руки, сладостные губы, легкие неспешные прикосновения. Он совсем забыл, какая кожа у молодых девушек. Ожидал, что она попытается взять над ним верх, алчно высосет силы, начнет грубо командовать, что еще хуже – насмехаться. Вместо этого она была… лучшего определения не подберешь: она отдалась безоглядно. Именно безоглядно.

Где-то в глубине сознания мелькнула мысль: «Лучшего я не испытывал. За всю жизнь».

Он немедленно распознал грозящую опасность. Но все же в какой-то момент среди ночи сказал:

– Я люблю тебя.

И ощутил на ее щеках влагу.

И вдруг утром эта шутка дурного тона, бесцеремонная записка на столе. Кто, черт побери, ее мать?

Подъезжая к Марселю, он еще сбросил скорость.

В отеле его ждала записка от Констанс. Она пообещала вернуться после пяти, она зарезервировала ему соседний номер, она любит его. Портье передал, что звонил мистер Клейн и просил связаться с ним.

Он поднялся вслед за коридорным в свой номер. Смежная дверь между их номерами была открыта. После того как швейцар внес чемодан, а коридорный удалился, он отправился в номер Констанс. На бюро лежали знакомые расческа и щетка, полотняное платье повешено на двери шкафа, чтобы скорее разгладилось. Сами комнаты слишком темные, душные и сплошь заставлены мебелью. Несмотря на закрытые окна, уличный шум доносился и сюда.

Крейг вернулся в свой номер, сел на постель и потянулся к трубке. И уже хотел дать номер отеля Гейл, но тут же спохватился и попросил соединить его с Клейном.

К телефону подошел сам Клейн. Он был из тех людей, которые не отходят от телефона дальше чем на пять шагов.

– Ну, как наш гений? – осведомился он. – И что он делает в Марселе?

– Это всемирный героиновый центр, – сообщил Крейг. – Разве не знали?

– Слушайте, Джесс, – попросил Клейн, – подождите немного, пока я перейду к другому аппарату. Тут полно народу, и…

– Хорошо, – согласился Крейг. У Клейна вечно толчется народ.

Секунду спустя раздался щелчок – Клейн поднял трубку.

– Теперь можно и поговорить, – объявил он. – Вы ведь вернетесь в Канны?

– Вернусь.

– Когда?

– Через пару дней или около того.

– Надеюсь, еще до того, как все начнут сворачивать лагерь?

– Если понадобится, – осторожно откликнулся Крейг.

– Думаю, так будет лучше всего. Послушайте, я прочитал сценарий этого парня, Харта, который вы мне послали. Мне понравилось. Думаю, я смогу кое-что придумать. Прямо сейчас. На этой неделе. Вы заинтересованы?

– Смотря в чем.

– То есть?

– Зависит от того, что вы собираетесь придумать.

– Думаю, у меня есть подходящий актер на главную роль, – сообщил Клейн. – А заодно и режиссер. Не назову его имени, потому что он еще не дал окончательного ответа. Но он читал рукопись. И заметьте, пока никто не заговаривал о деньгах. Кроме того, еще многое нужно обговорить и тому подобное… Словом, вы понимаете.

– Разумеется. Понимаю.

– Итак, я считаю, что игра стоит свеч, если вы поторопитесь с приездом. Но никаких обещаний. Вам и это, надеюсь, понятно?

– Да.

– И еще одно, – продолжал Клейн. – Полагаю, что сценарий требует доработки.

– В жизни еще не видел сценария, который не нуждался бы в доработке, – усмехнулся Крейг. – Бьюсь об заклад, что первый же человек, к которому Шекспир обратился бы с рукописью «Гамлета», наверняка заявил бы, что пьеса требует доработки.

