Текст книги "Казакстан. Национальная идея и традиция"

От автора

Цель этой книги не в том, чтобы поднять дух нации или сформировать идеологию, которая уравновешивала бы общечеловеческие ценности и национальные интересы…

Просто я как мог добросовестно проводил исследования и сам был поражён, насколько далеко наука может уйти от истины, следуя заданным формам мышления…

Я не открывал новых фактов и источников, а просто старался непосредственно взглянуть на уже существующие и непредвзято осмыслить их…

Я искренне верю в научную обоснованность придерживаемой мною точки зрения, а иначе мне незачем было бы её высказывать и тем более публиковать…

Сейчас лишь пытаюсь вернуть Казахстану историю, которая ещё жива в простом народе, и бесконечно благодарен своим друзьям детства, которые поддерживали меня в моих мыслях, особенно –

Нуркатову Арнуру.

Им я и посвящаю этот труд…

Введение

Объект, предмет и хронологические рамки исследования

В представленной работе казахстанское общество XIX–XX вв. исследуется на предмет исторических преобразований его традиционной структуры, сложившейся на протяжении многих веков. Поэтому проблема, сформулированная в определении темы как «Правовая и экономическая модернизация традиционной структуры Казахстана», должна восприниматься как проблема исторической науки, а не только правовой и экономической. Да и само название работы в части указания на традиционную структуру свидетельствует об исследовании именно историко-культурных аспектов правовой и экономической модернизации Казахстана.

Практическая актуальность исследования

В свете современных рыночных преобразований в Республике Казахстан подробное объяснение актуальности данной проблемы представляется излишним. Всеобъемлющий кризис в культурной, политической и экономической жизни современного Казахстана, думается, в немалой степени определён неправильным пониманием и отсутствием учёта в рыночных реформах его историко-культурной специфики. Хотя повсеместно говорится об «особом пути» постсоветского Казахстана, до сих пор мало кто берёт во внимание определяющее значение советских, и уж тем более досоветских традиций Казахстана, характер их переплетённости и сплава. А ведь исторической науке уже известна практическая роль преемственности менталитета в процессе социальных событий и в структуре социальных институтов. Если бы в современном реформировании Казахстана все рыночные преобразования применялись к его историко-культурной специфике, увязывались с ней и даже использовали её, то, вероятно, необратимость и эффективность перехода к рынку обрели бы несомненный характер.

Научная значимость и степень изученности проблемы

Научная значимость проблемы имеет важный характер, так как эта проблема является совершенно новым направлением в историографии. Даже общая постановка проблемы ещё не разработана в полной мере, не говоря уже о путях её разрешения. Что понимать под традиционной структурой Казахстана, а что – под её модернизацией, до настоящего времени соответствующим образом не было определено, и данные термины невозможно было использовать в научном обороте в качестве отработанных понятий. Смыслы их применения были различны, а их определения в рамках какого-либо смысла имели разный по объёму и содержанию характер.

Более того, исследования традиционной структуры в связи с историческим осмыслением её преобразований, по нашему мнению, являются редкостью в историографии. Так, мы можем назвать, в принципе, всего лишь несколько специальных исследований в этой области. Относительно XIX в. мы имеем дело с монографией Ж.О. Артыкбаева «Казахское общество: традиции и инновации» (Караганда, 1993), а касательно XX в. – с монографией Ж.Б. Абылхожина «Традиционная структура Казахстана: социально-экономические аспекты функционирования и трансформации (1920–1930-е гг.)» (Алма-Ата, 1992). Совместный труд Н. Масанова и Н. Амрекулова «Казахстан между прошлым и будущим» (Алматы, 1994) мы также можем, в определённой, конечно, степени, отнести к интересующим нас специальным исследованиям, поскольку он тоже хоть как-то касается преобразований традиционной структуры Казахстана в конце XX в.

Как видно из этого, историография модернизации традиционной структуры Казахстана представляет собой весьма скудный перечень исторических исследований. Безусловно богаче историография самой традиционной структуры Казахстана, хотя Ж.О. Артыкбаев считает, что на «сегодняшний день существо дела, то есть традиционное казахское общество в его этносоциальных и хозяйственно-культурных ипостасях, раскрывается в двух книгах. Первая – монография Ж.Б. Абылхожина «Традиционная структура Казахстана», охватывающая хронологическими рамками начало XX в.; вторая – учебник для вузов «История дореволюционного Казахстана» А. Кузенбайулы (Артыкбаев Ж.О. Казахское общество: традиции и инновации. С. 19). В целом его можно поддержать, если добавить, что в историографии традиционной структуры казахского общества XVIII – начала XX в. были в своё время отмечены труды Толыбекова, Зиманова, Маркова, Кшибекова и других серьёзных исследователей, и что совсем недавно вышла в свет книга Н.Э. Масанова «Кочевая цивилизация казахов: основы жизнедеятельности номадного общества» (Алматы, 1995), которая посвящена описанию традиционной структуры Казахстана. К сожалению, мы не можем уделить достаточного внимания разбору этих специальных исследований, так как нас больше интересует не сама традиционная структура, а лишь её модернизация.

