Текст книги "Казаки долго не живут"

IX

Только через месяц, в середине апреля, после официального назначения Самуся наказным гетманом, он собрал полковников правобережного Войска Запорожского для своего чествования.

Состоялось собрание на берегу реки Днестр в районе северной окраины Винницы. Здесь на лугу был раскинут шатер, ярко-голубой, наполовину скрытый в тени высокого раскидистого дуба. Рядом стояли длинные, накрытые ковром, столы. Возле них широкие скамьи.

На лугу было людно. За столами расселись казаки. За одним, вместе с полковником Самусем, сидели полковники С. Палий, А. Абазин и З. Искра. Далее сидели присутствующая старшина наказного гетмана и присутствующие сотники. Кому не хватило места за столами, сидели прямо на земле, подложив плащи.

Невдалеке от шатра сидела небольшая группа казаков – охрана гетмана.

– Ну, и духота, аж во рту пересохло! – устало промолвил немолодой, степенный казак, выбивая люльку об эфес сабли. – Хоть бы ветерок подул, что ли.

– И чего они тянут, только людей морят! Не зря говорится, кому свадьба, а курице смерть.

– Терпи, казак, в атаманы выйдешь, – снова проговорил степенный казак.

Наконец, полы шатра откинулись, и дьяк вынес булаву, бунчук и знамя, а рядом поп нес в руках образ Спаса, крест и Евангелие. Прошли к небольшому столику, стоявшему рядом со столом, за которым сидели полковники. Дьяк осторожно положил на столик символы власти. Поп поставил образ Спаса, положил крест и Евангелие. Глухо загудел его низкий надтреснутый голос. Он освятил клейноды.

Поднялся Палий, высказал тост:

– Я рад, что Самуил Иванович, один из нас, назначен гетманом.

Искра хотел, было, ответить шуткой, но тут начался обряд посвящения в гетманы: Самусь присягнул на кресте и Евангелии в верности казачьему войску, потом присутствовавший здесь польский региментарь Б. Вильга повторил королевский указ о назначении Самуся наказным гетманом. Этот указ подтверждал привилегии полковника Самуся, освобождал его от всяких поборов.

Ударил залп из шести пушек – начался пир в честь гетмана Самуся Самуила Ивановича. Выбили днища из бочек. Достали вареное мясо из больших казанов.

На лугу веселье наступило сразу. Запели казаки, некоторые перебрасывались едкими шутками.

– За нашу дружбу! – сказал Абазин, протягивая Самусю кружку.

– За дружбу! – поднял свою кружку гетман.

Тосты сыпались один за другим. Когда чуть ли не в десятый раз провозгласился тост за гетмана, Самусь взял за локоть Палия:

– Пошли, покурим на травке.

Сели на склоне холма, некоторое время курили молча.

– Семен, послушай, что я хочу тебя спросить.

– Говори.

– Вот видишь, сколько мы с тобой вместе. Вот меня зовут ласкательно Самусем от имени Самуил. А я и не знаю, почему тебя называют Палием?. Разным наговорам не верю.

– Про то, что я черта спалил? – улыбнулся в усы Палий. – Это дело давнее, я тогда только-только на Запорожье пришел. Был я молодой, горячий. На раде как-то сунул свой нос, куда не следует. Сирко посмеялся надо мной, а когда я обругал его, приказал выбросить меня из куреня. Я не стерпел обиды и поджег курень.

– Конечно, тебя поймали и судили на раде?

– Меня не надо было ловить, я сам пришел.

– И Сирко не всыпал палок?

– Нет, – улыбнулся Палий. – На этот раз не всыпал, я их позже попробовал, а тогда он только поглядел на меня и удивился: «Ага, пришел, палиюга!» (поджигатель). С того и пошло: Палий. – Они пошли к столу.

Пировали до позднего вечера, пока все не выпили и не съели. Многие казаки угощали друг друга, пока пьяные не свалились тут же, около бочек.

Полковники ушли отдыхать в шатер.

В шатре полковники разместились на приготовленных для них топчанах. Абазин разместился поудобнее и уснул. Палий, Самусь и Искра начали вспоминать эпизоды своей прошедшей жизни, с чего и как они организовали свои полки.