– Не знаю, кто такой этот Харт, но он уж точно не Шекспир, – отрезал Клейн. – И чувствую я, что на этой работе он весь выложился. То есть какой бы режиссер ни согласился ставить картину, наверняка потребует нанять другого сценариста для подготовки второго варианта рукописи. Прежде чем заводить разговор с режиссером, я хотел бы знать, что вы об этом думаете.

Крейг поколебался. Может, сейчас самый подходящий момент признаться, что Малкольма Харта не существует в природе? Но вслух он сказал:

– Мне самому нужно все обговорить с тем, кто согласится ставить картину. Ознакомиться с его идеями.

– Вполне справедливо, – согласился Клейн. – Да, вот еще что: хотите, чтобы я сам сказал Мерфи, что займусь этим дельцем, или возьмете сию нелегкую миссию на себя? Он так или иначе узнает. И скоро.

– Я скажу сам, – вызвался Крейг.

– Прекрасно, – почти обрадовался Клейн. – Но вам нелегко придется.

– Это уж моя забота.

– Ладно, заботьтесь. Смогу я связаться с вами в Марселе, если что-нибудь прояснится?

– Если я куда перееду, то дам вам знать, – пообещал Крейг.

– Не пойму, что вы все находите в Марселе, черт побери, – удивился Клейн. – А мы тут веселимся вовсю.

– Не сомневаюсь.

– Постучите по дереву, чтобы не сглазить, малыш, – велел Клейн и повесил трубку.

Крейг долго смотрел на телефон.

«Кто телефоном живет, от телефона и погибнет», – ни с того ни с сего подумал он. Кажется, ему следовало быть на седьмом небе после такого известия. Но не терять головы. Даже если из этого ничего не выйдет. Все равно рукопись – вещественное доказательство того, что он не зря тратил время.

Он снова поднял трубку и попросил соединить его с «Карлтоном». Энн, должно быть, уже успела прочесть сценарий. Неплохо бы узнать ее мнение. Да и он хорош: бросил ее наедине с проблемами, дожидаться приезда молодого калифорнийца. Тоже еще, любящий отец! Но может, он хотя бы сейчас даст ей полезный совет. Если, конечно, она попросит.

В ожидании звонка он успел побриться и принять душ. Нужно предстать перед Констанс во всем блеске и благоухающим. Это самое меньшее, что он мог сделать.

К телефону пришлось бежать прямо из ванной. Даже вытереться не успел, и вода стекала с него ручьями. Глядя на мокрые отпечатки на выношенном ковре, Крейг подумал, что по крайней мере хотя бы плоскостопия у него нет. Черт, до чего же в неподходящие моменты может прорезаться тщеславие человеческое!

Номер Энн не отвечал. Если она и просит совета, то не у него. Скорее всего у Гейл. Интересно все-таки, что Гейл способна порассказать его дочери?

А если ничего не утаит? И что произойдет, если Энн узнает все? Впрочем, нечего создавать себе трудности заранее.

Он вернулся в ванную и встал под холодную воду, чтобы смыть мыло. Потом наспех вытерся и оделся. И сказал себе, что неплохо бы выпить. Он не позаботился захватить с собой бутылку, так что придется идти в бар. Крейг признался себе, что делает это отчасти из трусости: не хочет встретиться с Констанс в номере. Она наверняка ожидает, что он немедленно потащит ее в постель. «Немедленно» совершенно исключено, по крайней мере сегодня.

Бар был отделан в темно-красных, кровавых тонах. Два маленьких японца в одинаковых черных костюмах, проглядывая толстую пачку отпечатанных на ксероксе бумаг, что-то тихо, серьезно обсуждали на родном языке. Странно, как яростно ненавидел он этих аккуратных вежливых коротышек в молодости. Банзай!

Он допивал вторую порцию виски, когда в баре появилась Констанс. Красный явно не был ее цветом. Он поднялся и поцеловал ее. Волосы Констанс немного взмокли от жары, но ему не следовало бы это замечать.

– Ты ослепительна, – заметил Крейг. Остальное вполне может подождать.

