Текст книги "Случайный визит"

У присланных образцов груз был подвешен на рычагах и падал вертикально вниз, более эффективно передавая снаряду гравитационную потенциальную энергию. Длина короткого и длинного метательного рычага по отношению к точке опоры, по словам присланного специалиста, должны соотноситься как 1:6. При этом, общая длина длинного рычага обычно определяется прочностью древесины и составляет около 10–13 м. На одном орудии рычаг был сделан из цельного дерева, а на другом – из двух сложенных брусьев, скреплённых железными обручами.

Нашему герою удалось заразить своим энтузиазмом и Мукаддама, и своих людей. Во все стороны были высланы бригады для поисков подходящей древесины. На местах погубленных садов они смогли найти необходимые бревна для изготовления дюжины почти точных копий присланных образцов. Через месяц работы на стенах и башнях замка разместились уже четырнадцать камнеметных орудий с запасом камней к ним.

В боевое расписание гарнизона были внесены изменения и к каждому манджанику была прикреплена обслуга из десятка человек.

Мастер, присланный для установки машин, раскрыл все секреты метания камней с помощью этой хитрой установки, отличительной особенностью которой являлся механизм автоматического раскрытия пращи манджаника, когда происходит выстрел и снаряд начинает самостоятельное перемещение. Длинный рычаг манджаника был соединен с двумя веревками пращи: один конец постоянно привязан к рычагу, второй в виде петли накидывается на конец рычага, на котором устроен крюк. Во время выстрела, когда праща набрала скорость, а перекладина с противовесом, проделав основной путь, начинает замедляться, концы пращи начинают закручиваться вокруг длинного конца с крюком, пока один из концов не соскакивает с крюка, вследствие чего праща раскрывается. Кривизна крюка и его длина определяют момент освобождения снаряда и, соответственно, траекторию его полета. Стреляющие могли корректировать дистанцию стрельбы и крутизну траектории (для стрельбы с горы, в гору, по прямой) с помощью специальных колец, укорачивающих крюк, либо заменяя сам крюк.

После выстрела взвод манджаника осуществлялся обслугой, которая с помощью лебёдки притягивала верёвками длинный конец рычага вниз. Стрелять этот монстр мог всем, что помещалось в верёвочное «седло» («гнездо», «пяту») пращи, от каменных ядер и горшков с нефтью до отрубленных голов и живых людей.

Каждый расчет путем тренировок быстро пристрелял закрепленный за ним сектор обороны и научился поражать намеченные цели уже с третьего выстрела. Стремление метать камни во всё, что находится на расстоянии выстрела, сдерживала только необходимость поднимать новые метательные снаряды снизу к боевой позиции на добрую сотню метров. Бедные ослики, имеющиеся в замке, и так выбивались из сил, целыми днями таская в корзинах в замок булыжники подходящего размера.

Получив доступ на стены и башни замка, наш друг смог убедиться, что Аламут был построен и существовал именно как замок, а не как цитадель или крепость. Более чем скромные размеры не давали возможности разместить здесь большой гарнизон. Толстые стены замка оставляли внутри полезную площадь примерно пятьдесят на двадцать метров. Эта площадь примерно вдвое увеличивалась за счет трех этажей Предвратной башни. Зато, используя положение замка на высокой и отвесной скале, он стал идеальным местом для размещения в нем государственных сокровищ. Переезд Великого властителя исмаилитов-низаритов Рукн ад-дина Хуршаха, в Меймундж сократило число правительственных чиновников, постоянно проживающих в замке, но в нем, по-прежнему, находился монетный двор, на котором еще совсем недавно штамповались золотые монеты низаритов, принимаемые к оплате на всех базарах Востока. Сейчас казна вместе с мастерами находилась в новой столице, но все оборудование для золотого литья было на месте и в исправном состоянии.