Палий вспомнил очередную встречу со своей женой Федосьей, а Самусь о поездке в Богуславский полк. Искра думал о своем полке.

X

Все предвещало грозу: и тревожно шелестевшие деревья, тянувшие свои ветви, и жалобные стоны чаек, и лошади, храпевшие при каждом новом порыве ветра.

Солнце совсем скрылось за тучами, стало темно. Вдруг ослепительная весенняя молния рассекла небо, будто кто-то стремительно вспорол его острой казацкой саблей, послышался резкий сильный удар, словно что-то огромное и тяжелое упало рядом в лесу. Невдалеке вспыхнул пожар.

По глухой, давно-давно неезженной дороге, что скрывалась в густых высоких ковылях, ехало человек пятьдесят казаков. При ударе грома лошади испуганно шарахались в сторону, иные вставали на дыбы. Всадники резко осаживали их, стараясь успокоить. Стройный тонкий конь переднего казака повел ушами и скосил глаза, понуждаемый властной рукой хозяина, ускорил шаг.

Этими всадниками были Самусь, Палий и Искра. Возвращались они из Варшавы, очередной аудиенции короля. Два полковника – Палий и Искра – возвращались в свои полки. Самусь присоединился к ним и ехал с инспекцией в Богуславский полк, который он формировал. За ними двигалась их охрана.

Начал накрапывать дождь. Тяжелые капли гулко застучали по плащам. Вскоре хлынул настоящий ливень. Палий повернулся к Самусю, лошадь которого отставала на поллошадиного корпуса.

– Что-то сотника с хлопцами давно нет, не заблудились ли часом? Я его послал вперед хутор найти, в котором должен жить сослуживец по Запорожью.

Тот прижал шпорами своего дончака и, поравнявшись с Палием, густо пробасил:

– Коль заблудились – найдутся. Хуже, если на шляхту наскочили. Да нам где-нибудь и остановиться пора: кони притомились, надо им отдых дать. Все одно до Фастова сегодня не доберемся.

– Сегодня нам и незачем туда ехать. А вот здесь как будто должна стоять большая липа, покалеченная громом. Чуть правее от нее – хутор Микиты Веника, друга моего давнего. Мы на Запорожье вместе бывали. Раз в степи татары нас окружили, а с нами и сотни казаков не было. Когда пробились, один нехристь стрелой плечо Микиты пробил, мы и отвезли друга в зимовник. С той поры больше не встречались. Вот обрадуется старик! – мечтательно улыбнулся Палий.

Гром затих, а дождь все усиливался, плащи намокли, стали тяжелыми, как вериги. За дождем и не услышали, как их догнал посланный Палием в разведку сотник с двумя казаками.

– Как ты нас нашел? – спросил Самусь.

– Чуть не с полудня шастаем по степи за вами. Дождь помог – на след напали.

– Видел Веника? – перебил Палий.

– Да где там! – махнул рукой сотник. – Даже место, где стояла хата, заросло бурьяном. Такая пустыня, что страшно. Только одну животину нашел в бурьянах, да и та одичала. Пришлось пристрелить. – Он толкнул коленом мертвую козу, притороченную к седлу. – По дороге одни пожарища, и только где-нибудь в чащобе, в стороне от шляха, живут люди. Как завидят всадников – или прячутся Бог весть куда, или готовятся обороняться. Меня дед какой-то чуть не застрелил из самопала. Черт его знает, за кого он меня принял – не то за татарина, не то за ляха.

Окружающая местность в самом деле являла собою пустыню. Много лет Россия и Левобережная Украина вели войну с Польшей. В 1686-ом году между Россией и Польшей был подписан «Вечный мир». Украинские земли на правом берегу Днепра оставались в составе польского государства, украинцы уходили на левый берег Днепра. После войны усилились татарские набеги, и за последние годы татары полностью разорили Правобережье. Не пахали хлеборобы землю, дворы зарастали высокими бурьянами. Только обгорелый дымоход, чахлый садик да остаток тына, колеса от воза или полузасыпанный колодец говорили о том, что здесь когда-то жили люди.