– Добро пожаловать, добро пожаловать, – приветствовала она. В словах прозвучал намек, которого он предпочел бы не понять.

– Хочу «Том Коллинз», – заявила она. – Он знает, как это готовить.

Она показала на бармена. Значит, уже бывала здесь? С кем? Кажется, у нее на щеках дорожки от слез?

Крейг заказал «Том Коллинз» и виски себе.

– Которое по счету? – беспечно поинтересовалась она.

– Всего третье.

Значит, не только Энн волнует, что он слишком много пьет. В следующем месяце придется дать обет трезвости. Ничего, кроме вина.

– Так и знала, что найду тебя в баре, – сообщила она. – Даже не потрудилась спрашивать у портье.

– Ты разгадала меня до конца. Никаких тайн не осталось. Дурной знак.

– У тебя еще полно тайн, – заверила она, – так что не бойся.

Оба были не в своей тарелке. Констанс подняла было сумочку, но тут же поставила и принялась теребить застежку.

– Кстати, что ты делаешь в Марселе? – вспомнил он. Тот же вопрос задал ему Клейн. Неужели все миллионное население города каждое утро спрашивает друг у друга, что они тут делают?

– Один из моих милых Юношей попал в беду. – Слово «Юноша» она почему-то всегда произносила как бы с большой буквы. – Полиция арестовала его в Старом порту с двумя фунтами гашиша в рюкзаке. Я задействовала кое-какие связи, и в Париже мне сказали, что если приеду сама и постараюсь обаять здешних копов, то, вероятно, сумею вызволить идиота из французской кутузки еще до конца века. Я старалась целый день. Расточала улыбки и строила глазки. Отец Юноши пообещал также перевести из Сент-Луиса некоторую сумму в фонд французского управления по борьбе с наркотиками. Господи, мне нужно выпить. И, Господи, как я рада видеть тебя!

Она подалась вперед и стиснула его руку. Какие сильные у нее пальцы! И ладонь гладкая. Сама такая изящная, но сильная и нежная, даже с влажными волосами. Смелое, умное лицо, проницательный, прямой взгляд насмешливых зеленых глаз, казавшихся темными в красном освещении бара. Мужчины готовы на все ради нее – друзья часто твердили это Крейгу. Да и она сама этого не скрывает. И настоящая рабочая лошадка. Тяжелый характер, сияющая улыбка, обидчива и скора на расправу. Рядом с ней мужчине есть о чем призадуматься. Она ничего не принимает как должное. Скольких мужчин уже бросила? Когда-нибудь он обязательно спросит. Когда-нибудь. Но не в Марселе.

Они чокнулись и выпили.

– Ох, сразу полегчало, – выдохнула она после первого глотка. – А теперь расскажи все.

– Не могу, – отказался он, – видишь, кругом японские шпионы.

Пусть хоть шутка поможет отсрочить неизбежное.

Констанс расплылась в улыбке.

– Рад, что приехал? – шепнула она.

– Всю свою жизнь я мечтал встретиться с женщиной в Марселе. Теперь, когда мечта сбылась, давай отправимся куда-нибудь. Если придется торчать здесь два дня, все равно нет смысла оставаться в отеле. Если деньги придут, тебе позвонят.

– Наверное, – нерешительно протянула она.

– Этот отель – настоящая душегубка. И так шумно, что мы ночью не уснем.

– Не знала, что ты еще и спать собираешься.

– Ты прекрасно поняла, о чем я.

– Куда же мы поедем? – улыбнулась Констанс. – Только не в Канны.

– Забудь о Каннах. Я слышал об одном местечке. Деревушка Мейраг. Кто-то мне о ней рассказывал. Замок на холме, превращенный в гостиницу. Можем добраться туда часа за два.

– Ты там бывал уже с кем-то?

– Нет, – честно ответил он.

– Тогда в Мейраг, – решила Констанс.

