Текст книги "Портрет моего мужа"

Глава 18

…с мастером я тоже познакомилась, правда, ближе к вечеру. Он, высокий и сухопарый, чем-то напоминающий серого журавля, расхаживал по ангару и что-то бормотал под нос. За мастером следовало трое мальчишек того поганого подросткового возраста, когда они сами себе и окружающим кажутся взрослыми.

Мое появление заставило всю четверку замереть.

И если мастер только дернул шеей, то мальчишки захихикали… мальчишки… да они выше меня на голову будут. И сила клубится, прямо-таки рвется, не сдерживаемая ограничительными браслетами. Как же… пятнадцать лет разменяли, контроль держат…

– Это моя жена, – сказал Мар, окинув взглядом ангар, временно вместивший остатки моста, те, которые удалось демонтировать и извлечь из моря. – Она желает взглянуть…

– Потом.

– Сейчас, – я не собиралась уступать этому журавлеобразному типу только потому, что у него ученики имелись. У меня, возможно, тоже бы были, останься я при университете.

Или не были?

Кто пойдет учиться к женщине, будь она хоть трижды талантлива. Сейчас я куда отчетливей понимаю, сколь призрачными были мои шансы задержаться в мире науки. И да, наверное, стоило бы поблагодарить Мара, но… в другой раз.

Под настроение.

– Мне некогда…

– Вы мне и не нужны. Я сама как-нибудь, – я подняла обломок искореженного металла. Надо же, какой ровный разрыв, будто ножом срезали.

…а ведь я была бы с Маром на том мосту.

Если бы задумалась.

Если бы…

Не стоит. Прошлого не изменить, а в настоящем я вполне себе жива, цела и любопытна.

– Ничего не трогайте! – взвизгнул мастер, подскочив на месте. – Эйт Марун, я должен предупредить, что процедура анализа первичных данных требует полной моей сосредоточенности. И я не могу…

– Просто не обращайте на нее внимания, – посоветовал Мар, трусливо отступая к двери. – А еще… я распорядился. Теперь ваши занятия будет посещать и моя дочь.

О… а это мастеру понравилось еще меньше, чем мое присутствие в святая святых. Ишь ты…

– Не вижу в этом необходимости.

– Девочке интересно, – сказала я, присаживаясь еще у одного осколка. Массивный. Тяжелый. С одной стороны успел покрыться тонкой пленкой коррозии, с другой – сияет. Это часть поручня? Опоры? Интересно, у них вообще исходный чертеж имеется?

– Девочка может найти себе другое занятие… более подобающее ее полу.

Конечно.

Музицирование. И ничего, если слуха нет, это не важно, главное, чтобы приличия соблюдены были.

– Она уже нашла. И вообще, Мар, если этот не согласен, найди другого мастера. Мало ли их… развелось.

А вот мост воссоздать стоило бы, хотя бы затем, чтобы понять, откуда началось разрушение.

То есть, я помню и Этна записала, но… одно дело память моя, и другое – металла. Вдруг да повезет найти… что-нибудь? Пока сама не знаю, что именно.

Этна свистнула, правда, услышала ее лишь я.

Ага… ей бы остаться в тихом уголке, а уже ночью, когда люди спят… Этне сон не нужен, а запаса в кристаллах хватит на несколько дней, даже если не пополнять. Тем более, что поле здесь насыщенное, в нем кристаллы будут частично самовосстанавливаться.

– Мало, – Мар пнул железяку, которая отозвалась глухим гулом, а следом загудела и гора, наваленная посреди ангара. И почти уже бывший муж благоразумно отступил к двери. Нет, спроси, я бы могла ответить, что гул этот происходит в результате небольшой цепной реакции, которая началась, когда он собственным полем потревожил остатки энергетического контура, и стало быть, части моста все еще реагируют на Мара.

– Я заявляю…

– Заткнитесь, – сказала я, присаживаясь. Я положила обе руки на перекрученную трубу, из которой торчали остатки стальных канатов. – Мар, а пни эту штуку еще разок… вот так…

Труба мелко дрожала.

– И еще…

Дрожь стала ощутимей, а в куче что-то да заскрежетало, и сама куча зашевелилась. В какой-то момент мне даже почудилось, что она вот-вот осядет, поползет, накрывая и мастера, и учеников, и меня с Марой грудой железного хлама.

