Текст книги "Парк культуры и отдыха"

Глава третья. Иван

К вечеру стало откровенно холодать, но меня волновало не это – у нас вообще не было воды, ни капли. Я бросил клич и мы все начали шарить по кустам в поисках подходящего мусора, но Обезьяний остров оказался идеально чист – не в пример остальной территории парка.

То, что я искал, оказалось в лодке, отобранной у таджиков – сразу две жестяные полулитровые банки из-под пива. Нашла, разумеется, Лизка, очень гордая своей удачей.

Я тщательно прополоскал банки и наполнил их озерной водой.

– Давай зажигалку, обманщица несчастная, – попросил я Марту и она, немного смущаясь, вытащила свой «Крикет» из сумочки.

Банки оказалось удобно подцепить на ветки с помощью ушка клапана. В кустах нашлось достаточно сухих обломков, которые горели очень чисто, почти без дыма. Придерживая банки, я ждал, когда вода закипит и думал о том, что этот скаутский лагерь будет выглядеть совсем иначе, когда здесь пойдут дожди и похолодает.

Марта подумала о том же:

– Ночью, наверное, будет холодно. И вообще, сколько нам тут придется прятаться, интересно? Как страшный сон – когда это закончится?! – простонала она.

– Попробую сегодня узнать, – сказал я спокойно.

Вода вскипела и я поставил банки охлаждаться в траву на берегу. Марта внимательно следила за моими манипуляциями и до меня дошло, что она очень хочет пить – видимо, начинался похмельный синдром.

– Фляжка уже пустая? – спросил я как можно более равнодушно, но Марта все равно разозлилась.

– Думаешь, я пьяная, да? На, вот, бери свою несчастную фляжку, там еще полно.

Она достала фляжку из сумочки и там действительно еще немного оставалось – на пару глотков, не больше.

– Это мы оставим на случай дезинфекции ран или обезболивания, – объяснил я, убирая флягу в задний карман джинсов.

– О господи, каких еще ран! – возмутилась Марта. – Перестань меня пугать, я и так уже запуганная.

– О, а Лизка спит, – заметила она, показав на лодку.

Действительно, дочка свернулась калачиком на дне лодки и безмятежно дрыхла, что называется, без задних ног.

– Это даже хорошо, – заметил я, – быстрее успокоится.

– Лишь бы не заболела, – Марта озабоченно наклонилась над дочкой и осторожно поцеловала ее в лоб.

– Температуры нет, – сказала она шепотом.

– А мне температуру не померяешь? – спросил я, впрочем, ни на что особо не надеясь.

Однако, Марта подошла ко мне вплотную, обняла и неожиданно страстно поцеловала в губы.

Я радостно увлек ее к берегу и бережно уложил там на траву. Меня охватило совершенно животное желание, а наша ситуация только подчеркивала его животный характер.

Марта лежала с закрытыми глазами, просто позволяя делать с ней то, что мне сейчас больше всего хотелось, но когда я немного успокоился, она открыла глаза и сказала:

– Ваня, любимый, ты, конечно, молодец, но я так не могу. Они же смотрят.

Я поднял глаза к небу и действительно в гуще веток над головой увидел несколько пар блестящих глаз, безмолвно наблюдающих за нами.

– Черт бы побрал всех шимпанзе на свете! – не сдержался я. В ответ сверху раздался хорошо слышимый смешок и довольное гуканье.

Разумеется, у меня пропало всякое желание. Я сел у жены в ногах, злобно оглядываясь по сторонам.

Марта сладко потянулась, как кошка после сна, а потом произнесла, грустно усмехнувшись:

– Теперь у тебя есть еще один стимул поскорее доставить нас домой.

Мы вернулись к лодкам и я тихонько, чтобы не разбудить дочку, принялся сооружать нечто вроде шалаша вокруг ближайшей к нам ели. Получалось плохо – наверное, потому что я никогда в жизни ничего подобного не строил.

Марта в нетерпении кругами бродила вокруг банок с кипяченой водой, но они все никак не остывали.

Вся эта суета придавала какой-то смысл нашему существованию на острове, но было ясно, что в любой момент это барахтанье может закончиться самым жестоким образом, и неважно, будут тому причиной полицейские дубинки или тесаки гастарбайтеров. И те, и другие обрекали нас на проживание в совершенно скотских условиях, причем с неясным финалом.

