Текст книги "Солнечные берега реки Леты (сборник)"

– Нет, – повторил Крокетт. – Не нравится мне тот карп. Определенно не нравится.

Они сидели в молчании, отдавая дань усопшей рыбке.

– Резюме, – сказал Крокетт. – Открытое нами вещество обладает необычными свойствами. Смехотворно дешево. Токсично для одних организмов, безвредно для других. Не знаю как – пока, – но тут пахнет деньгами. Идея… идея. Есть одно место, где мы можем… – Он замолчал, как будто не решаясь доверить Мэнихену свои мысли. – Желтый, желтый, желтый. Черт побери, чем желтым мы заполонены, как Австралия – кроликами? Найти ответ, и дело в шляпе.

– Что ж, – вставил Мэнихен. – Полагаю, мистер Паулсон оценит наш успех. На Рождество, наверное, получим премию.

– Премию? – Крокетт впервые повысил голос. – Ты что, спятил?

– По моему контракту результат работы принадлежит «Фогелю-Паулсону». У тебя разве не так?

– Ты что, пресвитерианин? – с отвращением выдавил Крокетт.

– Баптист, – честно ответил Мэнихен.

– Теперь понимаешь, почему нельзя было говорить в лаборатории?

– Ну, – произнес Мэнихен, бросив взгляд на трех дам в мини-юбках, – здесь уютней, атмосфера определенно…

– Уютней?! – воскликнул Крокетт и добавил грубое слово. – Слушай, ты владеешь компанией?

– Компанией? – ошеломленно переспросил Мэнихен. – Что мне делать с компанией? Я получаю семь восемьсот в год, а с вычетом налогов и страховки… А ты?

– Четырьмя, пятью, может быть, семью компаниями, – сказал Крокетт. – Кто их считает? Одна в Лихтенштейне, две на Багамах, одна на имя разведенной тетки-нимфоманки…

– В твоем возрасте… – восхищенно прошептал Мэнихен.

– О, иногда я бросаю Паулсону кость. Низкотемпературная обработка полиэстеров, процесс кристаллизации для хранения нестабильных аминокислот… подобные безделушки. Паулсон пускает слюни от счастья. Но если подворачивается что-нибудь серьезное… Господи, старик, где ты был? Только в Германии у меня четыре патента на отверждение стекловолокна. А уж…

– Не стоит углубляться в детали, – перебил Мэнихен, не желая показаться любопытным. Он начал догадываться, откуда берутся «ланчии», «корветы» и «мерседесы».

– Мы зарегистрируем компанию в Гернси – ты и я, – сказал Крокетт. – Может быть, нам понадобится кто-нибудь еще.

– Думаешь, сами не обойдемся? – тревожно спросил Мэнихен. За последние десять минут в нем проснулся инстинкт капиталиста, не желающего без необходимости делить доходы.

– Боюсь, не обойдемся, – задумчиво ответил Крокетт. – Без первоклассного патолога нам не объяснить, каким образом раствор Мэнихена действует на ядро клетки. Понадобится биохимик. Ну и, конечно, ангел.

– Ангел?! – До сих пор Мэнихен не предполагал, что религия является составной частью бизнеса.

– Денежный мешок, – нетерпеливо пояснил Крокетт. – Начнем с патолога. Лучший в стране патолог у нас под боком. Старый добрый Тагека Кай.

Мэнихен кивнул. Тагеко Кай был лучшим в Киото, а потом лучшим в Беркли. Ему принадлежал «ягуар». Тагека Кай разговаривал с Мэнихеном. Однажды. В кино. Тагека Кай спросил: «Не занято?» Мэнихен ответил: «Нет». Он запомнил этот случай.

– Так, – решил Крокетт. – Поймаем Кая, пока тот не смотался домой. Время дорого.

Он положил на стол десятидолларовую банкноту и направился к двери, а Мэнихен засеменил следом, минуя трех дам у стойки. В один прекрасный день…

– Интересно, интересно, – приговаривал Тагека Кай, быстро перелистывая заметки Мэнихена.

