Текст книги "История германского народа с древности и до Меровингов"

Существует другая, более человеческая вариация воспоминания о крупной смене периодов, чем та, которую создала поэзия древних. Социальный пессимизм последних усматривал в смене периодов нечто вроде наступления всевозможных бедствий; со времени наступления железного века в мире воцарилась война. Лукреций связывает даже введение металлов с страшной революцией стихий: жар громадных лесных пожаров накалил землю, растопил приносящие проклятие металлы, которые и поднялись тогда на поверхность. Напротив, германский мир, бедный социальным опытом, но уверенный в будущности нации и жаждущий воинских подвигов, радовался умножению прекрасного оружия, усилению мужественной силы и облагораживанью борьбы.

Напротив, каменный век, предшествовавший употреблению железа, был печальным веком; так можно заключить из описания Тацитом современных ему финнов, народа, еще не знакомого с употреблением металлов. Они необычайно дики, грязны и бедны: у них нет оружия, нет лошадей, нет жилья; травы питают их, шкуры одевают, низменная почва укрывает их; для защиты они употребляют только стрелы, которые, за неимением железа, отделывают острыми костями. Одно и то же пастбище кормит одинаково мужчин и женщин; вместе идут они на добычу, которую и делят поровну между собою. Дети не знают другого убежища от диких зверей и бури, кроме чащи кустарников. Туда же заходят и возмужалые люди, здесь укрываются и старцы. Тем не менее они свое существование признают более счастливым, чем если бы им пришлось изнывать от земледельческого труда, трудиться подолгу, вести в страхе и надеждах торговлю; по отсутствию потребностей они, вне зависимости от людей, не боятся богов и наслаждаются высшим благом: не иметь никаких желаний.

Если мы отбросим в этом описании сентиментальный тон Тацита, мы получим верную картину того состояния, в котором позднейшие кельты и германцы находились в Средней Европе в седую старину. Из этого состояния вышла прежде всего Южная Германия, а всего раньше, вероятно, альпийские области, достигшие уже задолго до начала достоверной истории высшей культуры.

Уже в каменный период мы находим здесь более благоприятные условия, которые лучше всего можно себе выяснить при изучении свайных построек Швейцарии. В хижинах, выстроенных на расстоянии 40–90 миль на озере, жил народ, колена которого делились по всем вероятиям на хозяйственные общины. То были сильные охотники и рыбаки; но им также не были безызвестны и скотоводство, земледелие и торговля. Из животных находим у них собаку, корову, овцу, козу, а вскоре также свинью, что составляет уже признак более совершенной оседлости. Найдены даже были остатки лошадиных костей, хотя остается загадкой, для какой надобности могла тогда пригодиться лошадь. Земледелие сводилось, по всем вероятиям, к случайной обработке отдельных полос земли, тогда не существовало еще даже самого примитивного полеводства. На девственной почве сеяли семена юга, а также домашние виды: трех сортов пшеницу, двух сортов овес и просо, лен и горох, быть может, и мак. В конце периода озерных жилищ ведется торговля янтарем; по всем вероятиям, в торговом обращении находились и многочисленные куски нефрита и камня, сходного с нефритом (Jadeit), ближайшее, ныне известное местонахождение которых находится в Шлезвиге; выделываемые из них орудия составляли от 5 до 8 процентов всей домашней утвари, сделанной из камня.

Эти успехи знаменуют, впрочем, тоже смену периодов. Свайные постройки расширяются, они выдвигаются дальше в озеро; в Западной Швейцарии стараются уже устраивать стоянки на твердой земле. Прежнее грубое гончарное искусство принимает лучшие формы; кажется, что и земледелие усовершенствуется. Но прежде всего появляется теперь медь, хотя этот полезный металл еще редко употребляется; сначала его обрабатывают молотком, позднее куют и выливают. Проложен путь к переходу к металлическому периоду.

Одновременно с началом медного века, которое можно наблюдать в такой же форме и в Венгрии, входит в употребление бронза. Этот период в полном его расцвете можно проследить по находкам, сделанным в Гальштате. В удельном поместье, Зальце (Salzkammergut), глубоко в лощине у подножья камня Торштейна[13]13
  Thorstein называется вершина Черепичных гор в удельном поместье Зальце на границе Верхней Австрии и Штейермарка. Высота ее 2948 м. – Пер.


[Закрыть] лежит маленькое озеро. В доисторические времена берега этого озера были ареной деятельности населения, которое привлечено было сюда открытием соляных копей и завязало весьма оживленную вывозную торговлю. Стало быть, здесь обстоятельства сложились необыкновенно счастливо, но, если даже оставить их в стороне, эти находки производят впечатление культуры, имеющей весьма мало общего с культурой гомеровских героев. Орудия обыкновенно сделаны из бронзы, весьма немногие – из камня, а некоторые – уже из железа. В оружиях для нападения также еще предпочитается бронза, которая в позднейшие времена быстро заменяется железом. В оборонительных оружиях, а также в украшениях господствует еще бронза; в конце века на 400 пряжек из бронзы приходится одна из железа, найдены были также прекрасные остатки бронзовых шлемов.