Острого железного хлама.

И Мар, кажется, тоже что-то такое ощутил…

– Что…

– Она по-прежнему на тебя реагирует. Какое цепкое проклятье…

– Мы имеем дело со структурной аномалией, – сквозь зубы процедил мастер. – И будьте так любезны…

– А мне казалось, что вы еще данные не собрали. Первичный осмотр проводите…

– На предмет поиска структурной аномалии.

– То есть, диагноз уже поставлен?

Я взяла кусок оплавленного листа и поднесла его к Мару. Лист задрожал. А муж попятился… вот же, когда-то он казался мне храбрым человеком.

– Я с ней позанимаюсь, если хочешь, – я отложила лист. – Аномалии не обладают памятью. А вот проклятье… получив внешнюю энергетическую подпитку…

…мой голос был прерван, когда кривая арматурина сорвалась-таки с горы железа, чтобы рухнуть на пол.

– …не исчезают, но напротив, множатся и цепляются за любой более-менее подходящий носитель.

И весьма странно, что мастер немалых регалий – а другому не дали бы разрешение обзавестись учениками – этого не знает. Или… знает?

Если бы Мара не стало…

…несчастный случай.

Структурная аномалия, о чем имеется соответствующее заключение… чужаков к острову не допустят, а вот свои… свои, они всякими бывают.

– Хочу, – Мар попятился к двери. – И… если займешься не только Рутой. Буду благодарен.

Он помолчал и добавил:

– Действительно буду благодарен…

Хотелось бы верить. Впрочем… я присела и постучала пальцем по полу, позволяя Этне перебраться под гору. Сдается, тихой темной ночью мы узнаем куда больше, нежели днем. И мастер, вновь дернув шеей, сухо произнес:

– Надеюсь, эйт Ильдис, вы понимаете, почему не стоит так уж доверять доводам дилетантов… иногда остаточные следы и вправду могут казаться более структурированными, нежели они есть на самом деле. Но увидите, что постепенно, по мере развеивания силы, так называемое проклятье сойдет на нет…

– Если только так называемое.

– А потому просто прошу вас дать мне сделать свою работу…

…возражать я не стала, тем более, что Этна нашла себе тихий угол. Потом вернусь. Ночью… темной-темной ночью.

Я не удержалась и хихикнула.

Кто бы мог подумать… жизнь за пределами Ольса и вправду куда как интересна.

* * *

За ней было интересно наблюдать.

Издали.

Маленькая пичуга изменилась. Нет, она не постарела, напротив, время будто обошло ее стороной. А веснушек вот прибавилось.

Или Кирису только кажется так?

Он бы не отказался пересчитать. А еще подойти поближе, но нельзя… вот и остается, что издали смотреть.

Сильнее стала.

Страх ушел. Появилась уверенность, которую чувствовали и другие…

– Следишь, – Сауле прислонилась к косяку и фляжкой потрясла. – Она миленькая… и умненькая. Но все равно дура, если думает, что переиграет этого ублюдка.

– Голова не болит?

– Болит, – она сделала глоток и вздохнула. – Что он затеял?

– Понятия не имею.

– Дерьмо, – она прижалась лбом к стеклу.

Витраж.

Зеленый луг, яркие цветы и все равно в коридоре сумрачно, да и стекла выглядят постаревшими, побуревшими.

– Недолго осталось, – Кирис подал руку. – А тебе лучше не попадать на глаза… я бы тебя отослал, но сама понимаешь.

– Понимаю, – она срыгнула и запоздало прикрыла рот рукой. – Я, мать его, только и делаю, что понимаю. Если бы ты знал, до чего все опротивело… вчера я подумывала, что, пожалуй, могла бы его убить. И убила бы… то есть, появись такая возможность, убила бы… но ее не появится. На нем амулетов больше, чем блох на собаке… он бы даже упав, уцелел бы…

Сауле икнула.

И снова.

Потрясла головой, пробормотав.

– Что он затеял… что-то плохое… очень-очень плохое… я чувствую… я его чувствую, как никого другого…

Кирис взял ее под руку.

