Текст книги "Детям (сборник)"
Автор книги: Иван Шмелев
Жанр: Литература 20 века, Классика
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)
Димитраки сидел перед нами поникший. Молчали. Бурлил кофе в железном ковшичке. Доносились с воли звонкие, задорные выкрики соек и трескотня цикад.
– Хорошо на Хиос… – грустно сказал Димитраки. – Там море синий, голубой… Как глаз голубой. Тепло. Лучше жить. Думала, здесь лучше, ни… Сон пришел, Хиос видал, плакал… А-а… Здесь помирал, там помирал, ни… Бог везде.
Надо было идти. Мы выбрали себе по палке с затейливыми корневищами и самую большую фелюгу. Димитраки взял что-то очень недорого.
Вышли к плантации.
– Виноград приходи кушать. Осень поспеет. Вон там. Этот плёхой, черепах любит, – показал он на неогражденные лозы, очень напоминавшие мне низкорослые лозы капитана. – Там хороший.
– Это лозы не японские? – спросил я в шутку. – Это какие же?
– Понски? Это? «Воловоко», – сказал Димитраки, оправляя лозу. – Там – «шашла», хороши. «Воловоко» нехороши. Давно росла, меня не был – росла…
Какой-то «воловоко». Широкие разрезные листья уж очень напоминали «ки-о-ри-у» почтенного капитана.
– И вы к нам приходите… – сказал Жоржик, пожимая руку Димитраки. – У нас тоже кофе есть, только с сахаром, русский… Вы не знаете? И потом сухари… Вы непременно приходите.
Когда мы выбрались на шоссе и оглянулись, Димитраки сидел на порожке и смотрел на море. Было знойно. Шли молча. Только раз Жоржик спросил меня:
– Пожалуй, ему скучно одному в норе? А мне бы хотелось пожить у него. А вам?
Я раздумывал о Димитраки. И зачем занесла его судьба в чужие края?! И поражала меня его покорность и мягкость. Ведь все потерял человек, потерял самое дорогое – семью и родину. Остался один как перст, забился в нору и все же ясным взглядом глядит на мир. И ясно его сердце.
Мы уже подходили к дому. Жоржик вдруг обернулся ко мне и спросил:
– А может быть, этот, вот… я забыл… как вот Димитраки-то говорил… он нарочно засунул книгу под самую землю, а? Нарочно… Глубокоглубоко! Где уголь роют, а? А они-то вдруг и найдут, а? Вы что смеетесь… Нет, правда… Может быть, это так надо, чтобы рыли… У нас нянька Матрена жила, она всегда говорила: «Не покопаешься – не найдешь»…
– Ну и что же?
– Ну и… он нарочно… Думает – пусть роют. Она-то будет черная… книга-то… как уголь… Они и не разберут в темноте и разобьют… Это не может быть?
Милый Жоржик!
– И они-то вдруг и найдут! Никто ничего не знает, думают, что уголь роют… и вдруг! Тогда что будет? Смотрите: дядя!
Капитан стоял у калитки, укоризненно покачивал головой и показывал золотые часы. Мы опоздали порядком.
– Что мы узнали! – кричал Жоржик. – Смотри, какая фелюга!.. Это все Димитраки! У него черепаха… Киш-киш…
Капитан осмотрел фелюгу и одобрил.
– А тебе письмо от мамочки…
– Я так и знал! Знал, зна-ал! Я сегодня во сне мамочку видел, а как увижу, значит, будет письмо.
И он быстро побежал в горку, к даче.
VIПрогулки к норе Димитраки прочно вошли в наш обиход. Стоило нам выйти к морю, как Жоржик сейчас же тянул меня к знакомому старому ореху. Иногда мы не заставали хозяина, – он по временам уходил в местечко с товаром, – и тогда занимались с черепахой, которая быстро признала нас и выходила из зарослей на свою кличку. Бродили по зарослям, отыскивая цикад по треску. Высматривали бойких соек в густых ветвях шелковицы. Но когда Димитраки был дома, начинался очень интересный разговор. Остров Хиос! Мы многое узнали о нем. Старик описывал свою родину так любовно, знакомил нас с такими подробностями, что, казалось, мы уже побывали сами в его деревушке, посетили пещеры на горах, ловили с ним кораллы и губки, омаров и осьминогов. Он описал нам свой домик под горой и старую шелковицу, на которой жили его кормильцы – черви. А сколько сказок и чудесных историй порассказал нам Димитраки! Остров Хиос! Он вставал перед Жоржиком во всем своем незнаемом великолепии. Там в небе и звезды-то были какие-то иные, куда крупней здешних, по словам Димитраки. А горы голубые, тихие. А море! Разве такое сердитое, как здесь? Теперь оно тихое, но что творится зимой! Не дай бог выехать без святого Николы. Из этой норы в горе, сером одиночестве последних дней, остров Хиос самому Димитраки казался волшебным и далеким-далеким.
