Текст книги "Парк культуры и отдыха"

Глава первая. Султан

– …не боимся кровавых кремлевских палачей! Нет гендерному неравенству и социальной дискриминации! Вместе построим справедливое общество!

Закончив речь, упитанная девушка в бледно-розовой кофточке и ярко-фиолетовых лосинах с видимым трудом спустилась с трибуны по узким ступенькам.

На последней ступеньке она едва не потеряла равновесие, но ее вовремя придержал под руку молоденький омоновец из оцепления рядом.

Девушка спустилась, надежно встала двумя ногами на асфальт и, недобро покачиваясь, как сумоист перед броском, гневно крикнула прямо в поднятое забрало полицейского шлема:

– Руки прочь от меня, палач!

Полицейский ухмыльнулся, поднял руки верх и молча отошел в сторону.

– Нет, ты понял?! Не смей касаться моего чистого тела своими грязными лапами! – начала заводиться девушка, но к ней быстро подбежал кто-то из организаторов и потянул за руку прочь.

– Юля, ну ты что, ну зачем, ну не нужно это все сейчас, – бормотал ей на ухо суетливый маленький мужичек в мятом костюме, с трудом направляя розовую девушку в сторону от сцены.

– А когда нужно, Павлуша, когда?! Сколько можно ждать?!

– Я стою у ресторана – замуж поздно, сдохнуть рано, – послышался ехидный комментарий со стороны полицейского оцепления.

– А-а-а! Скоты! Подонки! Вам капец! – неожиданным басом заорала в ответ Юля и первым же ударом нокаутировала мешавшего ей мужичка в мятом костюме. Тот мягко осел у ее ног и девушке пришлось перешагнуть через него, бросаясь на оцепление.

От первого ее броска цепь дрогнула и расступилась, кто-то из полицейских поскользнулся на пожухлой траве, его принялись поднимать соседи, сдержанно хихикая. Тем временем розовая фурия от души лупила пухлыми ладошками по зеркальными забралам.

Бить женщину в ответ омоновцы не решались.

– Получили, скоты?! Потому что не смейте трогать свободных людей!

Она развернулась, снова перешагнула через лежащего на асфальте организатора и пошла по дорожке прочь.

Меня начали толкать набежавшие со всех сторон репортеры с камерами в руках, и я тоже пошел в сторону от сцены.

– А сейчас, дорогие товарищи, перед вами выступит наш новый боевой товарищ, бывший журналист новостного агентства «Экспресс», а ныне активист оппозиции, независимый публицист Иван Зарубин! – донеслось из репродуктора.

Я не сразу осознал, что на сцену зовут меня, пока восставший из асфальтовой пыли организатор не встал у меня на пути и не направил обратно к сцене.

– Давайте, Иван, не задерживайте людей, у нас же регламент, все четко должно быть, вовремя. И без экстремизма, пожалуйста, – бросил он напоследок, осторожно ощупывая опухшую скулу.

Я пошел на сцену с совершенно пустой головой, хотя еще утром продумал свое выступление до последних мелочей. Сейчас я все забыл, поэтому поднимался медленно, оттягивая неизбежный публичный позор до последнего.

На сцене стоял одинокий микрофон и больше ничего.

Я подошел поближе и впервые взглянул прямо в лица собравших вокруг людей.

Людей было много, тысячи полторы – впервые за последние недели оппозиции удалось собрать столько народу.

– Какой он загорелый, этот ваш Ваня, – послышался насмешливый женский голос из толпы.

Я покачал головой и ответил ей прямо в микрофон:

– Я действительно очень загорелый. Не такой загорелый, как вы. Но на этом вся разница между нами заканчивается. Потому что мы все здесь одинаково волнуемся за судьбу нашей с вами родины. Сегодня я хотел вам рассказать правду о том, что на самом деле творилось на Елагином острове, о преступных действиях чиновников от власти, которые могла спасти людей, но не сделали этого. На самом деле никаких больных обезьян там не было, инцидент на острове бы спровоцирован некомпетентными полицейскими руководителями, а потом и другими представителями власти. Обезьяны не виноваты в том, что творили люди! Полицию и спецслужбы нужно разогнать!

