Текст книги "Книга Жанны"

– У вас сильный характер, моя благородная супруга, сильнее даже, чем я мог предположить. Я не уверен, что смог бы проделать такой путь в таком состоянии.

Он быстро отвернулся и через мгновение исчез за деревьями. Прошло довольно много времени, прежде чем он появился вновь с вязанкой мокрого хвороста, на которой лежали тушки двух зверьков с короткой серой шерстью и хоппер. Он развел огонь и тотчас принялся за разделку добычи, стараясь не повредить шкурки. Потом он насадил хоппера на вертел и, пока он жарился, отскоблил его шкуру и растянул ее на распорках. Казалось, что его совсем не беспокоит столб дыма, который выдавал наше укрытие.

Мы молча поужинали и так же молча Карн отнес меня на ложе, которое он устроил из молодых веток, покрыв их своим плащом. Я легла, и он аккуратно укрыл меня моим плащом. После этого он поднялся и повернулся прочь.

– Но вы?

Он покачал головой.

– Со мной все в порядке. – Он уселся на камень и в отблесках костра стал устраиваться ко сну.

Он не хотел ложиться со мной, подумала я. Конечно, эта нелепая ссора по поводу нашего путешествия все еще стояла между нами. Была ли его ласка там, в горах, только следствием отчаяния? Или жалости? Даже если его гнев еще не утих или он чувствует себя оскорбленным, чтобы хотеть спать со мной, у него должно хватить здравого смысла, чтобы постараться сохранить тепло.

Каковы бы ни были причины, я понимала, что к утру с ним будет далеко не все в порядке. Было уже слишком холодно, чтобы спать не укрывшись, а будет еще холоднее. Вчера я попыталась обратиться к его рассудку, чтобы убедить его лечь со мной. Сегодня я попытаюсь обратиться к инстинктивной потребности мужчины Старкера-4 защищать их слабых и бестолковых женщин.

– Но со мной не все в порядке, мой господин Карн. Пожалуйста, обнимите меня. Согрейте меня. – Я подняла полу плаща и свободной рукой стала расстегивать куртку.

Мой господин долго сидел, не шевелясь. Потом медленно подошел ко мне, расстегивая на ходу свою куртку. Он лег, укрывшись краешком плаща. Его рука скользнула под мою куртку, он поколебался, потом вдруг обхватил меня с такой силой, что застонали ребра. Он совсем окоченел.

«Ночь только началась, а он уже так замерз», – подумала я с жалостью.

Когда он согрелся, его объятия ослабли, и мы уснули.

Следующие три дня текли медленно. Небо оставалось укутанным облаками, холод усиливался. Речные отмели скрылись под слоем льда. Большую часть этих дней я была погружена в медитацию, стараясь ускорить заживление израненных ног. Великое множество крошечных порезов, волдырей и загноившихся ранок требовали гораздо большей концентрации воли, чем когда-либо прежде, даже чем тогда, когда у меня была сломана рука. Я чувствовала, что время не ждет, хотя Карн ни разу не напомнил об этом.

Мы питались очень экономно. Мясо серых зверьков мы закоптили на вертеле. Хотя Карн отправлялся на добычу каждый день, найти мясо больше не удавалось. Он поймал двух рыб. Он пробирался в замерзший лес и находил там нежные зеленые побеги какого-то пустынного кустарника, из которых мы варили чай. Он выскоблил и отмыл шкурки серых зверьков. Из этих шкурок он соорудил для меня башмаки, отделав их мехом хоппера. Но его деловитость не могла скрыть напряжения, в котором он находился. Он вскакивал от малейшего шума. Часто обходил окрестности лагеря, хотя мне трудно себе представить, как в этой пустыне могло укрыться что-нибудь крупнее мыши. Часто и подолгу он всматривался в горизонт.

Наутро четвертого дня он осмотрел мои почти уже зажившие раны, надел мне новые башмаки.

– Как жаль, что мы не можем переждать, пока ты совсем выздоровеешь. Это слишком опасно. С каждой ночью костры Бегунов оказываются все ближе. Завтра они уже могут быть здесь.