Кажется, с зельем она слегка переборщила. А может, и к лучшему, до вечера отлежится, там, глядишь, скажется больной и еще пару дней продержится.

Знать бы, сколько осталось.

И при чем здесь рыжая пичуга, которая бодро шагает, не замечая ни чужих взглядов, ни пристального, слишком уж пристального интереса Мара.

* * *

Он выглядел задумчивым, Марун Ильдис.

Он скинул пиджак, небрежно бросив его на спинку кресла, а сам забрался на подоконник, вытянул ноги, упираясь в проем, запрокинул голову. Глаза закрыл.

– Сауле спит?

– Да.

– Надолго?

– До ужина точно. Может, стоит отправить ее. Я подобрал несколько хороших… действительно хороших лечебниц. Ей помогут.

– Нет, – вялая рука поднялась и опала. – Мы должны сыграть красивую семью… красивую и дружную. Очень-очень дружную.

Почему?

До недавнего времени Мару было глубоко плевать на то, что о нем говорят. Благо, писали о самом молодом канцлере сдержанно и большей частью с долженствующим восторгом. Так для чего это… собрать всех. Самому убраться якобы в отпуск перед торжественной церемонией. Притащить Эгле, о существовании которой он, казалось, вовсе забыл?

– Потом… делай, что хочешь. Она твоя невеста, значит, и голова пусть болит у тебя.

Невеста.

Правда, о свадьбе и речи не идет. И вряд ли она, эта свадьба, вообще когда-нибудь состоится. Эйты не выходят за… непонятно кого.

К счастью.

– Что об Эгле скажешь? – Мар потянулся и зевнул.

– А что ты хочешь услышать?

– Правду, друг мой, исключительно правду…

– Она… выделяется.

– Ты все-таки научился играть словами.

– С кем поведешься…

Мар хохотнул и сполз-таки с подоконника. Тронул правую запонку – белое золото, пара сапфиров и скрытые в камнях плетения. Слева – защита от огня. Справа… Кирис точно не знал, скорее всего водная плеть. Или щит. Или еще что-либо.

– Если собираешься ее вытянуть ко двору, то сперва сделай так, чтобы она не сильно выделялась.

Глупый совет.

Она, рыжая пташка, все равно будет иной, даже если ее закрутить с ног до головы в драгоценные паучьи шелка, а сверху посыпать жемчугами. Она… иначе смотрела.

Держалась.

Она просто была другой. Не хуже, отнюдь. А главное, она прекрасно осознавала свою инаковость, но… не страдала, что ли? То есть, может и страдала, Кирис наверняка не знал, но тогда она очень хорошо прятала эмоции. А это несколько противоречило сложившемуся образу.

…и еще почему-то стало тошно от мысли, что рано или поздно, но она узнает.

Про нейту Ригис.

Про…

…а про Вельму нет. Как и про то, что море разговаривает с Кирисом каждую ночь. Впрочем, на острове каждый сходит с ума по-своему, и весь вопрос лишь в том, как надолго затянется процесс.

Кирис вот начал получать от этих разговоров своеобразное удовольствие.

– Вот и я о том же, – Мар давно научился обходиться без собеседников, впрочем, каким-то удивительным образом угадывая, о чем думают другие. – Я могу навесить на нее все фамильные драгоценности, но легче никому не станет… да и… не знаю. Я не думаю, что ей понравится двор.

А она двору.

Вот только…

Мар постучал пальцем, мешая поймать скользнувшую мысль.

– Если я скажу, что всего лишь собираюсь исправить ошибки юности, ты мне поверишь?

Нет.

– Вот и они не поверят… никто не поверит, – губы Мара растянулись в улыбке, той сияющей, великосветской, которая на самом деле ничего не значит. – Поэтому пусть все идет своим чередом…

Глава 19

Здесь все было немного иначе. И море, вылизывавшее берега, к вечеру темнело, а небо напротив подолгу оставалось светлым, выцветшим и каким-то мутным. В мути этой терялись звезды, половинка же луны казалась ненастоящею, вырезанною из золотой бумаги, да и то наспех.

Я сидела на подоконнике, разглядывая эту половинку, думая о том, что стоило бы написать брату, но… что именно? Письмо прочтут, в этом я не сомневалась. А Мар не был настолько наивен, чтобы не понять, что я пойму, и тогда…

Что, собственно говоря, тогда?