– Я ночью прогуляюсь на разведку, – сказал я Марте осторожно. – Нужно понять, что тут вообще происходит.

Марта от возмущения расплескала воду из банки, которую уже начала было прихлебывать:

– Ваня, не надо никуда уходить! Что мы будем делать здесь с Лизкой одни?

Я взял ее за мокрые руки и прижал к себе:

– Я вас не бросаю. На Обезьяний остров никто не сунется. Они же явно боятся обезьян, думают, что они бешеные.

– Ну и что, что боятся? Тем более – пришлют сюда какую-нибудь команду карателей, сожгут тут все нахрен напалмом и все дела.

– От команды карателей я вас тоже не спасу.

– Зато вместе будет не так страшно гореть, – серьезно ответила Марта и я обнял ее, целуя в голову.

Сверху опять одобрительно загукали и мы оторвались друг от друга, как школьники, застигнутые врасплох.

– Как же они задрали! – с ненавистью сказала Марта.

– Угу-угу, – гукнул я в ответ и она улыбнулась мне сквозь слезы.

Меня осенило уже ближе к ночи, когда я поцарапал палец об проволочный трос на нашей лодке, двигая ее поближе к шалашу. Я внимательно рассмотрел трос и попробовал расплести его на отдельные проволочки.

Уже начинало темнеть, но для этой операции много света не требовалось – я разжился несколькими десятками кусков, которые затем сцеплял намертво пассатижами из карманного ножика.

Через час у меня получилась проволока длиной метров десять. Я осторожно залез на елку, поднявшись на три ветки вверх. Дальше лезть было неохота – я же не обезьяна, в самом деле.

Закрепив один конец проволоки на четвертой ветке, я спустился вниз и там, под внимательным взглядом Марты, воткнул второй конец проволоки в антенный выход своего телефона.

Затем я включил радио. Сквозь треск наведенных помех ничего не было слышно, но когда я ушел в диапазон самых длинных волн и дважды прошел его снизу доверху, вдруг раздался очень четкий и громкий голос диктора, который на хорошем русском языке рассказывал о фестивале мороженого на Островской площади Петербурга.

Мы с Мартой жадно прослушали новостной выпуск, но среди всех его сюжетов про события на Елагином острове не было сказано ни слова, а потом заиграла классическая попса из нашего с Мартой детства.

– Слушай, я все понимаю, цензура, кровавые сатрапы и так далее, но здесь же были тысячи отдыхающих. Как они скроют их исчезновение? Это же невозможно в принципе! – начала заводиться Марта, но я приложил палец к губам – в ночной тишине ее крики были совершенно излишни.

Мы сидели на скамейке в лодке, тесно прижавшись друг к другу. Стало сказываться ночное снижение температуры. Я накинул свою рубашку на спящую Лизку, Марта отдала ей свою джинсовую куртку, так что мы оба остались в футболках – у меня черной, у Марты белоснежной.

– Давай выпьем еще по глоточку, согреемся, – предложила Марта, нащупав фляжку у меня в заднем кармане.

Я отказался – я всерьез собирался сплавать на разведку, а в этом случае запах водки мог меня выдать.

– Пей одна, – я протянул ей флягу, но пить одна Марта отказалась.

Тем временем на радиостанции закончился приступ ностальгии по диско 80-х и там снова начался выпуск новостей.

«Как уже сообщалось, властям удалось стабилизировать ситуацию на Елагином острове, где в ходе необдуманного эксперимента ученых Ботанического института десятки обезьян заразились бешенством и стали нападать на посетителей, передавая им опасный вирус. Все граждане, контактировавшие с больными животными, доставлены в специализированные клиники, однако нескольких человек спасти не удалось. МЧС сообщает телефоны для связи родственников пострадавших: 234—56—78, 456—78—99. Что касается больных животных, то все они уже изолированы и, скорее всего, будут усыплены.

Продолжаем выпуск – премьер-министр России прибыл в Петербург для участия в выставке «Россия как место применения современных инноваций». Кроме того, премьер примет участие во внеплановых учениях «Безопасный город». В ходе учений будут отрабатываться технологии перемещения большого количества условно пострадавших в безопасные места. А сейчас мы продолжаем музыкальный вечер…».

– Позвонить бы по указанному там телефончику, спросить про свою судьбинушку, – сказала Марта печально.

