Текст книги "Растревоженный эфир. Люси Краун"

– Привет, – поздоровался Вик, когда Арчер подошел ближе. – Я видел, как ты беседовал с нашим литературным талантом, Барбанте. Ты по достоинству оценил сегодняшний бриллиант остроумия и поэтичности?

– Этот сценарий не из лучших, не так ли? – Арчер устало облокотился о рояль.

– Его бы разлить по флаконам и продавать в качестве средства от бессонницы. – Эррес включил в работу третий палец. – Через два месяца производители фенобарбитала пойдут по миру.

– Я вел себя как заботливый отец. Барбанте выводит Джейн в свет, и я заявил протест. Никогда не чувствовал себя так глупо. – Эррес выпятил губы, сосредоточился на движениях левой руки. – Барбанте не только грешен сам, он толкает на грех других. Мне бы хотелось, чтобы Джейн было тридцать пять, – вздохнул Арчер.

– Ждать осталось недолго. Ты и не заметишь. Я бы на твоем месте не волновался, Клемент. Джейн – девушка благоразумная.

– Надеюсь на это. – Снова вздох. – Беда в том, что Барбанте оскорбился, когда я попросил его оставить мою дочь в покое, и я не могу убедить себя в том, что он не прав.

Эррес хохотнул.

– Дилемма современного человека. Он видит все стороны любой проблемы. – Вик перестал играть. Какое-то время он вглядывался в клавиши. Его светлые, чуть растрепавшиеся волосы ярким пятном выделялись на фоне красного дерева.

– Что ты сегодня делаешь? – спросил Арчер. – После передачи?

– Иду домой и сплю двенадцать часов. Я еще не виделся с Нэнси и детьми. Неделя выдалась тяжелая, а в самолете рядом со мной сидела старушка, которая постоянно портила воздух. Устал.

Арчер кивнул:

– Как насчет завтра? Мне надо с тобой поговорить.

– Завтра у меня еще одна передача. Репетиции начинаются в десять утра, а режиссер там этот маньяк Льюис. Когда мы закончим, я уже не смогу ни говорить, ни слушать. – Эррес с любопытством взглянул на Арчера: – Мы можем перенести наш разговор?

– Разве что на день-другой.

– Что у вас тут происходит? Все ведут себя как-то странно. Ни у кого нет радости в глазах.

– Об этом и пойдет речь.

– Как насчет субботы? Почему бы тебе не заглянуть ко мне, скажем, в час дня? Я угощу тебя выпивкой и приглашу на ланч.

Арчер согласился:

– Хорошо, в субботу. В час дня.

Вик нажал на пару клавиш.

– Ты какой-то подавленный, приятель. Что произошло?

– Расскажу в субботу.

Открылась дверь, в студию вошел Леви, дирижер. Он кивнул Вику и повернулся к Арчеру:

– Клем, могу я перекинуться с тобой парой слов?

– Валяй. – Вик снова принялся мучить рояль. – Мне надо практиковаться. До моего дебюта в «Карнеги-холл»[41]41
  Концертный комплекс в Нью-Йорке, открывшийся в 1891 г. (дирижером на первом концерте был П. И. Чайковский). Концерт в «Карнеги-холл» означает мировое признание певца или музыканта.


[Закрыть] осталось чуть больше двенадцати лет.

Арчер последовал за Леви, высоким мужчиной с нервным красивым лицом. С Леви Арчер работал буквально со своей первой программы на радио, и они всегда отлично ладили. Впрочем, по-другому и быть не могло. Леви отличали здравый смысл и полное отсутствие тщеславия, поэтому он сразу понимал, чего от него хотят и что надо поправить.

– Послушай, Клем, – обратился к Арчеру Леви, понизив голос, когда они устроились в углу студии, – мне бы хотелось знать, что происходит с Покорны.

Арчер вздохнул. Еще один человек, которому он должен все объяснить.

– Программе его услуги не требуются. Пока.

Леви покачал головой.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, но лучше Покорны тебе никого не найти. Он, конечно, несносный тип, и сейчас мы в контрах, я даже запретил ему обращаться ко мне, но нельзя не признать, что неделю за неделей он предлагает нам прекрасную музыку.

Арчер кисло улыбнулся. Об отношениях Покорны и дирижера ходили легенды. Каждый год три или четыре недели Покорны приходилось общаться с ним через посредников. Никто, кроме Покорны, не воспринимал ситуацию всерьез, и всякий раз за разрывом следовало бурное примирение, когда Покорны бросался на шею Леви и кричал: «Я прощаю тебя, сын мой! Я прощаю тебе все, что ты мне сделал!»