– А вы поезжайте туда… – советовал Жоржик. – Вы поезжайте, вот…
– Тесно, без меня тесно… Тут покупаль, там не покупаль… – показал он на свой товар. – Там молодой нужна… Тут дом, там дом нет… Куда? Э-э… Помирай скоро…
Теперь на Димитраки уже не было рваной кофты. Он выглядел куда наряднее в просторном пиджаке капитана. И нам иногда казалось, когда подымались мы к старому ореху, что сам капитан переселился со своей дачи в нору. Вон он стоит на порожке в светлых брюках и сереньком «деловом» пиджаке. Только немного похудел и согнулся.
Серый пиджак! Помню, с каким торжеством Жоржик сам нес его, брюки капитана и штиблеты. Помню, как смотрел на нас Димитраки. Он принял просто, даже, кажется, и не благодарил.
– Новый, совсем новый… – сказал он. – Хорошо… Димитраки помнил…
Посмотрел на потолок. Там ничего не было. Фелюги были проданы.
– Скажи дедушка, помнил Димитраки.
Капитана, который и сам как-то побывал в норе, он называл «дедушка».
Да, капитан таки побывал в норе. Он очень любезно обошелся со стариком, купил у него сразу весь запас палок (он их потом раздавал мальчишкам с берега, и мы любили угадывать, не «капитанская» ли это палка, когда попадался нам мальчишка без сапог и с тросточкой) и ободряюще похлопал Димитраки по плечу.
– Будь я еще на море, боцманом бы тебя поставил!
Увидав черепаху, он долго смеялся, подмигивал и говорил:
– Такая же! Ха-ха-ха!..
Но его веселье исчезло, когда он присмотрелся к «воловоко».
– Удивительно! – сказал он, нахмурясь. – Страшно напоминает «ки-о-ри-у»! Нет, как похоже! «Воловоко»? И слово-то такое… японское! Это у тебя откуда куст?
– Плёхой! – сказал Димитраки. – Давно росла… Не был меня – росла…
– Удивительно… – покачал головой капитан. – Странно… Э-э… вот оно что… Усики не те… Вы смотрите… Тут усик гладкий, а у меня с волосками… И ягода! У меня вдвое крупней. Откровенно говоря, разве по листьям можно узнать! Дело в ягоде.
Прошло с месяц, как мы жили на море. Жоржик заметно окреп, и, с разрешения капитана, мы по временам посвящали часок урокам. Это было необходимо, уверял меня капитан, чтобы постепенно приучать Жоржика к порядку.
– Занятия на него должны действовать благотворно. Постепенно, шаг за шагом, он войдет в колею. Привыкнет брать себя в руки. Не правда ли?
– Не рано ли?
– Что вы! Меня начали муштровать с пяти лет! А при его подвижности – чем раньше, тем лучше.
Я постарался придать занятиям форму бесед о виденном, что Жоржику очень нравилось. Книга обыкновенно отсутствовала. И далеко, бывало, уводили нас эти беседы.
– Давай, Жоржик, узнаем, сколько у Димитраки палок. В углу, у двери, пятнадцать, да у стенки, где полка, я насчитал восемь штук… Сколько же всего?
Следовал ответ.
– Ну а если бы Димитраки захотел сам сосчитать, на бумаге? Что бы он стал делать?
Жоржик охотно изображал, что стал бы делать Димитраки.
– Ну а теперь представим себе, что Димитраки узнаёт, что на острове Хиос отыскался какой-нибудь родственник и зовет его к себе этот родственник жить. Узнаёт из письма. Как ты думаешь, какое письмо мог написать ему этот родственник?
Вместе с Жоржиком мы начинали составлять письмо, и он с большой охотой – как он не любил писать! – старался красиво выводить буквы.
Должен сказать, что такие занятия пришлись по вкусу. Мы не уходили от жизни, как будто бы и не прерывались наши прогулки, но день за днем новые и новые сведения укладывались в маленькой головке Жоржика. А уроки географии! Тут уже не обходилось без путешествий по морям. Вытаскивалась карта, и мы с живейшим удовольствием разыскивали на ней и остров Хиос, и Каир, где жила мамочка, и наше побережье. Иногда за уроком Жоржик проявлял необычайную рассеянность. Как я убедился, это обыкновенно случалось в дни прихода почты. Он с нетерпением ожидал писем от мамочки. Тогда мы кончали урок и шли к морю.
