Текст книги "Парк культуры и отдыха"

Глава четвертая. Иван

– Папа, папа! Вставай! У мамы сумку украли! Папа, вставай! Подлые твари украли мамину сумку!

Я с трудом поднял голову, не желавшую держаться на затекшей шее, потом с неменьшим трудом поднял руки и только после этого открыл глаза.

Передо мной стояла взъерошенная Лизка, подпрыгивающая на месте от возмущения.

– Просыпайся же! У мамы там были самые нужные вещи! Все украли!

Я с огромным трудом выбрался на траву, дав себе зарок никогда в жизни больше не спать в лодках. Я совершенно не чувствовал ног, да и рук тоже, поэтому двигался как робот, собирая себя на ходу по частям.

Я брел ко второй лодке, где спиной ко мне сидела Марта.

– Всем доброе утро! Доброе утро, Марта!

Марта не ответила, а по сотрясающимся плечам до меня дошло, что она плачет. Доковыляв до нее, я понял, что сесть рядом и обнять, как полагалось бы, я просто не смогу физически – ноги не гнулись.

Лизка смотрела на меня с ужасом:

– Папа, ты не заболел? Тебе нельзя болеть. Кто же будет отбирать мамину сумку у этих дурацких обезьян?

Я, наконец, сумел поднять глаза и осмотреться. Нам снова повезло с погодой – на небе не было ни облачка, а ветер едва нагонял слабую рябь на зеркало озера.

Я тронул Марту за плечо и ее будто включили на полную мощность – она зарыдала так, что из ближайших кустов в панике вылетел выводок уток.

– Ты понимаешь, что там было все? Вообще все?! – всхлипывала она в истерике.

Мне хотелось смеяться и плакать одновременно. Я очень хорошо понимал Марту и ее отношение к привычным вещам, но мне было совершенно ясно, что потеря десятка флакончиков косметики или набора салфеток не является трагедией в нашей ситуации. Вот если бы чертовы макаки сперли мачете, это действительно было бы трагедией. Я начал искать мачете глазами, на секунду похолодев от предположения, что его тоже сперли, но нож спокойно лежал на дне лодки, где я только что спал.

Марта внезапно прекратила рыдать, резко встала, выбралась из лодки и сказала мне холодно:

– Бездушное животное.

После чего направилась к берегу – умываться.

Лизка сочувственно посмотрела на меня, но пошла к маме. Женская солидарность, ага.

С берега они возвращались уже вменяемые, Марта даже принужденно улыбнулась, когда подошла ко мне и обняла.

– Извини, дорогой. Наверное, они не только сперли сумку, но и покусали меня немного.

Я тоже обнял ее:

– Это ты меня извини. Я с утра туплю. Сейчас позавтракаем и пойду отбирать твою сумку.

Марта улыбнулась и заговорщически прошептала:

– Ты понимаешь, там были прокладки. А у меня началось это самое. Вот я и психанула.

Тут до меня дошло, что сумку придется найти обязательно.

– А что у нас сегодня на завтрак? – поинтересовалась Лизка по привычке у мамы.

– На завтрак? У нас? Ваня, а что у нас сегодня на завтрак?

Я, конечно, мог бы адресовать тот же вопрос обезьянам, которые молча сидели на ветках нашей домашней ели наверху, но это было бы неправильно. В конце концов, еду любимой женщине действительно должен приносить влюбленный мужчина, а не официант, и уж тем более не обезьяны.

Я прошел к своей лодке, достал оттуда мачете и неспешно направился к берегу.

– Папа, можно с тобой?

– Лиза, когда папы охотятся, дети им не мешают! – услышал я насмешливый комментарий Марты.

– Ага, не мешают! Еще как мешают! Я сама по телевизору видела, как лев охотился, а детеныши у него учились и потом ели добычу! Я тоже хочу научиться!

Они продолжали спор, а я углубился в заросли, прислушиваясь. То, что я искал, найти было нетрудно – утки в парке были совершенно ручные и людей не боялись.