– Я знаю. На прошлой неделе ему не понравилась партия трубы.

– Почему его вывели из программы, Клем?

Арчер замялся. Обычно на вопросы дирижера он отвечал правдиво, никогда не юлил. И сейчас правда могла бы многое упростить.

– Сказать не могу. Во всяком случае, сегодня. Извини.

На лице Леви отразилось недоумение. Арчер понял, что дирижер обижен.

– Ты знаешь, Клем, музыка вроде бы по моей части.

– Знаю. К музыке это не имеет ни малейшего отношения. Это все, что я могу тебе сказать.

– Ага. – Леви почесал в затылке. – Композитора увольняют, но к музыке это не имеет ни малейшего отношения.

– Да.

– Сложновато, не так ли?

– Есть немного, – согласился Арчер. – Послушай, Джек, можешь ты поверить мне на слово? На какое-то время?

– Конечно, – без запинки ответил Леви.

– Я тебе все объясню. Но не сейчас. Через неделю. Или две. Обещаю. По-моему, я прошу не много.

– Пожалуй, – кивнул Леви, но Арчер чувствовал, что дирижер остался недоволен таким исходом.

– Спасибо, Джек.

– Теперь… этот новенький… – сменил тему Леви.

– А что тебе в нем не нравится? – Арчер сразу ощетинился.

– В чем дело, Клем? – мягко спросил Леви. – Что происходит?

– Ничего не происходит. Что тебе не нравится в новеньком?

– О’Нил позвонил мне в понедельник, – ответил Ле– ви, – сказал, что Покорны больше в программе не работает, и попросил предложить другого композитора.

О’Нил и его утренние звонки по понедельникам, несущие дурные вести и накаляющие атмосферу. На мгновение Арчер посочувствовал сотруднику продюсерского агентства. «Бедный О’Нил, – подумал он, – вот уж кто отрабатывает свое жалованье».

– Второго Покорны просто нет, – продолжал Леви, – о чем я и сказал О’Нилу.

– Да, – нетерпеливо бросил Арчер. – Давай не будем к этому возвращаться.

– Есть только один человек, – Леви, похоже, уже с трудом сдерживался, – который сейчас свободен и мог бы предложить нам более-менее адекватную музыку, и я назвал его О’Нилу. Фредди Маккормик. Когда О’Нил вешал трубку, у меня создалось ощущение, что он собирается нанять Маккормика. А утром, придя в студию, я увидел этого ублюдка Шапиро.

– Я говорил с О’Нилом, – ответил ему Арчер, – и сказал, что мне нужен Шапиро.

– Почему? – На лице Леви читалось явное неодобрение. – От этого человека ты не получишь ничего, кроме беспорядочного набора звуков. Я бы не нанял его, даже если бы требовалась музыка для танцев на вечеринке общества глухих.

– Я слышал некоторые из его произведений и не думаю, что он совсем уж ни на что не способен.

– Клем… – в голосе Леви слышался упрек, – старым друзьям ты мог бы не дурить голову.

– Я не собираюсь с тобой спорить, – отрезал Арчер. – Шапиро нанят.

– Почему? – не отступался Леви.

Арчер чувствовал, что его загнали в угол. Почему? Да потому, что его фамилия – Шапиро, а Маккормика – Маккормик. Потому что Арчер хотел доказать Манфреду Покорны, что его преследуют отнюдь не за то, что он еврей. И как он мог сказать об этом человеку с фамилией Леви? Арчер стыдился того, что руководствовался в своих действиях подобными мотивами, стыдился за то, что заразился болезнью Покорны, стыдился, что ему приходится юлить, уходя от прямых ответов, стыдился, что не может искренне говорить с человеком, которого связывали с ним давнишние рабочие и дружеские отношения.

– Я думаю, что Шапиро справится. Вот и все.

Леви прикусил нижнюю губу. Арчер видел, что тот едва сдерживается, чтобы не сказать что-то резкое и неприятное.

– Ты хочешь, чтобы я заткнулся, не так ли, Клем?

– Да, – кивнул Арчер. – Я хочу, чтобы ты больше не касался этой темы.