– Думаю, там скажут, что ты находишься в закрытой специализированной клинике, где тебе оказывается вся необходимая помощь, – негромко процитировал я диктора.

– Все равно непонятно, как они будут выкручиваться дальше, – упрямо прошептала Марта.

– У меня есть парочка идей, но они все тебе не понравятся.

– Таких идей и у меня выше крыши.

Я убавил до минимума громкость динамика на телефоне и передал его Марте.

– Пока я там буду водить жалом, слушай новости. Может быть, еще что-нибудь важное соврут.

Марта послушно взяла телефон, уже не пытаясь меня остановить.

– Ваня, ты же будешь осторожен?

– Разумеется.

Я с большим трудом стащил ближайшую лодку на воду, поэтому поплыл не сразу, приходя в себя и потирая натруженные мышцы.

А пока сидел, догадался плеснуть в уключины воды и потом отплыл от острова уже как истинный ниндзя, практически невидимый и бесшумный.

Свою главную цель я видел в достижении центральной арены, но туда можно было добраться только пешком, а бросать лодку без присмотра, даже в кустах, было боязно.

Сначала я проплыл вокруг Обезьяньего острова, чтобы хотя бы осознать его размеры и форму. Остров оказался совсем небольшим и тут я оценил деликатность шимпанзе, почти не беспокоящих нас на такой скромной территории.

Потом я осторожно прошел сквозь сетку знакомым маршрутом и пересек канал, разделяющий Обезьяний остров от южной части парка. Там я очень медленно проплыл метров триста вдоль самых береговых зарослей.

Сквозь вязкую тишину пробивался какой-то невнятный, но настойчивый гул и я поплыл ему навстречу.

Еще через триста метров я увидел большую пологую площадку в излучине сразу трех каналов. На площадке горели костры и копошилось довольно внушительное количество народа. Впрочем, мне видно было только призрачные силуэты в отблесках пламени.

Я очень осторожно направил лодку в подходящий куст и зацепился там веслом за какую-то корягу, чтобы меня не снесло течением. Увы, с этого места почти ничего нельзя было разглядеть и, тем более, услышать. Надо было двигаться вперед, но мне было неохота это делать – если у них, кто бы там ни был, выставлено элементарное охранение, меня обязательно увидят.

Я сидел неподвижно минут пятнадцать, собираясь с силами и уже начиная не на шутку мерзнуть, когда в двух шагах от меня, где-то на берегу, послышался тяжелый вздох и женский голос внятно, но негромко произнес:

– Никифоров, куда полез! Стой здесь! Горделадзе, иди, посмотри, что там дальше.

Я вспомнил старшую медсестру и даже обрадовался, как радуются любым знакомым лицам в чужой стороне.

Горделадзе высунул из кустов свою лысую голову в нескольких метрах от меня, но я не шевелился и он меня, конечно, не заметил.

– Там, на той стороне, костры какие-то горят, Наталья Васильевна, – сообщил он медсестре.

– Это я и сама вижу, – сварливо отозвалась она. – А кто такие и что они там делают?

– Может, махмудовские, а может, петлюровцы. Не видно нихрена, – огорченно сказал Горделадзе после минутного разглядывания противоположного берега.

– А еще тут мужик какой-то сидит. В лодке сидит, – вдруг заявил этот сукин сын и я вздрогнул от неожиданности.

– Какой еще мужик?

– Не знаю. Черный какой-то мужик, негр, наверное, – сказал Горделадзе, глядя на меня в упор.

– О господи, только негров нам еще тут и не хватало, – сказала медсестра с искренним возмущением, встав на берегу рядом со своим пациентом.

– Здравствуйте, – сказал я им обоим, поскольку прятаться явно не имело смысла.

– Поздоровее видали, – ответила женщина, раздвигая ветки в паре метров передо мной, и я снова поразился тому, какая она рослая и широкоплечая.

– Вы тоже не можете уйти с острова? – начал я осторожно.

– А кто может? Никто не может. Ты мне лучше скажи, откуда у тебя лодка, их же все сожгли на станции, – сказал медсестра, сделав еще один шаг ко мне.

– Отобрал у таджиков, – сказал я просто.

– И Махмуд тебе это простил? – удивилась она и в ее голосе я услышал крайнюю степень недоверия.

Я поднял со дна лодки мачете и сделал несколько колюще-режущих движений им.