Из толпы донеслось несколько вздохов разочарования:

– Да сколько можно уже, опять он про парк!

– Вот заело у человека, больше поговорить не о чем?

– Обезьяна вступилась за обезьян.

До меня дошло, что слушать в сотый раз историю про Елагин остров толпа категорически не хочет.

Начали равнодушно, с ленцой, свистеть, кто-то захлопал, несколько человек засмеялись, глядя на мое расстроенное лицо. Я вдруг понял, что ненавижу этих людей больше, чем каких-нибудь казаков – те хоть искренни в своих убеждениях, а этим вообще на все насрать.

Впрочем, несколько человек в первом ряду смотрели с вежливым ожиданием и я попробовал достучаться до них с другой стороны.

– Знаете, инопланетяне, если они есть, наверняка уверены, что Советский Союз до сих пор существует. Потому что в космосе более полувека болтается огромное количество флагов и вымпелов Советского Союза, от Луны и Венеры до Марса и комет. При этом инопланетяне не обнаружат ни одного флага России. Знаете, почему? Потому что их нет в космосе. Наша с вами страна застряла в ХХ веке, в том время как все остальные рванули вперед, в ХХII-й век. Кто-то украл у нас все заветные мечты прошлого, основой которых были прогресс и справедливость. И этот кто-то – полиция и спецслужбы. Нам нужна революция в законодательстве, нам нужны новые силовые структуры, новые депутаты, новые чиновники. Тут все нужно ломать, это государство должно идти на слом!

Я снова внимательно посмотрел в лица окружающих меня людей. Эти лица стали совсем спокойны, люди просто ждали, когда я закончу говорить. Был бы я в телевизоре, они бы давно уже переключили канал.

Впрочем, когда я спускался со сцены, раздалось несколько жидких хлопков.

– А сейчас перед вами выступит наш товарищ Антон Чепкасов, настоящий революционер, вот уже три года воюющий на Донбассе!

Толпа взорвалась аплодисментами.

– Тошка, давай!

– Зажги, товарищ!

– Ура!

Низенький, но коренастый парнишка выскочил на сцену одним прыжком, как боксер на ринг.

– Родина или смерть! – тут же заорал он, подняв над головой сжатый кулак.

Толпа взревела, выкрикивая что-то одобрительное.

– Родина или смерть?!

Толпа взревела еще громче.

– Да – смерть! Да – честь! Да – нация! – продолжил оратор и я понял, что он сам не на шутку заводится от этого незамысловатого речитатива.

– Да! Да! Да! – заорала в исступлении толпа, поднимая как можно выше сжатые в яростной злобе кулаки.

Мне тоже остро захотелось что-нибудь поорать. Я вскинул кулак над головой и заорал под очевидно бредовое, но такое актуальное для меня сейчас настроение:

– Да – космос! Да – справедливость! Да – прогресс!

Из ниоткуда вынырнули несколько репортеров. Они встали полукругом вокруг меня, чтобы не мешать друг другу, и принялись трещать своими фотоаппаратами и видеокамерами, едва не тыча ими мне в лицо.

– Зарубин, крикни еще раз что-нибудь, пожалуйста, мы не успели, – нагло потребовала неизвестная мне девица с микрофоном НТВ в руках.

– НТВ – отстой! Вы все дураки! Журналисты лузеры! – крикнул я ей прямо в ярко накрашенные губы, но она только сдержанно улыбнулась в ответ и, повернувшись к оператору, негромко спросила:

– Снял?

Тот кивнул и, прихватив штатив, отправился за оцепление – снимать общий план и перебивки.

А я пошел было домой, но не прошел и десяти шагов по Марсову полю, когда ко мне подошел меднолицый мужик в хорошем костюме, за спиной которого маячили двое типичных телохранителей.

– Иван Зарубин?

– Точно.

– Меня зовут Султанов Агаджан Анварович. Хотел с вами поговорить.