Вторым сокровищем, хранящемся в замке возможно более ценным, чем золото и серебро, была библиотека Хасана ибн Саббаха. Сейчас многочисленные столики для письма, за ненадобностью, были просто составлены в угол хранилища, и за всеми свитками приглядывал лишь один ученый, который из-за возраста и слабости зрения, уже не мог переписывать священные тексты, но который мог безошибочно из груды свитков моментально извлечь нужный текст или трактат. Для прислуживания у него был молодой слуга, который был слишком ленив и глуп, чтобы учиться грамоте у своего хозяина, и слишком честен, чтобы обкрадывать его или дерзить ему.

Бросив взгляд на рукописные свитки, находящиеся в хранилище, Икам не смог сдержать вздох восхищения, чем сразу завоевал симпатию престарелого хранителя. Икаму некстати вспомнился его приятель Убар, который, наверняка, сошел бы с ума от восторга и жадности, при виде этих богатств. Разговорившись с Мансуром ибн Акбар Мазандерани, как звали этого достойного старца, наш друг нашел замечательного собеседника и мудрого рассказчика, истосковавшегося о внимании и общении.

Признав в Икаме видного специалиста по арабской истории эпохи первых калифов, Мансур рассказал ему много интересного об истории страны Низаритов. Коротая длинные вечера, наш друг стал частым гостем в каморке хранителя библиотеки.

Потом, вспоминая слова старика, наш друг, стоя на страже, словно сам видел, как сто семьдесят лет назад, в долину Аламут въехал тюркский эмир Алови Махди, присланный Юрюн-Ташем, приближенным самого Мелик-шаха. Юрюн-Ташу за верную службу в икта было пожалована долина Аламут с крепостью. Отправив туда своего человека, сей славный человек был уверен, что обеспечил себе надежный и постоянный источник дохода. Когда же Махди со своей немногочисленной дружиной наконец по горным тропам добрался до полуразвалившейся башни с пристройкой, носящей гордое название «крепость Орлиное гнездо» (Аламут) и увидел разбойничьи физиономии оборванных, но вооруженных до зубов местных жителей, он понял, что разбогатеть на этой должности у него не получится. Когда к нему однажды в среду 6 раджаба 483 г. х. (4 сентября 1090) пришел, никому неизвестный, Хасан ибн Саббах и просто предложил ему вексель на три тысячи золотых динаров в обмен на всё, что видят его глаза, он согласился убраться отсюда подобру-поздорову, не веря в то, что эта бумажка имеет, хоть какую-нибудь ценность. К его удивлению, предъявив вексель раису Музаффару, правителю города-крепости Гирд-кух, Махди сразу получил три тысячи золотых динаров. За эту услугу Хасан ибн Саббах, позже, назначил Муззафара пожизненным «хакимом (правителем) Гирд-куха и Дамгана».

С этого времени Аламут начал обустраиваться, расти и стал столицей Низаритов, а Хаким ибн Саббах стал «Старцем Горы», верховным правителем народа гор.

Произошло это незадолго до того, как воины креста вошли в Иерусалим и отвлекли на себя все внимание калифа Багдадского и сельджукских эмиров от событий в горах Дейлема и Кухистана.

Конечно же, позже были и попытки задушить новое государство его благочестивыми соседями, были и неудачные попытки низаритов укрепиться в Исфахане, но сто семьдесят лет это государство росло, богатело и внушало страх и уважение соседям.

Вспоминался интересный рассказ Мансура про некого Фахр ад дина Рази.

«Говорят, что при Кийа Мухаммед ибн Хасане (1166–1210) в Рейе жил имам, точнее, не имам, а настоятель мечети, Фахр ад-дин Рази. Он читал лекции студентам, славился своим красноречием и обладал умением приводить доводы и аргументы как за, так и против по любому вопросу. Так как его заподозрили в еретической проповеди, он поднялся на минбар и предал исмаилитов проклятию. Когда весть об этом дошла до Кийа Мухаммед ибн Хасана, он направил к Фахр ад-дину фидая с целью или пригласить его в Аламут и привлечь на свою сторону, или припугнуть его и взять с него клятву не проклинать исмаилитов. Этот фидай пришел к Фахр ад-дину в Рей якобы затем, чтобы у него учиться, и в течение семи месяцев выжидал удобного момента для выполнения поручения.