Помню один грустный урок.
Мы только приготовились писать письмо Димитраки от дяди Миши. Будто Жоржик заставил капитана взять Димитраки садовником.
– Значит, начинаем: «Милый Димитраки!..»
– Забыл я, забыл… От мамочки письмо… Вот… – И вытащил из кармана открытку. – Только позвольте немного посмотреть, чу-уть-чуть… Смотрите, тут чернила расплылись… Мамочка плакала!..
Он поднял голову и посмотрел в окно, на море.
– Ну, Жоржик, будем работать…
– Почему она плакала? – задумчиво спросил Жоржик. – Ей скучно?.. Да, да… я знаю… С ней только тетя Варя…
– Напротив, – сказал я. – Мамочка чувствует себя хорошо и скоро вернется. Она уже писала об этом дяде Мише…
Жоржик покачал головой и продолжал смотреть в море.
Какими-то невидимыми путями сердце Жоржика чуяло то, что происходило на самом деле. Достаточно было капитану получить неутешительные известия, – он никогда не читал их Жоржику, – чтобы содержание их сейчас же передалось маленькому сердцу. Так и в этот раз. Я знал, что капитан получил тревожное письмо. Писала тетя Варя, что здоровье больной ухудшается с каждым днем.
Жоржик смотрел на открытку, разглядывая пятнышко.
– Ну, продолжаем: «Милый Димитраки!..»
– Я не… не… могу…
Он поднял на меня глаза. В них стояли слезы.
– О чем ты?
Его тонкое личико передернулось, скривились губы. Он уронил голову на руки и затрясся.
– Жоржик!.. Ну, милый мальчик!..
– Ма… ма…мочка!..
– Ну, что мамочка?! Она гуляет под солнцем. Скоро приедет к нам, – сказал я ободрительно. – Мы ей покажем Димитраки, его нору… Ты только представь, как ей будет интересно!
Он не поднимал головы и затих.
– Эх, – говорю, – не написать ли ей?
– О чем?
– А вот, как поедет назад, попросим, чтобы на Хиос заехала! А?
Жоржик поднял голову.
– А разве она мимо поедет?
– Непременно мимо! Попросим, может быть, она привезет что оттуда…
– Горсть земли! – сказал он оживленно. – Помните, вы читали мне, что привозят с родины горсть земли?
– Вот и прекрасно. Она, конечно, привезет.
– Что будет с Димитраки! Он будет рад? Как вы на это смотрите? Я сейчас напишу… Мы сделаем ему сюрприз! Я заметил, а вы заметили? Когда он вчера говорил про Хиос, у него в горле что-то заскрипело! Вот так: э-э-э… А?
– Да, кажется…
– Верно, верно… Только мы ему ничего не будем говорить…
– Вот-вот. А теперь будем продолжать: «Милый Димитраки! Я…»
– Голубчик! – просительно сказал Жоржик. – Это потом. Давайте сочиним письмо мамочке! Я очень буду стараться! Я не сделаю ни одной ошибки!
– Ну хорошо. Пиши: «Милая мамочка!..»
– Вы не так. Надо: «Милая ты моя, хорошая моя мамочка!..» Верно, верно! Вы посмотрите, как тут… – Он взял открытку и стал показывать мне пальцем: – Смотрите, как она пишет: «Милый ты мой, хороший мой, сладкий Жоржик!» Сладкий! И я так хочу… Она меня всегда кусала… слегка. Вот здесь… – показал он под шейкой.
VIIЧерепахи прибывали по две, по три в день, и капитан был доволен. Его редкостные лозы на этот раз всем должны показать, как надо браться за дело. Да, виноград был действительно необыкновенный. В то время как обычные сорта – «шашла», «изабелла», «мускат» – несли на себе ягоды еще не крупнее горошины, «ки-о-ри-у» бухли и бухли и уже теперь достигали величины крупной вишни.
– Что будет! Все поразятся! Вот увидите…
Мы сидели на террасе и поджидали обед.
– Дядя Миша! Дядя Миша!
Вбежал Жоржик.
– Дядя Миша! У нас целое гнездо черепах! Тьма!
– Где? – оживленно спросил капитан.
– Там, в винограднике! Они там разводятся! Все собрались в яму…
Капитан посмотрел на меня. Пожал плечами.