Конечно, я вспомнил это имя. Герой, недавно спасший тысячи невинных посетителей парка культуры и отдыха на Елагином острове. Ангел, прикрывший своими нежными крыльями сотни несчастных горожан от нападок зловредных экстремистов, включая русских националистов, а также от бешеных обезьян – именно так это подавалось в официальной прессе. Конечно, что-то из этого было правдой, под раздачу махмудовским попадались и националисты, но я-то знал, что Султан не с экстремистами боролся, и не за справедливость, а тупо за место под солнцем.

– Давайте побеседуем, Султан Махмуд, только после беседы меня рубить на части не надо, и потом в яме с известью закапывать тоже не надо, договорились?

– Иван Леопольдович, ну что вы такое говорите. Я ведь сейчас официальное лицо, руководитель филиала партии «Справедливая Родина», защищаем права перемещенных лиц и все такое.

– Вы же совсем недавно мороженым на улице торговали, Агаджан Анварович, – подколол я свежеиспеченного партийного функционера.

– Все меняется, Иван Леопольдович. Давайте обсудим, что может хорошего поменяться и для вас.

Обсуждать хорошие для меня изменения мы пришли в запредельно дорогой ресторан на границе с Марсовым полем.

Султан Махмуд не стал заходить издалека, а, отослав телохранителей, сразу предложил мне должность пресс-секретаря своей партии. Он также пояснил, чем обусловлена такая честь:

– Вы, Иван Леопольдович, человек в наших краях известный. Я бы сказал, скандально известный. При этом как бы в оппозиции к правительству, но вроде бы за Россию переживаете, глупостей не говорите. Давайте к нам, строить наше с вами государство. Мы ведь с вами оба хорошо знаем, как людям плохо живется без государства. Знаем, как люди начинают плохо себя вести, когда государство исчезает. Как было в парке, помните?

– Да ведь государство и создало проблему в парке на ровном месте, – взбеленился я. – Если бы полиция не блокировала парк, все было бы нормально! Никто бы не начал беспредельничать, а значит, все бы остались живы.

– Да что вы знаете об этом, Иван? Вы же все это время просидели на Обезьяньем острове, я же смотрел доклады, я все знаю, как там было, что творилось в каждой части парка. Мои люди потом помогали полиции зачищать парк, вскрывали захоронения и все такое. Бешеные люди убивали, зараженные, понимаете? Полиции нельзя было заходить в парк, они бы разнесли заразу. Но убивали не только зараженные, и другие, здоровые, тоже убивали. А происходило это потому, что государство дало слабину в воспитании своего гражданина. И вот поэтому я выступаю за сильное государство, при котором маленького человека никто не может обидеть, особенно другой маленький человек. А вы, как я погляжу, норовите выступить за анархию. Будто вам не хватило этой анархии в Парке культуры и отдыха.

– Я не за анархию, я за то, чтобы чиновники получили по мозгам за то, что они натворили в парке, за увольнение тех людей из полиции и спецслужб, кто все так тупо организовал.

– Ты сейчас воюешь против государства, требуя безопасности для себя и членов своей семьи. Это странно, это парадокс. Наоборот, ты должен поддерживать государство, чтобы оно могло противопоставить силу хулиганам, насильникам и убийцам. А к чему ты толкаешь государство? К разгону силовых структур, к так называемому гуманизму? Кто будет наказывать людей за преступления? Ты в курсе, что у нас с этим происходит, ты слышал про все эти фокусы с декриминализацией? А я слышал, нам в партии рассказывают юристы про это. Это ведь не только в России делается, это ошибка многих государств, когда людей не вообще наказывают за насилие долгие годы, и они в итоге начинают беспредельничать, уверовав в свою безнаказанность.

– Хотите сказать, что это люди в парке виноваты, а не государство?