Я положила ладонь на стекло и дохнула, оставляя на окне влажный след. Детская забава, если поспешить, можно что-нибудь нарисовать…

Лайма вошла без стука.

Точнее попыталась войти. Дверь не поддалась. К слову, вовсе не та дверь, которая вела в общий коридор, а маленькая, скрытая в панелях.

– Кто там? – поинтересовалась я, успокаивая сторожевое заклятье.

– Нам следует поговорить.

– Мы уже говорили, – я качнула ногой.

Вверх и вниз.

Вниз и вверх. Наверняка эйты так не делают, наверняка, качания ногой в этом мире находятся где-то между непристойностью и недопустимостью, как и прочие маленькие жизненные удовольствия.

– Пожалуйста, – тон изменился, – мне действительно надо с тобой поговорить. Это касается нас обеих. Ты ведь не хочешь потерять единственного союзника?

Союзника?

Э нет, я, может, и далека от высшего света, но вот кожей чувствую, что от подобных союзников стоит держаться подальше. Однако не уйдет ведь. Да и любопытно, что ни говори. Оставшись без работы – не станешь же открывать лабораторию в чужом доме – я вдруг обнаружила, что мне совершенно нечем заняться. Хоть ты и вправду начинай брови выщипывать.

Я сползла с подоконника.

Надо будет что-то придумать с управляющим контуром, чтобы можно было защиту снимать, но локально и, главное, не покидая при этом уютного подоконника.

– Ты поставила защиту? – Лайма слегка сморщилась. – Конечно, весьма предусмотрительно, но… боюсь, долго она не продержится. Основной контур развеет.

Посмотрим.

Есть у меня кое-какие мысли на этот счет, точнее даже не мысли, а… в общем, вряд ли Лайме это будет интересно.

– И ты права. Тебе стоит себя защитить, – сегодня она была в зеленом, точнее даже не знаю, как называть этот нежный оттенок первой листвы.

Узкое платье на бретелях.

Нити бисера, нашитые так густо, что ткани почти не видать, шевелятся при малейшем движении, сверкают как-то чересчур уж ярко. И это сверкание раздражает, как и газовый шарфик, обмотанный вокруг тонкой шейки.

Круглый изумруд в волосах.

Павлинье перо.

Туфельки на остром каблучке. Крохотная сумочка, в которую вряд ли вместится что-то помимо помады. Но нет, здесь я ошиблась, и из сумочки Лайма вытащила колечко.

Круглое.

С камушком. Вида не то, чтобы непрезентабельного, скорее уж нарочно сделанного незаметным.

– Возьми, – она протянула колечко. – Моя дорогая свекровь… на редкость небрезглива. А еще многое знает о травах. И веществах, которые в них содержатся. Ты знала, что она когда-то была целителем?

Благородная эйта Ирма и целительство?

Одно с другим сочеталось примерно как старая лодка с бархатными накидками для сидений.

– Образование она получила отменное. Альсвейгский университет имени Корнуда Светлого… лучшая ученица… три года магистратуры. Несколько монографий. Правда, потом она вышла замуж и оставила практику, но не настолько, чтобы… действительно оставить. У нее чудесные теплицы, как-нибудь загляни.

Всенепременно.

Колечко оказалось интересным. Вот первое заклятье явно из целительского арсенала, но переплетенное, перевитое с другими… поиск поняла. А третье что? Стазис? Но не в стабильном состоянии. Вся конструкция странным образом равновесна и в то же время…

Подвижна?

Вот эти два блока отвечают… не понимаю, за что отвечают, но очень даже интересное решение проблемы.

– А при них и небольшая лаборатория имеется. В нее заглядывать не следует. Эйта Ирма весьма нервно относится к своей собственности… ко всей своей собственности. Кольцо поможет обнаружить посторонние примеси в еде или питье, или… оно способно стабилизировать тебя, если вдруг случится принять что-то… не то.

– Яд?

Лайма качнулась, и серебряные бусины на нитях зашевелились, зашелестели рукотворной чешуей. Все же было в ней что-то донельзя змеиное.