– Ну и прекрасно. И пусть разводятся. Тебе кто показал?
– Никто не показал, я сам нашел… Смотрю, Антон подымает доски, я увидал. А Антон и говорит: «Вот так гнездышко!» Я его спрашивать стал, а он смеется.
– Нет никакого гнездышка, а черепахи собраны нарочно.
– На-ро-чно?
– Ну да. Они портят лозы. Теперь понял?
Я видел, что капитану неприятно об этом говорить. Жоржик смотрел на него как-то особенно вдумчиво.
– Ступай и вымой руки. Сейчас обед. Ступай же! – строго приказал капитан.
Жоржик опешил: никогда дядя Миша не говорил с ним так. Он даже не нашелся сказать что-нибудь и медленно отправился мыть руки.
Обед прошел без обычной болтовни Жоржика. Он как-то ушел в себя. Ни разу он не спросил капитана о черепахах.
После обеда, оставшись со мной, Жоржик спросил:
– Вы видели их?
– Видел.
– Ви-де-ли? Как вы на это смотрите? Зачем они ему?
По моим глазам он что-то угадал. Я это чувствовал.
– Не знаете? – спросил он пытливо. – А я знаю…
Я молчал.
– Я все знаю теперь… Когда я мыл руки, я слышал, что говорил вам дядя Миша…
Он слышал. Действительно, капитан упомянул, что надо скорей покончить с черепахами, так как теперь не будет покоя от Жоржика.
– Что с ними сделают? Вы знаете…
Что я должен был говорить? И я все сказал ему, все. Он слушал вдумчиво и покойно, что меня удивило. Выслушав все, он сказал:
– Если бы знал Димитраки! Пойдемте в сад…
В саду мы просидели до вечера. Жоржик не подходил к яме с черепахами, хотя мы были неподалеку от нее. Он часто поглядывал туда и, очевидно, наблюдал за садовником Антоном.
Вечером он сказал мне таинственно:
– Я узнал все. Дядя Миша велел их засыпать… Мне Антон сказал. Завтра утром…
– Знаешь что… Мы сейчас попросим дядю…
– Нет, нет! – замахал Жоржик руками. – Ни за что. Он теперь нарочно сделает. Я знаю. Когда я очень начинаю просить, он всегда начинает махать рукой и кричит: «А вот не будет по-твоему!» Нет…
За ужином капитан пробовал шутить с Жоржиком.
– Ты что дуешься как мышь на крупу?
– Ничего… – сказал Жоржик. – Мне спать хочется.
VIIIЯ проснулся рано. Начинало светать, но в комнате, за спущенными шторами, было темно. Едва выделялась на белой простыне маленькая фигурка Жоржика. Вставать не хотелось. На шторы легли золотые полоски – подымалось солнце.
Сколько раз, бывало, решал я встать с солнцем, полюбоваться на море, и всегда просыпал. Надо подняться. Я осторожно прошел к окну и чуть отодвинул штору. Открыл окно. Пахнуло соленой свежестью морского утра. Да, море было красиво. Тихое, с бело-розовыми полосами течений на зеленоватой глади. Еще курилась даль синеющими тенями только что растаявшей ночи. Пара фелюг медленно подвигалась вдоль берега по ветерку. Паруса под косыми лучами солнца отливали розовым золотом. Далеко черной точкой виднелся пароход. Он-то и разбудил меня своим ревом, когда отходил от порта.
Под окном прошел Антон.
– Раненько поднялись.
Я вспомнил про черепах.
– Антон, вы, я слышал, сегодня покончите с черепахами?
– Да уж надоели! – махнул он рукой. – Дались им эти самые черепахи! Разве уследишь! Тут дело горит, а ты черепах лови!
– Вы погодите их… того…
– Да велел прикончить. И им-то, должно, надоело. Каждую-то ягоду храни! Тут от одного дрозда не убережешь. Тут щипнет, там колупнет… Конечно, черепашка тоже спуску не дает, уж такое ей обыкновение дано питание себе искать…
– Вы погодите. Я поговорю с капитаном. Мы их устраним другим способом…
– Да, барчук-то беспокоились шибко… Конечно, им с непривычки-то жалостно… Так-то смотреть – гад, а все-таки…
Я еще вечером, ложась спать, решил переговорить с капитаном. Я даже составил план освобождения черепах. Жоржик будет доволен. Мы выгребем черепах из ямы, сложим в большую корзину и торжественно вынесем подальше от сада, в заросли. Корзины две-три. Это будет прекрасный сюрприз для Жоржика.