Действительно, выводок из десятка уток доверчиво выплыл из своего укрытия, когда я бросил в воду несколько кусочков веток. Утки пробовали их клевать, разочарованно плевались, но любопытство брало свое и они пробовали следующие палочки, которые я бросал все ближе к себе.

Когда почти половина выводка стала копошиться возле моих ног, я резко взмахнул мачете. Утки бросились в рассыпную, но две раненые птицы остались кружить на месте. Я быстро схватил их обеих и, положив на траву, одним ударом отрубил им головы.

Что интересно, я никогда в своей жизни ничего подобного не делал – не ловил уток и, тем более, не рубил им головы, но все это у меня получилось на удивление гладко.

Может, конечно, это какая-нибудь генетическая память, но, скорее всего, результат повышенной информационной плотности нашего общества, когда мы знаем все и обо всем понемножку. Об этом я размышлял, пока шел к нашему лагерю, но и подумать не мог, что две, так просто добытые мною утиные тушки вызовут подобный восторг.

– Папа добыл! Мама, папа добыл добычу! – восхищенно тараторила Лизка, бегая вокруг меня. – Мы спасены! Мне сделают гамбургер, чизбургер и блинчик с мясом! – откровенно глумилась дочка.

– О боже, ты действительно добыл нам еду?! – потрясенно выдохнула Марта, когда увидела меня и уток.

Я был ужасно доволен произведенным эффектом, демонстрируя мертвых птичек с разных ракурсов своим женщинам, но что делать с этими тушками дальше, мне было неясно.

По-хорошему, их бы следовало ощипать и сварить, потому что наваристый супчик в нашей ситуации был бы очень актуальным блюдом, заменяющим и первое, и второе, и компот. Но варить уток было не в чем.

– Я однажды видела по телевизору, как уток пекут в перьях. Давай попробуем? – предложила Марта, придя мне на выручку.

Лизку послали собирать сухие сучья, а я тем временем выкопал ямку с помощью мачете и весла.

Костер опять получился почти бездымным – и все благодаря на удивление сухой погоде, стоящей на этой неделе в Питере.

Я опять с тоской представил, что мы будем делать, когда бабье лето закончится, пойдут дожди и похолодает, но решения этой проблемы все равно не было и я прогнал дурные мысли.

Угли получились хорошие, но, что называется, быстрые. Я уложил обе тушки, которые Марта тщательно обмазала глиной, в ямку, и пересыпал их головешками. Мне показалось, что ветки слишком активно прогорают, поэтому я развел рядом еще один костер, чтобы досыпать потом горячих углей.

– Терпеть не могу пережаренное мясо, – сказала Марта, наблюдая за моими манипуляциями.

Ровно то же самое она всякий раз говорит мне под руку, когда я жарю на даче шашлыки.

– Любимая, а ты знаешь, что утки являются носителями десятка не очень опасных инфекций и парочки реально смертельных? Извини, но лечить тебя или Лизку от орнитоза здесь некому, тут все больше от бешенства лечат, причем дубинками, – начал не на шутку злиться я.

Марта надулась, а я вспомнил, что у нее сегодня обезьяны украли любимую сумку.

– Марта, не сердись. Я тебя люблю. Но здесь придется все пережаривать, чтобы не заболеть, – мягко сказал я ей, обнимая за плечи.

В ответ Марта опять начала плакать и мне пришлось поклясться на окровавленном мачете, что сразу после обеда я отберу у обезьян ее чертовы прокладки.

Я все-таки досыпал еще углей поверх первой порции, и когда потом вынимал уток из ямы, здорово переволновался – на первый взгляд тушки выглядели обугленными несъедобными чурками. Но потом я разрубил одну из них пополам и стало ясно, что есть это не просто можно, а нужно – такой призывный плотный запах поплыл над островом, что шимпанзе, по-прежнему сидевшие на ветках над нами, спустились неприлично низко и принялись голосить о том, что с ними следует делиться.

– А вот фигушки вам, – язвительно гукала в ответ Лизка, вгрызаясь в свою половину утиной тушки. – Сначала верните маме сумку!

Марта аккуратно ела свою половину, вытаскивая косточки длинными ногтями и складывая их правильной пирамидкой возле своих ног.