Он поднял меня и осторожно опустил на ноги, потом, обхватив меня рукой, прошел со мной несколько шагов вдоль берега. Я старалась погасить в себе чувства, переполнявшие меня. Его рука была такой уютной, такой ласковой. Когда мы вернулись назад из нашей короткой прогулки, я выскользнула из его объятий. Мне показалось, что он отпустил меня неохотно.

– Теперь все будет хорошо, – сказала я.

Мы собрали наши сильно поубавившиеся пожитки, тщательно затоптали огонь, разбросали пепел. Карн наполнил флягу, подал мне котомку. Потом он помог мне подняться и пройти немного вверх по течению реки. Там он перенес меня по льду и опустил на берег, взвалил на себя котомку, повесил на плечо флягу, взглянул на компас и направился прочь от реки, пересекая прибрежную полоску леса. Он шел быстро, но не выпускал меня из виду, и когда я стала отставать, он остановился.

– Отдохни несколько минут, Жанна. Сегодня им нас не поймать.

Я благодарно взглянула на него и опустилась на гравий. Карн сбросил свой груз поблизости. Только тогда, когда ноги освободились от нагрузки и ноющие мускулы расслабились, до меня стал доходить смысл его слов.

– Бегуны? Они схватят нас?

Он пожал плечами.

– Возможно. Как бы то ни было, они уже очень скоро окажутся совсем рядом. Должно быть, наблюдатели просигналили им, когда мы добрались до пустыни. С тех пор они все ближе и ближе. Они уверены, что догонят нас, и поэтому не скрывают своих костров.

– Как и мы, лорд.

– В этом не было нужды. Все равно нельзя было ничего сделать.

Какое-то время мы молчали. Потом он поднялся, долго смотрел в сторону, откуда мы пришли. Мы направились к холмам, маячившим вдалеке, и шли до самой темноты. Наш ужин состоял из нескольких глотков воды. Карн нарубил веток кустарника для подстилки, и мы свернулись на них, прижавшись друг к другу.

На следующий день мы впервые увидели самих Бегунов – маленькие фигурки на фоне прибрежной полосы деревьев. Мы съели по маленькому кусочку копченого мяса и продолжили путь. Бегуны снялись с места раньше и сократили разделявшую нас дистанцию.

Весь день они приближались к Нам – три мрачные темные тени, преследующие нас по пятам. Каждый раз, когда Карн оглядывался на них через плечо, он прибавлял шагу. Мы не устраивали обеденного привала, поскольку наши преследователи настигали нас. Не останавливаясь, мы выпили по нескольку глотков воды.

Наконец я уже не смогла идти дальше.

– Пожалуйста, Карн. Я не поспеваю. Мне приходится бежать, чтобы не отстать.

Он остановился.

– Прости, – голос был извиняющимся, – я надеялся… Скоро появятся патрули Совета, поэтому Бегуны едва ли рискнут преследовать нас среди холмов. Они боятся, что патруль засечет их. – Карн старался, чтобы голос его звучал ободряюще, но я видела в его глазах тень страха. – Если бы нам удалось укрыться в скалах, мы были бы в большей безопасности.

– Я постараюсь.

Он убавил скорость. Я напрягала зрение, пытаясь разглядеть скалы, о которых он говорил. Долгое время я видела только серый кустарник и бурый гравий справа от подножья серо-зеленых холмов. Значит, скалы там. Черные пятнышки валунов громоздились по склонам.

Расстояние казалось непреодолимо далеким. Бегуны настигали нас. Были видны клубы пара от их дыхания, их копья глядели в нашу сторону.

– Карн!

Он оглянулся, обнял меня рукой и потащил. Боль в ногах, твердые мускулы обхватившей меня руки Карна, голод, сжимающий желудок, гравий, покрытый инеем, серый кустарник, тени, бегущие следом, холмы, которые так медленно приближались к нам – все это смешалось в каком-то подобии фильма ужасов, показанного по три-д в замедленном темпе. Мы перестали оглядываться назад.

Наконец я остановилась. Легкие горели, хриплое дыхание судорожными толчками вырывалось из горла, ноги состояли из одной боли.

– Я не могу больше идти. Давай остановимся. Пусть возьмут, что им нужно. У меня уже нет сил.