Они находились в лаборатории Мэнихена; Крокетт был убежден, что его и Тагеки Кая комнаты оборудованы «жучками». Все единодушно согласились, что никому не придет в голову прослушивать отдел моющих средств, поэтому можно говорить свободно, хотя и на пониженных тонах.

– Интересно, – повторил Тагека Кай. Его английский – с легким техасским акцентом – был безупречен. – Так. Доли партнеров равны, но у меня исключительные права на Гватемалу и Коста-Рику.

– Кай! – запротестовал Крокетт.

– У меня есть определенные связи в Карибской акватории, – отрезал Тагека Кай. – Либо да, либо нет.

– Заметано, – сказал Крокетт. Тагека был куда ближе к Нобелевской премии, чем Крокетт, и владел компаниями в Панаме, Нигерии и Цюрихе.

Тагека Кай небрежно смахнул мышей и карпа из холодильника на алюминиевый поднос.

– Простите, – произнес Мэнихен. Только что его осенила мысль. – Не хотелось бы вмешиваться, но они – желтые. Мыши, я имею в виду. – Он вспотел от волнения. – То есть я хочу сказать, что, по крайней мере, до сих пор раствор… э-э… – Позже он научится говорить «раствор Мэнихена» не краснея, но пока это было выше его сил. – Одним словом, пока раствор проявляет токсичность только к… э-э… организмам, чей доминантный, если позволите так выразиться, пигмент некоторым образом может быть определен как… э-э… желтый.

– Что вы хотите сказать, партнер? – бесцеремонно перебил его Тагека Кай.

– Всего лишь… м-м… – Мэнихен уже пожалел, что начал говорить. – Ну, существует опасность… Резиновые перчатки, по крайней мере. Полная асептика, позволю себе посоветовать. Поверьте, я меньше всего думаю о расовых… характеристиках, но если, не дай Бог, что-нибудь случится…

– Не беспокойтесь о своем желтом брате, партнер, – бесстрастно сказал Тагека Кай и удалился с подносом.

– Вот рвач! – горько вырвалось у Крокетта, когда дверь за патологом закрылась. – Исключительные права на Гватемалу и Коста-Рику! Восходящее солнце. Вперед на Манчжурию. Как и в прошлый раз.

По пути домой Мэнихен отметил про себя, что, хотя они оперируют теми же фактами, Крокетт и Тагека Кай схватывают перспективы, совершенно для него скрытые. Вот почему они разъезжают в «ланчиях» и «ягуарах».

Телефон зазвонил в три утра. Миссис Мэнихен застонала, когда муж сонно потянулся через нее к трубке. Она не любила, когда он прикасался к ней без предупреждения.

– Крокетт, – представился голос из трубки. – Я у Тагеки. Немедленно приезжай.

Мэнихен трясущейся рукой положил трубку и стал одеваться. От выпитого коктейля у него болела голова.

– Куда? – произнесла миссис Мэнихен.

– Совещание.

– В три утра? – Она не открыла глаз, но рот ее скривился.

– Я не обратил внимание на время. – Еще недолго. Боже мой, совсем недолго.

– Спокойной ночи, Ромео.

– Это Сэмюэль Крокетт, – сказал Мэнихен, возясь со штанами.

– Педераст, – не открывая глаз, молвила миссис Мэнихен. – Никогда не сомневалась.

– Право, Лулу… – В конце концов, Крокетт – его партнер.

– Принеси домой ЛСД, – пробормотала, засыпая, миссис Мэнихен.

Странная просьба, подумал Мэнихен, по миллиметру закрывая дверь, чтобы не разбудить детей. У них обоих подсознательный страх внезапного шума, предупреждал его детский психиатр.

Тагека Кай жил в центре города, в фешенебельной квартире на верхнем этаже тринадцатиэтажного дома. У подъезда стояли его «ягуар» и «ланчиа» Крокетта. Мэнихен припарковал «плимут» рядом. Может быть, «феррари»?..

Крокетт потягивал пиво в гостиной и любовался моделью клиппера под всеми парусами, заключенной в бутылку.

– Привет, – бросил он. – Как доехал?

– Ну, – сказал Мэнихен, потирая красные глаза, – должен признаться, что я привык к восьмичасовому сну…

– Придется отвыкать, – отрезал Крокетт. – Я обхожусь двумя часами. – Он отхлебнул пива. – Старый добрый Тагека сейчас освободится. Он в лаборатории.