Я разрубил вторую тушку пополам и сел рядом с Мартой.

Мясо оказалось на удивление нежным и сочным.

– Слушай, надо было засечь время приготовления – если будем повторять, хотелось бы соблюсти технологию, – сказал я Марте.

– Да, очень вкусно получилось, – отозвалась она, догрызая последнюю косточку. – Жаль только, что без соли и специй.

– Только мне теперь уточек жалко стало. Плавали такие себе, а их бац, мачете по башке, – вдруг заявила она. – Прямо как с нами – мы тоже такие, понимаешь, явились отдохнуть и бац – полицейской дубинкой по башке.

– А вообще очень вкусно получилось, да, – подытожила Марта и я не сразу понял, что она имела в виду в финале своего путанного выступления.

– Фу, я наелась, – отвалилась от своей тушки, недоеденной даже наполовину, Лизка.

Она легла на спину, раскинув руки на травке и стала строить рожи шимпанзе, сидевшим наверху.

Я встал, взял тушку, которую не доела Лизка, также подобрал остатки своей утки, и пошел к знакомому уже месту в центр острова. Не знаю, что на меня нашло, но мне показалось правильным угостить истинных хозяев Обезьяньего острова.

На опушке с контейнерами было пусто. Мне даже позволили дойти вплотную до самого контейнера с бананами, но, сколько я не ходил вокруг него, ни одна обезьянья морда на опушке так и не появилась.

Тогда я по-хозяйски открыл крышку контейнера, достал приглянувшуюся связку бананов, закрыл крышку, а сверху на нее положил обе недоеденные утиные тушки.

Потом я вернулся на границу опушки и сел там на травку, неторопливо очищая себе один банан.

Мне пришлось съесть четыре банана, прежде чем шимпанзе, наконец, соизволили явиться. Главный из них, самый рослый и самый волосатый, насколько я сумел заметить, первым обнюхал тушки, а потом прямо на контейнере начал жадно есть одну из них.

К нему подошла самая смелая обезьянка, но он не прогнал ее, а вручил вторую тушку. Я присмотрелся и до меня дошло, что это была его самка.

Интересно, выговаривает ли она ему за пережаренность уток, подумал я вдруг, но тут доминатный самец доел свою тушку и пригласил остальных догрызть остатки, бросив шкурку с костями в сторону сидящих в ожидании обезьян.

Потом вожак подошел ко мне и я, действуя по прошлой схеме, предложил ему уже очищенный банан. Но банан его не заинтересовал – он с любопытством рассматривал мачете, висевший у меня за поясом.

– Нет, дружище, это ты не получишь, – твердо сказал ему я.

Наверное, он это понял, потому что вернулся к стаду и начал там лениво чесаться, поглядывая, впрочем, оттуда на меня.

Я упрямо сидел на опушке, сам не очень понимая, чего дожидаюсь. Мне просто казалось, что если мы тут на острове живем по пацанским понятиям, вожак теперь должен вернуть мне сумку Марты.

Но обезьяны доели уток, закусили бананами и овощами, и неспешно покинули опушку. Кинули как лоха, дошло до меня. Типичные пацаны, ага.

Пришлось тоже уходить, но перед уходом я прихватил кочан капусты и несколько морковок – не возвращаться же с пустыми руками.

Марта и Лизка встречали меня у самых зарослей и я увидел разочарование в глазах у обеих, когда они увидели, что именно я держу в руках.

– Фу-у, капуста, – заголосила Лизка.

– Фу-у-у, морковка, – повторила в тон за ней Марта.

Я виновато развел руками:

– Они не отдали сумку.

– Я их понимаю, – вздохнула Лизка. – Там ведь было столько классных штучек. Знаешь, папа, если бы я была обезьяной, я бы тоже мамину сумку тебе не отдала.

Я подумал, что наше везение с погодой не может быть вечным и постановил, что сегодня к вечеру мы обязаны достроить шалаш. Марта кивнула:

– Да, верно, к тому же, эти твари тогда не смогут воровать ночью наши вещи.