– Давай-ка, прибивайся к нам, негритосик, – сказала она, с одобрением глядя на меня. – У меня под началом отряд в двадцать мужиков, а для всяких прочих дел есть еще десять баб. У нас все по-честному, не то, что у Махмуда или казаков, нам вообще насрать, какой ты крови. Иди к нам. А один ты все равно пропадешь – зарежут, пока спишь, и все дела. Или обезьяны цапнут, тогда будешь как зомби, на всех бросаться, пока сам себя не загрызешь.

Она говорила негромко, явно не желая, чтоб ее услышали на той стороне, где костры.

– Слушай, чувак, а как ты вообще дожил до вечера, если ты один? – спросил меня лысый.

Я снова показал мачете, но он только недоверчиво хмыкнул.

– Тут и не таких уделывали в полный рост, – сказал он. – На мосту месилово творилось, будь здоров.

– Это когда полиция дубинками работала? – уточнил я, но они оба только хмыкнули.

– Какие дубинки! Как полиция с острова ушла, всех простых людей сразу щемить начали. Отбирали все подчистую, а кто возражал, тех резали и в канал скидывали, – сообщила мне медсестра. – Я-то своих сразу вывела к шашлычному павильону и мы там крепко засели – никто нас оттуда вышибить не может, ни таджики, ни казаки, ни петлюровцы, ни прочая шушера. Мы там перезимовать сумеем, не то, что сентябрь продержаться.

– Перезимовать?! – обалдел я от такой перспективы.

– Так ведь объявили же по матюгальникам, что карантин в парке будет до конца сентября. Раньше точно никого не выпустят, чтоб заразу в город не понесли. А я думаю, что наверняка дольше здесь держать будут, про сроки карантина врачи всегда врут, уж я-то знаю.

Я помолчал пару минут, осознавая новую реальность. Мои собеседники тоже молчали, пристально разглядывая берег напротив.

– А сейчас вы куда идете? – осведомился я максимально непринужденным тоном.

– Много будешь знать, быстрее сдохнешь, – резко откликнулся лысый. – Ты, давай, говори уже четко, идешь к нам или как?

– Мне подумать надо. И я не один.

– Чужих баб и детей нам не надо, своих не прокормить, – быстро сказала медсестра. – Так что, если идешь, то один.

– А куда же я жену с дитем дену? – искренне удивился я.

– Куда все девают? – резко ответила женщина. – Вон их сколько бродит по острову, неприкаянные, покуда не снасильничают и не прибьют.

– Да ладно?! И вы так спокойно об этом говорите? – не поверил я, мысленно вскипая от одной этой картинки – как дети плачут и бродят в одиночестве по темному острову.

– Я, милок, и не такое видала. Я, если хочешь знать, при советской власти в Грозном жила. До девяносто первого года жили, а потом не уйти уже было. Так что меня кишками наружу не удивишь, я все это уже видела, – ответила она, сплюнув в сторону совершенно по-пацански.

– Много трещим, – потом добавила она, тревожно оглядываясь. – Придут сюда махмудовские, мало никому не покажется. Или ты к ним хочешь прибиться? Не советую.

– А что с ними не так? – уточнил я.

– Обманут, – коротко ответила она, явно не желая больше ничего объяснять.

– Ладно, мы пошли. Если решишь к нам, мы в шашлычном павильоне, вон там, за тем каналом, где белая крыша торчит. Скажешь, что к Наталье Васильевне, пропустят. Тебя как зовут-то, сынок?

– Ваня, – сказал я и оба моих собеседника одинаково прыснули в кулаки.

– Смотри, Ваня, долго не раздумывай, запросто можешь до утра не дотянуть и никто тебе не поможет, – напутствовала меня медсестра и шагнула за кусты. Следом за ней удалился лысый и только тогда я разглядел у него огромное самодельное копье за спиной, сделанное из шеста и примотанного к нему кухонного ножа.

Двадцать первый век на дворе, а у нас с Мартой один пистолет на двоих, да и тот травматический, – подумал я.

Наша беседа вроде бы не привлекла внимания с той стороны, но я решил на всякий случай сменить диспозицию, тем более, что отсюда все равно ничего толком видно не было.

Но только я оттолкнулся веслом и поплыл в направлении костров, как от пологой излучины на лунную дорожку медленно выплыл катамаран с двумя фигурами на борту.