Леви резко повернулся и пошел прочь. Арчер проводил его взглядом. В каждом движении дирижера читались возмущение и разочарование. В дверях он столкнулся с Шапиро, который возвращался из кафетерия. Шапиро придержал дверь, чтобы Леви мог пройти, заискивающе улыбнулся дирижеру. Леви даже не посмотрел на него. Шапиро затравленно огляделся, надеясь, что никто ничего не заметил, но поймал взгляд Арчера, не успевшего опустить голову, и понял, что режиссер все видел. Шапиро отпустил дверь и поплелся в пультовую. «Если у него и был шанс, – мрачно подумал Арчер, – то теперь его нет». Он и жалел Шапиро, и злился на него за то, что природа недодала ему таланта.

«Четверг», – напомнил себе Арчер. Он прошел в пультовую и сел рядом с Барбанте, ожидая начала передачи.

Четверг.

Глава 14

Эрресы жили в строгом старинном здании, из дверей которого могли выйти увешанные жемчугами вдовы высокопоставленных чиновников, чтобы тут же, у подъезда, сесть в «роллс-ройс» модели 1912 года, или толстопузые брокеры, держа в руке одну из газет, давно уже прекративших свое существование, аккуратно раскрытую на финансовой странице, где давались котировки акций теперь никому не известных компаний. Швейцар, высокий крупный старик с суровым лицом, всегда радушно приветствовал Арчера, возможно, потому, что режиссеру было за сорок и он не жалел денег на шляпы. В отделанном мрамором холле царила величественная тишина склепа, словно около лифта находилась королевская усыпальница. Воздух, похоже, оставался неизменным с момента постройки здания, поэтому, переступая порог, человек вдыхал запахи прошлого столетия. Если Эррес и готовил революцию, думал Арчер, поднимаясь на лифте, то он тщательно маскировал свои намерения.

Дверь Эррес открыл сам. Без пиджака, в рубашке с закатанными рукавами, он выглядел совсем юным. Крепко пожал Арчеру руку, помог снять пальто.

– О прекрасный человек, о верный друг! Войди и выпей.

– Я принес подарок ребенку. – Арчер протянул сверток. По пути он заглянул в магазин игрушек и купил стереоскоп с цветными слайдами зарубежных достопримечательностей.

– Если он издает шум, я выброшу его в окно, – предупредил Эррес.

– Была у меня мысль купить барабан, – через холл Арчер проследовал к детской, – но благоразумие возобладало.

– Минуточку. – Эррес положил руку на плечо Арчера, остановив его у двери. – Импотенция тебя не пугает?

– Вроде бы пугаться повода не было. А что?

– Нэнси. – Эррес ухмыльнулся. – С тех пор как в нашем доме поселилась корь, она только об этом и думает. Примитивная женщина. Ходит на концерты, с умным видом рассуждает о международных делах, но в принципе все ее интересы сосредоточены на том, что находится пониже ремня.

– Как можно говорить такие пошлости о любимой жене?

– Ты предупрежден. Администрация не несет ответственности за то, что может произойти с тобой на вверенной ей территории.

– Я предупрежден, – кивнул Арчер и вошел в детскую.

Маленький Клемент стоял в углу своей кроватки и методично швырял лежащие там игрушки в дальнюю стену. В кроватке их оставалось все меньше, на полу – прибавлялось. Он бросил паровоз, потом деревянную собаку на колесиках, склонил голову набок, оценивая разницу в звуках при ударе металла и дерева об оштукатуренную стену.

– Привет, Клем, – поздоровался Арчер, подходя к кроватке.

Выглядел мальчик вполне здоровым, если не считать красных бляшек на щеках.

– Дядя Клемент! – Мальчик улыбнулся. – Целовать меня нельзя, бляшки могут перескочить на вас. Теперь я только жму гостям руку.

Они обменялись рукопожатием. Мальчик уставился на сверток.

– Ты принес мне сюрприз?

– Не будь золотокопальщиком, – улыбнулся Эррес.

– Кто такие золотокопальщики? – спросил мальчик, не отрывая глаз от свертка, который уже разворачивал Арчер.

– Золотокопальщик – это больной корью, который выпрашивает у людей сюрпризы.

– Я люблю сюрпризы, – заявил юный Клемент. – Когда я вырасту, то буду получать их каждый день.

– Готов спорить, что будешь, – кивнул Эррес. – Могу я принести тебе сюрприз? – спросил он Арчера. – Скажем, мартини?