Лизку я отправил собирать сухие сучья про запас, а мы с Мартой стали трудится, как вчера – я рубил ветки, она делала из них вязанки.

Очень скоро оказалось, что нужных веток вокруг нас не так уж и много и за ними пришлось прорубаться в глубь острова. Там обнаружилась замечательная ель, упавшая на соседнее дерево таким образом, что под ней как раз можно было обустраивать спальные места. Мы с Мартой накидали у основания этой ели все имеющиеся у нас вязанки и получилось нечто вроде двускатного домика с широким входом.

– Слушай, Ваня, с милым, конечно, и в шалаше рай, только мне кажется, от дождя эта конструкция не сильно поможет. Вода же будет просачиваться через ветки, – сказала потом Марта, с сомнением разглядывая наше творение.

– Зато, когда пойдет снег, мы его уплотним и сделаем иглу, как у американских индейцев, – ответил я с каменным лицом. – Пошли работать, нужно больше веток.

– Работайте негры, солнце еще высоко, – пробормотала Марта и я посмотрел на солнце – оно, кстати, уже собиралось садиться.

Я рубил эти ветки, пока хватало сил, но через час силы меня покинули и я предложил ограничиться тем, что мы уже имеем.

На свежерубленные ветки расплетенных веревок уже не хватало и мы просто накидали их сверху толстым слоем. На мой взгляд, получилось вполне практично, но Марта уверяла, что если мы не раздобудем какой-нибудь пленки, сидеть нам в воде по уши, если начнутся дожди.

Лизка первая забралась в шалаш, сообщив нам оттуда, что там классно и что когда мы вернемся домой, она в своей комнате тоже построит такой шалаш и будет спать только в нем.

Марта, кряхтя, полезла следом, но отозвалась оттуда одобрительно и я, разбираемый любопытством, тоже забрался внутрь.

Действительно, там было очень уютно – я понял, что мне очень не хватало в эти дни ощущения своих стен, которые, как известно, помогают.

– Сюда бы еще парочку одеял, – заметила Марта, зябко подергивая плечами.

– А пусть папа сдерет шкуры с этих подлых обезьян и у нас будут теплые одеяла, – предложила Лизка.

– Ну уж нет, от таких одеял я отказываюсь, – твердо заявила Марта.

Она как-то нервно вздрогнула и пристально посмотрела на меня:

– Ты ведь не собираешься этого делать?

– Нет, конечно. Если мы начнем войну с обезьянами, они нас выживут отсюда. Знаешь, какие они сильные? И умные, кстати, тоже. Во всяком случае, разные телевизионные натуралисты уверяют, что именно так, – объяснил я, закрыв тему.

Тогда Марта начала заново меня расспрашивать о результатах ночной разведки, но я опять не стал ей приводить мутных и страшных подробностей, ограничившись констатацией факта – на острове сформировались как минимум три-четыре враждующих группировки и каждая из них смертельно опасна для одиночек вроде нас.

– Знаешь, я вот даже не представляю, как сейчас выживают те самые пенсионеры, помнишь, что танцевали на площадке у цветочного павильона, – сказала Марта.

Я подумал, что, скорее всего, они все уже ограблены и убиты, но говорить этого не стал, чтобы никого не пугать.

– А дети? – с неожиданным нажимом вдруг спросила Лизка. – Что случилось с детьми?!

– Ну, они же пришли сюда со взрослыми, – осторожно произнесла Марта, бросив быстрый взгляд на меня. – Взрослые, наверное, их защитили.

– А почему ты спрашиваешь? – насторожился я.

– Я ночью слышала, как дети плакали. Не один ребенок, а несколько, – уточнила Лизка.

– Где?

– Вон с той стороны, – Лизка показала на канал с южной стороны Обезьяньего острова.

– На той стороне?

– Да, где-то там.

– А почему ты никому не сказала?

– Тебя не было, ты в разведку ходил, а мама спала. Я немного послушала, но потом мне стало очень страшно и я уснула снова, – объяснила Лизка.

Мы с Мартой смотрели друг на друга и думали об одном – что нам теперь делать с этим знанием.