Что касается историографии её модернизации, то, исходя уже из этого скудного историографического материала, мы можем констатировать установление устойчивых тенденций в научном изучении истории модернизации традиционной структуры Казахстана. Всеми исследователями признаётся регрессивность, историческая отсталость традиционного Казахстана и, соответственно, прогрессивность, историческая оправданность его преобразования. Конечно, особо выделяются культурные и экологические достоинства традиционной структуры Казахстана и подвергаются резкой критике преобразования царской России и Советского Союза в части преступного неучёта этих достоинств. Все преобразования традиционной структуры в XIX–XX вв. стали называться модернизацией. Если исходить из устоявшегося в искусствоведении термина модернизм, то это означает осовременивание, вхождение в современность, так сказать, обновление общества, пусть и трагическое.

На начальном этапе и данное исследование не избежало плена указанных общеисториографических тенденций. В докладе на республиканской межвузовской научной конференции по теоретико-методологическим вопросам истории Казахстана стереотипно и совершенно необоснованно утверждалось, что «казахи преодоления своей зависимости от природных бедствий и ресурсов Великой степи даже не мыслили. Одухотворение Великой степи в качестве нравственного приоритета являлось первым основным элементом традиционной структуры Казахстана» (Нуров К.И. Понятие о традиционной структуре Казахстана // Теоретико-методологические проблемы истории Казахстана. Алма-Ата, 1993).

Как бы это утверждение ни соответствовало развитию существующей научной мысли, оно не обосновано прямыми указаниями в первоисточниках исторических сведений. Только по мере непредвзятого изучения источников наряду с осторожным учётом историографии начинаешь понимать и видеть совершенно обратную картину исторической действительности. В частности, не кочевые казахи зависели от ограниченности природных ресурсов, а рост природных ресурсов зависел от наличия кочевых казахов, в доказательство чего мы приводим в данной работе определённые аргументы. Следовательно, казахское кочевое общество в смысле отношения к природе было выше не только традиционного и аграрного общества, но и индустриального. Так или иначе, но, видимо, в этом отношении оно в любом случае уже не было традиционным.

То же самое можно сказать и об остальных наших утверждениях общепринятого типа: «Патриархальная власть в силу своей концентрированности, несмотря на то, что в Степи она была децентрализованной, разделяла собственность казахской кочевой общности, признавая её лишь общей…Ради и вследствие номадного способа производства (технологии) собственность мысленно не отделяется от власти и в фактической хозяйственной деятельности индивидов не оформляется в качестве социальной условности как экономическая власть… Традиционная структура Казахстана это есть семиотическая триада великостепного духа, патриархальной власти и родоплеменной собственности, функция которой в том, чтобы быть руководством к организации смысла служения природе Великой степи» (Нуров К.И. Понятие о традиционной структуре Казахстана // Теоретико-методологические проблемы истории Казахстана. Алма-Ата, 1993).

Данное обобщение является ярким примером, что красота и истина – несколько различные по своей природе категории. Именно посредством красоты, совершенства выражения малообоснованные предположения получают «вечную жизнь» в качестве научных аксиом. Ведь меньше всего, согласно источникам, власть в кочевом обществе казахов можно назвать патриархальной. Более того, её скорее всего можно назвать полиархальной, полиархической. Насколько этот исторический факт меняет наши представления об относительной отсталости традиционной структуры Казахстана на пути исторического прогресса индустриальной цивилизации, можно видеть из мнения директора Центра гуманитарных исследований (Алматы) к.и.н. С.В. Грисюка. Введя в научный оборот термин полиархия, он пишет: «Полиархический тип политической системы (полиархия) сегодня ещё не утвердился ни онтологически, ни гносеологически. Однако изучение современных тенденций развития человеческого общества убедительно свидетельствует о том, что политическая организация последнего эволюционирует главным образом в данном направлении. Полиархия характеризуется скорее уже деконцентрацией власти. Элементам гражданского общества принадлежит, безусловно, большая часть властных полномочий. Государственные институты выполняют лишь действительно общественно необходимые функции. В качестве основы политической системы этого типа выступает суверенитет личности и связанный с ним приоритет личных прав и свобод. Полиархия – становящийся тип политической системы. Она образует политическую основу будущего информационного общества» (Политическая система-94: опыт экспертного исследования. Алматы: ЦГИ, 1994).