Но, хотя и считалась пустынею Украина, она скрывала в своих степях и лесах самовольно гнездившихся удальцов, которые, ища воли, проживали в кустах и камышах, вкушая незатейливой пищи из пойманной рыбы или застреленной дичины, шатались по безбрежной и бездорожной пустыне, нападали на татарские загоны, ходившие через степи ловить ясыр в волынских селах и городах, доставали от них оружие и добычу, освобождали из неволи своих братий-христиан. Этих людей и приглашал Палий в свой полк. Даже использовал и поездку на чествование наказного гетмана, посылая по пути разведчиков для поиска таких жителей.

Отряды Самуся и Палия приблизились к хутору. Вот и старая липа: постояв несколько минут на месте, казаки свернули вправо. Здесь дорога была еще глуше, приходилось то и дело нагибаться, чтобы не зацепиться за ветку. Усталые кони, почуяв близкий отдых, ускорили шаг. Неожиданно дорогу преградил, словно выросший из-под земли, забор из заостренных вверху кольев.

– Тьфу, черт! Чуть лоб не расшиб, – выругался какой-то казак.

– Федосья все богатеет. Вон, какие стены возвела! – пошутил Палий.

Он постучал в тяжелые, в три щита ворота. Во дворе бешено залаяли собаки. В воротах осторожно открылось маленькое оконце.

– Свои, открывай, не то на приступ пойдем! – весело проговорил Палий, слезая с коня. – Забогател – и друзей не признаешь!

– Вот так свои – на приступ собираются идти! – раздался в ответ сильный женский голос. – Хоть бы и разбейте – не открою.

– Открывай, Федосья. Это я, Палий.

– Семен!

Ворота распахнулись, и навстречу выбежала высокая дородная женщина. Она схватила Палия за руку, подалась вперед и на мгновение заколебалась, но Палий привлек ее к себе.

– Челом, челом тебе, хозяйка, – заговорил он, выпуская женщину из объятий. – О, да ты все молодеешь.

– Где уж мне молодеть, – в тон ему откликнулась женщина. – Мне с тобой не равняться, вон, как усы подкрутил! А целуешь, вроде парубок.

– Потому что жениться надумал, – засмеялся Палий.

Самусь стоял у своего коня и с любовью смотрел, как цвели Палий и Федосья, словно молодые птенцы.

– Да что я стою? Надо вам на ночь устраиваться. Ведите коней в сарай, он сейчас пустует. А вот куда остальных поставить? – забеспокоилась хозяйка.

– Мама, а если мы корову перегоним в клуню, а в хлев поставим еще коней? – сказал молодой статный паренек, которого только сейчас заметил Палий.

– А и правда, сынок, так и сделаем.

– Так это ты, Семашко? – удивился Палий. – Прямо не узнать. Недавно я вас навещал, ты еще под столом ползал, а сейчас, гляди, за короткий час как вырос. Помнишь, как ты хотел меня за усы подергать?

Паренек смутился и тихо ответил:

– Помню, как Вы и на коне меня катали.

– Не забыл? – ласково улыбнулся Палий.

Вмешался Самусь:

– Слушай, Семен, пускай корову не перегоняют в клуню, всех лошадей не укрыть, а людей поместить в клуню, там в тепле переночуют.

Двор оказался богатым: хата, клуня, два хлева, овин, сарай. Хозяйка пригласила всех гостей в дом. Один за другим сходили с лошадей казаки. В хату вошли пять человек: Палий, Самусь, Искра и еще два сотника. Остальные пошли в клуню. В хате стало шумно и тесно. Федосья села рядом с Палием на лавке. Она рассказывала ему, как ей одной приходится вести хозяйство. Жить было нелегко, край обезлюдел. Спасало то, что хутор находился в лесу, далеко от дороги, по которой сновали татары и шляхтичи.

Палий расспрашивал, селятся ли в их местности люди, особенно интересовался тем, что делается в его отсутствие в Фастове. Выяснилось, что люди здесь оседают редко. В немногие оставшиеся села вернулись из Польши паны, и все пошло по-старому. Крестьян силой заставляют работать по пять, а то и по шесть дней на барщине. Вернулся на днях какой-то шляхтич в Фастов. Крестьяне не хотят его признавать, но он привел отряд рейтар и с их помощью принуждает крестьян отбывать барщину.