Милый мальчуган! Он спал, подвернув под себя одеяло. Спал крепким утренним сном, ничего не подозревая. Можешь спать спокойно! Черепахи! Маленькие каменные черепахи! Вы увидите солнце. О, вы опять увидите привольные заросли, и ваши лапки не будут беспомощно царапать по стенкам. Солнце! Как оно хорошо! Бодростью веяло на меня с синего морского простора. Вон оно, солнце. Выше и выше подымается. Да благословен будет Тот, Кто дал его, Кто дал нам глаза, чтобы видеть жизнь под солнцем! И это море… Да благословен Тот, Кто дал жизнь! Черепахи, маленькие каменные черепахи! И вам дана жизнь, и маленьким мошкам, и былинке. Чуткий Жоржик!
Я никогда не забуду это бодрое, солнечное, морское утро.
В саду капитана, омытые росой, пышно цвели мальвы. Розовые олеандры в кадочках под окном посылали мне нежный аромат свежей горечи. Сочно играли фиолетовым блеском гирлянды цветущих глициний на террасе. Какой теперь сон! Хорошо выкупаться в утреннем море.
Я оправил штору, чтобы веселое солнце не разбудило Жоржика. Быстро оделся. Взял полотенце и вышел. Антон еще сидел на лавочке под окном и курил.
Сел и я.
– Сегодня персиков предоставлю, – начал он. – Поспели. Потом пойдет слива. Арбузы не скоро. Сперва дыня… Нонешний год – из годов год.
– А виноград?
– Хороший будет. Ежели дождик перепадет, совсем хорошо. В сок пойдет, в налив.
– Попробовать бы японского…
Антон покрутил головой.
– Одно горе, ей-богу… Его только черепахе кушать, вот что…
– Как так?
– Да так. Мы-то не знаем, что ли! Что толку, китайский! Для красоты глаз только, потому как он видимость имеет, как яйцо. Да у нас это добро из садов выгоняют, а не то что… Черепаха его жрет, конечно…
Я слушал, не понимая ничего.
– «Воловье око» – зовут его по-нашему, а не «ки-ри-ки». «Воловье око»… За огромадность его так. А только в нем вкуса нет… Духа нет. А барин, как привезли, и говорят: «Вот вам китайский! У самого ихнего императора в саду рос». А ему, стало быть, уважение сделал, как он был капитан…
– Да вы бы сказали ему…
– Да уж говорил. А он все одно: «Ничего вы не понимаете! Я, – говорит, – его по семи морям вез». С ним не поговоришь. Уж ему приносил лозу здешнюю… Говорит, усики не такие. А ягоды, как на грех, в прошлом году морозом тронуло да черепашка сгрызла…
Теперь я был окончательно убежден, что капитана надули. «Воловоко», как говорил Димитраки, было слово не японское, а чистейшее русское «воловье око». Теперь я знал, что мне делать. Что делать, милейший капитан! Ваши надежды будут сегодня же разбиты! Проститесь с вашим «ки-ри-ки»! Не желаете ли «воловоко»? Вы можете призвать тысячи проклятий на головы японцев, но черепахи не виноваты.
Теперь скорей купаться! Нет, надо непременно разбудить Жоржика и порассказать ему кое-что.
Я вернулся в комнату.
– Жоржик!..
Он спал крепко и не отозвался. Я осторожно взял его за плечо… и мои пальцы сжали пустое одеяло. Жоржика не было: на постели лежала только ловко устроенная из одеяла обманная оболочка. Я расхохотался. Однако!
– Жоржик!
Я посмотрел под кровать, заглянул даже в шкап. Он, конечно, выкинул одну из своих любимых штук. Иногда он удачно проводил нас с капитаном. Помню, на берегу раз, когда мы заговорились, он бултыхнул в воду камень, а сам спрятался за скалой.
Куда же он спрятался? Не было и матросского костюмчика, и сандалий. Шляпа была. И вдруг мне бросился в глаза кусочек бумаги: он был приколот булавкой к одеялу. Что такое?
«Не будите никаво я отравился… всад за чирипахами я Должен с пасти чирипах! ато антон их закапать не будити никаво и делайте вид Ато я на вас разсиржус. Жоржик!»
Милые каракули! О, какие каракули! Он писал в темноте, слова набегали на слова. Я уже не говорю об ошибках. В этот критический момент спешки они всплыли ярко. Я держал эту записку и знаете, что чувствовал? Самое сильное, самое горячее, что когда-либо билось в сердце. И знаете, что я сказал тогда, смотря на эти каракули?