Исходя из этого, в отношении политического устройства кочевое казахское общество со своей традиционной структурой общения также было более прогрессивным, чем и традиционное, и аграрное, и индустриальное общества. Так или иначе, но и в этом отношении оно, видимо, в любом случае не было уже традиционным.

Вполне соответствует этому обстоятельству то положение, что правомочия собственности в казахском кочевом обществе не были разделены, и поэтому его экономический рост вовсе не консервировался, что, конечно, чрезвычайно необычно для Востока.

Собственность в традиционной структуре Казахстана была не общей родоплеменной, а частной, семейной или, как стало принять говорить в отношении казахского скота, частно-семейной. Поэтому в казахском кочевом обществе имела место раздельность имущества, а не разделённость собственности на него. Что касается пресловутой родоплеменной собственности на казахскую землю, то она напоминала скорее древнегерманское ager publicus, чем собственность кровно-родственных союзов. Она была просто общественной ипостасью частно-семейной собственности, как бы долевым «имуществом акционеров», которое распределялось, как правило, согласно количеству имеющегося скота среди частных лиц, то есть отдельных членов рода и племени. Что же касается самих казахских «родов и племён», то они были, скорее, союзами не кровных родственников, а свободных индивидуумов; поэтому они и позволили так сильно развиться в казахском кочевом обществе институту частной собственности вообще и на землю в частности.

Таким образом, непосредственное изучение источников вывело нас на коренной пересмотр как собственной точки зрения, так и общепринятой постановки проблем, на необходимость нового осмысления роли и места традиционной структуры Казахстана в исторических преобразованиях казахского общества XIX–XX вв.

Научная новизна

Научная новизна представляемого исследования состоит, таким образом, в выходе на совершенно иную постановку проблемы: модернизацией традиционной структуры Казахстана в исследовании преобразований XIX–XX вв. можно считать только рыночные преобразования периода суверенного Казахстана, а цивилизующие мероприятия России и СССР следует называть преимущественно трансформацией и деформацией, так как по своему семиотическому содержанию традиционная структура Казахстана совсем не походила на структуру традиционного общества и, наоборот, задавала нормы ещё не наступившего до сих пор глобального информационного общества, постиндустриальной структуры общения.

Цель и задачи исследования

Их следует рассматривать в рамках именно этой постановки проблемы. Главная цель этой работы стала состоять в определении исторической функции традиционной структуры Казахстана в развитии человечества. Соответственно ей были поставлены следующие основные задачи:

– проработка понятия традиционной структуры как термина исторической науки;

– исследование происхождения и сущности традиционной структуры Казахстана;

– исследование характера преобразований традиционной структуры Казахстана в XIX–XX вв. и их последствий;

– общая разработка модели (проекта) правовой и экономической модернизации Казахстана с учётом и в связи с его историко-культурной спецификой, с возрождением традиционной структуры Казахстана в направлении рыночных преобразований.

Структура работы

Структура работы полностью отражает её задачи и состоит из четырёх глав. Глава I «Традиционная структура: проблема и метод» направлена на немарксистскую систематизацию категориально-понятийного аппарата исторической науки. Глава II «Традиционная структура Казахстана» имеет два раздела, один из которых связан со строительством концепции казачьего происхождения Казахстана, а другой – с анализом проявления ценности казачьей свободы в культурной, политической и экономической жизни Казахстана. Глава III «Трансформация и деформация традиционной структуры Казахстана» также имеет два раздела, один из которых связан с характеристикой трансформации как процесса исторических, искажающих казачью свободу, изменений в жизни Казахстана XIX в., а другой – с характеристикой деформации как процесса исторического уничтожения казачьей свободы в Казахстане. Глава IV «Модернизация традиционной структуры Казахстана на рубеже XX–XXI вв.» связана с характеристикой модернизации как исторически необходимого процесса возрождения казахских традиций свободы в правовых и экономических реформах суверенного Казахстана, с поиском способа установления свободы как главной ценности и этнодоминанты казахстанской нации.

Методологическая основа

В данной работе мы руководствовались, прежде всего, методологией всемирно-исторического исследования, которая была специально разработана автором для проведения данного исследования как теория исторической науки на основе философских установок информационно-системного подхода С.В. Грисюка (Алматы, Центр гуманитарных исследований, лекции Алматинской школы управления, 1993) и общенаучных положений системо-мыследеятельностного подхода Г.П. Щедровицкого (Москва, Московский методологический кружок, лекции Калининградской высшей школы управления, 1990).