– Дорогая, – пальцы стиснули сумочку. – Поверь, никто не станет рисковать, используя яд. Воздействовать на человека можно по-разному. Тебе повезло когда-то уехать до того, как эйта осознала твою ценность для семьи. В противном случае вам хватило бы нескольких бесед наедине и… когда-то и я хотела уйти.

– Почему не ушла?

Колечко я крутила, но примерять не торопилась. Все же технику безопасности помню: малоизученные артефакты, ко всему полученные от подозрительных личностей использовать себе дороже.

– Сложный вопрос… не возражаешь, если я присяду?

– Не возражаю.

– Вообще-то тебе, как хозяйке места, следует проявить вежливость. Предложить сесть, послать кого за чаем и прочей дребеденью…

– Послать? – поинтересовалась я, решив, что колечко посмотрю вечером, да и предупреждению стоило бы внять.

– Не стоит, скоро ужин и… переодеваться не собираешься?

– А чем этот наряд плох?

Платье было новым, правда, от вчерашнего оно отличалось разве что рунным узором на подоле, сомневаюсь, что кто-то здесь и вправду заметит разницу.

– Ничем. Если собираешься и дальше быть мишенью для иголок Сауле.

– Она уже протрезвела?

– В достаточной мере, чтобы вновь начать напиваться…

– Почему ты мне помогаешь?

– Я тебя ненавижу, – вполне искренне сказала Лайма, вытащив из сумочки тонкий портсигар. Черный мундштук, хрупкая с виду сигарелла. Дым с привкусом шоколада и белые пальчики, скользившие по мундштуку. Что-то было в этом движении, если я почувствовала, как краснею. – Я понимаю, что и ты, и я… что по сути мы оказались заложниками в чужой игре, в чужих амбициях. Но понимания мало. Понимание – это разум, а эмоции… мне отчаянно нужно было кого-то ненавидеть. С Маром мы знакомы давно. Мы все друг с другом знакомы. Там… – она указала сигаретой на потолок, – на самом деле очень тесно. И все всё знают, да… еще в детстве мама сказала, что мы поженимся.

Она выпустила тонкую струйку дыма.

– Я никогда не отличалась особыми талантами. Сила? Да, была, но… толку-то? И желания… отец предлагал оплатить учебу, но мама сказала, что мне это не нужно. И я поверила ей. Я решила, что меня вполне устроит красивая жизнь чьей-то жены… в конце концов, разве женщина не должна блистать?

– Понятия не имею.

– Повезло, – как-то обреченно произнесла Лайма. – Если бы ты знала, до чего тяжкий труд, блистать…

– Бросила бы…

– Кто ж мне позволит? Нет, сначала все было чудесно. Мы с Маром встречались. Мы были симпатичны друг другу, а это больше, чем имеют многие. Он относился ко мне с уважением, хотя и снисходительно, но… я привыкла к этой мужской снисходительности, даже научилась с ней управляться. Я вполне себе построила планы, в которые имела неосторожность посвятить близких подруг. Тогда я еще думала, что у меня могут быть подруги…

Пауза.

Вздох.

И дым, который становится горьким, терпким. Я никогда не пыталась курить, хотя на Ольсе многие женщины умели обращаться с трубкой, и никого особо это не смущало. Хозяйка моей лавки жевала табак, и зубы ее давно приобрели желтый цвет, а к волосам и коже приклеился запах, нет, не сказать, чтобы отвратительный, но…

Курить я не пробовала.

Да и если бы пробовала, вряд ли бы у меня вышло столь же изящно.

– Они в последний момент не сумели договориться, мой отец и Мар. И помолвка, которая должна была состояться, не состоялась. Пошли слухи… всякие слухи. И большей частью обо мне… о том, что я была постыдно неосторожна, что… – кулачок Лаймы сжался. – Мои подруги… меня утешали. А слухов становилось все больше. Мне даже пришлось уехать ненадолго… в путешествие по Империи, да… а вернувшись, я узнала, что Мар женился. Представляешь?

– Ужас какой.

– Именно. Ужас. Он разорвал помолвку со мной, чтобы жениться на какой-то безродной девке.