– Это будет самый лучший сюрприз, – ответил тот. – Заранее благодарю. – Он протянул стереоскоп мальчику, предварительно вставив в него кассету со слайдами по истории ацтеков. – Только учти, Клем, чтобы совладать с этой штуковиной, нужна твердая рука. У тебя твердая рука?

– Да. – Мальчик настороженно разглядывал стереоскоп. – Это оружие?

– Нет, Клем.

– Я особенно люблю сюрпризы, которые оказываются оружием. – Мальчишка присел, взял стереоскоп наперевес и затряс. – Та-та-та-та, – имитировал он стреляющий пулемет. – Это вышибалка. Я вышибу ею все твои зубы.

– Дай-ка мне стереоскоп, Клем. – Арчер протянул руку, думая о том, что ему пора оживлять в памяти навыки общения с детьми, потому что вскоре предстоит применять их на практике. – Я покажу тебе, как он работает.

Мальчик отдал стереоскоп.

– Ты должен встать, поднести его к глазам и посмотреть сквозь него на свет. А потом, если захочешь увидеть другую картинку, нажать вот на эту кнопку. Тогда картинка переменится.

– Он шумит, – прокомментировал юный Клем щелчок. – Это хорошо.

– Теперь попробуй сам. – Арчер вернул стереоскоп мальчику и наблюдал, как тот с опаской подносит его к лицу. – Ты должен смотреть сразу в оба окуляра, Клем, – добавил Арчер. – На свет.

– Я вижу мужчину! – воскликнул Клем. – Я ви– жу мертвого мужчину.

– Что? – удивился Арчер. – Дай мне взглянуть. – Он взял стереоскоп, поднес к глазам. Увидел золотистую каменную статую, напомнившую ему о кровавых жертвоприношениях и жестокой цивилизации, существовавшей до прихода испанцев.

– Нет, Клем. Это не мертвый человек. Это статуя. Статуя бога.

– Ага, – кивнул мальчик. – Что такое статуя?

– Статуи, – Арчеру оставалось только радоваться, что его не спросили: «Кто такой Бог?» – вырезаются из камня. Иногда они изображают людей, иногда – животных. Случается, что делают статуи фантастических существ, которые существуют только в воображении людей.

– Я бы хотел сделать статую мистера Каррэна. – Речь шла о швейцаре.

– Почему?

– Выбросил бы в окно, – ответил мальчик. – Головой вниз.

Мистер Каррэн, человек старой закалки, не жаловал баловство в холлах и лифтах, а потому молодое поколение его недолюбливало.

Арчер кивнул:

– Иногда люди делали статуи именно по этой причине. Лепили из воска фигурки своих врагов, а потом втыкали в них иголки.

– У меня есть враги? – Мальчик вновь прильнул к стереоскопу, поменял слайд.

– Нет, Клем.

– У тебя есть враги?

Арчер обдумал вопрос.

– Точно не знаю.

– У меня появятся враги, когда я вырасту?

Арчер вновь ответил не сразу.

– Да, скорее всего. Да.

– Почему?

– Потому что ты вырастешь богатым, красивым и удачливым, – ответил Арчер, полагая, что ошибки тут не будет, – и люди станут тебе завидовать. Ты знаешь, что значит завидовать?

– Да. – Мальчик опять поменял слайд. – Мама мне говорила. Я завидовал, когда хотел получить велосипед Джонни.

– Совершенно верно, Клем.

– Я вижу человека с ружьем, – продолжал мальчик. – Я – враг Джонни?

«Этого вопроса следовало ожидать», – подумал Арчер.

– Нет, Клем. Разумеется, нет.

– Могу я стать его врагом, если и дальше буду завидовать?

– Нет, Клем, ты не можешь быть врагом своего брата.

– Он меня бьет. Когда мама не смотрит, он бьет меня по голове.

– Ударь его в ответ.

– Он слишком большой, – ответил юный Клем, руководствуясь здравым смыслом. – Он старше меня на четыре года.

В детскую вошел Эррес с подносом в руках. На подносе стояли три высоких стакана для коктейля.

– Лекарство от усталости. – Он дал один стакан Арчеру. Тот посмотрел на содержимое. Мартини, но практически бесцветный. У Эрреса был особый рецепт – бутылка вермута на ящик джина, так что на его мартини налегать не следовало. Эррес гордился своим умением смешивать коктейли, прекрасно разбирался в винах и спиртных напитках, и Арчеру нравилось обедать у Эрресов, потому что там не только хорошо кормили, но и отменно поили. «Джин и бургундское, – любил говорить Эррес, – поданные вовремя и в должном количестве, помогают разрешить многие проблемы современной жизни».