Рука Карна напряглась, и он рывком снова увлек меня за собой.

– Мы не можем. У меня только один заряд для станнера. Не смотри так удивленно, Жанна. – Его голос чуть смягчился. – Разве ты не поняла до сих пор, что для того, чтобы получить, что им нужно, они, скорее всего, убьют нас?

– Н-нет. – Слова вылетали отрывисто, перемежаясь с судорожным дыханием. – Как это?

– Ах, как, как… – горькое отчаяние было в его голосе.

Некоторое время мы бежали молча. Глаза Карна были устремлены к холмам, но думал он о другом.

– Жанна, ты читала народные предания. Было там что-нибудь такое, что поразило тебя?

– Да. Персонажи. Страшно суеверные. Чародейство и волшебство.

Рука Карна напряглась.

– Если бы только это суеверие еще сохранилось у Бегунов и Наблюдателей…

Черные скалы наконец отделились от темного фона. В последних лучах солнца, опустившегося к вершинам гор и бледным пятнышком пробивавшегося сквозь облака, я разглядела, что до ближайших скал осталось несколько десятков метров.

Но нам с Карном не удалось добежать до спасительных холмов, только до самых первых черных валунов. Что-то просвистело у нас над головами и зашелестело по гравию впереди. Это было зловещего вида копье. Карн бросил поклажу, подобрал копье и повернулся навстречу Бегунам, пряча котомку за спиной и прикрывая меня своим телом.

– Спрячься за камнем и не высовывайся, – приказал он, не отрывая глаз от Бегунов.

Он стоял неподвижно, опираясь концом копья о землю. Я повиновалась. Бегуны замедлили шаг. Это были худые оборванные люди с морщинистыми обветренными лицами. Они остановились в двух-трех шагах от нас, и двое из них, те, что были повыше ростом и с копьями, стояли, подняв свое оружие – кончики копий уставились в грудь Карна.

Я знала, что Карн боится Бегунов, но его поза говорила о другом. Хотя руки его были опущены, он стоял прямо, высоко подняв голову. Я представила себе его глаза, так, как их могли видеть Бегуны, желтые, холодные, оценивающие, похожие на глаза кота.

Я слышала, что Бегуны совещаются, но не могла понять их диалекта. Они что-то требовали. Карн покачал головой. Самый низкорослый сделал шаг вперед и ударил его. Карн покачнулся и задрожал от гнева, но не ответил на удар. Бегуны снова стали что-то требовать.

Карн снова покачал годовой:

– Мой брат мал и болен, и у нас очень мало припасов. – Бегуны прервали его бранью. Карн пожал плечами: – Я принесу то, что у нас есть.

Он медленно подошел ко мне, вызывающе повернувшись спиной к копьям Бегунов, стал так, чтобы загородить меня. Его лицо было озабоченным и напряженным.

– Спрячь несколько спичек в башмаки. – Пока я прятала спички, он вытащил завернутое в пластик копченое мясо, компас и отнес копье и все, что осталось, Бегунам. Спор продолжился. Один из Бегунов угрожающе направился к моему укрытию. Резким выкриком Карн остановил его. Бегун остановился.

– Эй, парень! – Карн повернулся ко мне. – Выгляни-ка сюда.

Я высунула голову из-за камня, Бегуны уставились на меня с удивлением и слегка попятились. Однако уступать в своих требованиях они не хотели. Карн медленно пошел назад.

– Они хотят мяса. Я забыл, что у голодных людей прекрасное обоняние. Они настолько голодны, что не боятся даже гнева Огневолоса.

Но и мяса оказалось недостаточно. Карн умолял, но безуспешно.

– Им нужно оружие, – сказал Карн. – Я сказал, что у нас его нет, но они грозятся обыскать тебя. Лучше отдать им и флягу тоже. Они теряют терпение.

– Разве она нам не понадобится? Спрячем ее и пусть ищут, а?

Карн резко дернул меня своими железными пальцами. Его лицо было белым, а в глазах – сразу боль и гнев.

– Дурочка, никто не должен тебя обыскивать. Они же узнают, что ты – женщина. Понимаешь, что здесь это значит для них?

Только тут до меня дошло, о чем он говорит, и ужас охватил меня.