Открылась дверь, и в комнату вплыла роскошная девушка в лиловых шароварах, с пивом и шоколадными пирожными на подносе. Она ослепительно улыбнулась Мэнихену, и тот, пораженный, взял два пирожных и пиво.

Раздался звонок.

– Капитан Ахаб, – пояснила девушка. – Ждет.

– Сюда, Флокс, – сказал Крокетт, резво встрепенувшись.

– У тебя есть, Сэмми?..

Крокетт кинул ей кусок сахара. Девушка разлеглась на диване, высоко закинув обольстительные ноги, и маленькими белыми зубками стала покусывать сахар.

Домашняя лаборатория Тагеки Кая была просторнее и лучше оборудована, чем все отделы «Фогеля-Паулсона». Там стоял большой операционный стол, который поворачивался под любым углом, мощные лампы на шарнирах, шкафы с инструментами, стерилизаторы, холодильники со стекляными дверцами, гигантский рентгеновский аппарат, микроскопы и все прочее.

– Ух! – воскликнул Мэнихен.

Тагека был одет в хирургический халат и в этот момент стягивал маску и шапочку. Под халатом виднелись голубые джинсы и ковбойские туфли на высоких скошеных каблуках с серебряными насечками.

– Я вскрыл восемнадцать мышей. Желтых. – Он улыбнулся Мэнихену, сверкнув самурайскими зубами. – Рано еще утверждать что-либо определенное; однако, по всей видимости, Мэнихен, вы наткнулись на нечто совершенно новое.

– В самом деле? – жадно спросил Мэнихен. – А на что?

Тагека Кай и Крокетт обменялись многозначительными взглядами.

– Пока я знаю только, что это новое, – мягко сказал Тагека Кай. – В наше время этого достаточно. Вспомните хула-хуп, вспомните очки для стереоскопического кино. За считанные месяцы сколачивались целые состояния.

Мэнихен учащенно задышал. Тагека снял халат и оказался в гавайской рубашке.

– Мои предварительные заключения, – отрывисто сказал он. – Нетоксичное вещество, для простоты назовем его «Флоксо», в соединении с другим известным нетоксичным веществом, диокситетрамерфеноферрогеном-14, обнаружило сродство к пигментному материалу восемнадцати желтых мышей и одного карпа…

– Девятнадцати, – поправил Мэнихен, вспомнив первую желтую мышь, выброшенную в мусоропровод.

– Восемнадцати, – повторил Тагека. – Я основываюсь только на фактах.

– Простите, – смутился Мэнихен.

– Исследование клеток, – продолжал Тагека, – и других органов показывает, что каким-то образом, пока необъясненным, раствор вступает в реакцию с пигментным веществом, чьей формулой я не стану вас обременять, с образованием нового соединения, которое стремительно поражает симпатическую нервную систему, почти немедленно парализуя названную систему и соответственно вызывая прекращение дыхания, движения и сердцебиения. – Он налил себе еще стакан шерри. – Почему у вас такие красные глаза, партнер?

– Понимаете, я привык к восьми часам сна… – начал Мэнихен.

– Придется отвыкать, – заявил Тагека. – Я обхожусь одним.

– Да, сэр, – сказал Мэнихен.

– Возможные перспективы практического применения этой интересной зависимости между нашим раствором и определенными органическими пигментами находятся вне моей компетенции. Я простой скромный патолог. Но нет ничего бесполезного в коридорах науки. В конце концов, Кюри открыли свойства радия всего лишь потому, что, оставив на ночь в темной комнате с очищенным уранитом ключ, сумели получить его фотографию. Ведь мало кто сейчас проявляет интерес к фотографированию ключей, не правда ли, партнер? – Он неожиданно хихикнул.

Странные эти японцы, подумал Мэнихен. Совсем не такие, как мы.

Тагека вновь стал серьезным.