Эррес тем временем прошел к маленькому столику, поставил поднос и из кувшина налил в третий стакан ананасовый сок. Протянул стакан юному Клементу.

– Составите нам компанию? – спросил он мальчика.

Лицо юного Клемента стало очень серьезным, стакан он держал двумя руками.

– За ваше здоровье, – Эррес поднял стакан.

– И за ваше. – Мальчик повторил его жест.

Все выпили.

– Хорошо пошло? – спросил Эррес сына.

– Хорошо пошло, – ответил юный Клем с интонациями отца.

– Как тебе понравился сюрприз дяди Клемента?

– Я его поблагодарил, – без запинки солгал мальчишка, подозревая, что иначе его начали бы учить хорошим манерам.

– Отлично, – кивнул Эррес.

– Там есть статуя. Статуя мистера Каррэна. Он такой злющий.

– Дай посмотреть. – Эррес улыбнулся Арчеру и отпил из стакана, ожидая, пока сын найдет нужный слайд.

– Вот. – Мальчик протянул стереоскоп Эрресу.

Эррес приставил его к глазам.

– Мистер Каррэн. Живее всех живых. – Он вернул игрушку сыну. – Клемент, – Эррес повернулся к Арчеру, – ты не будешь возражать, если я на несколько минут оставлю тебя с этим молодым человеком? Мне надо сходить в аптеку и получить заказанное лекарство. Нэнси и Джонни нет. У няни выходной. Вернусь я быстро, а ты, надеюсь, сможешь сам наполнить стакан, когда он опустеет.

– Безусловно, – кивнул Арчер. – Иди, конечно. Мы прекрасно проведем время. Нам есть о чем поговорить.

– Расскажи дяде Клементу сказку, – предложил Эррес сыну. – Ты же знаешь, взрослые тоже любят слушать сказки.

– Хорошо, – согласился юный Клемент. – Я расскажу ему сказку о слоненке.

– Я скоро вернусь, – пообещал Эррес и вышел из комнаты, на ходу застегивая воротник.

– Однажды, – тут же начал юный Клемент, – в джунглях жили слониха и слоненок. Джунгли – это лес за городом, – пояснил он.

– Да. – Арчер сел на стул у кроватки, подавляя улыбку. – Я так и подумал.

– Они ели траву и пили воду из рек, – продолжал мальчик, наморщив лоб, сосредоточившись, представляя себе джунгли и двух животных, живущих на природе и питающихся от ее щедрот. – Ночью они спали под деревьями и болтали с мартышками, когда те не ходили на работу. Если им кто-то не нравился, они наступали на него. Когда им хотелось петь, они выпускали воздух через хобот, издавая вот такие звуки… – Он сложил губы трубочкой и загудел, а потом озабоченно посмотрел на Арчера: убедительно ли вышло?

Тот кивнул, поощряя мальчика продолжить рассказ.

– Иногда они ели сельдерей и картофельное пюре, а когда приходили в ресторан, то просили меню. На десерт брали ревень и всегда платили по счету. Также на десерт они заказывали мороженое и шоколадный торт. У слоненка не было ни братьев, ни сестер, – юный Клемент решил, что с этим моментом лучше разобраться в самом начале рассказа, – и во второй половине дня он обычно играл в парке и толкал людей. Когда мама-слониха хотела, чтобы он понял, что она говорит, она разбирала слово по буквам. Б-У-Л-К-А. Но слоненок и так все знал, хотя и не признавался в этом маме. – Юный Клемент хохотнул: такое положение дел очень его забавляло. – Как-то раз он разозлился на маму и перестал есть. Иногда съедал немножко мороженого, но больше ничего. И только шоколадного. Тебе нравится сказка? – спросил мальчик.

– С нетерпением жду продолжения, – ответил Арчер.

– Мама слоненка очень рассердилась. – Юный Клемент заметно приободрился. – «С тобой случится что-то нехорошее, если ты не будешь есть траву», – предупредила его мама-слониха. «А мне все равно», – ответил он. Хотел показать, что ничего не боится. И не ел три воскресенья подряд. А потом что-то начало случаться. Он становился все меньше, меньше и меньше. И вскоре едва возвышался над землей. Мама-слониха как-то посмотрела на него и сказала: «Я же говорила тебе, чтобы ты ел траву. Посмотри, какой ты стал низенький. А хобот у тебя такой маленький, что его можно принять за галстук». А потом она оторвала его хобот, бросила в шкаф, заперла дверцу, и он остался без хобота. Вот и сказке конец, – заключил юный Клемент и широко улыбнулся Арчеру, ожидая аплодисментов.