Однажды, в предполуденное время, Фахр ад-дин сидел в своей ханаке, погрузившись в размышления, а его слуга ушел в дом за пищей. Фидай, узнав у слуги, что имам один, и сказав, что идет к нему за разрешением неясных вопросов, вошел в ханаку и накрепко закрыл за собой дверь. Затем он вынул нож и замахнулся на имама. Фахр ад-дин вскочил и спросил: «О человек, чего ты хочешь?» Фидай ответил: «Хочу живот мауланы рассечь от груди до пупа. Зачем с минбара нас проклинаешь?»

Имам вскочил на ноги, а фидай с обнаженным ножом бросился за ним. Имам от ужаса и смятения за что-то зацепился ногой и упал. Фидай его схватил, бросил на землю и сел ему на грудь. Фахр ад-дин запросил пощады:

«Раскаиваюсь! Клятву даю не проклинать исмаилитов!» Фидай быстро встал, поклонился имаму и сказал: «Не бойся и оставайся в безопасности. От хэзрата (т. е. Мухаммеда ибн Хасана) повеления тебя убить не было. А если бы было, мгновенно тебя бы убил».

Фидай передал Фахр ад-дину 365 золотых динаров и заверил его в том, что впредь он будет ежегодно получать такую сумму в качестве вазифе (содержания, жалованья).

Некоторое время спустя один из учеников спросил Фахр ад-дина: «Маулана, ты всегда говорил об исмаилитах: „Да проклянет их Аллах», а теперь не говоришь. В чем причина?» Фахр ад-дин ответил: «О друг, они имеют неоспоримые аргументы. Неразумно их проклинать».

В течение 45 лет, до самой смерти в шаввале 606 г. х. (март – апрель 1210), Фахр ад-дин получал от исмаилитов свою вазифе». Заканчивая свой рассказ, Мансур заливался довольным и горделивым смехом.

Через несколько дней, наш герой тщетно ломал свою голову пытаясь понять и принять суть учения Хасана ибн Саббаха и его отличия от «обычного Ислама». Прошу нашего читателя не судить слишком строго нашего эмира, который запомнил, но не смог понять слова Мансура:

– Первый и основной вопрос, который в своем учении ставил Хасан ибн Саббах, был вопрос о пути познания бога. Он говорил:

«Познание бога разумом и размышлением невозможно, [оно возможно] только поучением имама».

Это утверждение являлось краеугольным камнем всего учения Хасана ибн Саббаха в области религии. Хасан ибн Саббах делал категорический вывод, что разум для познания бога недостаточен и в каждую эпоху необходим имам, чтобы люди при помощи его поучения стали обученными и овладели религией через его поучение.

Предлагаем, так же, нашему насмешливому читателю самостоятельно и быстро ответить на вопрос:

– Является Коран «вечным и несотворимым», или он «не вечен и сотворён Аллахом»?

У нашего смышлёного героя хватило осторожности, чтобы уклониться от ответа на этот вопрос, ссылаясь на свою малограмотность. Хотя признайтесь, что ему, помнящему еще времена, когда отважные шахиды шли на Джихад, не имея при себе всех текстов Священной книги, сделать это было нелегко.

С ещё большим воодушевлением, его новый знакомый рассказывал о том, как «17 рамазана 559 г. (8 августа 1164) в день „Великого Кийамата», когда на землях Низаритов были отменены законы Шариата – наступило начало новой эры, не только для исмаилитской общины, но даже для всего человечества».