– Я тебя очень прошу – давай, пожалуйста, без подвигов, – умоляюще сложив ладони на груди, произнесла Марта.

– Сделаем вид, что ничего не слышали? – уточнил я ее позицию на всякий случай.

Марта промолчала, а Лизка заинтересованно спросила:

– Папа, ты сейчас пойдешь там всех убивать, да? Или после ужина?

– Лучше, конечно, сначала поужинать, – нарочито бодро ответил я. – Есть идея – испечь бананы. Ты как? – спросил я Марту.

– Я – «за», – равнодушно отозвалась она, явно думая о другом.

– Я тоже «за»! – завопила Лизка и мне пришлось шикнуть на нее, чтоб не кричала.

– Да чего уж нам теперь тихариться, если тебя потянуло на подвиги, – с горечью заметила Марта. – Давай уже бить в барабаны и вызывать всех на бой.

Я не стал ей ничего говорить, а позвал Лизку из шалаша и мы ушли печь бананы.

Я и сам не понимал, что мне следует делать, но проводить время в мелких гастрономических заботах, точно зная, что в двухстах метрах от тебя что-то страшное происходит с детьми, было неприятно. Впрочем, уходить в разведку днем я был не готов.

Мы с Лизкой вскипятили в пивных банках воду, а на оставшихся углях испекли шесть бананов – на пробу.

Печеные бананы оказались омерзительны на вид и еще более отвратительны на вкус. Я не рискнул нести их Марте, но Лизка съела свою порцию с умеренным аппетитом и сказала, что сама накормит маму.

А я прошелся по зарослям в поисках подходящей насадки для своего мачете. Мне показалось, что копье действительно имеет больше преимуществ перед ножом, даже очень большим – не зря ведь психи из неврологического интерната обзавелись именно копьями.

Ветки нужной длины мне найти не удалось, а более-менее прямая ветка от дерева неизвестной мне породы оказалась слишком прочной и я отпиливал ее своим карманным ножиком от основания не меньше получаса. Потом еще столько же времени я распутывал остатки проволоки от швартовочного конца своей лодки и приматывал мачете к палке.

Затем я начал испытывать свое новое оружие, втыкая его в ближайшие деревья. Тут же выяснилось, что нож я закрепил халтурно и он выскакивает даже при небольшом усилии.

Пришлось все переделывать, подтягивая и зажимая проволоку намертво с помощью пассатижей, так удачно входивших в мой любимый карманный набор.

С новым, коротким, но крепким копьем я вышел из леса и вернулся на нашу базу.

Марта и Лизка сидели на лодке, глядя на меня с одинаково скорбным выражением на заплаканных лицах.

– Прекратите меня хоронить! Я буду очень-очень-очень осторожен, – пообещал я, потрясая новым оружием.

– Ты что, прямо сейчас собрался?! – возмутилась Марта. – Еще же светло! Тебя заметят!

– Нет, конечно – разумеется, дождусь, когда стемнеет. Просто пока вот как вооружился – смотри, вот он, поворотный этап в развитии технологий каменного века! На смену каменному топору приходит железный клинок! Это же прогресс!

– Я бы предпочла атомную бомбу, – пробормотала Марта.

– Подожди, и до этого у нас на острове дойдет прогресс. Десять поколений – и первый большой бум. Не все сразу, дорогая, – обнадежил ее я.

– Жаль, что у тебя телефон сел. Послушать бы радио, хоть какие-то новости узнать. Может, эти скоты все-таки начнут эвакуацию или хотя бы введут на остров полицию, – предположила она.

– Сомневаюсь. Они, конечно, облажались, когда устроили тут дурдом с оцеплением и карантином. Но теперь им уже не отыграть назад – столько жертв случилось, как их объяснить. Ты думаешь, генералы МВД или МЧС возьмут на себя ответственность за свой идиотизм? Это ведь даже не конец карьеры – это тюрьма. Они никогда не пойдут на это.

– То есть ты думаешь, что нас отсюда не выпустят вообще никогда? – ужаснулась Марта.