– Прекрасная сказка. Когда у меня будет маленький мальчик, я ее обязательно ему расскажу.

В дверь постучали, вошла служанка Клара, полная крупная негритянка. Арчеру хватило одного взгляда, чтобы понять, что, по ее разумению, она в этот день явно переработала.

– Добрый день, мистер Арчер. Должна вам помешать.

– Привет, Клара.

– Клем… – Клара подошла к кроватке. – Не хочешь пойти в туалет?

Юный Клемент улегся на спину, вскинул ноги и уставился в потолок, обдумывая вопрос.

– Возможно, – ответил он, оставляя равновероятной любую трактовку.

– Тебе пора в туалет. – Клара сняла боковинку кровати. – Пошли. Не могу я торчать здесь весь день.

Юный Клемент запрыгал на матрасе, а Арчер поднялся и тактично отошел в сторону.

Мальчик сел.

– А тебе не надо в туалет? – спросил юный Клемент, когда Клара, нагнувшись, надевала ему тапки.

– Сейчас нет. – Клемент направился к двери. – Пора наполнить стакан.

– За твое здоровье! – воскликнул мальчишка, когда Клара уводила его.

Арчер улыбался, наблюдая за маленькой фигуркой. «До чего приятно, – думал он, – иметь сына и наблюдать, как он растет и превращается в мужчину». Потом Арчер со стаканом в руке прошел в небольшую библиотеку, которая примыкала к гостиной. Там в тумбочке-баре Эррес держал запасы спиртного.

В квартире Эрресов царила атмосфера роскоши. Просторные комнаты, высокие потолки. Нэнси отдавала предпочтение резким цветам, и тем не менее ярко-алые занавески прекрасно гармонировали с темными стенами и строгой, элегантной мебелью. Нэнси и Вик проводили немало времени в галереях и на аукционах, и в их приобретениях чувствовался изысканный вкус. «Друзья, жить надо ни в чем себе не отказывая, – улыбаясь, любил повторять Эррес, – ибо завтра спонсор может и умереть». Говорил в шутку, но сам относился к этому постулату вполне серьезно и использовал свой немалый доход на то, чтобы жить в одном из престижных районов города, одевать жену у лучших кутюрье, самому шить костюмы у дорогих портных. Эррес давал превосходные обеды, его квартира впечатляла, слуги знали свое дело. Но особый вкус к роскоши он приобрел, демобилизовавшись из армии. «Мой девиз – после уплаты налогов от доходов прошлого года не должно оставаться ни цента, – как-то сказал он Арчеру, намекнувшему, что подобная расточительность до добра не доведет. – Во-первых, проще вести семейную бухгалтерию, во‐вторых, не возникает искушения неудачно вложить деньги».

Арчер налил себе виски с водой, наслаждаясь звяканьем кубиков льда о стекло и янтарным цветом жидкости в стакане. Огляделся. Стеллажи с книгами под потолок, большой письменный стол у окна, на нем кожаный бювар, фотографии юного Клемента, Джонни и Нэнси. Арчер повернулся, подошел к книжным полкам. «Греческие трагедии» в двух томах. «Пьесы» Ибсена. «Пьесы приятные и неприятные» Джорджа Бернарда Шоу. Арчер двинулся дальше. «Подъем американской цивилизации» Бирда[42]42
  Бирд, Чарлз Остин (1874–1948) – историк, один из основателей прогрессистской школы, или экономического направления в американской историографии.


[Закрыть], «Русская революция» Троцкого, «Десять дней, которые потрясли мир» Джона Рида, «Капитал», «Моя борьба» Адольфа Гитлера. Арчер уставился на полку. Человек есть отражение прочитанных им книг? Но разве нельзя сказать, что «Моя борьба» начисто отрицает «Капитал»? А как «Греческие трагедии» можно соотнести с Троцким? Арчер слышал, что государственные следователи спрашивают людей о книгах, которые читают их друзья, определяя лояльность или нелояльность по корешкам. И какой вердикт вынесет молодой перспективный агент ФБР, взглянув на книжные полки Эрреса? Возможно, он, Арчер, должен по-дружески предупредить Эрреса, что тому пора провести ревизию своей библиотеки и кое-какие книги переставить в более неприметное место. Как знать, какие люди могут в эти дни заглянуть в дом. Мстительный слуга, отвергнутая поклонница, слишком уж ярый патриот могут составить список книг, который, попав в досье, подпортит репутацию Вика. В нем, уж конечно, не будет «Греческих трагедий» и «Пьес» Ибсена.

