Текст книги "Казаки долго не живут"

XX

И действительно, воротившись от гетмана без надежды получить поддержку на объединение Украины, Палий отправил к королю пленных татар, «как трофеи» своей недавней победы над неверными. Король в письме своем похвалил Палия за подвиги против басурман и известил, что пришлет к коронному гетману приказ наградить казаков, участвовавших в последнем походе, и даровал полку Палия безопасное пребывание. Таким образом, между Палием и польским королем восстановилось согласие. Сам коронный гетман обращался к Палию ласково. И в то же время коронный гетман выплатил казакам Правобережной Украины 5372 талера. Деньги были направлены на имя наказного гетмана Самуся.

Одновременно С. Яблоновский приказал Самусю, чтобы тот переманивал к себе казаков Палия с целью ослабить «своевольный» полк. Однако Самусь не спешил с выполнением этого приказа, хотя в марте следующего года вынужден был принять участие в походе региментаря Б. Вильги против фастовского полковника.

XXI

Пока продолжалась война с турками, польская власть нуждалась в казаках как в военном сословии, и потому должна была смотреть сквозь пальцы на их явное стремление освободить народ от панской власти. Но с прекращением этой войны полякам нечего было потакать казачеству, и они стали явно признавать его вредным для своего шляхетского общественного строя. Уже в течение нескольких лет совершались в Украине одно за другим события, не оставлявшие сомнения, что с восстановлением казачества неизбежно возобновление борьбы южнорусского народа с поляками.

В имении пана Стецкого рабочий, подданный Прокоп, подманивши 200 человек палиевских казаков, навел их на усадьбу своего пана. Казаки распорядились по-своему панским добром, поколотили верного панского урядника, а Прокоп кричал такие знаменательные слова: «За Вислу ляхов прогнати, щоб их тут и нога не постала!». Примечательно, что тогда казакам в их борьбе со шляхетством содействовали более всего сами же поляки. Лица шляхетского звания пользовались казаками в своих постоянных ссорах и наездах между собой, и оттого часто в жалобах на своевольство казаков указывается имение людей шляхетского происхождения, руководивших казацкими своевольствами. При таких наездах казаки угоняли панский скот, грабили домашнее хозяйство у помещиков, наделяли побоями лиц шляхетского звания с целью выудить у них деньги, истребляли владельческие документы на право владения имуществом. Иногда казаки делали очень резкие выходки против поляков, показывавших сильную вражду. На казацкого полковника Кутинского-Барабаша последовала коллективная жалоба от всего шляхетства киевского воеводства в том, что он расставлял своих казаков во владельческих местностях и отягощал их сбором «борошна». Коронный гетман отправил к нему посланцев с выговором, а Кутинский-Барабаш посадил их в тюрьму, морил голодом и с гневом выразился так: «Я ни короля, ни гетмана не боюсь. У меня король – царь турецкий, а гетман – господарь волоский».

XXII

В 1696-ом году Самусь сообщил Палию о походе на Польшу сорокатысячной орды во главе с крымским султаном и предложил вместе напасть на них в пути.

Палий в Лысянке собрал на совещание полковников.

– Скажу я Вам, панове полковники, что Осман Гирей снаряжает поход на Польшу, об этом я узнал сегодня. Войска собирается множество, где – сам не знаю: может, у Перекопа, а, может, где в другом месте. Ногайцы – можно поручиться – тоже в походе будут. Так что в Очакове войска немного останется. Сейчас как раз удобное время побить неверных. Теперь говорите, у кого какая думка? – закончил Палий.

Полковники молчали, выжидая.

– Что же вы молчите, как мурзы на совете?

– Дело рискованное, не спросить ли нам у гетмана, как быть? – отважился, наконец, киевский полковник Константин Макиевский, наказной полковник Богуславского полка.

– Пока будем спрашивать, да ответа ждать, только зря время потеряем. Решать надо.

– Пойдем, – твердо сказал полковник охотного полка Козьменко, – ждать нам нечего. По-моему, надо прямо двигать в степи, не то будем сидеть, пока не съедим в Лысянке все сухари. Татары никуда не пойдут, коли узнают, что в их землях казаки. Они назад вернутся, а нам надо их ожидать. Наделаем шуму, а тогда – ищи ветра в поле, а казаки на воле.

– Как ты, пане Невский?