– Необходимы дальнейшие тщательные исследования. Для начала, эксперименты хотя бы с пятью сотнями желтых мышей – при пяти сотнях контрольных. Тысяча карпов – аналогичная процедура. Естественные желтые организмы: нарциссы, попугаи, тыквы, кукурузные початки и так далее. Высшие позвоночные: собаки, некоторые желтозадые бабуины, встречающиеся в джунглях Новой Гвинеи, буланые лошади…

– Как я проведу в отдел моющих средств лошадей? – спросил Мэнихен, чувствуя легкое головокружение. – Особенно, если мы хотим сохранить тайну?

– Эта лаборатория, – Тагека широким жестом обвел сверкающую роскошь, – в полном распоряжении моих досточтимых друзей. Кроме того, в проведении экспериментов необходимо проявлять определенную инициативу.

– Но я не могу затребовать лошадей! – в смятении воскликнул Мэнихен.

– Я считал условленным, что мы занимаемся этим делом в частном порядке, – ледяным голосом проговорил Тагека, глядя на Крокетта.

– Верно, – сказал Крокетт.

– Но откуда взять денег? Желтозадые бабуины… О господи! – вскричал Мэнихен.

– Я всего лишь патолог, – сказал Тагека и выпил шерри.

– У вас компании по всему миру, – причитал Мэнихен. – Лихтенштейн, Нигерия… А я зарабатываю семь восемьсот…

– Нам это известно, партнер, – прервал Тагека. – Я возьму на себя вашу часть предварительных расходов.

Мэнихен чуть не расплакался от благодарности и тяжело задышал. Теперь уже нет сомнения – он выходит в общество людей иного круга.

– Не знаю, что и сказать… – начал он.

– Не надо ничего говорить, – перебил Тагека. – В качестве компенсации за израсходованные средства я беру себе исключительные права на вашу долю в Северной Европе по оси Лондон – Берлин.

– Да, сэр, – произнес Мэнихен. Он хотел бы сказать еще что-нибудь, но не мог. – Да, сэр.

– Полагаю, на сегодня достаточно, джентльмены, – объявил Тагека. – Не желаю торопить вас, но мне еще предстоит работа.

Он вежливо проводил Крокетта и Мэнихена до двери лаборатории и запер ее за ними.

– Восточная подозрительность, – прокомментировал Крокетт.

Девушка в лиловых шароварах все так же лежала на диване. Ее глаза были широко раскрыты, но она вряд ли что-либо видела.

Да, несомненно, подумал Мэнихен, бросив последний жадный взгляд на обольстительную девушку, наш век – век узкой специализации.

Неслись бешеные недели. Днями Мэнихен строчил доклады о воображаемых экспериментах, доказывая, что не зря получает зарплату и движет науку вперед в интересах «Фогеля-Паулсона». Ночи он проводил в лаборатории Тагеки Кая. Он приучился спать три часа в сутки. Опыты продолжались. Пятьсот желтых мышей благополучно почили в бозе. Желтый афганский пес с выдающейся родословной, купленный втридорога, прожил меньше часа, проглотив вместе с молоком три капли раствора Мэнихена, в то время как черно-белая дворняжка, за грош вызволенная у живодера, лишь радостно лаяла после той же трапезы. Дохлые карпы сотнями лежали в холодильниках Тагеки. Желтозадый бабуин, проявив сперва глубокую привязанность к Тагеке, терпимость к Крокетту и яростную ненависть к Мэнихену, испустил дух через десять минут после того, как его соответствующая часть была омыта умышленно слабым раствором.

Несмотря на изощренные манипуляции Крокетта (тот ухитрился выделить из «Флоксо» две гидроксильные группы и подверг диокситетрамерфеноферроген-14 бомбардировке радиоактивными изотопами), остаточные кольца упорно не желали удаляться с испробованных материалов.

Тем временем личные дела Мэнихена шли все хуже. Миссис Мэнихен стали раздражать постоянные ночные отлучки мужа. Мистер Паулсон прислал ему нежно-голубой конверт. «Ну?» – было начертано на листке бумаги. Это звучало неприятно. Мэнихен стал опасаться, что всю жизнь будет ездить на «плимуте» и никогда не разведется.