– Вот какие наши дела невеселые, – закончила Федосья.

Все, кто был в хате, запечалились, беседа не клеилась. Хозяйка принялась готовить ужин. К столу позвали глухого деда. Он не ушел на Левобережье, когда люди оставили село. «Никуда, – сказал, – я не пиду, не хочу трясти свои старые кости, помру на отцовском дворе». А его хату сожгли, старику некуда было деться, Федосья и приютила его. После второй чарки все за столом оживились, особенно дед, он охотно рассказывал о своем казаковании в старые, как ему казалось, добрые времена. Палий с Федосьей вышли на крыльцо.

Поговорили о погоде, об урожае и сами не заметили, как перешли к воспоминаниям. Они были с Левобережья, оба с Борзны.

– А помнишь, как мы косили траву возле пруда, а ты нам полдник принесла? – спросил Палий.

– Когда ты меня в воду кинул?

Оба рассмеялись.

– Ты потом перестала здороваться со мной.

– Разве только из-за этого? – Федосья посмотрела на Палия, и хоть в темноте не было видно ее глаз, все же Палий опустил голову. – Баламутом был ты.

– Оставим это, – тихо попросил Палий, – каялся после, да поздно. Я, Федосья, и сейчас ничего не забыл. Сколько лет прошло, будто все давным-давно минуло, а увидел тебя и вновь старое вспомнилось. Изменилась ты, а все осталась для меня такой, как была.

Палий умолк. Молчала и Федосья. Слушали, как шумит лес, стряхивая с себя дождевые капли. Вдруг послышался пронзительный крик птицы. Федосья невольно прижалась к Палию. Он слегка обнял ее, сказал успокаивающе:

– Сова, а кричит страшно, будто человек.

– Никак не привыкну. Иногда как начнет плакать, или смеяться, так мороз по коже проходит. Ну, пошли, Семен, казаки, верно, спать хотят. – Федосья несколько тронула Семена за плечо и тихо сказала: – Да и тебе пора отдохнуть перед дорогой. А, может, останешься хоть на денек?

– Нет, надо ехать! Ну, да я скоро опять здесь буду. Буду просить тебя переехать ко мне. Как ты, Федосья, согласна со мной жить?

Федосья помолчала, потом сказала тихо:

– Не знаю, Семен.

– Ну, ладно. Ты подумай, приеду – скажешь, а теперь пойдем.

XI

Казаки улеглись спать в клуне, на сене, а Искре, Палию и Самусю Федосья постелила в комнате. Им не спалось. Палий достал кожаный кисет и набил люльку.

– Ну, что остаешься здесь? – повернулся Самусь к Палию.

– Федосья и Семен хорошая будет пара, – сострил Искра.

– Хотелось, но нужно ехать и вышибить из Фастова панов, чтоб, аж перья с них полетели, не дадим панам изыматься над нашим народом. Потом вернусь сюда, заберу Федосью в свою хату, свадьбу сыграем.

– Нас пригласишь? – задал вопрос Искра.

– Как же без вас!

Самусь увидел, как при свете люльки блеснули глаза Палия.

– А с кем же ты думаешь выбивать панов? – спросил Самусь.

– Вначале своим полком, прибывшим со мной из Запорожья. Пойдет со мной и кое-кто из левобережных полков, а там начнут стекаться орлята в родное гнездо. Для этого я и посылал сотника разведать, что вокруг творится, есть ли еще живые казаки.

– Да, с Левобережной Украины к тебе пойдет немало людей, однако, что гетман Мазепа запоет. Ему не захочется, чтобы с его земель уходили люди.

– Про то не ведаю. Потому и собираюсь к нему податься. Может, как-нибудь и окручу его.

– А если не ехать к Мазепе, ведь эта земля по договору принадлежит Польше? Сам король Ян Собеский дал нам с тобой право заселять пустые земли и набирать полки.