– За меня Козьменко сказал.

– Коли так, я тоже с вами пойду, вместе будем, – заключил Макиевский.

– А как Самусь? – спросил Козьменко.

– Полк уже готов, сосредоточен в Медвине к походу, – ответил Макиевский.

– Значит, пришли к согласию, – весело оглядел всех Палий. – Не будем тогда время попусту терять. Да и другого такого удобного случая не скоро дождемся. Завтра и выступать. Теперь еще одно: как идти? Все вы не раз ходили по этим степям, у каждого свой путь на примете, давайте сейчас это обсудим.

– Никто из нас не вытоптал там столько травы, сколько ты, твое и первое слово.

– Нет, мое пусть будет последним. Говори, Константин!

– По мне, так идти надо либо на Витовтов брод, либо на Нижнюю переправу. Можно и на Ташлык через Егорлык, а дальше на Тягинь.

– Ты подумай, уже и сейчас, в шатре, из тебя сало закапало, а что дальше будет? Где воды возьмешь, куда коней на выпас пустишь? На заморенных конях далеко не уедешь. Не этим путем идти надо, правду я говорю, Семен? – обратился Козьменко к Палию.

– И так, и не так. Верно говорит Константин, переправляться можно у Ташлыка, по Песчаному броду, татары наверняка пойдут выше. Они ходят на Романов, Кучмань, мимо Чеченыш и Тимоновки, до Буга, там и воды и топлива больше.

– Я ходил через Песчаный, – отозвался Пашковский, – с Песчаного, по реке Чечеклинка на Телингули – есть такая речка, там и дров и травы в достатке. Дальше на Куяльник – переправа хорошая, вода есть, хотя лесу нету. Потом опять по Куяльнику, куда душа пожелает: то ли на Паланки, то ли на Чеборчи. Тягинь нам тоже не мешало бы пощипать.

– Это самое верное, так и пойдем. Ну, вроде все. А, может, у кого еще что есть, говорите.

– Да нет, больше ничего.

– Тогда – с Богом, готовьтесь! Чуть свет – выступаем.

XXIII

Сборы были недолгие: казаки знали, куда снаряжаются, и заранее приготовили все. В поход пошли налегке, не обременяя себя обозами. Палий обдумал все еще до того, как Мазепа, получив указ от царя, дал согласие на совместный поход против татар. Рассчитывали на быстроту и внезапность нападения. Шли больше по холодку, утрами и вечерами, на день останавливались где-нибудь в балке. Лишь переправившись вброд через реку, остановились на более долгий отдых, чтоб дать лошадям и людям поднакопить силы к трудному переходу. Разместились в глубоком овраге, по дну которого протекала речка. Петляя, она выходила в степь. Здесь круто сворачивала, будто возвращалась обратно, и терялась где-то в дальних степях.

Палий сидел на склоне оврага, покусывая стебелек ракитника. С ним сидел Пашковский. Палий опасался – не рано ли вышли, ведь ногайцы, возможно, еще не выступили в поход, а тогда об Очакове нечего и думать.

Казаки на берегу рубили лозу для костров. Стреноженные кони ходили по степи и по склонам оврага, выщипывая из высоких ковылей и бородача порей. На горизонте то появлялись, то снова исчезали из высокой травы фигуры сторожевых казаков.

Палий сплюнул горькую слюну и лег навзничь на траву. Не хотелось никуда идти, так бы лежал и мечтал под однообразие посвистывания суслика.

Позвали ужинать. Уже спускаясь к речке, Палий сказал Пашковскому:

– Боязно идти на Очаков, не случилось бы беды. Однако сегодня еще посоветуемся, как вернее ударить. Эх, если б мурза вышел в поход!

XXIV

А мурза вовсе не собирался никуда выступать. Он сидел в это время на обеде, который давал в честь похода на Украину. Сам он оставался в крепости, в поход отправлял Осман-пашу.

Мурза разлегся на софе и с наслаждением потягивал дым из кальяна. Тут же на подушках сидели и полулежали гости. Обед кончился. С низеньких, как скамейки, столов слуги убрали почти нетронутую еду и поставили халву, изюм, ароматный густой щербет и другие сладости. В самом углу на ковре лежал сам Осман-паша, в синих шароварах, в пестрой тканой шелковой куртке, сверху донизу усеянной золотыми пуговицами.