– Государство виновато только в том, что не научило этих людей вести себя. Люди привыкли, что можно ударить – и ничего не будет, что можно оскорбить – и ничего не будет, что можно отнять немного – и тоже ничего не будет. Если бы государство сразу и жестко наказывало за любое нападение, люди бы стали дрессированные, понимаешь? И тогда они не сорвались бы в войну на острове в первый же день, они бы как минимум неделю-две вели бы себя нормально, а то и месяц другой. Но они сорвались сразу, как только с острова ушла полиция. Люди привыкли, что за насилие нет возмездия, понимаешь? Вот именно поэтому всегда и везде будут повторяться внезапные массовые вспышки насилия там, где чуть ослабнет государство. Вспышки насилия будут повторяться все чаще и чаще, пока не уничтожат наш континент полностью. Людей надо воспитывать непрерывным надзором и принуждением, иначе они при любой слабине государства превратятся в животных, какими ты видел их в парке.

– Я не буду поддерживать полицейское государство, – твердо заявил я, вставая из-за стола.

– Парадокс, – повторил он с изумлением, глядя на меня снизу вверху. – Ты – человек, лично переживший беспредел на острове. Твою семью чуть не убили беспредельщики! И ты выступаешь против порядка и государства.

– Считайте меня анархистом, – заявил я, направляясь к выходу.

– Считаю тебя идиотом, – услышал я реплику мне в спину, когда открывал дверь.

Протокол допроса Султанова Агаджана Анваровича, 1965 года рождения, уроженца поселка Бушбулук Горно-Бадахшанской автономной области республики Таджикистан.

– Свидетель, что вы можете пояснить по факту событий в Центральном парке культуры и отдыха города Санкт-Петербурга в период с 16-го по 24-е сентября 20…года?

– Я, Султанов Агаджан Анварович, находился в этот период в парке вместе со своей дочерью Лайло Султановой.

– Когда и с какой целью вы прибыли в парк?

– Я прибыл в парк в субботу 16 сентября с целью продажи мороженного. При себе имел три сумки-контейнера с 60 порциями мороженного в каждом контейнере.

– Что произошло утром 16 сентября в парке?

– Тогда много чего произошло. Я приехал в парк с дочкой продавать мороженное. Почти продал первый контейнер. Потом вдруг все начали кричать. Оказалось, обезьяны с ума сошли. Сбесились, стали кусать людей. И люди стали превращаться в зомби, в сумасшедших.

– Что вы видели лично – как обезьяны кусали людей, как люди становились сумасшедшими?

– Как кусали, я лично не видел. Но вдруг все начали бегать, кричать, другие стали пускать пену изо рта, потом кидались на других людей. Это я лично видел. Кидались и кусали с пеной. Трех-четырех таких бешеных я сам увидел сразу, потом каждый день их видели. А к концу недели они пропали все.

– Вы лично наносили повреждения людям в парке?

– Когда все началось, я ударил двух бешеных ногой, потому что они на меня кидались, дочку хотели укусить, я защищался. Бешеные упали, потом мы с дочкой убежали от них. Еще бил бандитов, когда нападали. Но это все самозащита была, бандиты хотели меня убить, дочку хотели убить. Мы только защищались.

– Что вы можете пояснить по факту обнаружения при вас сотрудниками ОМОН помпового ружья 16-го калибра марки «Бекас-2», зарегистрированного на охранное предприятие «Империя», обслуживающее, в частности, кафе «Хризантема»?

– Помпу мне пришлось отобрать у бандитов, которые начали беспредел сразу после того, как объявили карантин. Это были бандиты из группировки Семена Корзуна по кличке Спортсмен. Хочу сообщить, что главные лица группировки, ранее занимающие ключевые посты в Дирекции по развитию предпринимательства Санкт-Петербурга, прибыли в парк накануне, чтобы провести выходные в кафе «Хризантема». Для меня это кафе было знакомо, я при нем несколько лет работал уборщиком, потом продавцом, все там знал в подробностях. Но когда я 16-го сентября пришел в это кафе и обратился к персоналу с просьбой оказать помощь мне и моим знакомым, на нас было совершено нападение. Нам пришлось защищаться. В ходе драки я отобрал у бандитов помповое ружье «Бекас-2», а также револьвер RegColt и патроны к этому оружию. Бандитов мы прогнали, что с ними стало потом, я не знаю.