Совсем по-другому Мансур рассказывал о «темном времени» народа гор, когда с приходом к власти Джелаль ад-дина Хасана (1210–1221), деда нынешнего Правителя-хэзрата Рукн ад-дина Хуршаха и поддерживавшей его группировки нечестивцев была внезапно изменена вся внешняя и внутренняя политика исмаилитского государства, проводившаяся свыше столетия. Тогда всем низаритам было приказано вернуться к исламу и признать власть калифа Багдадского. Более десяти лет продолжалось это насилие над народом, которого пытались закабалить и сделать рабами, как и все окружающие народы, покав середине рамазана 618 г. х. (начало ноября 1221) не умер Джелаль ад-дин Хасан ина престол не вступил единственный сын Джелаль ад-дина Хасана – девятилетний Ала ад-дин (1221–1255). Регентом при малолетнем правителе, руководителем государства и воспитателем его сына Ала ад-дина, стал визир, назначенный по завещанию Джелаль ад-дина Хасана. Сей достойный муж объявил о своих подозрениях, что Джелаль ад-дин Хасанбыл отравлен своими женами, сестрой и некоторыми родственниками. Поэтому он приказал казнить сестру, жен и многих близких родственников и приближенных покойного по подозрению в его отравлении. Тогда, под этим предлогом, было разгромлено все ближайшее окружение последнего – мусульманские феодалы, вошедшие в его ближайшее окружение и произведено смещение назначенных еще Джелаль ад-дином Хасаном правителей областей и отдельных крепостей.

Как водится, народ с воодушевлением воспринял возвращение к прежнему курсу правительства и, под руководством визиря на землях Низаритов, снова были отменены все законы Шариата и над горами снова взошло «Солнце Свободы».

Ала ад-дин на тридцать четыре года стал достойным Хэзратом Дейлема. Жил он просто и умер просто, как обычный человек. И вот теперь его сменил его сын и наследник Рукн ад-дин Хуршах, который всего на семнадцать лет был младше своего отца.

Когда у Ала ад-дина от молодой жены-мусульманки родился первенец Рукн ад-дин, у молодого отца не было ни времени, ни желания заниматься воспитанием сына, поэтому его учителя и наставники, были подобраны его матерью. Рукн ад-дин рос не видя отца, занятого управлением государства и уходом за баранами. Сейчас молодому правителю исполнилось восемнадцать, и он не нуждался в регенте. И вот он, Рукн ад-дин Хуршах, Имам, Верховный правитель и Хэзрат низаритов, сменив отца, встал у руля и твердой рукой развернул свой корабль под сень калифа Багдадского и навстречу Хуллагу-хану, надеясь обрести у них свою личную безопасность. Судьба корабля и его экипажа не слишком интересовали молодого капитана, который ни сам никогда не пас баранов, ни даже не представлял, как живет простой народ. Он был молод и просто очень хотел жить. Жить долго и счастливо. Не будем судить его строго. Хотя мы выразим надежду, что его нежная и трепетная душа, до сих пор еще заслуженно горит в Аду.

Много чего интересного узнал наш друг от ученого старца. Он рассказывал о том, что в районе Кухистана, там, где находится второй район страны Низаритов, четыреста лет назад, чернокожие невольники, которых арабы привозили из Африки, для службы в армии, подняли восстание, которое потрясло Аббасидский халифат и которое не могли подавить почти четырнадцать лет. Сейчас об этом событии, которое получило название «восстание рабов-зинджей», вспоминать не любят. В этих же местах, триста лет назад было подавлено восстание карматов. Мы не станем пересказывать всего, что почтенный Мансурибн Акбар Мазандерани рассказал в неторопливых беседах длинными вечерами, сидя на теплых камнях крыши замка Аламут. Во-первых, эти истории не имеют к нашему герою никакого отношения, а главное, для их краткого пересказа потребуется новая, другая, большая книга. В конце концов, обо всем этом наш любознательный читатель сможет узнать и сам, обратившись к знающим людям. А мы вернёмся к нашему герою.