Они поспешно собрались. На любовь времени не оставалось – и без того они доберутся до Мейрага уже в темноте. Крейг все время боялся, что телефон зазвонит до того, как они успеют уйти. Но опасения оказались напрасными. Гостиничный кассир был не слишком доволен, но не спорил. Привык к внезапным отъездам постояльцев.

– Надеюсь, вы понимаете, – сказал он по-французски, – что мне придется взять с вас за сутки.

– Разумеется, – кивнул Крейг и оплатил оба счета. Самое меньше, что он может сделать для Юноши, попавшего в лапы французской полиции.

Движение было уж очень оживленным, шоссе забито машинами, так что Крейг сосредоточился на дороге и поговорить не представилось возможности, пока они не выбрались из города на северную автостраду, ведущую в направлении Экс-ан-Прованса.

Крейг пытался справиться с терзавшими его мыслями. Верность, родительский долг, карьера, его жена, его дочь, Клейн, Гейл Маккиннон. Мать Гейл Маккиннон. Можно в любом порядке.

Констанс молча сидела рядом. Короткие волосы развевал ветер, на губах играла легкая довольная улыбка, кончики пальцев касались его бедра.

– Люблю путешествовать с тобой, – заметила она. Они вместе побывали в долине Луары, в Нормандии и Лондоне. Недолгие восхитительные поездки. И все было куда проще, чем сейчас. Он сам не понимал, радоваться или огорчаться тому, что она отказалась ехать с ним в Канны.

– Ты говорил с Дэвидом Тейчменом?

– Да.

– Милый человек, верно?

– Очень.

Крейг не сказал ей, что узнал про старика. На марсельском шоссе о смерти упоминать не стоит.

– Я пообещал, что мы еще увидимся. Планы у него пока не определились. – Он поспешил сменить тему: – Знаешь, кое-кто еще заинтересовался сценарием. Я все узнаю поточнее, когда вернусь в Канны.

Он заранее продумывал отходной маневр. Констанс сняла руку с его бедра.

– Ясно, – обронила она. – Что еще? Как твоя дочь?

– Ночи не хватит, чтобы рассказать о ней. Пытается заставить меня бросить кино. Раз и навсегда. Считает, что это изменчивый, жестокий мир, населенный ужасными людьми.

– И как? Удалось ей убедить тебя?

– Не совсем. Хотя в целом я с ней согласен. Это действительно жестокий, изменчивый мир, и люди по большей части в самом деле ужасны. Только этот бизнес не лучше и не хуже других. В армии, например, тебе приходится всего за один день лизать куда больше задниц и напропалую врать, чем за весь год во всех голливудских студиях, вместе взятых. А уж в политике, да что в политике – в торговле мороженым мясом куда больше двуличия, лицемерия и грызни, чем на съемочной площадке. В конце концов, фильм, каким бы он ни был, не может причинить больше вреда, чем генералы, сенаторы и готовые обеды.

– Насколько я поняла, ты сказал ей, что пока не имеешь намерения уйти из кино?

– Что-то в этом роде. Если, конечно, мне позволят остаться.

– И она, наверное, не слишком этим счастлива?

– В ее возрасте, кажется, считают, что быть счастливым – значит предать свое поколение.

Констанс грустно рассмеялась:

– Господи, то же ожидает и меня с моими детишками.

– Не сомневайся, – пообещал он. – Кроме того, моя дочь сообщила, что успела навестить мать. – Он заметил, что Констанс слегка напряглась. – А ее мать, в свою очередь, доложила, что успела навестить тебя.

– О Боже! – пробормотала Констанс. – У тебя, случайно, нигде не припрятано бутылочки?

– Нет.

– Может, остановимся по дороге и выпьем?

– Не стоит.

Констанс чуть отодвинулась от него.

– Не хотела тебе говорить.

– Почему?

– Думала, ты расстроишься.

– Уже расстроился.