– Что вы можете пояснить по факту обнаружения следователями СКР захоронений с останками 37-ми трупов в ямах вокруг кафе «Хризантема», где вы находились в указанный период?

– Весь период, что я находился в парке в районе кафе «Хризантема», нас атаковали больные бешенством люди, которых все стали называть «зомби». Их было заранее видно по характерным позам, которые они принимали перед атакой. У нас не было возможности нейтрализовать их иначе, как ударами палками или светом сильных фонарей. Мы не хотели наносить им излишнего вреда, но они были опасны, потому что при укусе передавали заражение. Возможно, в ходе столкновений некоторые из этих больных людей погибали, мы находили трупы. Мы их потом хоронили в ямах, которые отрывали сами, чтобы избежать эпидемии. У нас была хлорка и известь, а также водка, мы стерилизовали все, чтобы не допустить эпидемии.

– Свидетели Р., К., Н., М., Д., и некоторые другие утверждают, что вы принимали активное участие в массовом убийстве так называемых «зомби» в районе Центрального острова 19 сентября. Свидетели утверждают, что вы приказали умертвить всех больных. Можете пояснить обстоятельства данного инцидента?

– Это не было избиение. Тогда на нас ночью пошла толпа в 100—150 «зомби». Мы отбились. Потом они опять пошли. Мы отбились, но у нас кончились файеры и сели батарейки в фонарях. А потом «зомби» снова начали атаку. И я понял, что они будут нас долбить, пока мы не сдохнем. Тогда я действительно отдал приказ решить проблему «зомби» окончательно, то есть прогнать их насовсем. Возможно, кто-то из моих понял этот приказ превратно, перестарался. Но я лично никому не приказывал их убивать. Наша задача была просто прогнать их подальше, отогнать от кафе. Мы их прогнали. Что там с ними случилось потом, я не знаю. Наверное, они умерли от последствий своей болезни. Все трупы в округе мы действительно закапывали в ямах, но не в целях сокрытия обстоятельств смерти жертв, а чтобы избежать заражения.

– Свидетели Сергей Иванов, Антон Каштанов, Семен Борисов, а также другие лица обвиняют вас в умышленном убийстве более чем десяти казаков из общественного объединения «Казаки-патриоты Северо-запада», которые проводили санкционированный митинг 16 сентября в Центральном парке культуры и отдыха. Что вы можете пояснить по существу данных обвинений?

– Сергей Иванов и Антон Каштанов в компании таких же неадекватных граждан пришли к кафе «Хризантема» вечером 16 сентября с оружием в руках. Они лично заявили мне, что изнасилуют меня, мою дочку и всех других людей в кафе, если мы не подчинимся им. Они хотели, чтобы мы отдали им все запасы еды, воды и спиртного, и покинули здание кафе. В ходе этих переговоров произошла драка. Итогом драки стали телесные повреждения у ее участников. Смертельных травм никто возле кафе не получал, кто и по какой причине из казаков потом умер в Центральном парке культуры и отдыха, мне неизвестно.

– Свидетели Р., К., Н., М., Д., и некоторые другие утверждают, что вы лично, а также через лиц, подчиняющихся непосредственно вам, осуществляли пытки и внесудебные казни граждан, находящихся в карантине в Центральном парке культуры и отдыха. Что вы можете пояснить по существу данных обвинений?

– Никаких свидетелей не знаю, лично никого не пытал и не казнил. Могу в ответ заявить, что свидетели Р., К., Н., М., Д. никакие не свидетели, а бандиты, которые в указанный период с 16 по 24 сентября избивали, грабили и убивали граждан, оказавшихся в силу обстоятельств в карантине в Центральном парке культуры и отдыха.

Протокол допроса мною прочитан в присутствии адвоката, замечаний не имею. Подписано собственноручно, верно.

Глава вторая. Иван

До дома я добрался без приключений и решил сразу заехать в школу за Лизкой.

Группа продленки как обычно бесновалась на школьном стадионе, но среди толпы орущих, скачущих и дерущихся детей дочки я не увидел.