Я с большим трудом остановил свою разогнавшуюся лодку и медленно, без всплесков, погнал плоскодонку задним ходом назад вдоль берега под прикрытием кустов.

Было неясно, заметили меня с катамарана или нет, но разворачиваться было уже поздно. Пришлось пятиться раком в тревожном ожидании внезапного окрика «Стой!», которых я за эти сутки наслышался столько, сколько в свое время не слышал на срочной службе.

Минут через двадцать, уже посреди излучины, катамаран вдруг притормозил, постоял недолго, и поплыл от меня в другую сторону, обходя стрелку по кругу.

Я облегченно выдохнул и замер, прислушиваясь. Кроме излучины, шум доносился и со стороны шашлычного павильона, и еще откуда-то левее, но все это было на суше, а идти пешком я был не готов.

Поэтому я медленно развернул лодку и поплыл назад, домой, к Обезьяньему острову.

Марту я нашел спящей во второй лодке в обнимку с Лизкой. Двоим там хватало места, а вот я был бы уже лишним, поэтому я начал устраиваться в своей лодке.

Телефон я нашел в руках у Марты, антенна из него выпала, а динамик издавал негромкое, но противное жужжание, перемежаемое треском.

Я нашел свободный конец антенны, сел у себя лодке и снова воткнул проволоку в разъем.

«…безблагодатное служение людям несовместимо с гордыней. Что эти ученые себе вообразили, что они способны понять замысел божий? Вот результаты такой политики, когда всякий воинствующий безбожник готов ради своей поганой научной карьерки загубить тысячи жизней…

– Валентин Вячеславович, вы так резко выражаетесь, но ведь еще нет официальных заключений о причинах гибели людей на Елагином острове.

– Нам не нужно ждать этих заключений, полицейские протоколы все описывают достаточно внятно. Вот, цитирую: «Первое сообщение от очевидцев поступило в 12 часов дня. Сообщалось, что обезьяна напала на посетителя парка, после чего тот через несколько минут стал агрессивен, начал кидаться на окружающих, а затем впал в кому». А вот из другого протокола: «Отдыхающие проявляли необъяснимую агрессию, бросались на сотрудников полиции с грубой нецензурной бранью, кидались в них камнями и бутылками, а также наносили тяжелые увечья друг другу». Вы понимаете, что натворили эти, так сказать, ученые, какой страшный вирус они по своей чудовищной необразованности едва не выпустили на свободу? И вот что мы получили на выходе – десятки погибших, а сотни горожан сейчас пытаются излечить в психиатрических клиниках города.

– Да, и сообщается, что на всех не хватает мест.

– Верно, поэтому городской парламент сегодня на чрезвычайном заседании рассматривал вопрос о создании закрытого лечебного учреждения прямо на территории Елагина острова. Там сейчас развернуты палаточные городки МЧС, подвозится вода, еда и теплая одежда, в общем, созданы все необходимые для жизни условия, а врачи проводят курс необходимой реабилитации всем нуждающимся.

– Спасибо! Дорогие радиослушатели, с вами был депутат городского парламента Виталий Филонов. А сейчас свое мнение о проблеме выскажет член городского президиума молодежного отделения партии «Справедливая Россия» Семен Боярский.

– Да, я скажу. Многие еще не слышали, это будет новость для многих. Оказывается, обезьян на Елагином острове не только прививали от бешенства, а еще кормили генно-модифицированными продуктами! Надо ли теперь удивляться, что они превратились в психованных монстров, атакующих все живое? Я вот хотел бы прямо перед правительством поставить вопрос об ответственности этих негодяев, распространяющих в нашей любимой стране эти опасные продукты. Ведь совершенно очевидно, что…»

Что там было ему очевидно, я, к сожалению, не дослушал, потому что у меня в телефоне сел аккумулятор.

Мне ужасно хотелось спать, поэтому я не мог даже толком обдумать услышанное.

Я прилег на дно лодки, рассчитывая подремать и подумать над всем этим как следует, но провалился в глубокий сон сразу, как только моя голова коснулась деревянного борта.

Глава третья. Лайло

Эта ночь была, наверное, самой страшной ночью в моей жизни. Папа вместе с Ахмедом расставил мужчин на дежурства вокруг здания кафе, а потом они сели в обеденном зале и стали придумывать, как будут занимать аптеку.