Паша поднялся и вышел из дивана (комната совета). Прошел по узкому длинному коридору и поднялся по лестнице на Соколиную башню.

«Мой повелитель будет прохлаждаться здесь в тени и слушать пение невольниц, – подумал Осман-паша, – а когда я вернусь из похода, почти весь ясырь (военная добыча) и лучших полонянок заберет себе».

Он стоял и смотрел вдаль. Прошло некоторое время, и он не заметил, как на ступеньках лестницы появился невольник.

– Повелитель ждет пашу, – произнес тот.

– Скажи повелителю, что я пошел помолиться перед походом.

Он сказал это, чтобы не возвращаться в диван мурзы. Однако теперь придется идти в мечеть, ибо мурза мог приказать проверить действительно ли он пошел на молитву.

На выходе из мечети пашу поджидал толмач.

– Твоя слава да будет вечна! Я принес тебе вести из степей. Казачье войско идет на Очаков.

– Неужели?! Где оно? Как ты узнал?

– По твоему повелению я ездил в Бендеры и на обратном пути встретил их дозорных.

– Они идут на Бендеры?

– О, совсем нет, они собираются идти на Очаков. Я ночью заехал в Паданку, там как раз стояли казаки. Сам не знаю, как меня не схватили. Я был от них в десяти шагах, сидел под возом и слыхал разговор.

– Кто их ведет?

– Палий.

Осман-паша побледнел, но более ничем не выдал своего волнения. Торопиться некуда, он успеет об этом доложить мурзе. В голове зародился не совсем еще ясный план.

– Кто знает об этом?

– Я не говорил никому, а из степи сюда никто не может пробраться – казаки расставили стражу.

– Хорошо, иди и пусть твои уста не раскроются до тех пор, пока я тебе не разрешу. За это получишь сто золотых. Никому не показывайся на глаза, жди меня в саду. Вот ключ от потаенной калитки, вход в трех шагах от большого камня.

Осман-паша пошел медленно, глубоко задумавшись. Решение уже созревало в голове, он только мысленно уточнял детали.

Что он теряет? Ничего, драгоценности закопает в землю. Но в поход нужно идти. Сейчас он даст толмачу сто золотых, и тот напишет Палию письмо. А когда Палий получит сведения, что я ушел в поход, будет действовать вернее, уничтожит мурзу, а он, Осман-паша, вернется из Ониты сюда и разобьет Палия.

XXV

Этой же ночью начальник сторожевого отряда – донской казак Дмитрий привел к Палию запыленного татарина, который просил свидание с полковником. Палий взял у татарина письмо. Полковники, бывшие тут же, ждали, когда он кончит читать. Дочитав, Палий бросил письмо в раскаленную жаровню, над которой грелся медный котел, и подошел к толмачу:

– Чем ты докажешь, что орда пошла к Оните?

– Пусть полковник вышлет кого-нибудь на Куяльник посмотреть следы.

– Добре, посмотрим. Это наилучшее доказательство. Теперь можешь идти. Проводите его.

Когда толмач вышел, Палий пересказал полковникам содержимое письма. Потом послал несколько человек на Куяльник – орда в самом деле прошла там. Тогда полки двинулись по сухим Буджацким степям на Очаков, далеко обходя татарские селения, чтобы преждевременно не встревожить обитателей крепости.

Вскоре должен был показаться Очаков. Теперь шли только ночью, а днем отдыхали в балках. Однако, как ни таились, все же, подходя к Очакову, услыхали: у городских ворот часовой бил на сполох. Пришлось остановиться.

Палий с несколькими казаками поехал осмотреть город. На крайней башне, будто прикрепленный к ней, висел молодой месяц. Небо было светлое и чистое, словно балдахин ханского шатра, по которому густыми светлячками были рассыпаны звезды.

Палий вернулся в лагерь, и поднял свой полк и полк Пашковского, тихо повел их в обход Очакова.

Остановились в лесу, на берегу лимана, и стали готовиться к бою. Рубили деревья и складывали лестницы, набивали порохом бочки, захваченные заранее у степных татар. Работы хватило до самого утра. Палий ждал рассвета на опушке, откуда хорошо был виден город.