– Дядя Ваня, Лиза в школе, в нашем классе сидит, у нее плохое настроение, – сообщил мне Федя, самый вежливый мальчик класса.

Я поблагодарил его и попробовал было просочиться мимо поста охранника, не надевая дурацких бахил. Увы, бдительный пенсионер оказался на месте и мне пришлось сначала идти к автомату и искать по карманам мелочь.

Лизка действительно сидела в классе одна, склонившись над тетрадкой. Лицо у нее было опухшее и красное. Видно было, что она недавно плакала.

– Лизка, ты чего?

Я обнял ее и она, разумеется, тут же разрыдалась от души, промочив мне рубашку на груди насквозь.

– Мне никто не верит! Я как пришла в класс, сразу рассказала, как мы жили целую неделю на Обезьяньем острове, как я с Джеком подружилась и как мы с другими обезьянками играли, а мне никто не поверил! Даже Валентина Михайловна сказала, что я все придумала, потому что по телевизору каждый день с утра до вечера показывали, что все в парке жили в специальных палатках, что всех кормили едой из ресторана, а просто так на островах никто не жил. Я им рассказала, как ты дрался с казаками, как стрелял в таджиков, как охотился на уток, как я вертолет нашла, как обезьяны мамину сумку украли, а ты ее обратно отобрал – но никто мне не верит, все только смеются и обзываются!

В класс вошла Валентина Михайловна, пожилая сухонькая женщина, и недобро взглянув на нас, села за свой стол, нервно перебирая тетрадки.

– Давай, собирай портфель, домой поедем, – сказал я Лизке и, с трудом оторвав ее от себя, направился к учительскому столу.

– Вас не было неделю, – сухо сказала мне Валентина Михайловна вместо приветствия. – Справку от участкового врача нужно предъявить, вы же знаете правила, Иван Леопольдович.

– Завтра принесем, – успокоительно поднял руки я.

– Учтите, завтра без справки я Лизу не приму, не имею права, – все также сухо ответила мне учительница.

– Еще что-то? – сказал я, понимая, что это не все.

– Да, вот еще – Лиза весь день рассказывает в классе какие-то странные истории. У нас позавчера было собрание учителей в РОНО. Вчера еще одно собрание было, уже в администрации, и там нам снова очень ясно сказали, что мы не должны допускать распространения всяких непроверенных слухов и какой либо клеветы на власти. А ваша дочь рассказывает именно что клевету – на полицию, на казаков, на власти в целом. Я не хочу неприятностей, а дети же все разносят, рассказывают дальше – родителям, другим детям. Вот дойдет это все до самого верха и мало никому не покажется. Мне к пенсии моя зарплата совсем не лишняя, я не хочу влезать во все эти разборки, понимаете меня?

– Понимаю.

– Вот это очень хорошо, что вы понимаете.

Ее голос стал заметно мягче, она даже осмелилась поднять на меня глаза, но тут же опустила их снова.

– Вы уж простите меня за резкость, но по-другому сейчас нельзя, сами знаете, какие нынче времена, – сказала она вдруг, понизив голос почти до шепота.

– А какие нынче времена? Бывали хуже времена, но не было подлей? – процитировал я тоже шепотом.

Она нахмурилась, поджала губы и покачала головой:

– Придуриваетесь вы, что ли? Вот напрасно вы дочку не предупредили, чтобы молчала. Вы тех времен не застали, а я их очень хорошо помню. Сколько хороших людей из-за детской наивности и глупости тогда погибло, не перечесть. Вы поймите, я к вам хорошо отношусь, и к жене вашей тоже, поэтому и советую от всего сердца – не надо сейчас говорить лишнее. Не те нынче времена. Другие времена настали, поймите.

Я не стал с ней спорить, вежливо попрощался и повел мрачную Лизку на выход.

В машине дочка молчала почти до самого дома, а когда я уже парковался во дворе, с привычным кряхтеньем выкручивая руль, она вдруг сказала:

– Мне Федя на перемене по секрету рассказал, что у них дедушка в парке погиб. Он в парк в шахматы ездил играть, и его там убили. И им за это сразу два миллиона рублей выдали. Представляешь, два миллиона рублей!