* * *

Июньское боевое столкновение с отрядом Ясавур-нойона ненадолго всколыхнуло настроение жителей долины, но, вскоре снова начались суровые будни. Хозяйственные заботы вынуждали рафиков совершать поездки по стране, и с ними разносились слухи и письма кутвалам крепостей. Каждая новая новость, или поднимала надежды жителей на благополучное решение всех проблем и уход захватчиков, или вселяло отчаяние от бессилия и безысходности. Трудно было поверить, что вот так буднично и кроваво, закончится сто семидесятилетний отрезок жизни горных народов Дейлема и Кухистана. Но, путники и гонцы, посещающие замок, приносили новости, одну, тревожней другой. Гонцы, присылаемые Правителем, продолжали требовать разрушения крепостей и вывода жителей на равнины. Старейшины деревенских общин, после общих собраний, уводили скот, женщин и детей в родовые тайные горные убежища, найти которые, без знания дорог, было почти невозможно. В башнях и замках-кале оставались только племенные и соседские дружины, для защиты того, что нельзя было вывезти вместе с семьями.

Как всегда, народ разделился на три группы. Одна, самая молодая и активная, призывала к войне «до победы», невзирая на приказы «изменников и нечестивцев». Другая – призывала исполнять все указания властей и не гневить Бога, противясь воле Имама. Они требовали немедля приступить к разрушению всех укреплений и переселению на равнины. Третья, самая многочисленная часть, находилась в тревожном ожидании. Ей было страшно воевать с огромным войском, оставаясь брошенными центральной властью на произвол судьбы. Но и бросить отчие земли, политые потом и кровью поколениями предков, было невыносимо трудно. Все понимали, что на равнинах им уготована судьба вечных, нищих, безземельных батраков в помещичьих усадьбах. Эта часть, выжидала, уповая на чудо, готовая присоединиться к большинству.

Подобные настроения царили и в среде верхушки низаритов – дайев и кутвалов крепостей и земель. Отсутствие официальных полномочий лишало их инициативы и решимости. Назначенные на должности приказами бывшего, ныне покойного Имама, они не имели сил и поддержки среди местного населения.

В июле пришли вести, что в конце месяца джумада II (вторая половина июля) к Рукн ад-дину в Меймундиз гонец доставил ярлык Хуллагу-хана. В нем сообщалось, что, так как Рукн ад-дин прислал своего брата и выразил покорность, то Хуллагу-хан предает забвению преступления, совершенные Ала ад-дином и его народом (имелось в виду упорное сопротивление войскам Китбуки-нойона три года назад). Хан объявил, что на Руки ад-дине вины никакой нет. Пусть Рукн ад-дин разрушит свои крепости и явится к Хуллагу-хану с выражением покорности, тогда его армии не станут разрушать государство Хуршаха.

Эти новости возродили надежды, что враги уйдут, гроза пройдет мимо и всё снова станет, как было прежде. Но, эти новости не сулили ничего хорошего тем, кто стоял у власти. Все понимали, что новый Имам, установив мир с Хуллагу-ханом, сразу сменит всех представителей администрации на местах.

Молча и мрачно кутвал Мукаддам ад-дин выслушивал эти вести. Бехнам тоже оставался в замке. Он, по поручению своего руководства, занимался встречей и отправкой гонцов, переносящих письма от одной крепости к другой. Он переписывал письма, которые затем, рассылал по ближним кале и замкам. Вечером, собравшись со своими сторонниками, он предлагал решать, что делать дальше. С тех пор, как в этот круг вошел Икам, в Совете стала преобладать линия на удержание замка до зимы, когда непогода сделает штурм или осаду невозможной. Воинственность нашего героя заметно возросла с тех пор, как в замок, неожиданно прибыл Джазим в сопровождении трех нукеров. Они пригнали табун нашего эмира.

Весь скот, который жители Казвина не успели спрятать в укромных уголках на дальних пастбищах, бесцеремонно изымался воинами Хуллагу-хана. Джазим с нукерами, оставив дом, сначала, долгое время скрывали свой табун на пастбищах в горах, но вскоре их изгнали оттуда местные жители, заботясь о своем поголовье. Тогда старый воин решил отправиться в Аламут, откуда, мимо него по горной дороге, прошли воины Ясавур-нойона. Прибытие Джазима сняло с души нашего героя заботу о своих людях и о конях. Обрадованный эмир торжественно вручил всем прибывшим приготовленные для них кольчуги и доспехи. Джазим получил новую саблю и пять динаров в подарок. Встреча с Махтаб получилась радостной, но недостаточно теплой. Девушка все еще считала себя, только воином своего эмира.