Он не мог поделиться своими страхами с Крокеттом и Тагекой Каем. С ними вообще было трудно чем-либо поделиться. Вначале они редко слушали его, а через пару недель вовсе перестали обращать внимание. Он работал молча, молча мыл посуду и писал под диктовку. Ему требовалось выспаться, но он не смел признаться в этом партнерам. Может быть, если поймать Крокетта где-нибудь наедине… Крок по крайней мере белый.

Так он стал таскаться за Крокеттом повсюду, но удобный случай представился лишь через неделю. Мэнихен ждал у ресторана, где Крокетт часто обедал, обычно с роскошной девушкой или с несколькими роскошными девушками. Ресторан назывался «La Belle Provencale», и обед там стоил никак не меньше десяти долларов – если не заказывать вина. Мэнихен, разумеется, ел в столовой «Фогеля-Паулсона». Там можно пообедать за восемьдесят пять центов. Этого у «Фогеля-Паулсона» не отнимешь.

Стоял жаркий день, безжалостное солнце палило немилосердно. От слабости и головокружения Мэнихен раскачивался из стороны в сторону, как палуба утлого суденышка в шторм.

К тротуару подъехала «ланчия». Наконец-то Крокетт был один. Широким шагом направляясь к ресторану, он не заметил Мэнихена, хотя прошел в метре от него.

– Крок, – хрипнул Мэнихен.

Крокетт остановился и повернул голову. Его американские черты лица приняли недовольное выражение.

– Какого черта ты здесь ошиваешься?

– Крок, – выдавил Мэнихен, – нам надо поговорить.

– Какого черта ты качаешься? – перебил Крокетт. – Ты пьян? Ладно, Флокс, пошли, я возьму тебе поесть.

Крокетт явно не был типичным янки – заказал мясо по-кайенски и бутылку сидра.

Как только зрению и обонянию Мэнихена открылась еда, он позабыл обо всем и так и не сумел признаться Крокетту, что хотел выйти из игры.

– Теперь следующий шаг.

Все трое находились в лаборатории Тагеки Кая. Было сравнительно рано, всего полтретьего ночи.

– Дальнейшие опыты на низших позвоночных не имеют смысла. Очередная стадия очевидна, – заявил Тагека Кай.

Мэнихену очередная стадия не казалась очевидной.

– То есть?

На этот раз Тагека Кай ответил на его вопрос.

– Человек, – сказал он просто.

Мэнихен открыл рот.

Крокетт нахмурился в сосредоточенном раздумье.

– Я предвижу некоторые осложнения.

– Ничего особенного, – отмахнулся Тагека Кай. – Необходим доступ в больницу с достаточным количеством пигментированных подопытных.

– Я многих знаю в Общей клинике, – заметил Крокетт, – но вряд ли нам она годится. Там не развернешься. У них бывает от силы пара индейцев в год.

Рот Мэнихена до сих пор был открыт.

– Не доверяю я этим типам из Общей, – сказал Тагека Кай. – Уместно подумать о Сан-Франциско. Значительная доля цветного населения, достаточные фонды… У меня есть знакомый в больнице «Милосердие и рак». Людвиг Квельч.

– Ну да, – кивнул Крокетт. – Квельч. Простата. Высший класс.

Крокетт знал всех.

– Он был первым в своем выпуске в Беркли за три года до меня, – сказал Тагека Кай и потянулся к телефону.

– Одну минутку, мистер Тагека, – хрипло выдавил Мэнихен. – Вы имеете в виду… эксперименты на живых людях?..

– Крок, – произнес Тагека Кай. – Ты его привел, ты с ним и разбирайся.

– Флокс, – с раздражением сказал Крокетт, – все сводится к одному: ты ученый или нет?

Тагека Кай уже вызывал Сан-Франциско.

– Так, что мы имеем? – мыслил вслух Людвиг Квельч. – Я думаю о крыле Блюмштейна, как полагаешь, Тагека?

Тагека Кай кивнул.

– Крыло Блюмштейна. Превосходно.

Квельч прибыл через четырнадцать часов после звонка и просидел, запершись с Тагекой и Крокеттом, весь день и весь вечер. В полночь на совещание допустили Мэнихена.