– Думаю, карантин не отменят, пока все здесь не перебьют друг друга. Тут ведь еще очень важно, что люди убивают друг друга сами, как бы в припадке бешенства. Кстати, так оно и есть, мы все тут уже бешеные, в каком-то смысле. Люди очень быстро становятся животными, когда рядом нет государства в виде полиции или армии, – объяснил я.

Марта закрыла лицо руками и заплакала. Лизка тут же уткнулась ей в плечо и тоже стала тихонько всхлипывать, за компанию, как я понял. Мне вдруг тоже остро захотелось так же уткнуться Марте в плечо и выплакать сразу весь свой страх и всю свою ненависть, что накопилась у меня в сердце за эти дни.

Но мачо не плачут, вспомнил я обрыдлую эстрадную истину и проглотил накативший было в горле комок.

С копьем в руках я прошелся по зарослям, ничего особенно не разыскивая, как вдруг увидел сумку Марты. Она, заметно покачиваясь, непринужденно висела на ветке, а рядом с ней на траве стояла наша корзинка для пикника.

Первым делом я заглянул в сумку. Прокладки там, слава Дарвину, были. Правда, пачка оказалась вскрыта, и содержимое было вывалено в общий раздел вперемежку с десятками флакончиков и тюбиков.

Еще там лежал телефон Марты и он оказался заряжен почти наполовину. А вот корзинка оказалась девственно чиста, но это было уже неважно.

Я нацепил сумку на копье, корзинку надел на голову и с отчаянным улюлюканием ворвался в наш лагерь.

Мои женщины уже не рыдали, а довольно бодро поедали капустные листья, отламывая их от кочана по очереди в ходе какой-то незатейливой детской игры.

– Ты ходишь, мама! – успела крикнуть Лизка, когда вдруг заметила меня и просияла.

– Да! Мама! Папа отобрал у обезьян твою сумку и мою корзинку! Ура!

Марта вскочила и побежала навстречу мне с такой энергией, что едва не сбила с ног. Я приподнял копье повыше и, гнусно ухмыляясь, спросил:

– А что мне будет за то, что я отдам тебе твою сумку?

Лизка, не силах наблюдать такую вопиющую несправедливость, бросилась мне в ноги с отличным борцовским проходом и едва не уронила меня на траву.

Я поскорее отдал Марте сумку и нахлобучил корзину Лизке на голову.

– Телефон я у тебя позаимствовал, – сказал я Марте, но ей было все равно – она радостно перебирала содержимое сумочки, время от времени радостно вскрикивая:

– И это оставили, и это вернули, о! – и даже это…

Я прошел к ели на берегу, где еще вчера закрепил самодельную антенну. Телефон у Марты был другой модели, но радиоканал там тоже был, правда, с более урезанным диапазоном, чем мой.

Я бился почти час, но ничего, кроме шумов и треска, выловить не удалось.

Тогда я снял крышку со своего телефона и с телефона Марты. Ее аккумулятор был чуть меньше по размерам, но вольтаж и сила тока были указаны аналогичные. Я недолго раздумывал – в конце концов, телефон в своем истинном качестве все равно здесь был без надобности, так что если я и погублю обе модели, мы не много потеряем.

Поэтому я с легкой душой откусил карманным ножом три маленьких кусочка проволоки в ее телефоне, продел каждый для изоляции в травинку подходящего диаметра и вставил их как недостающие контакты к аккумулятору Марты в своем телефоне. Вся конструкция держалась на честном слове, поэтому, собрав ее, я даже привстать не смог, без опасения ее разрушить.

– Марта! Подойди сюда, пожалуйста.

Они прибежали обе, не шутку испуганные, но я тут же прогнал Лизку спать, а Марту попросил поднести ко мне свободный конец антенны, свисающий с дерева в трех шагах.