– Что если они… если ты… Карн? – вцепилась я в него.

Железная хватка на моей руке ослабла.

– Жанна, не надо, – его голос дрогнул, и он запнулся на мгновение, чтобы совладать с собой. – Я пройду сквозь ад. Я сам тебя убью, но не допущу этого, поверь.

Я верила ему. Я смотрела, как он шел навстречу этим людям, высокий, стройный, отважный, когда я замирала от страха. Он был ничем не защищен от неожиданного удара. Коренастый, который, вероятно, был главным среди Бегунов, жадными пальцами коснулся плаща Лхарра, но тот упрямо покачал головой.

– У вас наш станнер, наша пища, наша вода. Жизнь – это все, что вы оставили нам. Если вы отнимете одежду, то отнимете и жизнь. Мы пришли с миром и позвольте нам уйти с миром. Боги тех-кто-перебегает-пустыню защищают мирных путников и налагают тяжкое проклятье на тех, кто покушается на их жизнь.

Бегуны посовещались, коротышка спорил с другими и, казалось, одержал верх. Я с замиранием сердца наблюдала за ними и только потом поняла, что причиной боли в моих сжатых ладонях были мои собственные обломанные ногти, впившиеся в кожу. Нас ожидала очень холодная ночь, накатывавшаяся из-за горизонта, тянувшаяся к нам через пустыню. Даже сквозь плащ и куртку я ощущала ее ледяное дыхание. Медленно опускались крупные снежинки. Четверо мужчин неподвижно стояли лицом к лицу, состязаясь в силе духа. Двое Бегунов пытались выдержать звериный взгляд своего предводителя. Карн словно застыл, наблюдая за ними. А кругом вели свой нескончаемый хоровод пушистые и ленивые снежинки. Наконец Карн нарушил молчание.

– Вам придется убить нас, чтобы отнять одежду. Но в здешних местах нет освященной земли. Наши души не найдут здесь места для успокоения, они будут преследовать вас, а Огневолос отнимет силу у ваших костров, и они больше никогда не согреют вас.

Бегуны продолжили свой спор, тотчас перешедший в перебранку. Их вожак буквально прыгал от ярости. Карн повернулся к ним спиной и медленно направился ко мне. Вожак направил на него станнер. Я окаменела от ужаса. В тот момент, когда он нажимал на спуск, один из его приятелей ударил его по руке.

Коротышка попробовал еще раз, но безуспешно – заряд выпал.

Еще больше рассвирепев, он ухватился за копье. Двое других выглядели испуганно, но не посмели помешать ему. Я хотела предупредить Карна, но слова не смогли вырваться из моей груди, парализованной страхом. Этот пигмей целился в спину удаляющегося Карна. Мне хотелось закрыть глаза, но и это было не в моих силах. Рука Бегуна медленно откинулась назад, и копье отправилось в свой смертоносный полет.

– Карн!

Карн распластался на земле, копье пронеслось над его головой. Я резко выпрямилась. Копье еще дрожало, когда Карн вырвал его из земли и подбежал ко мне.

– Теперь у нас чуть больше шансов, – он мрачно усмехнулся.

Но Бегуны больше смерти боялись привидений, поэтому, не возобновляя своих попыток, они ушли. Несколько часов мы провели, сидя на грубых камнях. Ноги болели нестерпимо. Желудок сжался и вслух выражал свой протест, но есть было нечего, не было даже этих зеленых побегов, которые, по словам Карна, должны в великом множестве появиться через пару недель. Пить тоже было нечего. Снег падал неохотно и не успел еще накопиться достаточно толстым слоем. Дразнящий тоненький пушок покрывал камни и кустарники, не давая возможности собрать его. Казалось, что от жажды язык потрескался. Не знаю, был ли Карн в это время занят мыслями о еде в той же мере, что и я. Я не стала спрашивать. На нем и без того лежал слишком тяжелый груз ответственности за наши две жизни.

Я думала о том, как долго может человек без пищи и воды сохранять ясность ума. И сколько еще мы сможем пройти.