Занятия с Джазимом не прошли для неё даром. Старик искренне привязался к своей ученице, и она радовала его своими воинскими успехами. В умении стрелять из лука она стала лучшей, среди бойцов его отряда, а во владении мечом, она превосходила, пожалуй, всех, кроме Джазима и Икама. Вот только, в верховой езде ей было трудно тягаться с природными наездниками курдами. А вот с франками на коне, она была уже на равных. Икам, все же, чувствуя за собой вину перед молодой женой, не стал давить на неё и постарался стать ей другом, окружив ненавязчивой заботой и вниманием. Но, он сразу потребовал, чтобы Махтаб спала только в его комнате, что нашло общее понимание среди воинов его отряда, хотя никто не подозревал, что эмир и его молодая жена продолжают жить, как брат и сестра.

Затем из новостей стало известно, что 1 шабана 654 г. (24 августа 1256) в Меймундиз прибылбаскак Тюкель-Бахадур. По мысли Хуллагу-хана, он должен был заменить Рукн ад-дина в управлении его владением, когда последний явится в ставку хана.

Ходили упорные слухи, что Рукн ад-дин смертельно боится встречи с Хуллагу-ханом и всячески оттягивает это событие.

Затем гонцы принесли новость о том, что Хуллагу-хан начал стягивать свои войска к Меймундизу. По своему обычаю, его войско было разделено на три части. Как было написано в донесении, доставленном гонцом:

«На правом крыле из Мазендерана двинулись Бука-Тимур и Коке-Элькэй, на левом крыле из Хара (Хувара) и Семнана – Негу-дар-огул и Китбука-нойон, а в средней рати, которую степняки называют кул, – Хуллагу-хан с одним туманом славных богатырей» Вместе с ним шли царевичи Багатай и Тутар, а также вспомогательные войска из Ирака.

Весь сентябрь и октябрь Совет Аламута следил за тем, как Рукн ад-дин оттягивал время встречи с Хуллагу-ханом.

17 шабана (9 сентября) Рукн ад-дин послал к Хуллагу-хану своего визиря Шамс ад-дина Гилаки и племянника Сейф ад-дина Султана Малика ибн Кийа Бу Мансура с извинениями и новой просьбой об отсрочке своей явки. В то же время, он послал приказы своим мухташамам (наместникам) в Гирд-кух и Кухистан, чтобы они явились к Хуллагу-хану и выразили свое подчинение.

17 рамазана 654 г. (8 октября 1256) сын Руки ад-дина Шаханшах был доставлен в ханскую ставку.

Хуллагу-хан его обласкал, но, сославшись на то, что он еще ребенок, через два дня отправил обратно и велел прислать другого сына Рукн ад-дина на смену Шаханшаху.

5 шаввала (26 октября) Рукн ад-дин послал к Хуллагу-хану другого сына, по имени Шираншах. Через два дня он прибыл в ставку Хуллагу-хана, расположенную близ Рейя.

В то же время визирь Рукн ад-дина, Шамс ад-дин Гилаки, возвратился из Гирд-куха и привез к Хуллагу-хану мухташама этой крепости кади Тадж ад-дина Мердан-шаха. Привстрече с Хуллагу-ханоммухташам Гирд-куха поторопился высказать свое полное подчинение Хану, в обмен на сохранение жизни идолжности. И был внесен в список верных слуг Хуллагу-хана.

9 шаввала (30 октября) от Хуллагу-хана возвратился Шахан-шах с приказом Руки ад-дину: если он разрушит крепость Меймундиз и явится к Хуллагу-хану, то будет принят с любезностью и почетом, если же он этого не сделает, то один бог знает, что с ним будет.

Тем временем войска Хуллагу-хана все ближе подходили к Меймундизу. Сам Хуллагу-хан повел войско в области Лар и Демавенд, дошел до Касрана, расположенного близ Рейя.