Я сказал:
– Молодчина!
Я хорошо помню это утро – утро освобождения черепах. Помню и посмеивающиеся глаза Антона, и море, и солнце, и мальвы, и треск соек, и назойливую возню дроздов в винограднике… И эту записку, приколотую к одеялу, милую записку, с каракулями карандашом, которую я берегу до настоящего дня.
«Делайте вид»! Очевидно, пропущена целая фраза. Делайте вид, что ничего не заметили? Очевидно. Милый Жоржик! Он, – теперь это ясно, – он еще вчера замыслил это предприятие. Да, да. Ложась спать, он что-то возился под подушкой. Конечно, прятал карандаш. Он и мне не доверил своей тайны. То-то он вчера весь вечер бродил какой-то особенный и все посматривал на часы и звал спать.
Он теперь, конечно, там.
Мое положение было не совсем-то важно: в каком свете я явлюсь перед капитаном? Он и меня обвинит в заговоре. Но «японские» лозы! Я вспомнил про «ки-ри-ки», как говорил Антон. О, теперь все дело принимало самый интересный оборот!
Посмотреть на Жоржика, как он освобождает своих «чирипах».
Я поспешил в виноградник. Какое утро! Оно было прекрасно, как никогда. Кто может спать теперь, когда солнце смеется всему и все смеется солнцу! А капитан похрапывает за своими ставнями в холодке. Какие сны видит? Вон Антон возится в саду, подвязывает розы. Дрозды почвокивают в винограднике. А вон и горка, где буйно зреет заморское «воловоко». Зрей во славу черепах!
Что это? Навстречу мне попадаются черепахи… Одна, другая… еще… Понимаем. Это вы, узницы, тыкающиеся под ярким солнцем! Пойте хвалу ему и еще кому-то, если умеете.
Я осторожно пробирался в лозах. Везде копошились черепахи! Они сошлись как будто на совещание, эти черно-желтые камушки, и наверстывают потерянное. Да, я видел, как они облепили лозы, низко висевшие кисти «японского» винограда. Я слышал, как они чавкали еще твердые кисти «ки-ри-ки» и другие, что попадались им. Голодные! Шевелились и вздрагивали молодые побеги, похрустывали. Если бы видел капитан! Он должен бы упасть в обморок. Нет, теперь он спит, к счастью.
Еще я видел… я видел, как летают черепахи! Именно летают. Они вылетали из ямы и шлепались на сухие комья взрытого виноградника. Они вылетали попарно, одна повыше, другая пониже, а за ними еще, еще, еще… Маленькие и большие. И шлепались глухо, как камни.
Тук… тук… тук…
Где-то внизу ловко работала невидимая машина. Я подступил ближе, пригляделся. Из ямы торчал край доски. Я ждал. Черепахи продолжали вылетать парами с точным постоянством. Наконец это постоянство нарушилось: взлетела одна. Перерыв… Потом еще одна. Тихо. И вдруг из ямы показалась светловолосая голова, раскрасневшееся лицо. Жоржик! И в каком виде! Он выдвигался по доске на коленках, хватаясь за края. Он вылез и встал на ноги. Оглянулся и глубоко вздохнул. Посмотрел к дому, на солнце и чихнул. Вышло очень смешно. Потом деловито вытер о штаны руки, перевернул ногой черепаху и заглянул в яму. Потом опустился на корточки и стал перевертывать беспомощно лежавших на спинке. Даже топал ногой. Черепахи ползли тихо-тихо, слабые и потрясенные ярким солнцем.
– Жоржик!
Он вздрогнул, заметил меня, и лицо его стало виноватым. Он как-то съежился.
– Ах… это вы… Они сейчас уползут… смотрите… – растерянно бормотал он.
Я подошел к нему, взял за тонкие плечики и заглянул в глаза. Они были ясные-ясные… Милые, тихие глаза!
– А там еще есть… девять штук… Они неживые… У меня ноги дрожат… Я устал…
Он сел на землю и дышал, как после усиленного бега. Он все еще был под влиянием азарта работы. Маленьким и сиротливым почему-то показался он мне. Усталость быстро сгоняла краску с его лица. Только большие глаза все так же светились, показывали бившуюся в голове мысль… Пот катил с него градом, волосы взмокли, и он растирал грязь на лице.
– Смотрите, они едят виноград… – сказал он. – Я скверно сделал, да? Они теперь съедят все…
Он сказал это каким-то безразличным, усталым тоном.