– Она красивая женщина, – признала Констанс, – твоя жена.

– И совершила очень некрасивую вещь.

– Наверное, ты прав. Молодежь в моем офисе много чего наслушалась. – Констанс пожала плечами. – Не знаю, что бы сделала на ее месте, если бы прожила с мужем больше двадцати лет, а он бросил меня ради другой женщины.

– Я бросил ее не из-за другой женщины, а из-за нее самой, – уточнил Крейг.

– Женщине трудно в это поверить, – возразила Констанс. – На ее месте и в ее возрасте трудно рассуждать здраво. Она хочет снова заполучить тебя и сделает для этого все.

– У нее ничего не получится. Она оскорбляла тебя?

– Естественно. Давай побеседуем о чем-нибудь другом. В конце концов, мы на отдыхе.

– Мой адвокат говорит, что она угрожает назвать тебя соответчицей на бракоразводном процессе. Вряд ли это случится, поскольку я заплачу ей за молчание, но все же лучше, чтобы ты знала.

– Не стоит тратиться из-за меня, – возразила Констанс. – Мою репутацию уже не испортить.

Крейг ухмыльнулся.

– Как подумаю о бедном французском детективе, который всю ночь проторчал под моим окном, пока мы стонали и бились в порывах жгучей, хотя и не слишком молодой страсти! – с горькой насмешкой выпалила Констанс.

Значит, устроив скандал, его жена все-таки частично достигла цели.

– Ты еще совсем молодая, – заверил он.

– И чувствую себя молодой. Особенно сегодня.

Они миновали дорожный указатель.

– Экс-ан-Прованс, – обрадовалась она. – Придворные менестрели, поющие под звуки лютен. Турниры Любви.

– Я сообщу тебе, если что-то случится, – пообещал он.

– Обязательно. Держи меня в курсе.

Как это ни безрассудно, но она, кажется, во всем винит его. Нет, вполне обоснованно. В конце концов Пенелопа – его жена. За двадцать лет он мог бы научить ее быть вежливой по отношению к его любовницам.

С боковой дороги вывернула машина, и Крейг едва успел нажать на тормоз. Констанс уперлась рукой в приборную доску, чтобы не удариться лицом.

– Хочешь, я поведу машину? – предложила она. – Ты весь день за рулем и, должно быть, устал.

– Я не устал, – коротко бросил он и прибавил скорость, сознавая при этом, что и без того едет слишком быстро. Ощущение отдыха куда-то улетучилось.

Отель располагался в бывшем замке, построенном на лесистом холме. Погода была настолько теплой, что они смогли поужинать под открытым небом, при свечах, на выложенной каменными плитами террасе с видом на долину. Еда оказалась изумительной. Они выпили две бутылки вина и завершили ужин шампанским. В таком месте и после такого ужина начинаешь понимать, почему определенный период жизни нужно обязательно провести во Франции.

Встав из-за стола, они добрели по лесной тропинке, испещренной лунными бликами, до самой деревушки и выпили кофе в крошечном кафе, владелец которого выставил на улицу грифельную доску с меловыми записями результатов футбольных матчей за неделю.

– Даже кофе превосходный, – заметил Крейг.

– И все остальное тоже, – поддакнула Констанс. Она надела голубое полотняное платье, потому что знала, как нравится ему в голубом. – Рад, что оказался здесь?

– Угу.

– Со мной?

– Ну, – протянул он, притворяясь, что тщательно обдумывает вопрос, – раз уж приходится ехать в такое место с женщиной, чем ты хуже любой другой?

– Подумать только, самый милый комплимент, который я слышала за весь день!

Оба рассмеялись.

– Скажи «Мейраг» по буквам, – попросил он.

– Д-ж-е-с-с К-р-е-й-г.

Они снова рассмеялись. Констанс взглянула на доску с цифрами.

– Ну разве не замечательно, что команда Монако выиграла?

– Вот счастье-то.