Аптека размещалась в типовом летнем домике, изображающем русскую избу, совсем рядом от нас, но пройти туда сразу почему-то было нельзя. Я сидела за соседним столиком, пила сок, который мне вручила Василиса Ивановна, заведующая, и слушала, как папа и одноглазый Ахмед обсуждают свой план.

– Просто заходим и крошим всех, что тут думать! – говорил папа, постукивая огромным кулаком по столу.

– Агаджан Анварович, это один раз прокатило, больше не прокатит. В аптеку спортсмены с нациками зашли, их так просто оттуда не подвинешь, аргументы нужны – волновался Ахмед.

Василиса Ивановна тоже слушала этот разговор, стоя в дверях кухни и иногда тоже подавала голос, возражая против немедленного штурма.

– Я Семена-спортсмена знаю полжизни, он тут с перестройки коммерсантов окучивал. И банда его при нем осталась, хоть и называется теперь Дирекция по развитию предпринимательства. Все сегодня с утра явились в парк на шашлычки, и привычка у них с тех времен осталась – без оружия не ходят, у всех пестики наградные, – рассказала Василиса.

– К спортсменам нациков добавьте, Агаджан Анварович. Не меньше полусотни человек приперлось на митинг этот сраный, и почти все они примкнули к спортсменам. А у нас всего двадцать человек, из которых половина – бабы.

– Вы просто привыкли сидеть на жопе ровно. Боитесь дернуться, – огрызался папа, но было видно, что доводы противников на него действуют. – Мне тебя же лечить надо срочно, заражение начнется к утру, сдохнешь ведь. И ты еще нормально держишься, а Салам вон реально помирает.

– Антибиотики для твоих раненых я тебе и так дам, у нас в кафе своя аптечка имеется, санитарный надзор проверяет каждый квартал, – отозвалась Василиса и ушла в подсобку, откуда вернулась с коробкой лекарств и бинтами.

Потом они вдвоем с папой пошли в директорский кабинет, где лежал и стонал на диване Салам, наш второй раненый.

Я бегала рядом и всем помогала, пока меня не отослали с важным заданием к грузовому выходу – посмотреть, как дежурят наши бойцы, как их стал называть папа.

Бойцы там не просто дежурили, а копали могилы. Папа сказал, что трупы надо закопать до захода солнца, иначе нас всех отравит трупный яд.

Они успели вырыть большую яму сразу за огромной клумбой на перекрестке трех дорог и только начали сбрасывать туда трупы, когда на главной дороге показалась толпа каких-то странных, дергающихся людей.

– Опять зомбаки идут! Четвертый раз за день уже! – раздраженно сказал кто-то рядом и чьи-то руки затолкали меня назад в кафе.

Я встала возле стеклянной витрины и смотрела в надвигающихся сумерках, как следует отгонять больных, укушенных обезьянами.

Оказалось, им достаточно посветить в глаза сильным фонариком или зажечь белый файер, которых в кафе хранилось несколько ящиков, для организации праздников. О том, что не переносят зомбаки яркого белого света, сразу слепнут и садятся на землю, и их после этого можно без боязни забивать дубинками, рассказал еще утром кто-то из наших поваров.

Я посмотрела, как наши забили штук десять зомбаков, и как остальные зомби с воем и плачем ушли в сторону кафе «Радуга» за мостом.

После боя во двор выбежала Василиса с литровой бутылкой водки в руках и перевязочными пакетами. Она промокала водкой каждый пакет и вручала каждому нашему воину. Некоторые смеялись и говорили, что надо бы принимать лекарство внутрь, но большинство обтирались очень тщательно, потому что боялись заболеть.

Я вышла посмотреть, как ищут ценные вещи в карманах зомби. Василиса тут же подбежала и сама обтерла меня, наказав на прощание близко к зомби не подходить.

У зомби-мужиков нашлось много полезного – два ножа, карманный набор инструментов, штук десять телефонов, зажигалки и прочее добро. А вот у женщин ничего стоящего не было – зомбаки не таскают сумки, у них всегда свободны руки, а карманы у женщин все же не такие забитые, как обычно у мужиков.

– Эй, Лайло, иди сюда. Бери вот это, – позвал меня один из наших, аккуратно снимая с забитой только что девочки-зомби ожерелье из ярких светло-голубых камней. – Это аметист, он помогает от болезней и несчастий.

Он протер ожерелье мокрым от водки бинтом и протянул мне.