Людвиг Квельч оказался высоким широкоплечим человеком с ослепительно белыми зубами и располагающими манерами. Он носил шикарный дорогой костюм и с первого взгляда вызывал к себе полное доверие.

Квельч достал кожаный блокнот и пролистал его.

– На данный момент у нас лежат тридцать три представителя белой расы, двенадцать негров, трое неопределенной национальности, один индус, один бербер и семеро восточного происхождения – шесть предположительно китайцы. Все мужского пола, разумеется. – Он от души рассмеялся, как бы напоминая коллегам о своей специальности. – На мой взгляд, достаточно широкий диапазон.

– Сойдет, – согласился Тагека Кай.

– Все умирающие? – поинтересовался Крокетт.

– Грубо говоря, восемьдесят процентов, – сказал Квельч. – Почему вы спрашиваете?

– Из-за него. – Крокетт махнул рукой в сторону Мэнихена.

– Я рад видеть, что едкая атмосфера научных изысканий не растворила совесть нашего замечательного юного друга. – Квельч сердечно опустил свою большую руку на плечо Мэнихена. – Не страшитесь. Мы не укоротим ни одной жизни – существенно.

– Спасибо, доктор, – признательно промямлил Мэнихен.

Квельч взглянул на часы.

– Что ж, мне пора возвращаться. Буду держать вас в курсе, – сказал он и стремительно пошел к двери, но у порога остановился. – Итак, по четверти каждому партнеру плюс преимущественные права Кая на Гватемалу, Коста-Рику и первые десять лет эксплуатации в Северной Европе?..

– Все изложено в соглашении, которое я передал тебе утром, – заметил Тагека Кай.

– Разумеется! Я лишь хочу проконсультироваться со своими адвокатами перед подписанием бумаг. До встречи, друзья! – Квельч махнул на прощанье рукой и исчез.

– Боюсь, сегодня нам надо расстаться рано, партнеры, – заявил Тагека Кай. – Мне предстоит работа.

Мэнихен отправился прямо домой, предвкушая первую нормальную ночь за долгие месяцы. Его жена играла где-то в бридж, так что можно было спокойно спать; но почему-то он не смог сомкнуть глаз до самой зари.

– Утром звонил Квельч, – сообщил Тагека Кай. – У него новости.

Веки Мэнихена спазматически задергались, легкие внезапно отказались дышать.

– Не возражаете, если я сяду?

Он только что пришел, и Тагека сам открыл дверь. Хватаясь руками за стену, Мэнихен добрел до гостиной и тяжело сел на стул. Крокетт распластался на диване; на его груди стоял стакан с виски. По выражению лица нельзя было определить, счастлив он, грустен или пьян.

– Позвольте что-нибудь предложить? – гостеприимно сказал Тагека. – Пиво? Сок?

– Нет, спасибо. – Впервые за все знакомство Тагека проявлял к нему такое внимание. Мэнихен был уверен, что его подготавливают к чему-то ужасному. – Что сообщил доктор Квельч?

– Он передал вам искренний привет.

– Что еще? – хрипло спросил Мэнихен.

– Закончены первые эксперименты. Квельч лично ввел раствор подкожно восьми объектам – пяти белым, двум черным и одному желтому. Семеро не проявили никакой реакции. Вскрытие восьмого…

– Вскрытие!.. Мы убили человека!

– О, не сходи с ума, Флокс! – Говорил Крокетт. Стакан с виски плавно ходил вверх и вниз. – Это случилось в Сан-Франциско, за две тысячи миль отсюда.

– Но мой раствор! Я…

– Наш раствор, Мэнихен, – ровно произнес Тагека Кай. – С Квельчем нас четверо.

– Мой, наш… Какая разница! Несчастный мертвый китаец…

– С вашим темпераментом, Мэнихен, – скривился Тагека, – пристало заниматься психиатрией, а не сугубо исследовательской работой. Если хотите иметь с нами дело, держите себя в руках.

– Дело! – воскликнул Мэнихен и, шатаясь, встал. – Что вы называете делом? Убивать больных раком китайцев в Сан-Франциско?! Вот уж дельце, нечего сказать, – добавил он с невесть откуда взявшейся иронией.