Телефон заработал и в знакомом уже участке диапазона я поймал бодрый голос диктора:

«…незапланированная трагедия. Еще около десяти тел было найдено в ходе поисковых работ на Елагином острове. Все тела носят следы борьбы. Напоминаем, специалисты полагают, что вирус бешенства, который передался отдыхающим от обезьян в ходе безответственного эксперимента ученых Ботанического института, вызывает немотивированную агрессию и провоцирует акты насилия в отношении всех живых существ. Распространению вируса также способствует употребление в пищу ГМО-продуктов, как убедительно доказано лабораторией профессора Короткова и экспертным центром профессора Ермаковой. Пресс-служба МЧС сообщает, что сегодня закончено возведение защитных ограждений вокруг Елагина острова, чтобы воспрепятствовать несанкционированному проникновению туда безответственных лиц из числа членов экстремистских организаций и репортеров, являющихся сотрудниками запрещенных Роскомнадзором средств массовой информации. Напомним, что представители некоторых из этих СМИ утверждают, что на Елагином острове не созданы безопасные условия для нахождения десятков больных и сотен зараженных горожан. За распространение подобной информации, не соответствующей действительности, Роскомнадзором были предупреждены две радиостанции и семь сетевых информационных агентств, однако клеветнические слухи продолжают циркулировать в обществе, особенно в интернете. Мы попросили прокомментировать ситуацию заместителя главы Роскомнадзора России Виталия Подсеменова.

Виталий Иванович, что вы можете сказать о ситуации на Елагином острове?

– Что тут можно сказать. Безответственные лица, не имеющие ни стыда, ни совести, за деньги американских и европейских грантодателей распространяют позорные для нашей страны слухи. Роскомнадзор стоит на страже интересов граждан Российской Федерации и не допустит очернения ее репутации. Напоминаем всем заинтересованным лицам, что штраф за такое нарушение составляет пять миллионов рублей, а в случае злостного нарушения в отношении особо рьяных клеветников у нас есть право инициировать уголовные дела за экстремизм.

– А что все-таки происходит сейчас на Елагином острове?

– Уверяю вас, сейчас там все в порядке! Работают все городские и федеральные экстренные службы, а также волонтеры из молодежных организаций. Карантин граждане проводят в специальных утепленных палатках, туда доставлены и функционируют биотуалеты, три раза в день людям привозится горячая еда, на что из федерального бюджета выделено 150 миллионов рублей. Понадобится, выделим больше. Для детей есть даже игровая комната с интернетом, горячим чаем и пирожными. Так что все там в порядке и не надо поддаваться паническим и лживым слухам, власть держит ситуацию…».

– Сволочи! Скоты! Проститутки!

Марта в припадке ярости треснула меня по руке и из телефона вылетел аккумулятор.

Она быстро успокоилась и, присев на лодку рядом со мной, задумчиво сказала:

– Слушай, может, они действительно навели на острове порядок? А мы сидим тут и не знаем? Ну не могут же люди так нагло врать. Горячая еда, игровая комната, пирожные… Взять бы твое копье и воткнуть ему в глотку, вот же дрянь какая, а!

– Это я с большим удовольствием. Только он сейчас в бронированном «мерседесе» возвращается в Москву, в тщательно охраняемый от быдла коттеджный поселок. И там ему, я не сомневаюсь, доставляют горячую еду на 150 миллионов рублей… Интересно, что у этой падлы будет сегодня на ужин?

– Мне это неинтересно. Мне интересно убраться отсюда.

– Про то, что МЧС закончило сооружение какой-то херни вокруг острова, ты слышала?

– Да. Это какой-то мрак, Ваня. Тут, похоже, не копье твое сраное нужно, а автомат.

– Извини, дорогая, но у меня есть только копье.

– А мне ты такое сделать не можешь? У меня появилось острое желание кого-нибудь грохнуть, – объяснила она.

– Второго такого ножа больше нет, – развел я руками. – Но если у меня сегодня получится убить кого-нибудь на той стороне, я тебе принесу его голову и его оружие, – пообещал я, грозно оскалив зубы.

– Голову – это хорошо. Суп, наконец, сварим, – показала мне свои зубы Марта, весьма убедительно скалясь.

Я попытался восстановить собранную ранее конструкцию из телефона и антенны, но выяснилось, что в процессе катапультирования аккумулятора погнулся один из приемных контактов. Там надо было как следует повозиться, чтобы вернуть ему форму и я решил, что займусь этим завтра утром.