Потом долгие-долгие часы мы то взбирались на холм, то спускались, то снова карабкались вверх, а голодная слабость в моих ногах становилась все сильнее и сильнее. Только усилием воли я заставляла себя идти. Карн соскребал с камней снег и давал его мне. Говорить не было сил. Карн озабоченно качал головой – начинало темнеть, а указателей, которые он разыскивал, мы пока не видели.

– Сигнальные огни начинаются за километр от домика для патрулей. Мы никак не могли пройти мимо.

Но на самом деле нам приходилось почти все время глядеть под ноги, и было бы неудивительно, если бы мы просто не заметили этих знаков. Вся земля была усеяна крупными и мелкими обломками камней, и из-за этого мы двигались очень медленно. В тех местах, где мягкая почва сменяла камень, путника подстерегали полусгнившие стволы и обломившиеся ветви, а выпавший снег скрывал эти предательские ловушки. День, суливший мороз, оказался верен своему обещанию. Холод жег лица, пробирался под теплые дорожные плащи, пальцы стыли даже в рукавицах.

– Поторопись, – Карн прибавил шагу. – Если мы не найдем указателя прежде, чем отключится свет, нам придется блуждать здесь всю ночь.

В таком холоде это означало бы смерть. Я поежилась от этой мысли и заставила свои налившиеся свинцом ноги двигаться чуть быстрее. Было уже темно, когда мы нашли первый указатель, затем два других. Карн шел гораздо быстрее меня и вскоре почти скрылся из виду. Я испугалась. Пытаясь его нагнать, я поскользнулась на каменном бугорке и сильно подвернула лодыжку. Я закричала.

– Жанна! – в голосе слышалось беспокойство.

– Я… ничего.

Он вернулся, чтобы убедиться, что все в порядке, и тотчас же быстро зашагал вперед. Не знаю, как это удавалось ему при той усталости, которую он должен был ощущать. Пройдя еще немного, он остановился.

– Ты видишь огонь, Жанна?

Я напрягала зрение, пытаясь что-нибудь разглядеть во мраке и метели.

– Нет, а что там?

Но светлое пятнышко оказалось древесным грибом.

Карн вздохнул.

– Вернемся к предыдущему и начнем сначала.

В лесу было уже совсем темно. Я собрала немного снега и погрузила в него горящие губы. Ледяная влага напоила иссохшее горло и язык.

Под ногами я вдруг почувствовала что-то похожее на твердую тропинку. Быть может, она приведет нас к цели? Сможем ли мы идти на ощупь?

– Это небезопасно, – сказал Карн. – После реки в здешних холмах находится единственный источник питьевой воды. Тут целый лабиринт тропинок, протоптанных животными, и в нем можно блуждать целую вечность. Попробуем иначе. Посиди здесь. Я разведаю, что впереди, а обратную дорогу найду по твоему голосу.

– Милорд. – Мой голос невольно прервался. – Карн…

Мой муж поднял мои ладони и тихонько сжал их.

– Постарайся не бояться. Нам больше ничего не остается.

Он исчез в темноте и, блуждая среди камней, время от времени звал меня.

– Жанна!

– Здесь, – отзывалась я.

Голые стволы старых деревьев и снежная ночь окружали меня. Я сидела на снегу, ветер продувал меня насквозь, и холод пробирался под одежду. Вдруг Карн воскликнул:

– Я нашел его.

Потом мы, перекликаясь, нашли друг друга. Указатель, нанесенный на кору сломанного дерева, слабо светился в темноте. Карн обнял меня и крепко прижал к себе.

– Дерево слишком сильно наклонилось. Должно быть, мы просто прошли в двух шагах от него, когда было еще достаточно светло и свечение краски было незаметно. Похоже, что мы уже близко.

Потом он взял меня за руку, и мы ощупью пробирались по невидимой тропинке. Карн оказался прав. Мы нашли еще два указателя и вышли на небольшую поляну, где стоял домик для патрулей. Среди бушующей метели он казался темной глыбой, лишенной очертаний, но Карн уверенно нашел дорогу к двери и провел рукой по внутреннему краю дверной рамы. Нащупав потайную защелку, он нажал ее, и дверь беззвучно отворилась, а когда мы вошли, так же беззвучно закрылась за нами.