– Мы, пожалуй, слишком много выпили, не находишь?

– Нахожу.

Крейг жестом подозвал хозяина, возвышавшегося за стойкой.

– Deux cognacs, s’il vous plait.[39]39
  Два коньяка, пожалуйста (фр.).


[Закрыть]

– Помимо всех прочих добродетелей, ты еще и по-французски говоришь.

– Помимо всех прочих, – согласился Крейг.

– Сегодня ты выглядишь двадцатилетним.

– В будущем году собираюсь голосовать.

– За кого?

– За Мухаммеда Али.

– Пью за это! – воскликнула Констанс.

Они выпили за Мухаммеда Али.

– А за кого будешь голосовать ты? – осведомился он.

– За Кассиуса Клея.[40]40
  Кассиус Клей, чемпион мира по боксу, перейдя в мусульманство, взял себе имя Мухаммед Али.


[Закрыть]

– Пью за это.

Они выпили за Кассиуса Клея.

– Ну не дураки мы? – хихикнула Констанс.

– Выпью-ка я, пожалуй, за это, – решил он и снова подозвал хозяина. – Еще два коньяка, пожалуйста, – попросил Крейг по-французски.

– Красноречиво, красноречиво, – кивнула она.

Крейг пристально посмотрел на нее. Лицо Констанс мгновенно стало серьезным. Она потянулась к его руке, словно стараясь ободрить. Крейг был готов сказать: «Давай останемся здесь на неделю, на месяц… а потом целый год будем странствовать под солнцем по всей Франции». Но он ничего не сказал, только чуть сильнее сжал ее руку.

– Я правильно произношу слово «Мейраг»?

– Никто и никогда не произносил лучше, – заверил он.

Когда они стали подниматься на холм, он попросил:

– Пройди немного вперед.

– Зачем?

– Хочу полюбоваться твоими изумительными ногами.

– Любуйся, – велела она, выполняя просьбу.

Кровать была гигантской. Через открытые окна проникал лунный свет и запах сосен. Крейг лежал на спине в серебристом полумраке и прислушивался к шагам Констанс в ванной. Она никогда не раздевалась при нем.

Хорошо еще, что Гейл не из тех девушек, которые в порыве страсти полосуют ногтями спину мужчины. В свое время ему пришлось походить с такими метками.

Крейг рассердился на себя за подобные мысли. Предательская память, разрушающая радости плоти. Сейчас он был исполнен решимости не поддаваться чувству вины. Сегодняшняя встреча и вчерашняя – вещи разные. Каждой ночи – свое оправдание. Он и Констанс не клялись друг другу в верности.

Она бледной тенью проплыла по комнате и скользнула в постель. Ее тело, знакомое и щедрое… такое драгоценное…

– Наконец-то дома, – прошептал он, отгоняя ненужные воспоминания.

Но позже, когда они отдыхали, она вдруг сказала:

– На самом деле ты не слишком хотел, чтобы я приехала в Канны.

– Верно, – поколебавшись, признал он.

– И не только из-за дочери.

– Не только.

Значит, Гейл все-таки оставила на нем свое клеймо.

– У тебя там есть кто-то.

– Да.

Она немного помолчала.

– Что-то случайное или что-то серьезное?

– Скорее случайное. Правда, не уверен. Во всяком случае, все произошло случайно. Я хочу сказать, что не из-за нее приехал в Канны. И еще несколько дней назад не знал о ее существовании.

Теперь, когда она первая затронула опасную тему, он испытал облегчение оттого, что может выговориться. Слишком она дорога ему, чтобы лгать.

– Сам не пойму, как все вышло, – признался он. – Именно вышло, и все.

– Я тоже не сидела вечерами одна, с тех пор как ты покинул Париж, – вздохнула Констанс.

– Не стану уточнять, что это означает.

– Означает то, что означает, – бросила она.

– О’кей.