Арчер взглянул на стол. Бювар раскрыт, в нем – несколько листков бумаги, письма. А в них скорее всего ответ, который он хотел получить. О человеке можно судить по письмам, которые он получает или отправляет. Хотя бы по тому, с какими организациями он переписывается, кто ему угрожает, кто поздравляет.

Арчер шагнул к столу, но, устыдившись, остановился. «Я становлюсь таким же, как все», – злясь на себя, подумал он, прошел из библиотеки в гостиную и включил радио. Посидел, слушая, как двое поют хит сезона «О, крошка, какой же холод за окном», прикладываясь к стакану и стараясь забыть о том, что чуть было не сунул нос в переписку друга. «Как легко быть шпионом, – думал он, – как быстро мы овладеваем шпионскими навыками! Приходишь к человеку в дом, пьешь его виски, в качестве предлога используешь подарок для больного ребенка. И это при полном отсутствии практики и опыта. А какие способности откроются в тебе после двух или трех удачно выполненных заданий!»

– О, крошка, какой же холод за окном… – тянул мужской голос.

– Знаешь, Клемент… – Арчер и не заметил, как в гостиной появился Эррес, – у меня блестящая идея. – Он выключил радио, улегся на диван. – Слушай внимательно и не падай, когда я закончу. Готов?

– Готов, – кивнул Арчер.

– На лето ты еще ничего не планировал?

– Нет.

– Средиземное море, – возвестил Эррес. – Синее Средиземное море. У тебя загорелись глаза?

– Почти.

– Выпей еще глоток. Кстати, – Эррес вскочил, широким шагом направился в библиотеку, – у меня-то руки пустые.

Арчер последовал за ним.

Эррес налил джина, добавил несколько капель вермута. Энергично потряс шейкер, подозрительно глядя на него, словно боялся, что нехитрое устройство его подведет.

– Америка начинает действовать мне на нервы. – Арчер сразу подумал, не сказать ли Эрресу, чтобы тот остерегался говорить такое на публике. – Меня тянет к далеким берегам. Я хотел бы пару месяцев пожить среди людей, языка которых я не понимаю. Из-за этого нынешняя Америка просто непереносима. Я могу понять каждое слово, кто бы его ни произнес. – Он наполнил стакан, поднял его, посмотрел на свет, дабы убедиться, что жидкость не сильно поменяла цвет. – Не вижу на твоем лице радости. Или у тебя другие планы?

– Нет, – ответил Арчер и глубоко вздохнул. – Вик, давай подождем с планами на лето. Возможно, услышав то, что я сейчас тебе скажу, ты не захочешь никуда ехать.

Эррес сел, пригубил мартини и с серьезным видом посмотрел на Арчера.

– Надеюсь, ты не обидишься, что бы я ни сказал.

– А раньше я обижался?

– Нет.

– Тогда слушаю тебя.

– Вик, я хочу задать тебе вопрос. Ты не обязан отвечать на него. Я даже сомневаюсь, есть ли у меня право задавать его. И как бы ты ни ответил: «да», «нет», «не твое дело» – это не изменит наших отношений… – Он замялся. – Вик, ты коммунист?

Последовала долгая пауза.

– Что? – наконец нарушил ее Эррес. – Что ты сказал?

– Ты коммунист?

Вновь пауза.

– Позволишь спросить, с чего такое любопытство?

– Разумеется, – кивнул Арчер. – Неделю тому назад О’Нил сказал мне, что Хатт приказал ему уволить тебя из программы, потому что ты коммунист или попутчик. Тебя и еще четверых.

– Кого?

– Матеруэлл, Атласа, Уэллер и Покорны.

Вик хохотнул:

– В хорошенькую я попал компанию. Какие темные личности!

– У нас есть еще неделя, чтобы что-то изменить. Это все, что я получил от Хатта.

– Ты разговаривал с другими?

– Да.