– Подожди тут, – сказал Карн. – Сейчас здесь будет тепло. – Он осторожно пробирался по комнате, ощупывая ногами пол, и все же я слышала, как он дважды натолкнулся на что-то в темноте. Вот его башмаки заскрипели, он присел на корточки, и через мгновение комната осветилась и горячий воздух потек через вентиляционные отверстия в полу по периметру комнаты. Он опустился рядом с одним из отверстий и похлопал рукой по пыльному полу.

– Садись рядом, согрейся.

Я послушалась. Мы сняли промокшую верхнюю одежду и долго сидели, впитывая тепло и наслаждаясь отдыхом и покоем. Карн притянул меня к плечу.

– Часть дела сделана, – сказал он.

Внезапно я представила себе, что могло с нами случиться, и мое намерение показать себя мужественной и независимой разлетелось в пух. Я спрятала лицо на шее у Карна и крепко к нему прижалась. Он обхватил меня свободной рукой и прижался щекой к моим мокрым волосам. Сжавшись в комочек, я долго и безутешно плакала, пока наконец усталость не сморила меня.

16

Я не помню, как оказалась в постели, поэтому, проснувшись, с удивлением рассматривала каменные стены, грубое шерстяное одеяло, металлические поручни, снежинки за окном, которые непонятным образом оказались где-то внизу. Оказалось, что я лежу под потолком на двухэтажной койке. Карн стоял около лучевой печи и готовил завтрак. Восхитительный запах горячего клэга заставил меня приподняться. Мне уже так долго не удавалось его отведать.

Должно быть, Карн услышал, что я пошевелилась. Он оглянулся и улыбнулся мне.

– Доброе утро. Ты уже достаточно проголодалась, чтобы немного перекусить?

– Проголодалась? Ты еще шутишь! Мне кажется, за последние два или три дня мы вообще ничего не ели.

Он подошел и протянул мне руки.

– Спускайся, я тебе помогу.

Он осторожно опустил меня на пол, и мне показалось, что он немного помедлил, прежде чем выпустить меня. Из чего состоял завтрак, я так и не сумела определится – вероятно, это была какая-то высушенная синтетическая смесь, но это была еда, и она мне нравилась. Карн выглядел безмятежным.

– А когда мы выберемся отсюда, Карн?

– Когда сойдет снег. Дня через четыре или пять, возможно. Весной он долго не держится.

– Ты можешь послать за флиттером или чем-нибудь еще?

Он поднял на меня удивленные глаза.

– Я думал, ты знаешь. Эти посты соединяются только друг с другом и командным центром Совета. На Старкере-4 слишком много соперничающих групп, чтобы разрешить солдатам какого-либо Дома иметь внешнюю связь.

– А как насчет поместья?

– Приходится соблюдать осторожность. Лорд Ричард это наверняка предусмотрел. Сейчас он, по-видимому, считает, что мы пропали. Однако здесь я ничего не могу ему противопоставить.

Мы погрузились в размышления. Карн встал и подошел к окну, но пока я убирала со стола и укладывала тарелки в мойку, я чувствовала на себе его неотрывный взгляд. Это бегство через пустыню изменило нас в чем-то, но мне не хотелось докапываться, в чем именно. Ему, наверное, тоже, иначе он бы не стал молчать.

После того, как уборка была закончена, мне уже нечем было занять руки, и я уютно устроилась в одном из трех кресел. Карн все еще стоял у окна, поглядывая то на меня, то на снег. Я не видела выражения его лица. Когда он наконец заговорил, то его голос звучал настолько тихо, что я едва слышала его.

– Жанна. Мне необходимо знать, это действительно очень важно, как вы у себя на Фру относитесь к смерти? Я понимаю, что тебе очень трудно ответить на такой вопрос, но прошу тебя, постарайся. Я не стал бы спрашивать, не будь это важно.

Это не был отвлеченный вопрос, вопрос о фруванских религиях. Он спрашивал о нас, о себе и обо мне, а у меня в тот момент не было сил, чтобы трезво и отстраненно размышлять об этом. Я отвела глаза, потом снова взглянула на него. Если этот вопрос важен для него, значит, он каким-то образом важен и для меня. Но смерть, ужасная смерть…

Нужно было ответить ему.