– Нас ничто не связывает, – продолжала она, – если не считать того, что мы испытываем друг к другу в данный момент.

– Ты права.

– Не возражаешь, если я закурю?

– Я всегда против, если кто-то курит.

– Обещаю сегодня не заболеть раком.

Она встала, накинула халат и шагнула к комоду. Коротко вспыхнула спичка. Констанс вернулась и села на край кровати. Стоило ей затянуться, как огонек сигареты выхватывал ее лицо из мрака.

– У меня тоже есть новость для тебя. Приберегала ее на потом, но сегодня на меня нашло желание поболтать.

Крейг засмеялся.

– Чему ты смеешься? – удивилась она.

– Сам не знаю. Просто так. Что за новость?

– Я покидаю Париж.

Против всякой логики ему показалось, что удар направлен на него.

– Почему?

– Мы открываем филиал в Сан-Франциско. Последнее время много молодых ездит с Востока к нам и обратно. Обмен стипендиями и все такое. Несколько месяцев мы вели переговоры с местной организацией, и наконец все уладилось. Выбор пал на меня. Стану этаким неофициальным окном на Пробуждающийся Восток.

– Париж без тебя будет уже не тот.

– Как и я без Парижа.

– И как ты к этому относишься?

– К жизни в Сан-Франциско? Красивый город, и, я слышала, культурная жизнь в нем бьет ключом, – иронически пояснила она. – Да и детям это пойдет на пользу. Хотя бы английский подтянут. Должна же мать время от времени заботиться, чтобы дети совершенствовали свой английский!

– Вероятно, – вздохнул он. – Когда собираешься перебраться?

– Этим летом. Через месяц-другой.

– Я потерял еще один дом, – заключил Крейг. – Придется вычеркнуть Париж из своих маршрутов.

– Какая верность! – насмешливо воскликнула Констанс. – А Сан-Франциско, значит, включишь? Говорят, там есть неплохие рестораны.

– Слышал, – отозвался он. – Буду наезжать туда. Иногда.

– Иногда, – повторила она. – Что ж, не может ведь женщина требовать всего сразу, правда?

– Основы продолжают меняться, – вместо ответа сказал Крейг.

Позже, гораздо позже Констанс призналась:

– Не стану притворяться, будто безумна рада тому, что ты сегодня сказал. Но мы уже не дети. Не можешь же ты ожидать, что я устрою тебе сцену или выброшусь из окна и тому подобное, верно?

– Нет, конечно, нет.

– Как уже сказано, особой радости я не испытываю. Но я безумно рада многому другому в наших отношениях. Можешь сделать мне одолжение?

– Разумеется.

– Скажи: «Я люблю тебя».

– Я люблю тебя, – повторил Крейг.

Она затушила сигарету, уронила халат на пол, легла рядом и положила голову ему на грудь.

– Хватит разговоров. Приступ болтливости прошел.

– Я люблю тебя, – прошептал он в ее спутанные волосы.

Они спали едва ли не до полудня и проснулись под звуки птичьего пения. Солнечные брызги расплескались по комнате. Констанс позвонила в Марсель, выяснила, что деньги из Сент-Луиса на выкуп Юноши еще не прибыли, а начальник отдела по борьбе с наркотиками будет только завтра. Они решили остаться в Мейраге еще на день, и Крейг не позвонил в Канны, чтобы сообщить, где находится. Этот день принадлежит им одним.

На следующее утро оказалось, что денег по-прежнему нет. Им было хорошо вместе, и они пробыли в деревушке еще сутки.

Расставаясь с ней в марсельском отеле, Крейг пообещал, что в понедельник поведет ее обедать в Париже. Констанс обнадежила его, что есть все шансы к вечеру вытащить Юношу из тюрьмы. Если же ничего не получится, она вернется в Париж и предоставит беднягу его судьбе. Достаточно она бездельничала на юге. Для работающей женщины такое баловство недопустимо.