– Что теперь дядя Миша… Давайте оттаскивать их! Скорей! – почти крикнул он, вскочил и стал топать на черепах и махать руками.
Черепахи спрятали головки под щитки и стали неподвижны. Дальние поползли.
– Что я наделал! – сказал Жоржик, жалобно смотря на меня. – Дядя Миша…
– Ничего, – успокаивал я. – Виноград все равно никуда не годен.
– Как?
Но я не успел ответить, как раздался голос Антона:
– Черепах-то! Черепах! Сила! Вышли?!
– Я их выпустил! – сказал Жоржик, смело смотря на Антона. – Можешь говорить дяде. Я выпустил! Можешь говорить…
– Да мне что! И давно пора. Жрут-то как, матушки! Вот тебе и «ки-ри-ки»! Вот тебе и китайский! Только нам всем нагорит. Уж это как пить…
Он и меня включил за компанию.
– Я их выпустил… один я! – гордо сказал Жоржик и засунул руки в карманы. – Все равно…
– Ерой! Чистое дело – марш…
– Антон!.. Анто-он!..
Это был голос капитана. Мы еще не видали его: он шел под горкой, шел осматривать свои лозы, как всегда поутру.
– Идет! Н-ну!..
Антон махнул рукой и пошел навстречу.
– Откуда?! Я больше десятка насчитал! Собирай! Вон… вон еще! Что? Ничего не пойму… Бери эту!
Капитан командовал, как на море в бурю.
– Что теперь будет?.. – растерялся Жоржик. – Я убегу… Нет, все равно…
Он удивленно смотрел на мое улыбающееся лицо.
– Ничего не будет, – сказал я.
– Как – выпустил?! – кричал капитан. – Что ты городишь! Жоржик?!
Капитан направлялся к нам огромными шагами…
– Ты… выпустил?! Ты?!
– Я выпустил их… вот…
Он стоял перед капитаном, руки в карманы, что, очевидно, придавало ему бодрости. Они оба смотрели друг на друга. Я только мог заметить, как подрагивала у Жоржика нижняя губка. Очевидно, он сейчас заплачет.
– Ты?.. – повторил капитан, пристально вглядываясь в мальчугана. – Это он? – уже меня спросил капитан, показывая пальцем на черепах, которые отползали дальше и дальше.
– Он, – подтвердил я, улыбаясь.
– Тут нет ничего смешного! – резко сказал он, передергивая плечом.
– Дядя Миша… дядя Миша… – сказал Жоржик просительным, сдавленным голоском. – Скорей, скорей…
Он вдруг опустился на землю и закрыл руками лицо.
– Что? – испугался капитан. – Что? Что – скорей?
Жоржик плакал. Может быть, он хотел сказать, чтобы скорее все кончилось? Скорей бы решалось дело? Не знаю.
– Что натворил! Они сожрали мои лозы! Антон! Чего же ты смотришь! Оттаскивай! Да живей ты!
Он уже сам отбрасывал черепах, спасая остатки кистей.
– Всё! Всё! Мальчишка! Послушайте, помогите же! – кричал капитан, бросая на меня беспомощные взгляды. – Негодный мальчишка! Натворил, да еще ревет!
Мы работали как машины. В эту минуту я, кажется, позабыл, с каким виноградом имею дело. И Жоржик помогал, вырывая черепах из рук капитана. Надо было посмотреть на его лицо с жирными полосами грязи! А капитан швырял черепах, как камни, и повторял:
– А-а… Все труды… Мальчишка самовольный! Все двадцать лоз! Эта еще, слава богу… А?! Мальчишка…
– Капитан! – сказал я торжественно. – Это японские лозы? «Ки-ри-ки»?
– «Ки-о-ри-у»! – плачевно поправил он. – Но в каком виде! Только верхние кисти…
– Это совсем не японские… – продолжал я. – Это никуда не годные…
– Тут нет ничего смешного…
– Уверяю вас… Вас ввели в заблуждение. Таких лоз здесь сколько угодно. Даже у Димитраки есть… Вас обманули, капитан.
Надо было видеть его побагровевшее лицо и выпученные глаза.
– Меня обманул мальчишка!
– Спросите кого угодно! Это так называемое «воловье око».
– Что-о? «Воловье око»? Как – «воловье око»?
Он даже выпустил черепаху, и она шлепнулась, как камень, на лысую голову Антона.