Уже стемнело настолько, что противоположный берег представлялся сплошной темной полосой леса, перед которой едва заметно поблескивала сетка ограждения.

– Мне пора, – сказал я Марте.

– Давай, – на удивление равнодушно кивнула она, по-прежнему сидя рядом со мной. Она даже не потянулась ко мне за прощальным поцелуем.

– Лизка где?

– Спит в шалаше.

Я тоже не стал ее целовать, а лишь кивнул и прошел к берегу, где меня дожидалась наша вторая лодка.

Рассказывая о плачущих детях, Лизка показала в сторону, где я еще не проходил сетку и когда я подплыл туда, с удивлением обнаружил, что там сетка закреплена как следует – не наброшена небрежно на крючки, а крепко прихвачена толстой проволокой, концы которой были намертво заварены. В большом изумлении я осмотрел проходы между соседними столбами с предупредительными плакатами и убедился, что так сделано повсюду.

Пришлось плыть сначала на запад, искать ту самую нужную сетку, через которую мы пошли в первый раз, аккуратно отцеплять ее почти в полной темноте и потом вешать на место.

Потом я начал медленно работать веслами, разворачивая лодку налево, в южную от острова протоку.

Берега с той стороны тоже были покрыты кустарником, но он оказался пожиже. Кроме того, территория там выглядела более благоустроенной – в быстро сгущавшихся сумерках еще можно было различить какие-то одноэтажные здания и огороженные сеткой площадки.

Я причалил в самый густой куст, который нашел на этом берегу. Пришлось немного повозиться, запихивая лодку под ветки.

Берег здесь был намного выше и даже нос лодки затащить на него не удалось. При этом все веревки и проволочный трос мы использовали у себя в лагере, так что мне даже закрепить лодку было нечем.

Пока я раздумывал, можно ли оставить здесь лодку, просто прижав ее ветками или надо отплывать и искать более удачное место, рядом послышались голоса и я прекратил возню, прислушиваясь.

До меня донесся отчетливый цокот копыт и спустя пару минут я действительно увидел неторопливо двигающихся по дорожке всадников. Возле моих кустов один из них спешился и я разглядел одного из тех самых ряженых в казаков мужиков, что доставали нас в парке в первый день. У них сохранились даже папахи с блестящими значками, а еще у каждого за спиной болталось копье на веревочке.

Спешившийся казак встал возле берега и принялся мочиться в воду, одновременно продолжая незаконченный разговор:

– Голова – это все ерунда, там же кость. В живот – вот что самое опасное. Гришке позавчера башку прострелили резиновой пулей и ничего, ходит как живой, семечки лузгает. А Александру Ивановичу басурмане живот только раз поперек полоснули, а он к вечеру напрочь помер. Вот и суди сам, что опаснее!

– Про живот я не спорю, Степан, – донесся рассудительный голос второго всадника. – Но в голове тоже опасные зоны есть. Вот по затылку тебе дубинкой тюкнут и все, считай, нет тебя. Так что дубинка в ближнем бою сподручнее будет.

– Да ну, брось, Василий! Это как надо тюкнуть, чтоб сразу замертво! Так в драке не тюкнешь, только если исподтишка, сзади подобраться. А с копьем ты всегда хозяин положения – раз, и живот человечишке вскрыл наружу. Можно даже не добивать, побегает недолго да и сам сдохнет.

– А все ж таки дубинка мне сподручнее была, – не согласился рассудительный. – Напрасно их на копья заменили.

– Ты против князя-то не перечь, поди, его высочество знает, что делает.

Первый казак застегнул ширинку, подтянул штаны и вернулся к лошади.

– Твою мать, все никак не осилю я эту науку, – бормотал он, неумело карабкаясь в седло. – Придержи мне, Вася, стремя с той стороны, а то скособочилось все, как-то черт его знает как…

Общими усилиями казак, наконец, оказался на лошади и оба патрульных поехали дальше, продолжая азартно обсуждать преимущества дубинки перед копьем.

Меня охватило тоскливое чувство полной, абсолютной обреченности. С этими людьми было не о чем разговаривать, их можно было только колоть копьем в живот или бить дубиной по затылку.