– Вы будете слушать или ораторствовать? – поинтересовался Тагека. – У меня есть для вас много интересных и важных новостей. Но я должен работать и не могу зря тратить время… Так-то лучше. Садитесь.

Мэнихен сел.

– И сиди, – приказал Крокетт.

– Как я говорил, – продолжал Тагека Кай, – вскрытие показало, что субъект умер естественной смертью. Никаких следов посторонних веществ в органах.

– Убийца! – простонал Мэнихен, обхватив голову руками.

– Я не могу выносить подобных выражений в своем доме, – заявил Тагека.

– Если желаешь вернуться в отдел моющих средств, Флокс, – равнодушно произнес Крокетт, не изменяя позы, – ты знаешь, где дверь.

– Именно это я и собираюсь сделать. – Мэнихен встал и направился к выходу.

– Ты лишаешь себя верного миллиона долларов, – заметил Крокетт.

Мэнихен остановился, подумал и вернулся на место.

– Что ж, худшее я уже выслушал, – сказал он.

– Три дня назад я побывал в Вашингтоне, – сообщил Крокетт. – И заскочил к старому школьному другу Саймону Бунсвангеру. Вы о нем не слышали. О нем никто не слышал. Он в ЦРУ. Большой человек. Большой, очень большой. Я в общих чертах ознакомил его с нашим проектом. Бунсвангер проявил интерес. – Крокетт взглянул на часы. – Он вот-вот должен прийти.

– ЦРУ? – в полной растерянности переспросил Мэнихен. – Нас всех упрячут за решетку!

– Напротив, – покачал головой Крокетт. – Напротив. Спорю на два «Александра», что он появится с заманчивым предложением…

– Каким? – Теперь Мэнихен был убежден, что все эти компании и хроническое недосыпание окончательно повредили рассудок Крокетта. – Зачем им раствор Мэнихена?

– Помнишь тот день, когда ты ко мне пришел, Флокс? – Крокетт поднялся на ноги и в носках прошлепал к бару. – Я сказал: ответим на один вопрос, и дело в шляпе. Помнишь?

– Более или менее, – кивнул Мэнихен.

– Помнишь этот вопрос? – осушив стакан, продолжил Крокетт. – Вопрос: «Чем желтым мы заполонены, как Австралия – кроликами?» Помнишь?

– Да, но что общего имеет ЦРУ с…

– ЦРУ, приятель, – весомо произнес Крокетт, – знает совершенно точно, что такое желтое и чем мы заполонены. – Он замолчал, бросил кусок льда в виски и помешал пальцем. – Китайцами.

Раздался звонок.

– Должно быть, Бунсвангер, – встрепенулся Крокетт. – Я открою.

– В последний раз имею дело с таким, как вы, Мэнихен, – ледяным тоном произнес Тагека. – Вы психически неуравновешены.

Товарищ Крокетта производил впечатление человека, способного зарабатывать неплохие деньги в качестве исполнителя женских ролей в водевилях. Он был гибок и строен, с тонкими светлыми волосами и маленьким пухлым ртом, застенчив и стыдлив.

– Позволь познакомить тебя с моими партнерами, – бодро сказал Крокетт.

Он представил Тагеку, который молча поклонился, и Мэнихена, не посмевшего поднять глаз во время рукопожатия.

– Мне «Джек Дэниэлс», Крок.

Бунсвангер принял стакан и сел на стол.

– Что ж, мои парни считают, что вы славно поработали, – начал он. – Мы кое-что проверили, и мои парни считают, что вы правы на все сто. Какие-нибудь новости от Квельча?

– Результаты положительные, – ответил Тагека.

Бунсвангер кивнул.

– Не удивительно. Ладно, хватит ходить вокруг да около. Нам он нужен, раствор. Мы уже предварительно наметили цели. Исток Янцзы, три или четыре озера на севере, два притока Желтой реки, ну, и так далее. У вас не найдется случайно карты Китая под рукой?

– Увы, – сказал Тагека.