– Так что они, сударь, верно сказали… – подтвердил Антон. – Ежели желательно, винодел может заверить… Уж вы меня ругайте, а я показывал и лист, и ягоду в казенной даче. Уж там ученые все… Никудышный-с сорт-с…
– Что ты мне сказки рассказываешь! А тебе кто приказал показывать? Это мой секрет! Я на выставку готовил к осени! Я сам лично из Японии… из садов китайского… японского микадо! – обращался ко мне капитан.
– Но ведь такой сорт и у Димитраки есть… Вы же видели!
– Усики-с! Усики без волосков! А здесь – смотрите-с… с волосками… вот тут… вот тут… усики…
Капитан перебирал усики. Увы, на этой лозе усики были гладкие. И на другой, и на третьей. Капитан видел когда-то волоски, может быть, потому, что хотел видеть.
– Да уж верно-с… «Воловье око»-с… – твердил Антон.
Жоржик ничего не понимал. Он поочередно посматривал на всех нас. Какие усики? При чем здесь Димитраки?
– Я по рублю за чубук платил! – Капитан начинал сдавать: месяц назад он говорил о пяти рублях за чубук. – Ах, мошенники! Да быть не может! Мне верный человек продавал! Ах, мошенник!
– Мошенников много-с… Японцы-с… Даже и народ совсем неизвестный… – говорил Антон. (В то время японцы действительно были мало известны.)
– Много ты понимаешь! Японцы!.. Я всем докажу, как ягоды вызреют… Ах, мошенники!.. Как не хотел брать!..
Уверенность капитана гасла. Он уже не так ревностно оттаскивал черепах.
– Что еще?! – крикнул он подходившей горничной. – Какой еще грек?!
– Спрашивает там… с кораблем…
– С кораблем?! – крикнул Жоржик. – Это он!!
Да, это был он. В винограднике пробирался Димитраки, нарядный, в сером сюртучке капитана, даже навязал себе на шею что-то вроде красного галстука. В общем, вид его был торжественный. Обеими руками он держал большую модель трехмачтовой шхуны с поставленными парусами и голубым полосатым флагом.
– Ах, мошенники! – ворчал капитан, исподлобья смотря на Димитраки.
– Добри день… Здравствуй. Тебе делал…
Димитраки держал модель шхуны перед самим капитаном.
– Гм… Хорошо… – рассеянно сказал капитан. – Поставь…
– Дядя Миша! Это тебе Димитраки…
– Ге… Наш, гречески… Ты мне, я тебе… В от… – показал грек на пиджак и улыбнулся. – Хорошо…
Мы прекрасно знали слабость капитана к морским моделям. Шхуна, видимо, ему пришлась по вкусу. Он оставил черепах и мельком осматривал модель.
– Удачно. Спасибо… Да… Вот что… Скажи ты мне, братец, по чести… Ты знаешь виноград? Это что за виноград?
– Хиос зналь… забуль… Тэтот?
– Этот. Видал такой?
– Хе… – покачал Димитраки головой. – «Воловоко» плёхой…
– Как – плохой?! Этот виноград?!
Мы все посмотрели на капитана. Димитраки нанес ему последний удар.
– «Воловье…»-с «…око»-с… Уж это всякий скажет… Очень даже просто… – перевел Антон.
Капитан даже плюнул.
– Заладили! Ах, мошенники! Пожалуйте! Навязали… И как сердце не лежало! По глазам видел, что мошенник… Ничего вы не смыслите! – переменил он тон и подбодрился. – Увидим, как вызреет!
Он мог как угодно утешать себя, но слава «ки-о-ри-у», очевидно, сильно померкла.
– Свадьба… – показал Димитраки на черепах. – Какой толпа!
Жоржик смеялся глазами, поглядывая на капитана. Тот стоял хмурый.
– Это я… – тихо сказал Жоржик, показывая на черепах. – Они сидели в яме…
– Ге?.. – не понял Димитраки. – Зачем сидел?
– Дядя Миша! Ведь все равно…
– Крупный? – вдруг сказал капитан, раздумывая. – А-а-а… То-то он бормотал, что крупный… Мошенник!.. Ну? – взглянул он на Жоржика. – И это все ты? А?..
– Я!.. – сказал гордо Жоржик. – Это особенные черепахи. Спроси Димитраки.
– И вы не знали? – спросил меня капитан, подмигивая. – Ах, шельмец!
Я показал ему записку.
– М-да-а… «О-тра-вил-ся»… Писака! Поди сюда…
Он взял Жоржика за щеку и притянул. Нагнулся к его уху и что-то шептал. И по мере того как шептал он, замазанная рожица светлела, расплывалась в улыбку. Глаза посмотрели на шхуну, потом на Димитраки.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.