Также немалую руководящую роль сыграли методические указания по конкретно-историческому исследованию Я.Д. Серовайского (Алма-Ата, Казахский государственный университет, 1988), традиционным мнением которого до сих пор дорожат ведущие историки Казахстана.

Следует отметить и особую роль идей основоположника казахстанской школы права Л.В. Дюкова (Алма-Ата, лекции Алматинской школы управления, 1993), чьи знания в области теории и истории права давно общепризнаны в Республике Казахстан.

Несомненную помощь оказали авторитетные теологические разъяснения Б.П. Изъящева (Алма-Ата, лекции АШУ, 1993), особенно в части теории и истории эзотерических аспектов религиозных учений.

В исследовании экономической истории важно подчеркнуть концептуальную роль маржинализма вообще (А. Смит, А. Маршалл) и маржиналистских постулатов Ф. Хайека и П. Хейне в частности.

Относительно же этнологических аспектов нашего исследования нельзя не упомянуть, хотя и с известной долей осторожности, теорию этнической истории Л.Н. Гумилёва (ЛГУ, 1989).

Источниковая база

Характеризуя главные исторические источники, на которые опиралась данная работа, считаем важным указать на современный подход в источниковедении, согласно которому в разряд исторических источников может быть включён, в принципе, любой текст, анализ которого устанавливает достоверность того или иного социального события.

Особенно это касается фундаментальных исследований в исторической науке, строго использующих правила цитирования авторов первоисточников, но не попадающих, по выражению Гумилёва, «в их плен». Информация об исторических сведениях в них является не только обобщённой и предметно обработанной, но и критически осмысленной, что делает их даже репрезентативнее первоисточников, авторы которых были часто заинтересованы в искажении фактической действительности или обусловлены историко-культурными обстоятельствами.

В этом смысле мы вполне правомерно использовали в качестве источника классический труд Б.Я. Владимирцова «Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм» 1934 года издания. Про него сам автор говорил своей жене Лидии: «Немногие понимают, какого труда и какого напряжения стоит написать такую книгу… Пусть эта книга послужит материалом не только для критики, но и для творческой научной работы в области истории монголов».

Думается, Борис Яковлевич вполне понимал источниковое значение своего исследования, так как С.Ф. Ольденбург в некрологе, посвящённом ему, отметил, что «прежде всего он был историком» (Известия АН СССР. 1932. № 8. С. 668), а не только прекрасным монголистом, лингвистом и филологом. Учитывая, к тому же, что Борис Яковлевич учился у таких известных профессоров монгольского факультета Петербургского университета, как Котвич и Руднев, следует отметить осознанность приведения им множества исторического материала из первоисточников, а также воспроизведения им логически не соответствующих этому материалу, но типично советских характеристик древнемонгольского степного быта как раннефеодального и «опускания» при этом «определённых» выводов, опасно противоречащих советской историографии. В частности, это касается противостояния аульного и куренного способов кочевания и завуалированного невключения древнемонгольского казачества в историю монгольского кочевого феодализма.

Сведения, представленные этим трудом, сыграли значительную роль в переосмыслении происхождения и сущности традиционной структуры Казахстана, в переоценке связи между казачьей империей Чингисхана и казахскими ханствами.

Тем более к разряду репрезентативных источников можно отнести исследования Ч.Ч. Валиханова, Н.А. Аристова, А.Н. Харузина, А.И. Левшина, В.В. Радлова и др., использованные в данной работе, поскольку названные авторы были современниками, свидетелями и очевидцами казахской истории; хотя их сведения почему-то до сих пор иногда воспринимают только как научные положения и подвергают их соответствующей критике вместо того, чтобы анализировать их как свидетельства.

Особенно следует заметить общепризнанные фундаментальные труды Левшина и Радлова. Негативное и, по выражению В.И. Ванштейна, даже «шовинистически настроенное» отношение Левшина к кочевым казахам делает его сведения положительного толка наиболее ценными в смысле доверия к ним. То же касается и Радлова, чьим сведениям отрицательного толка особо можно доверять в силу его «неприкрытой» симпатии к казахам XIX в.

В части приведения исторических сведений то же самое можно сказать и об исследованиях более современных авторов: А. Авторханова, М. Восленского, Н. Масанова и Н. Амрекулова, Ж. Артыкбаева и Ж. Абылхожина.

Апробация работы

Результаты данного исследования были доложены на республиканской научной конференции 1993 г. (21–22 июня) «Теоретико-методологические проблемы истории Казахстана» и на республиканской научно-практической конференции 1995 г. (20 апреля) «Модернизация: мировой опыт и современный Казахстан».

Работа рассматривалась на кафедрах истории и этнологии Казахстана КазГУ им. Аль-Фараби и рекомендована к дальнейшему развитию.