– Жаль, – вздохнул Бунсвангер. – Сразу бы все стало ясно. – Он огляделся. – Симпатичная квартирка. Вы не представляете, сколько дерут за приличное гнездышко в Вашингтоне… Разумеется, нам помогут русские. Мы уже их известили. Так будет спокойнее. А то как представишь длиннющую границу с Сибирью и бесконечные делегации… Впрочем, в этом-то и прелесть вашей штуки. Без шума. Мы давно уже ищем что-нибудь эдакое – без шума. А вы, парни, довели до конца? Я очень торопился, но, по-моему, в ваших бумагах ничего нет.

– Довели до конца что? – спросил Мэнихен.

– Флокс, – утомленно вздохнул Крокетт.

– Мэнихен, – угрожающе сказал Тагека.

– До минимальной эффективной концентрации в «аш два о», – пояснил Бунсвангер.

– Пока не смотрели, Сай, – ответил Крокетт. – Мы работали только ночами.

– Адская эффективность! – Бунсвангер деликатно отхлебнул виски. – Мы кое-что проверили. Одна двухмиллиардная в пресной воде. Одна трехмиллиардная в соленой воде. – Он по-девичьи рассмеялся, вспомнив что-то свое. – Презабавное побочное действие: ваш раствор лечит желтуху. Можно основать фармацевтическую компанию и сделать бешеные бабки на одном этом. Строго по рецепту, разумеется. Ну вот, такая деталь. А теперь к делу. Мы платим вам два миллиона. Чистыми. Никаких записей, никаких регистраций. Вам не придется и гроша отдавать парням из налогового.

Мэнихен учащенно задышал.

– Как вы себя чувствуете, сэр? – участливо спросил Бунсвангер.

– Отлично, – откликнулся Мэнихен, продолжая тяжело дышать.

– Само собой, – сказал Бунсвангер, все еще участливо глядя на Мэнихена, – нет гарантии, что мы когда-нибудь решимся. Хотя, если дела пойдут так и дальше… – Он покачал головой и оставил фразу неоконченной.

Мэнихен думал о «феррари», о табунах девушек в лиловых шароварах.

– Еще одна деталь, и я исчезаю, – сказал Бунсвангер. – Завтра утром мне надо быть в Венесуэле. Слушайте. – Его голос стал непоколебимым, как дуло револьвера. – Двадцать процентов мои. Одна пятая. За услуги. – Он посмотрел вокруг.

Крокетт кивнул.

Тагека кивнул.

Мэнихен медленно кивнул.

– Я в Каракас, – игриво бросил Бунсвангер, допил виски и пожал всем руки. – Утром явится парень с деньгами. Наличными, конечно. Когда удобнее?

– В шесть, – сказал Тагека.

– Заметано. – Бунсвангер сделал пометку в блокноте крокодиловой кожи. – Рад, что ты заскочил, Крок. Провожать не надо. – И он исчез.

Собственно, все было сделано. Оставалось пересчитать на денежное выражение компенсацию Тагеки за исключительные права на Карибскую акваторию и десятилетнее право на Северную Европу. Это не отняло много времени. Тагека Кай был таким же блестящим математиком, как и патологом.

Крокетт и Мэнихен вышли вместе. Крокетт спешил на встречу с третьей – текущей – женой мистера Паулсона.

– Счастливо, Флокс. Сегодня недурно поработали, – бросил он, садясь в «ланчию», и, напевая, сорвался с места.

Мэнихен сел в «плимут» и задумался о порядке действий. Наконец он решил, что сперва следует сделать главное, и со скоростью пятьдесят пять миль в час поехал домой, чтобы сообщить миссис Мэнихен о предстоящем разводе.

Наверху, у себя в квартире, Тагека Кай сидел в кресле и рисовал в блокноте аккуратные идеограммы. Через некоторое время он нажал на кнопку, и в комнату вошел слуга.

– Джеймс, – обратился к нему Тагека Кай, – я хочу, чтобы завтра ты заказал по пятьсот граммов диокситетрамерфеноферрогена-14, 15 и 17. И пятьсот белых мышей. Нет, пожалуй, лучше тысячу.

– Да, сэр, – сказал Джеймс.

– И еще, Джеймс. – Тагека небрежно махнул рукой. – Соедини меня с японским посольством в Вашингтоне. Я буду говорить лично с послом.

– Да, сэр, – сказал Джеймс и снял трубку.