Крепость Шахдиз, лежавшая на их пути, была обложена отрядом, под командованием Китбука-нойона. «Они окружили кале (крепость) со всех сторон и взяли это укрепление штурмом через день или два. Они взяли еще две или три крепости, расположенные поблизости».

Было ясно, что защитники Шахдиза не капитулировали перед воинами Хуллагу-хана. Если крепость пала только через один-два дня штурма, то это свидетельствует об упорстве и силе осажденных. Одновременно Бука-Тимур и Коке-Элкей с большой армией, идя от побережья Каспия, то есть зайдя с тыла государства Рукн ад-дина, приближались к исмаилитским крепостям и окружили их.

В ответ на запрос Рукн ад-дина: «Раз-де мы покорились и заняты разрушением крепостей, то какова же причина вашего прихода?» Бука-Тимур и Коке-Элкей ответили: «Поскольку между обеими сторонами проторен путь единодушия, то мы пришли на зимние пастбища».

Горный массив Дейлема охватывался со всех сторон, с Мазендаранского моря и с равнин Ирака. Завершив окружение низаритов, Хуллагу-хан усилил давление на Рукн ад-дина. Приближающаяся зима могла затянуть военные действия, поставив Хуллагу-хана в трудное положение. Но, погода в этот год стояла на редкость теплой, словно природа тоже стала на сторону хана.

Известия с места боёв стали приходить реже и были противоречивыми. Пришли известия, что10 шаввала 654 г. х. (31 октября 1256) Хан вышел из Пушкиль-дарре, что находится к юго-западу от Талекана и к востоку от Казвина. Говорили, что он дал распоряжение казнить 300 человек заложников, прибывших с Шираншахом и находившихся в Джалалабаде, около Казвина. Этим он показал Хуршаху, что терпение у Хана заканчивается.

От Пушкиль-дарре, идя на Талекан, Хуллагу-хан прошел через горный проход Хазар-Шан, как заметил Бехнам, хорошо знакомый с этими местами, «столь узкий, что даже серна с трудом могла найти опору для ноги».

Через семь дней,17 шаввала 654 г. (7 ноября 1256) Хан подошел к Меймундизу. Его лагерь был разбит на одной из горных вершин, расположенных к северу от этой крепости.

Две недели весь гарнизон Аламута томился в ожидании новостей из столицы. Наконец, на дороге появился гонец. Он привез очередную грамоту для кутвалов всех крепостей с приказом Рукн ад-дина Хуршаха, немедленно разрушить все оборонительные сооружения и спуститься в долину. Гонец подъехал к воротам замка во второй половине дня и собирался, было, немедленно отправиться в Ламасар, но от него потребовали подробного рассказа о произошедшем в Меймундизе. Приближающаяся ночь, запах жаренного мяса, сломили сопротивление уставшего посланника, и он согласился остаться на ночь в замке. Наш друг, видя, как Мукаддам ад-дин вскрывает грамоту с печатью Хуршаха, обратил внимание, что на грамоте была добавлена новая печать с непонятными письменами. Как объяснил гонец, теперь на всех грамотах Хуршаха теперь секретари Хуллагу-хана ставят свои печати, которые являются пропуском через все патрули и заставы его воинов.

Как вы понимаете, криминальный креатив нашего героя, сразу натолкнул его на мысль, что возможность иметь копию подобной печати, может оказаться полезной при нахождении на землях, занятых воинами Хуллагу-ханом. Поделившись своими соображениями с Бехнамом и Мукаддам ад-дином, он, с их одобрения, поручил мастеру монетного двора, остававшемуся в замке и сидящим без работы, сделать несколько печатей для изготовления поддельных пропусков. Десяток золотых динаров показались мастеру достаточно весомым аргументом, чтобы не отказывать начальнику стражи в таком пустячке. Он быстро и качественно изготовил несколько точных копий ханской печати. Пообещав сохранить эту тайну, каждый из участников этой преступной группы, включая мастера, хранил свою копию печати в секрете.