– На Фру это всегда происходит быстро. Всегда. Милосердная щадящая быстрота. Ценность жизни для нас в значительной мере определяется возможностью полной власти сознания над телом. Но, хотя мы, по существу, не знаем болезней, тело со временем изнашивается. Ни у кого не хватает сил постоянно чинить каждую клеточку.

Я взглянула на его резкий профиль. Будь проклята эта его академическая тренировка. Мне нужно было знать, что он чувствует.

– Моя мать в молодости была исключительно красива. Ей казалось, что морщинки уродуют ее. Ей приходилось тратить по несколько часов в день, чтобы уберечь хотя бы кожу лица. Но спустя несколько недель она решила, что все это не стоит потраченного времени. Теперь у нее очень милые, мягкие морщинки, но она все еще прекрасна.

Я вздохнула. Эта бесхитростная история не смогла ослабить железные тиски самоконтроля, в которые он себя зажал.

– У нас старики сами выбирают свой час. Когда их сердца устают, они начинают готовиться – раздают свое имущество, прощаются с друзьями и близкими, потом отправляются в Последнюю Обитель, где покидают этот мир за несколько часов.

Но мне было страшно подумать, как человек заканчивает свой путь здесь, где люди планировали убийства, где убивали друг друга из мести, ради выгоды, а то и, как можно было судить по их дуэлям, ради развлечения. Карн неподвижно стоял у окна, с преувеличенным вниманием разглядывая падающий снег.

Спасительная злость охватила меня.

– На Фру все по-другому. Мы ценим жизнь. Гхарр умеет думать лишь о том, как уцелеть самому и уничтожить другого. Вы убиваете друг друга и находите это законным. – Мне пришлось прерваться. Комок встал в горле. Я вспомнила свои ночные кошмары, мертвое лицо Карна… – Что значат для тебя мои чувства? Я только инструмент, инкубатор для детей, я…

Тут он посмотрел на меня, и в лице его была боль и грусть.

– Твои чувства для меня значат очень много. Очень. Наше положение показывает, что удача изменяет мне. Может статься, моя дорогая жена, что конец мой уже недалек. Смерть может прийти от руки убийцы или на дуэли. Я не могу дать тебе никакой защиты. А что мои враги могут сделать с тобой…

– голос его дрогнул.

Я отвернулась. Эта боль в его глазах. Какую бурю чувств породила она в моей душе. Он не должен был этого видеть.

Почти весь остаток дня прошел в мучительном молчании. Мы пытались говорить о пустяках, но слова казались неуклюжими и ненужными. Карн задал больной вопрос, который почти заставил нас обнаружить те чувства, в которых мы не хотели признаться даже себе. С облегчением отправилась я в постель, лишь только начало смеркаться. Во сне я могла не чувствовать себя такой испуганной, потерявшей голову, готовой сломаться.

Я проснулась от холода и боли. Тело еще хранило следы дальней дороги, и, вероятно, во сне я повернулась на больное место. Я повертелась в постели и обнаружила множество новых больных точек. Меня всегда удивляло, почему настоящая боль приходит не сразу. Я лежала неподвижно и одну за другой успокаивала ноющие мышцы. Наконец все прошло.

– Уже пора вставать, милорд? – этот титул казался мне спасительным в то утро.

Ответа не было. Я осторожно свесилась через край:

– Эй, соня.

На нижней койке никого не было. Она была аккуратно заправлена. Я оглядела комнату. Я была совершенно одна. Спрыгнув на пол, я торопливо оделась, хотя и чувствовала, что поспешность совершенно бесполезна. Похоже, что после его ухода прошло уже много часов. Вдруг я заметила клочок бумаги на столе.

«Моя дорогая леди. Чтобы добраться до дому, нам нужны лошади, а в одиночку я двигаюсь быстрее. Если по какой-либо случайности я не вернусь, дождись здесь патруля Совета. Они смогут доставить тебя домой в целости и сохранности. Карн».