– Что-то не помог ваш аметист этой девочке, – заметила я, но ожерелье взяла – уж очень оно было красивое.

Девочка еще стонала, пытаясь приподнять проломленную в двух местах голову, и кто-то из сострадания воткнул ей в шею топорик для разделки мяса. Девочка всхрипнула, захлебываясь своей кровью в последней конвульсии, и тут же затихла.

– Господи, какой ужас. Такая молодая и вот так страшно умерла, – всплеснула руками одна из поварих, тоже дежурившая в охранении.

– Девчонка умерла раньше. Она умерла, когда ее заразила обезьяна бешенством, – сказал кто-то из мужиков, цепляя ее тело лопатой.

Потом еще с полчаса все стаскивали трупы зомбаков в яму, приготовленную для махновцев, потом засыпали яму землей с цветочной клумбы, а потом вдруг раздались выстрелы и из кустов на нас выскочили не меньше трех десятков казаков с ружьями, шашками и нагайками в руках.

Я сразу побежала по коридору к папе, вбежала в зал и рассказала всем:

– На нас напали казаки. У них есть ружья и шашки. Их много и они очень злые.

Папа сразу вскочил на ноги с «Бекасом» в руках, рядом встал одноглазый Ахмед с револьвером, а остальные мужчины взяли в руки кухонные ножи и топорики для разделки мяса.

– Просто. Всех. Крушить, – приказал папа и побежал первым. Таким злым я его еще никогда не видела.

Я постояла у стенки, пропуская мужчин, а потом пошла вслед за ними.

Сразу за грузовым пандусом шла великая битва. Казаки имели на всю свою толпу всего два ружья и оба оказались однозарядными, у нас в поселке с такими охотились самые бедные мужчины, с окраины. Стрелять наши враги толком не успевали – стрелков просто рубили ножами, когда те начинали перезаряжаться.

Зато шашки поначалу оказались грозным оружием – некоторые удары сразу выключали наших бойцов, потому что они либо падали ничком на землю, либо убегали от таких жутких противников. Впрочем, через пару минут стало ясно, что блестящие китайские шашки гнутся от простого взмаха рукой, не нанося жертве вообще никакого вреда, потому что они сделаны из фольги. Наши мужики это быстро поняли и перестали бегать от казаков. Кухонные ножи для разделки мяса оказались намного эффективнее – ведь они сделаны для реальных людей и для реальной, а не показной работы.

Папа поставил точку в этой битве, когда одним выстрелом картечью из помпы срубил сразу двух казаков. Мужики в красивых, черных с золотом, костюмах, наконец, разом побежали прочь, оставив на поле боя семь убитых или тяжелораненых.

Ахмед красовался во дворе, нервно поправляя окровавленную повязку на правом глазу.

– Султан Махмуд, у нас потерь нет! Двое легкораненых и все! – сообщил он всем сразу.

После очередной битвы началось самое интересное – разбор добычи. Я поняла, что мне ужасно нравилось смотреть, что вынимают из карманов убитых врагов. У некоторых доставали телефоны. Это было интересно, потому что можно было посмотреть фотки или видео, которые снимал это человек, пока был жив. Иногда фотки были интересные, но чаще очень скучные, просто унылые фигуры на фоне разных памятников или зданий.

Еще интересно было доставать бумажники – ведь там некоторые хранили фотки семьи. Всегда интересно было посмотреть, что за глупые люди снарядили такого дурака убивать других дураков без всякого разумного повода.

Я весело толкалась среди прочих наших, разглядывая доставшийся нам хабар, пока папа не велел мне идти ужинать.

Но потом, когда я уже легла спать в кабинете директора, рядом с папой, я перестала быть легкомысленной и веселой.

Потому что я услышала, как кричат и плачут дети на той стороне центрального острова. Где-то далеко от нас. Слишком далеко, чтобы можно было дойти и посмотреть, что там такое происходит. Но достаточно близко, чтобы услышать, как им действительно страшно и больно.

Я тихонько толкнула папу рукой и спросила:

– Ты слышишь?

А он ответил:

– Нет. Я ничего не слышу. Спи, Лайло. Завтра снова будет тяжелый день.

И тогда я заснула. Но мне было очень страшно, даже во сне. Мне снилось, что я одна, а вокруг страшные взрослые дяди, которые хотят сделать мне больно.

А папы рядом нет.