Но, вернемся в комнату Мукаддама, в которой гость, угощаясь сытным ужином, рассказывал о судьбе Меймундиза и его жителей. Гонец оказался хорошим рассказчиком. В его изложении рассказ приобрел вид эпического сказания. Постараемся передать его с наименьшими искажениями.

«Со стороны Мазендерана и от Истундара, который лежит справа, шли Бука-Тимур и Коке-Элкей; от Аламута, который лежит слева, подходили царевичи Багатай и Тутар… за ними – Китбука-нойон. Казалось, горы и долины колышутся от несметного количества людей».

Все эти армии, соединившиеся с войсками Хуллагу-хана, окружили Меймундиз.

Несмотря на многочисленность войск, осторожный Хуллагу-хан, не желая нести напрасные потери, сделал еще одну попытку уговорить Рукн ад-дина сдаться. В Меймундиз был послан гонец с извещением, о прибытии самого Хуллагу-хана под стены крепости, и с приказом Рукн ад-дину явиться к нему.

В послании Хуллагу-хана говорилось: «Ежели Хуршах сдастся, то это будет поводом [к сохранению] жизни многим немощным и бедным, а ежели он через пять дней не явится на служение, то пусть укрепляет крепости и готовится к войне».

В течение нескольких дней войска Хуллагу-хана, которые были близ крепости, сражались с окрестными жителями гор (низаритами), и воины Рукн ад-дина даже одержали несколько побед и, некоторое время, не поддавались страху перед силами ханских войск.

25 шаввала (15 ноября) битва была особенно страшной. Кольцо войск все теснее сжимало Меймундиз. На следующий день воины Хуллагу начали подготовку к штурму. «Они срубили и надтесали для манджаник деревья, (которые так тщательно выращивали местные жители и горожане). Они расставили своих богатырей на расстоянии одного амаджа (около двух шагов) [друг от друга], чтобы перенести тяжелые бревна и столбы манджаник на вершину холма и установить их там. Наутро Хуллагу-хан велел разбить свой лагерь на самом высоком утесе.

Было понятно, что все гонцы, отправляемые в крепости, получали подробный инструктаж от чиновников Хуллагу-хана. Им сообщались имена великих полководцев, ведущих победоносные войска по землям низаритов к полной победе, над мятежниками, не выполняющими указы своего правителя. Да и сам текст рассказа, явно готовился не патриотами Дейлема.

Видя внимание слушателей, посланец продолжал

– Тем временем гарнизон крепости, который за ночь подготовился к сражению, вверив башни, своей упирающейся в небо крепости, безумным головорезам, начал бой. Они установили свои манджаники и в середине шаввала (ноябрь 1256) начали яростно обстреливать камнями отряды Хуллагу-хана. Со стороны воинов хана, молодые люди стреляли своими пикообразными стрелами столь метко, что расщепляли волос, а сами не уклонялись ни перед камнями, ни перед стрелами. Стрелы летели на этих несчастных защитников города проходя, как град через ситообразные облака. Бой затухал только с наступлением темноты. На четвертый день, на рассвете, раздались крики и возгласы, и обе стороны снова поставили ногу на путь битвы [сражение возобновилось].

С исмаилитских башен посылали вниз оперенные стрелы. Тогда воины Хуллагу-хана, „если никакое лекарство не помогало», привезли каман-итав [баллисты], стрелявшие копьями, построенные китайскими мастерами и имевшими радиус действия в 2500 шагов.

Здесь рассказчик сделал паузу и, отпив из чаши глоток вина, дождался уточняющих вопросов.

– Что это за стрелы, которые могут лететь так далеко?

– Среди воинов хана есть тысяча мастеров, приехавших из далекой страны, лежащей на краю света, и покорившаяся Великому Менгу Хану, который и прислал к нам своего братаХуллагу-хана. У них есть чудодейственные камни, которые с шумом, подобным грому, разлетаются на мелкие осколки и разбрасывают огонь, который сжигает всё, что горит. А ещё, у них есть громовые стрелы, которые в полете оставляют дымовой след и летят так далеко, как может видеть глаз и долетев, сжигают все своим огнем.