Еще немного и точно сочувствием проникнусь, как иначе…

– Если раньше обо мне шептались, то теперь я стала посмешищем. Мне в лицо говорили… всякое говорили… это высокое искусство сделать вид, будто желаешь помочь, а вместо этого обмакнуть в дерьмо. И я вдруг поняла, что это все, что если после разрыва помолвки я еще могла рассчитывать на хорошую партию, все же папенькины верфи изрядный приз, то теперь… то есть, верфи, конечно, ценности не утратили, в отличие от меня, не сумевшей удержать того, кого в свете полагали моим женихом…

Пепел она стряхнула в фарфоровую вазочку и, как показалось, сделала это с немалым удовольствием.

– Да и папенька мой вдруг решил, что после матушкиной смерти прошло изрядно времени, а значит, второй брак не будет выглядеть поспешным. Конечно, его поняли… мужчине нужен наследник. Я же… я получу некоторую сумму в приданое, но этого мало.

О да, понимаю, одно дело шанс наследовать огромное предприятие, и совсем другое – получить чужую невесту с небольшой доплатой.

– Признаюсь, я тогда несколько… вспылила. С папенькой у меня состоялся неприятный разговор, который закончился моей отправкой в Тихую обитель.

Ничего себе…

Я слышала про эту обитель многое, вот только хорошего в этом многом не было ни капли. Отдаленный остров. Камень. Скалы. И древний храм, при котором когда-то воспитывали жриц Эйры, внушая им мысли о служении божеству, а также смирении и прочей чепухе. И не только жриц воспитывали, да… бывало, что некие особы рода благородного вдруг начинали ощущать в себе зов неба, заставлявший их удалиться от мира…

…сомневаюсь, что уход всегда был добровольным, но…

– Полтора года… мне хватило и месяца, но отец был зол… а потом появился Мар с его новыми идеями. И патентами. И папенька, к счастью, вспомнил обо мне…

Она с наслаждением раздавила остаток сигареллы о поверхность вазы.

– Извини. Нервы.

– Успокоительное принимай.

– Принима, не помогает. Разве что то, которое Сауле, но… ее пример показателен. Мар… предложил сделку. У него уже была ты, такая очаровательно-наивная и готовая горы свернуть ради общего блага, только вот ваших детей в свете не приняли бы. И я это говорю не для того, чтобы тебя обидеть. Просто… там другие законы. Боги, сколько раз я думала, что с удовольствием отдала бы все свои побрякушки лишь за то, чтобы ко мне хоть раз отнеслись по-человечески!

Лайма прикусила губу, вскочила, прошлась по комнате.

– Это было… унизительно. Любовница… игрушка… без прав, без надежды, что буду значить хоть что-то. Ты знаешь, что по таким договорам дети изначально принадлежат мужу?

– Нет.

– Мар мог бы меня выставить в любой момент, и мой отец стерпел бы. Ему тоже нужна была реорганизация производства, а у Мара опыт… у Мара патенты… у Мара связи, в конце концов. И король к нему расположен. С меня же требовалось рожать и улыбаться.

– А ты нашла меня.

– Сперва мне хотелось просто посмотреть, понять, что есть в тебе, что Мар так держится за этот брак? Отец ведь предлагал ему выгодные условия. И с разводом никто не стал бы затягивать, напротив, все бы с пониманием отнеслись к этой ошибке юности…

Это Лайма, надо полагать, обо мне. Хотя… в моей юности вот тоже ошибка случилась. И что? И ничего… никуда нам с этой ошибкой друг от друга не деться.

– Потом… я беременна. Положение шаткое. На папочку, чтоб ему демоны пятки грызли, когда сдохнет, никакой надежды… и не смотри на меня так. Он четко дал понять, что выгода для него важнее дочери. Я знаю, что потом, после скандала, он предлагал Мару отослать меня в обитель. Сказать, что, мол, умерла при родах…

Меня передернуло.

А ведь Лайма не лжет, и если так, то мне стоит порадоваться, что мой папенька держался от меня подальше. Мало ли, как бы оно обернулось, признай он меня.

– Мар отказался… он засранец, но не сказать, чтобы вовсе без совести. Он был, конечно зол, что я игру испортила. А вот эйта Ирма понадеялась, что сынок одумается. Она была такой ласковой… сволочь. Как же… переедешь на остров… не позволим обидеть… ребенок должен расти в атмосфере любви и покоя.