Не выпуская записки из руки, я побрела к окну. Высокие, стройные голубые сосны загораживали пустыню. Снег падал бесшумно и стремительно, внезапные порывы ветра сметали с крыши снежное одеяло, и кружащий занавес закрывал на мгновение лес. Наискось поперек поляны намело огромный сугроб, заваливший входную дверь. Конечно, Ричард мог что-то предпринять против нас в Онтаре, но нужно ли было моему господину уходить в этот снежный ад? Я нагнулась, пытаясь разглядеть слабенькое светлое пятнышко на месте солнца и узнать, хотя бы приблизительно, время. Все напрасно. Порыв ветра швырнул пригоршню снега в окно. Снежинки застучали по стеклу как маленькие камешки. Я испуганно отскочила.

Я осмотрела свою новую тюрьму. Одна комната, две двери, два окна, кабинка для душа и туалета. На всем многомесячный слой пыли. На моей руке, там, где она соприкасалась с пыльной оконной рамой, отпечаталась широкая серая полоса. Я перечитала записку. Никакого намека, когда он должен вернуться.

Я принялась считать. Четыре дня туда. Два, если повезет, обратно. Хоть бы сказал, когда надеется вернуться. Но что толку теперь жалеть. Я положила записку в карман и снова выглянула в окно. Снег бил наискось непрерывным потоком – густой, стремительный, гипнотизирующий. Веки начали слипаться. Усталость не оставила меня. Наш побег отнял гораздо больше сил, чем я предполагала. Голова моя качнулась вперед, и я пришла в себя.

Так нельзя. Здесь столько дел. Кругом сплошная грязь. Я снова посмотрела на серую полоску на своей ладони.

Такая маленькая комната и бездна времени. Шесть дней. Спать. Уборка подождет.

Я снова вскарабкалась на свою койку и проспала большую часть этого и следующего дня. Почти не вставала.

На третий день я почувствовала себя значительно бодрее. Я внимательно осмотрела комнату. Здесь были запасы провизии, кое-какая кухонная утварь, но, в полном соответствии с их обычаями, гхаррские проектировщики предусмотрели только самые примитивные приспособления для уборки – ведро и щетку. Интересно, перестану я когда-нибудь удивляться странным противоречиям этого мира, где есть, например, лучевые печи, но нет ни одного кухонного робота.

– Мужчины, – проворчала я. – Вот и видно, что получается, когда они все устраивают на свой лад.

Я наполнила ведро, спрыснула пол водой и принялась щеткой отскребать грязь. Я не жалела времени. Куда я дену себя потом? Тщательно отмывала я каждый предмет. Это заняло два дня.

Я в последний раз ополоснула тряпку, которой мыла пол, разогрела упаковку мяса с бобами и пряностями. Я сидела за столом, положив ноги на другое кресло. Еда казалась безвкусной, еще хуже было то, что меня стала донимать тишина. Уже почти год прошел с тех пор, когда я была так же одинока.

Я бросила упаковку в печь для мусора и вполглаза наблюдала, как она исчезает. Больше делать было нечего. Я медленно разделась и легла спать.

Утро наступило слишком скоро. Я долго лежала, разглядывая потолочные балки, и думала, чем себя занять в этот день. Пыталась уснуть опять, но безуспешно. Неохотно встала.

Разогрела чашку шоколада. Подумала: «А вдруг он вернется нынче вечером?» Знала, насколько это невероятно.

Секунду подержала горячую чашку между ладоней. Подошла с ней к окну. Неподвижно лежал мерцающий снег. Огромные голубые деревья согнулись под его тяжестью. Я потихоньку отхлебывала дымящийся шоколад. Все было неподвижно в этой безмятежной белизне, в глубине ветвей, в кристально чистом голубом небе. Я чувствовала себя единственным живым существом в этой искрящейся безмолвной необъятности.

Потянулись бесконечные часы. Не торопясь, я смела снег со ступенек у задней двери, отгребла его от сарайчика для лошадей позади домика.

Я перестелила постель, снова пересмотрела продовольственные припасы. Придумать что-нибудь еще уже было невозможно. Я уселась за стол. Но сидение без дела позволяло мыслям своевольно блуждать, а это было невыносимо. Мне виделось, как солдаты Ричарда Харлана окружают пустыню, вспоминался весь этот мир, именуемый Старкером-4, преисполненный злобы и насилия.