– Как бы не так! – пыхнул люлькой Палий. – Неужто ты веришь в лживые письма короля, которые он писал нам после того, как мы взяли Вену? Знай: то хитрый дьявол. Он подбивает набирать полки, ему на руку. Будет сидеть за нашей спиной, как у Христа за пазухой, а мы с татарами друг другу губы драть станем за его здравие. А как только чутьчуть поутихнет, так и сунутся толпами сюда панки и князьки из Польши. Да и свои найдутся не лучше, как грибы после дождя повырастут, и опять народ застонет.

– Та-ак, – протянул Самусь, – теперь я понимаю, на кого надежду имеешь.

– Ты только сейчас это понял, а король давно это узрел и устроил за мной слежку. Попадусь я ему, мне не сдобровать, поэтому я и в Варшаву не поехал к нему на встречу, когда тебя утверждали наказным гетманом. Поехал бы я, за связь с Мазепой в тюрьму засадили бы и вечно мне там бы сидеть. А так, пока татары будут пустошить земли Польши, он будет меня терпеть на расстоянии.

– А только подаст ли Москва нам руку? – встрял в разговор Искра.

– Подаст, непременно подаст, – продолжал Палий. – Хмеля приняли и нас примут. Свои же мы. Сами посудите: испокон веков вместе жили, веры одной, против врага всегда плечом к плечу вставали, потому что и враг у них всегда был тот же, что и у нас. Верьте, придет время, когда Украина вся соединится, и Днепр будет рекой, а не границей, что людей наших разделяет. А кто поможет мост через Днепр перебросить? Татары? Шляхта? Ну, вот ты, Захар, смеешься. Аркан и кнут они нам несут. Только русские люди помогут нам соединить оба берега Днепра. Поставим вместе с донцами на юге заслон против татар или совсем их из Крыма вышибем. Со шляхтой тоже разговор короткий. Знаете, смотреть жутковато сейчас кругом. До чего дошло: люди хлеб бояться сеять. Стонет народ, хуже скотов живет. Сосчитайте, кто только на его шее не сидит: шляхта, старшина, судья, немец-прибыльник – всех не перечесть. И нет ему жизни, нет доли ему.

Палий умолк, раскуривая люльку.

– Теперь вы понимаете, почему я выбрал Фастов? Богуслав предложил тебе Самусь? Корсунь – тебе, Захар? – спросил он тихо. – Из этих городков легче всего связь держать с Москвой. Спасаться придется через Киев, а еще вернее – через Мазепу. Пока еще не след трогать этого батуринского панка: может он и сам к нам с добром пойдет. Говорят, разум приходит с опытом, а у него опыта, дай Боже. Ты, Самусь, я думаю, когда поедешь в Польшу, должен сделать доброе дело. Сам король назначил тебя наказным гетманом, так хоть раз воспользуйся этим званием. Только, гляди, осторожнее. Постарайся выведать у Фальбовского или у Пассека, чем паны дышат, разузнай все о Мазепе, потому что Фальбовский и Пассек давно его вороги. Ведь это Фальбовский крепко угостил Мазепу нагайками, когда застал его у своей жены, а потом голого привязал к напуганному коню и пустил по лесу.

Помолчав некоторое время, Палий добавил:

– Чует мое сердце: Мазепа скоро с королем снюхается. Вот мы должны про то досконально знать. Мазепина шляхетская душа не даст ему до конца разорвать с королем.

Не любит гетман простого казака. Сейчас Мазепа заодно с Голицыным – одного поля ягоды. За Голицыным Софья стоит. Но кажется мне, не прочно ее правление. Подрастают царевичи, кто-то из них скинет с трона Софью. Ну, довольно, завтра про все уговоримся точнее. Спите.

Проснулись, едва начало всходить солнце. Пока казаки чистили и седлали лошадей, Федосья готовила завтрак. Палий взял ведро, пошел к колодцу умываться.

– Сынок, ты бы помог Семену Филипповичу! – крикнула мать Семашке.

Тот захватил дубовый ковш и пошел к колодцу.

– А ну-ка, плесни для начала на эту дурную голову, – пошутил Палий.