Белые пальцы дернулись.

А Лайма коснулась шеи, провела по ней ноготками.

– Эти суды… никто не ожидал, что Мар проявит такое упрямство. Сперва это было смешно. Потом… одно дело ждать своего год, а другое… в свете и сплетничать о нас устали, а это что-то да значит. Я родила мальчика. Мар подарил мне что-то там… отец тоже… акции, правда, без права управления. Я же женщина, дура… правда, его новая жена тоже родила двоих девочек, наверное, от избытка дури.

Я покосилась на часы.

Эта затянувшаяся откровенность не то, чтобы раздражала: непривычно было. Все ж не каждый день передо мной душу изливали.

– Он и вцепился в Йонаса… насколько получилось.

– Ты…

– Мой сын не совсем нормален. Ты еще пока не поняла, это не бросается в глаза, но я прекрасно вижу его… безумие. А еще знаю, что он меня терпеть не может, как и Мара… единственная, кто имеет на него хоть какое-то влияние – Ирма. Впрочем, и ей не стоит обманываться.

Лайма вздохнула и поднялась.

– После его появления я… мне было тоскливо. В свете меня больше не ждали. Как же… кому нужна чья-то любовница, согласившаяся рожать по контракту… будто меня спрашивали. Впрочем, если бы спросили, я бы согласилась. Лучше так, чем в обитель… тишина… если бы ты знала, как там тихо. Пусто. Только камень. Вода. Чайки. Но даже чайки немые. Веришь? И целый день ты наедине с собой, со своими мыслями… медленно-медленно сходишь с ума. Там работа – награда, которую еще надо заслужить, а молитвы… – единственный способ услышать хоть какой-то звук, даже если это звук собственного голоса. Сначала я пела песни. Пошлые песни. Потом кричала. Ругалась… но эта ругань уходила в камень и только. А молитвы, они звучат…

Полуприкрытые глаза.

И капелька слюны на темной помаде. Того и гляди Лайма сглотнет или подавится, или…

– Что угодно, лишь бы не туда… я иногда вижу это место ночами. Я… просто не хочу туда.

Не умею сочувствовать, а ей и вовсе не получается, хотя, наверное, это страшно.

– После родов обитель… она будто вернулась. Во снах. Я снова была там, только уже знала, что навсегда, я… я хотела уйти. Я даже вены себе резала, – она провела пальцем по белоснежному запястью. – Сбежала… попыталась вернуться в столицу, но не помогло. Напротив, стало хуже… в моих снах появилась кровь. Я знала, что, если убью тебя, все изменится. И я бы убила, будь у меня возможность… возможности не было, поэтому я просто сходила с ума. А потом появилась Ирма и дала мне что-то… чай, травяной. Чудесный такой, легкий. После него все становилось… иным? Не важным. Я жила и радовалась… и пропустила несколько лет. Только когда вновь забеременела, Ирма перестала приносить этот чай. Она сказала, что и без того держала меня слишком долго, что он вреден для будущего ребенка, что… меня стоило бы сперва стерилизовать.

– Зачем ты рассказываешь это все?

– Затем, что мне больше некому. Остальные знают. И им плевать.

– Даже рыжему?

Насколько я помню, наркотические вещества в королевстве запрещены. Или запрет вновь же не для всех существует?

– Ты про Кириса? Милый мальчик… они тогда с Маром редко бывали дома. Заказы… новые верфи… работа… когда появлялись, то не замечали никого и ничего. Да и что заметить? Вторая жена рада. Улыбается. Ничего не требует… сын растет, окруженный учителями и заботой бабушки… потом жена приболела… бывает… беременные женщины так хрупки. Нервозны. И порой им лучше проводить время во сне… два месяца во сне, а потом еще два, когда я с трудом поднималась с кровати. Трое монахинь, которые сменяли друг друга. Мне не позволяли покинуть пределы комнаты. Я была куклой, я… ненавидела тебя.

– Ты уже говорила.

– Нет, ты не понимаешь… я ненавидела, потому что заняла твое место. Это ты должна была сидеть в этой комнатушке, открывать рот, глотая полужидкую манку, пить целебные коктейли и не надеяться, что переживешь роды… знаешь, я бы их и не пережила, если бы не Мар… совпало… роды начались, и он приехал. Не один. С папенькой. А при нем свои целители и… Ирме пришлось отступить.