– Веселенькая у тебя выдалась неделя, – опять усмехнулся Вик. – Неудивительно, что в четверг ты был серо-зеленым. Что они тебе сказали?

– Матеруэлл признала, что она коммунистка.

– Жанна Д’Арк, – кивнул Вик. – На коне в норковом манто. – Голос его стал резким, даже злым. – Как насчет остальных?

– Покорны говорит, что состоял в коммунистической партии два месяца, – ответил Арчер. – В Вене. В двадцать втором году.

– Господи! – вырвалось у Вика.

– Я думаю, его собираются депортировать. При въезде в страну он указал в анкете неверные сведения.

– На мою страну это очень похоже, – кивнул Арчер. – Здесь лжи не терпят.

– Атлас мне ничего не сказал. А Элис Уэллер припомнила лишь участие в конференции сторонников борьбы за мир, на которой она собиралась выступить.

– Должно быть, проведенные с ней полчаса дались тебе особенно нелегко. – Вик закурил.

– Удовольствия я не получил.

– Если бы я сказал тебе, Клемент, что я коммунист, как бы ты поступил?

– Не знаю, – честно ответил Арчер. – Не могу определиться. Сегодня говорю себе, что буду бороться за вас, хотя, если по-честному, не представляю, что я могу сделать. Завтра говорю себе, что уйду сам…

Вик улыбнулся. Горьковатый дымок от сигареты мимо Арчера плыл к окну.

– Клемент, ты давно меня знаешь. Что ты думаешь?

– Я не думаю, что ты коммунист.

– Почему?

– Ну… – Арчер улыбнулся, – во‐первых, ты не пользуешься их терминологией. Ты не называешь сенаторов-республиканцев чудовищами, фашистами, милитаристами, жаждущими крови. Я не слышал, чтобы ты зачислял Сталина в святые. Ты не невротик, не гонимый, не больной, не бедный. И у меня нет доказательств того, что ты каким-то боком причисляешь себя к одной из этих категорий. И ФБР наверняка проверяло тебя перед зачислением в офицерскую школу. И в последнюю избирательную кампанию ты говорил мне, что еще не знаешь, за кого будешь голосовать, а я не встречал коммуниста, который высказывал бы вслух свои сомнения. И наконец, особенно после возвращения с войны, ты не живешь… – Арчер поискал нужное слово, – а порхаешь.

Эррес заулыбался.

– Когда я в следующий раз буду устраиваться на работу, обязательно возьму у тебя рекомендательное письмо. – Тут лицо его стало серьезным. Он затушил окурок в пепельнице, встал, подошел к окну, посмотрел на улицу. – Клемент, из-за меня тебе нет нужды уходить с работы. Как бы то ни было… я не коммунист.

Арчер почувствовал, что у него дрожат руки. Он сунул их в карманы.

– Благодарю.

Эррес вновь повернулся к нему:

– Есть еще вопросы, профессор?

– Нет.

– Клемент, может бывший студент дать совет бывшему профессору?

– Слушаю тебя.

– В футболе есть такое понятие… чистый снос. Приходилось слышать?

– Да. – В голосе Арчера слышались нотки недоумения.

– Когда игрок готовится принять мяч и видит, что защитники уже мчатся к нему, чтобы уложить на траву, как только мяч окажется у него, он поднимает руку, давая понять, что, получив мяч, не тронется с места. В этом случае защитникам не разрешается прикасаться к игроку, и схватка проводится в той точке, где игрок ловит мяч.

– Я знаю. – Арчер по-прежнему гадал, куда клонит Вик.

– Это капитуляция, – продолжал Вик, – признание того, что в данном розыгрыше мяча сопротивление бесполезно. Я думаю, ты должен подать сигнал, вводящий в действие правило чистого сноса.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Арчер, хотя уже начал понимать, о чем речь.

– Не старайся бежать, поймав мяч после этого паса. Защитники слишком близко. Тебе крепко достанется. Мне бы не хотелось этого видеть. Что тебя может спасти, так это нейтралитет. Представь себе, что все это случилось сто лет тому назад, и не принимай происходящее близко к сердцу. Симпатизируй обеим сторонам и спокойно окучивай грядки в своем огороде. Если услышишь, что на улице гремят выстрелы, скажи себе, что это, должно быть, лопнуло колесо проезжавшего автомобиля. Если услышишь трезвон охранной сигнализации, скажи себе, что, должно быть, забыл выключить будильник…