От лимана повеяло влажной прохладой. Горизонт побледнел, затем заалел, багровое пятно быстро поднималось по небу, и казалось, что намокает опущенный в кровь платок. Он разбухал, наливался, и вот противоположный берег охватило пламя утреннего солнца. Лучи скользнули по воде, проложив пеструю, похожую на длинный ковер дорожку. В первых лучах солнца слева от Очакова заклубились тучи золотистой пыли: Козьменко и Макиевский начали наступление.

Казаки развернулись влево и помчались на город, обгоняя клубы пыли, которую ветер относил в сторону, наискось к лиману. Вот они ворвались в опустевшее предместье. Перескакивая на конях через изгороди и плетни, понеслись к стенам. С бастионов рявкнули двадцатичетырехфунтовые пулкортаны. Но казаки продолжали скакать. Второй раз стены окутались дымом еще более густым, чем при первом залпе. Завыли, засвистели ядра и пули. Казачья лава смешалась почти под самыми стенами, всадники поворачивали коней в степь. Тогда ворота крепости распахнулись, на них галопом вылетела татарская конница, передние всадники чуть сдерживали разгоряченных коней, пока не выехали все, и только тогда пустились в погоню.

Палий заткнул подзорную трубу за голенище: все можно было разглядеть и простым глазом. Бегущих отделяло от преследователей не больше полуверсты. Полковник оглянулся – его казаки уже сидели в седлах. Когда полки Козьменко и Макиевского, а за ними и татары миновали лес, Палий вывел свои полки из засады. Удар был до того внезапен и стремителен, что татары даже не успели помыслить об обороне. Гонимые полками Палия и Пашковского, они кидались под сабли казаков Макиевского и Козьменко, или, разрубленные со спины, падали на окровавленные конские гривы. Все три лавы сбились на небольшом пространстве, так что и удирать было некуда. Мало кому из татар удалось вырваться из сабельного смерча. В плен сдалось всего девяносто человек, и захвачено было три орудия.

Около часа казаки отдыхали на поляне у небольшой речушки. Люди подходили к реке, раздевались до пояса, черпали пригоршнями или шапками холодную воду и освежали потное тело. Затем снова затянули подпруги на конях. Палий выстроил полки и повел на город.

Наступали одновременно от южных и западных ворот. Вперед ворвалось несколько небольших отрядов с охапками соломы, намотанными на концы пик и смоченными смолой. Доскакав до предместья, казаки подожгли его. Камышовые крыши и скирды сена вспыхнули, и ветер понес на Очаков клубы сизовато-белого дыма. За дымом не стало видно стен.

Палий приказал идти на штурм. Казачья лава все быстрее катилась вперед, кони перешли на галоп. Миновали пылающие апельсиновые сады предместья. Со стен вразнобой прозвучали орудийные выстрелы, однако, пушкари из-за дыма ничего не видели, и ядра почти не нанесли наступающим урона. Палий с трудом разглядел в дыму ворота, к которым штурмующие уже подкатывали бочки с порохом. Спешенные казаки подожгли фитили, раздался глухой взрыв. Передав лошадей намеченным заранее в каждой сотне коноводам, казаки кинулись ко рву, забрасывая его деревьями, обломками стен, плетеными корзинами, кусками войлока – всем, что попадалось под руку в низеньких домишках предместья. Те, кто успел уже перебраться через ров, пытались сломить осевшие, но все еще крепкие ворота. Тем временем казаки лезли на стены по лестницам, помогая передним длинными шестами, или подсаживая друг друга.

Янычары яростно оборонялись. Сверху летели огромные колоды, тяжелые камни, мешки с порохом, вспыхивавшие и обжигавшие казаков. Татары опрокидывали лестницы и шесты, стреляли из ружей и луков, сталкивали казаков пиками и саблями. Однако дым мешал им, в нескольких местах наступающие взобрались на стены, к воротам подтянули сделанный в лесу деревянный таран, и после нескольких ударов ворота упали.

В пролет кинулись и пешие и конные. По выкрикам, по шуму боя Палий определил, что еще раньше казаки ворвались через западные ворота. Янычары оставили стены и, отбиваясь кривыми саблями и ятаганами, отступали по узким улицам города, безуспешно пытаясь где-нибудь закрепиться. Но их сопротивление было уже сломлено, казаки пробились через сады и по крышам, и бросились на обороняющихся по всему городу.