– Ты не пыталась…

– Пожаловаться? Кто бы меня стал слушать. Я родила дочь. Меня поздравили. Подарили небольшой завод и вновь же акции… и драгоценности, куда без них. Конечно, никто не думал, что я стану заниматься заводом. Зачем? Это даже не подарок, это просто символично… знак уважения. А я занялась. Не хотела больше оставаться в этом доме. Боялась… и надоело сходить с ума. Мне позволили. Почему бы и нет? Это тоже развлечение, а обычные мне заказаны… знаешь, это оказалось довольно интересным. Мой завод… мне удалось поднять прибыль. И в принципе… мне понравилось. Сейчас у меня около полусотни предприятий. Я покупаю те, которые почти разорены. Я довожу до разорения, чтобы избавиться от долгового груза законным образом, а потом возвращаю их к жизни. Это я тебе говорю, чтобы ты поняла: мне нет нужды убивать Мара.

– А…

– Я не дура. То есть, местами, конечно, дура, если позволила втянуть себя в эту авантюру. После рождения Руты мы с Маром как бы… не то, чтобы разошлись, это сильно сказано. А интересовать друг друга перестали и задолго до этого события. Мы стали жить каждый сам по себе. Он мне помогал местами. Иногда я помогала ему. Он до сих пор не научился разбираться в бухгалтерии. Его ребенок обмануть способен был, а те люди, которых он держал, не всегда оказывались порядочны. В общем, когда он понял, что мы можем быть полезны друг другу, стал относиться иначе. Даже извинился… нужны мне были его извинения.

Я кивнула: в словах смысла особого нет.

– Время от времени мы показывались в свете. Не скажу, что меня это радовало, но в целом было полезно. Играли в дружную семью, да… потом опять расходились. У каждого свое дело, благо, папенька все же оговорил в контракте возможность иметь свою собственность.

А вот у меня такого папеньки не было.

– Ирма, старая скотина, как-то даже письмо написала… пространное такое, где радовалась, что я наконец обрела смысл жизни… и что ей бы не хотелось, чтобы кому-то стало известно о моих слабостях. И взамен кое-что просила.

– А ты?

– А я послала ее лесом… знаешь, с шантажистами иначе нельзя.

Я кивнула.

Точно.

– Тут же поползли слухи, что я безумна… что зависима от некоторых трав, что нельзя со мной иметь дело. Но старым моим партнером требовалось кое-что помимо слухов, а новые… невозможно угодить всем. А пару месяцев тому со мной связался Мар. Попросил навестить матушку и вообще… мол, скоро назначение, и потому образ будущего канцлера должен быть цельным и блестеть, как кошачья мошонка.

Пару месяцев… то есть… я почему-то полагала, что Лайма жила здесь…

– Он выдернул Сауле, которая тихо спивалась в своем поместье. И заставил матушку играть роль гостеприимной хозяйки. Тебя вот притащил. Спрашивается, зачем? И тут вдруг этот мост… то есть, полагаю, мост тоже… полагаю, были и другие случайности?

Я кивнула.

Она ведь знает куда больше, чем говорит.

– Чудесно… я знаю, что здесь ловили имперского шпиона, хотя глупость неимоверная. Что ему здесь выведывать? Очередной чудесный рецепт Ирмы? Или секрет Сауле, позволяющий ей всосать бутылку коньяка и остаться на ногах? Нет… все серьезно… настолько серьезно, что мне не по себе. Мар очень важен для короны. Важней тебя и меня, и нас всех вместе взятых… поэтому, прояви благоразумие.

Да уже, чувствую, поздно.

Хотя брату отпишусь, конечно. Ему и сала Терес отписался, уверена, но и я… не посадят же нас всех, в самом-то деле… или… интересно, а второй своей жене Мар рассказал, что планирует умереть?

Я покосилась на Лайму. Она ответила мне безмятежной улыбкой.

Еще немного и обнимемся.

Расцелуемся, полюбим друг друга со страшной силой, на радость Мару, королю и всему королевству, которое от этого возьмет и воспрянет или что там положено делать.