– За что выдали? – не понял я.

– Ну как за что – за то, чтобы они никому ничего не рассказывали. Федя сказал, что слышал, как папа с мамой это обсуждали. Они даже подписали клятву специальную, что если расскажут об этом, у них отберут назад эти два миллиона и в тюрьму посадят. Поэтому они молчат, а Федин папа сейчас старую машину продает и покупает новую, очень красивую и большую. Больше, чем твоя, между прочим.

– Ничего я не понял, Лизка. Они о чем молчать должны – о том, что их дедушка умер? Они теперь в морозилке будут его хранить вечно?

– Нет, не в морозилке. Им нельзя признаваться, что дедушка именно в «Парке культуры и отдыха» умер! В бумагах им написали, что дедушка умер дома, от болезни. А на самом деле ему в парке голову отрубили, им показывали в морге. Федя, правда, не видел, он только подслушал, как родители про эту голову говорили и ругались очень сильно, даже матом говорили.

Я заглушил мотор и некоторое время размышлял, что из всего этого можно было бы вытащить в новый текст, но потом вспомнил кривую ухмылку Хромого Петра и отогнал прочь крамольные мысли. Не те нынче времена, товарищи и господа.

Времени оставалось только затолкать в Лизку суп, прогнать потом ее с дивана и усадить за стол делать уроки.

Потом я мельком глянул почту, записал телефон пресс-службы казачьего объединения, схватил камеру и потрусил к станции метро – ехать в центр города на машине в вечерний «час пик» было бы безумием.

Пиарщики у казаков оказались необычайно докучливыми – пока я шел к метро, мне по телефону пресс-службы полоскали мозги историями из дореволюционной России, геополитическими раскладами типа «Запад против Востока», а также, разумеется, соборностью, духовностью и прочей сопутствующей державностью.

Я с трудом дождался паузы в этом словесном потоке от пиарщиков, чтобы узнать место сбора прессы. Как и следовало ожидать, патрулирование должно было стартовать от Казанского собора. Получив эту бесценную информацию, я просто выключил телефон, потому что просто так попрощаться не удалось – мне тут же начали задавать вопросы о моем личном духовном развитии и моей личной геополитической ориентации.

Я уже знал, что увижу на выходе из метро, но все равно удивился обилию нарядных мужчин разного возраста, с серьезными физиономиями играющих в ролевую игру «Казаки спасают Россию от всякой западной погани».

Каких только костюмов я не увидел, пока шел к собору. Особенно хороша была группа граждан в каких-то необычайно волосатых черных шапках, отороченных белым мехом, и в не менее вычурных ярко-красных длинных кафтанах, больше похожих на женские платья. Сходство с платьями подчеркивали высокие лакированные сапожки, какие любят носить пэтэушницы и еще стриптизерши.

Вместе с этой карнавальной колонной я дошел до памятника Кутузову, где пресс-секретарь казачьего воинства раздавал журналистам пресс-релизы. Видимо для контраста молодой человек был облачен в строгий темный мужской костюм и не менее строгий плащ, что на фоне буйства красок, окружавших его, выглядело хамским вызовом самодержавию и соборности.

Мы познакомились и перекинулись с ним парой общих фраз об опасностях, подстерегающих нашу любимую родину, после чего я поднял камеру на плечо, чтобы сделать парочку панорам с точки сбора патриотической общественности.

– А все ж таки дубинка мне сподручнее, напрасно их на сабли заменили, – услышал я на удивление знакомый рассудительный голос за спиной.

– Василий, ну что ты вечно споришь, устал я уже от тебя. Что выдали, то и носи, – добавил тут же второй, не менее знакомый голос, и я тут же обернулся, продолжая снимать.

Передо мной стояли двое мужчин в типичных казацких нарядах, но их лица ничего не говорили мне.

Впрочем, стоило им снова заговорить, как воспоминания о последней ночной разведке в Парке культуры заставили меня оцепенеть.