Сотни давно смешались, казаки дрались отдельными группами, в которых трудно было навести порядок. Мимо Палия проскакал Андрющенко. Потом улица расширилась, стало светлее, и Палий с Андрющенко выскочили на просторную мощеную площадь, где высился огромный дворец. Оттуда стреляли, несколько человек упало на площади.

Казаки отступили за строения, повели перестрелку. И хотя к ним присоединялись все новые и новые группы, и их огонь становился все плотнее, он все же не мог причинить никакого вреда янычарам, скрывавшимся за зубчатыми стенами дворца. Тогда Палий, взяв с собой казаков, повел их по узенькой улочке в обход. Пробежав несколько сот шагов, свернул в какой-то двор, пересекли сад, потом вышли на другую улицу и, наконец, снова увидели стену дворца. Двух часовых сбили несколькими выстрелами, подтащили к стене сорванный где-то поблизости плетений хлев, и по нему полезли во дворец.

Сверху прозвучало еще несколько выстрелов. Казак рядом с Палием покачнулся, схватился обеими руками за руку полковника, и они вместе скатились вниз. Палий наклонился к казаку – тот был уже мертв. Держа наготове пистолет, и внимательно следя за крайней бойницей, откуда мог ударить выстрел, Палий снова полез на стену. Через несколько минут казаки были в крепости.

Разъяренные казаки нещадно рубили янычар и аскеров, подрывали бастионы и стены. Со смехом смотрели, как разбегаются из гарема напуганные жены мурзы и наложницы. За садами наткнулись на ямы длиной в пять и глубиной в три локтя – в ямах сидели невольники. Казаки отвалили железные плиты и спустили веревочные лестницы. Один за другим вылезли из ямы худые, измученные люди. Палий увидел их уже без кандалов, окруженных со всех сторон казаками.

Тем временем Андрющенко подвел перепуганного мурзу.

– Куда его тащить?

– Они ему сами суд учинят, – показал Палий на невольников. – А вы, хлопцы, айда отсюда бастионы рушить, еще остались целые. Пороховой погреб подорвать не забудьте. Собираться всем на южной околице.

Из города выехали так же стремительно, как и захватили его. Позади, вырываясь из-за городских стен, еще долго лизали небо длинные языки пламени, и ветер нес вслед полкам острый, едкий запах гари.

Отъехав от Очакова, полки разделились. Встретиться уговорились возле устья Синюхи на Буге или под Переволочней.

Макиевский, Козьменко и Пашковский, захватив с собой 2 пленников и восемь вражеских пушек, повели свои полки к Бобрицу. Палий пошел более опасным путем – вниз по Кодымке через Егорлык. Если татары и пустятся в погоню, то только по его следу. И он не просчитался. Узнав, что Палий двинулся через Буджацкие степи, Осман-паша повел туда орды, разбросав разъезды и поставив на Кодыме заслоны. Разъезды недолго блуждали в степях, они быстро обнаружили следы полка Палия и навели на него орду.

XXVI

Татары ехали быстро, сменяя загнанных коней. Пестрые знамена растянулись на много верст. Орда сперва шла массой, потом расползлась во все стороны. Всадники словно и не придерживались порядка, однако, начальник мог в любой момент повернуть свой отряд в нужном направлении.

Палий знал, что стоит лишь переправиться через Кодым, и он уйдет от преследователей. Надо только торопиться к переправе.

И он гнал, не останавливаясь. Наконец, усталые лошади натянули поводья, почуяв воду.

XXVII

В 1697-ом году во время бывшего в Польше бескоролевия по кончине короля Яна Собеского, сотник Палиева полка Цвиль со своими казаками напал на кантурового судью Сурина, ездившего для исполнения своей судебной обязанности в село Калиновку. Казаки, встретивши его на дороге, закричали: «Бийте ляхов, бийте! Нехай не ездять на суды, тут наш казацкий суд!». С такими словами казаки выбросили из рыдвана Сурина, отстегав плетьми и намазав синяками и ссадины «пластырем», от которого приходилось затыкать нос, усадили снова в рыдван, обрезали вожжи и под веселый хохот казаков погнали лошадей. Даже сотник не мог удержаться от смеха, когда перепуганный Сурин, пытаясь остановить лошадей, стал хватать их за хвосты, а те еще сильнее понесли рыдван по кочкам. В конце концов, рыдван перевернулся, лошади поволокли его дальше, а судья вскочил на ноги и, что было духу, побежал следом за ним.