Семашко подал вышитый рушник, и Палий долго растирал сильное мускулистое тело. Парень несколько раз порывался что-то сказать, но не осмеливался. И вдруг, оглядевшись, одним духом выпалил:

– Семен Филиппович, возьмите меня с собой!

– Тебя? – рушник повис в разведенных руках полковника.

Он хотел еще что-то сказать, но к колодцу подошли Самусь и Искра, тоже освежиться водой.

– Плесни им водицы. Я спрошу их мнение о твоей просьбе.

– Какая просьба? – спросил Самусь.

– Парень просится с нами.

– А на кого он мать покинет?

– Она и без меня дома управится, а не возьмете, я все равно на Сечь убегу.

Палий видел – парень не шутит.

– Погоди, я поговорю с матерью.

Федосья не раз замечала, что парень томится, и может тайно уехать от нее, поэтому, поколебавшись немного, согласилась отпустить его с Палием. С ним парню не так страшно.

– Танцуй! – Палий шлепнул Семашко ладонью по плечу. – Теперь ты настоящий казачина. Поначалу будешь у меня джурой (денщиком), а то уставать я что-то стал, старею. Готовься в дорогу, а там дело покажет.

Парень от радости ног под собой не чуял, вынес из каморы отцовское оружие, стал примерять. Потом побежал к конюшне, перевернул по дороге ведро с водой под общий смех казаков.

За завтраком Федосья не сводила глаз с сына. А он нетерпеливо ждал отъезда и почти ничего не ел. Ему было и радостно, ибо он становился настоящим казаком, и вместе с тем больно, что приходится покидать мать.

– Ты чего не ешь? Рад, что меня бросаешь? Вот так, вынянчишь детей, а они потом забывают, что и мать есть на свете, – Федосья вытерла краем платка глаза.

У Семашки сжалось сердце, ему хотелось кинуться к матери, обнять, приголубить, успокоить ее, но он постеснялся казаков.

– Кушай, Семашко, кушай, – приговаривал приглашенный к столу сотник, – теперь, видать, не скоро попробуем вареников со сметаной.

Казаки выехали со двора, когда солнечные лучи всеми красками весело заиграли на каплях недавнего дождя, что густо усыпали траву и листья деревьев.

Во дворе остались Палий, Федосья и Семашко.

– Жди, Федосья, скоро вернемся, – сказал Палий и взял ее за руку. – За сына не тревожься, и о том, что я говорил, не забывай.

Федосья грустно улыбнулась.

– Буду ждать, Семен. Обоих буду ждать.

– Пора! – Палий крепко, может, крепче, чем сам ожидал, поцеловал Федосью, потом мать попрощалась с сыном.

Палий и Семашко вскочили в седла, пошли размашистою рысью догонять отряд.

– Дай вам Бог счастья на вашем пути, – прошептала Федосья, глядя вслед всадникам.

Дальше отряд продвигался умеренно. Палий и Самусь поотстали. Полковник давал своему другу последние советы.

Самусь слушал Палия внимательно, изредка кивал головой. Их связывала долголетняя дружба, скрепленная совместной борьбой, общими стремлениями. И хотя польский король назначил Самуся наказным гетманом Правобережья, последний издавна привык полагаться на Палия, на его ум и опыт. Никогда чувство зависти не закрадывалось в сердце Самуся – он любил Палия любовью старшего брата.

– Скоро развилка, и мы расстанемся с тобой. Искра поедет дальше со мной, от Фастова поедет один до Киева, – говорил Палий. – До Фастова осталось недалеко. Ты только, когда снова в Варшаву поедешь, пусть все казаки получше оденутся, иначе паны с тобой и разговаривать не захотят – ты же знаешь этих гонористых. Может, где придется и гаманцом (кошельком) побренчать – не жалей денег. Делай все разумно, не торопись. Недаром говорят: «Поспешишь – людей насмешишь». Разнюхай все хорошо, однако, долго не задерживайся. Вот и развилка: дорога прямо на Фастов, на юг – на Богуслав, тут и попрощаемся, – сказал Палий и, трижды расцеловавшись с Самусем, с Искрой поехал дальше.

Самусь еще раз крепко пожал Палию руку, дал коню шпоры и с отрядом круто свернул на юг, на Богуслав.