– Да что эти сабли, Степан, в бою это же баловство одно. Они же из жести сляпаны, разве ж ими нормально ударишь? Да не в жизнь, разве только себя поцарапаешь. Вот кистень – другое дело. Кистень и кости дробит, и сознание глушит, если по балде попадешь, а как кистень хорош для прочих дел, и не передать…

– Василий, не нам с тобой такие вопросы решать, на то есть специальные начальники. Решат сабли менять на кистень – поменяем. А пока нельзя. А то вон, видишь, с камерой такой американский прощелыга снимет тебя с кистенем и давай потом врать на весь честной мир, как ты невинных людишек оприходуешь…

Последний казак, по имени Василий, как я понял из диспозиции, смотрел прямо на меня, снисходительно ухмыляясь, а потом еще заботливо спросил:

– Не холодно тебе у нас, чернокожий брат мой?

Я с трудом нашел в себе силы улыбнуться ему в ответ, но потом все-таки собрался и выкрикнул им в лицо:

– Для информационного агентства скажите пару слов! Как вы считаете, нужны ли казачьи патрули в Петербурге?

Казаки тут же приняли осанистые позы, зарумянились от рвущихся наружу слов и вдруг одновременно обрушили все эти слова на меня, перебивая друг друга и даже немного толкаясь локтями:

– Без казаков сейчас нельзя! Преступность какая, а? Педофилы, маньяки, сволочь разная! А басурманской нечисти сколько стало, смотрите сами, а!

– Да еще напасть содомская черной тучей прет, да! Родина у нас одна, кто ее от Содома спасать будет, скажите, люди добрые?

– Нехристи опасней, они слабых духом в веру свою обращают. А содомиты что – такого пнешь он и копыта откинул. А нехристи живучие, да и здоровых кабанов среди них немало…

Я выслушивал их, не перебивая, минут десять подряд, а потом, невинно улыбаясь, наконец спросил:

– Наверное, вам уже доводилось обеспечивать порядок в городе?

Казаки едва заметно переглянулись, потом самый рассудительный осторожно произнес:

– Довелось недавно, да. На Елагином острове дело было. Слышали, небось, что там творилось.

– Нехристи? Или содомиты? – удивился я, сам удивляясь своей выдержке.

– Да не, не они…, – начал было отвечать другой, но рассудительный Василий решительно перебил его:

– Мы там наших сограждан от взбесившихся обезьян обороняли. Ужас ведь творился – обезьяны людей опасным вирусом заражали, те потом на других кидались, бешенство такое было, что люди сотнями в драках гибли. Мы ситуацию удержали, спасли людей. Нашу помощь правительство достойно оценило, все получили награды, благодарности, денежные премии. Особо отличившимся даже квартиры подарили от государства, – не удержался от завистливого вздоха он.

– Страшно было? Бешеные обезьяны – это, наверное, опасный противник?

– Да не, справились нормально, – неопределенно махнул рукой казак и потянул приятеля за рукав:

– Пошли, Степан, в строй, пора нам уже.

Они отправились занимать места в своей колонне, а я остался стоять, тупо глядя в их удаляющиеся широкие спины, осознавая бредовость ситуации и не понимая, что мне делать со всем этим моим знанием.

Разномастные казачьи отряды выстроились длинной колонной в две шеренги перед главным входом в собор, а перед ними встали полицейские генералы в не менее нарядных мундирах.

– Сотня, стройся! – заголосил вдруг кто-то невидимый и казаки начали послушно суетиться, переступая сапогами на одном месте.

Из собора под звон колоколов вышли около двух десятков мужчин в еще более цветастых, чем у казаков, платьях, расшитых золотом и цветными камнями. Мужчины пели что-то печальное и торжественное, держа в руках яркие желтые трости с изображениями своих кумиров. Впрочем, во главе этой яркой колонны шел губернатор города в очень скромном сереньком костюме стандартного пошива. Губернатор также держал желтую трость с изображением мужчины, в котором я с изумлением узнал президента своей страны.