Впрочем, население давно уже поднялось над уровнем первых потребностей примитивной культуры, оно вело уже довольно роскошную жизнь, в обиходе его находились все металлы, кроме серебра, выделанные меха, материи из овечьей шерсти десяти различных образцов, частью с вытканными каймами, наконец, множество металлических украшений, браслеты, пряжки для одежды, бляхи, украшения для поясов – все это указывало на самую утонченную изысканность. Роскошь указывает на расцвет искусства, хотя еще и варварского. Рядом с орнаментикой, в которой простейшие, линейные формы переходили уже к более сложным, обращает на себя внимание пластика бронзовых пластинок, рельефы которых, часто довольно обширные, покрывали стенки ведроподобных сосудов и изображали большею частью сцены из народной жизни, сборы на войну или охоту, процессии и сражения. Тут мы имеем дело с той же склонностью художественно воспроизводить обыденную жизнь, которую позднее находим в галло-романском искусстве: уже это одно дает повод предполагать о принадлежности народа гальштатской культуры к племени кельтов.

Ко времени же более усиленного развития обработки железа колония при Гальштатском озере, кажется, несколько отстала; для нового периода, как и для всего железного века, типическими во всяком случае должны быть признаны не рудники на Восточных Альпах, а скорее рудники в западной части Альп. Сюда относится именно военная колония La Tène, остатки которой найдены в семи километрах от Невшателя, при Нейнбургском озере. По этим остаткам мы имеем возможность обозреть ход развития уже до исторических времен. Конечно, они рисуют лишь одностороннюю военную культуру. Но именно в оружейном мастерстве яснее и быстрее всего совершился переход от бронзоваго материала к железному; тут-то именно и возможно проследить, как железные оружия сначала приготовляли по образцу бронзовых, пока, наконец, ознакомились с кузнечным искусством. В местах нахождения железа последнее стало приобретать собственную форму и ценность. В период наивысшего развития мы находим в Латене настоящую культуру железного века: бронза встречается еще в украшениях и на орудиях защиты, на шлемах и щитах, во всем остальном царит железо; найдены даже железные крючки для удочек, железные косы, железные обода на экипажных колесах. Применение железа достигает тогда такого распространения, какого оно не достигло у германцев даже в более прогрессивные исторические времена.

В сущности, в этой культуре мы большею частью находимся уже среди хорошо известных исторических отношений. Культура эта кельтского типа; ее развитие началось, вероятно, приблизительно за 400 лет до Р.Х.; от времени ее расцвета остались изображения статеров и тетрадрахм[14]14
  Tetradrachmon – называлась греческая серебряная монета, равная четырем драхмам; это была главная монета в Афинах.
  Stater – у древних греков серебряная монета в 2,174 марки, была весом в 12,40 франц. граммов; в Афинах stater обозначал и золотую, и серебр. монету весом в 2 драхмы; серебряный stater равнялся 1,57 марки, а золотой стоил в 10 раз больше.


[Закрыть] Филиппа Македонского, отца Александра Великого. Позднейшие слои остатков с их монетами относятся к веку Августа, Тиберия, Клавдия: нашли даже монету Адриана.

Возникновение и развитие культуры Латена еще не исследованы окончательно; если мы примем Северную Италию за исходный пункт, то станет очевидным, что на кельтские племена очень рано и непосредственно влиял ход всемирного исторического развитии при Средиземном море. Характерные формы этой культуры оказываются распространенными, кроме Северной Италии и Швейцарии, также и во Франция, в Южной Германии до Тюрингии и Богемии, вниз по Дунаю до Западной Венгрии, вниз по Рейну до Северного моря и до Британии. При этом в области Среднего Рейна, Майна, Нате и Мозеля одновременно сильно распространены произведения итальянской промышленности: бронзовые кружки и вазы, раскрашенные глиняные сосуды, драгоценные, золотые украшения – не были ли это предметы, ввезенные в страну кельтов благодаря янтарной торговле с немецкими обитателями Северного моря?

Благодаря связи южной культуры Италии с латенской культурой, за пределами последней возможно еще до некоторой степени хронологически восстановить гальштатский век, расцвет которого относится приблизительно к 500 г. до Р.Х. Культура эта распространена была главным образом в тех же областях, где после нее распространена была культура латенская: в Верхней Италии, отчасти даже в Средней Италии, в Краине, Венгрии, Моравии и в некоторых районах Шлезвига, в Верхней Франконии и Швабии, где в эту эпоху были насыпаны прекрасные курганы, далее в странах к северу от Майна до Тюрингского леса и Гарца, во всей области Альп и влево от Рейна во всей Франции до Пиренеев.

Представителями этой последней культуры являются также кельты; хотя остается под сомнением, не заимствована ли она была и другими народами; достоверно то, что кельтская культура как гальштата, так и латена оказывала сильное влияние на севере и что она оказала также услугу обитателям Северогерманской низменности именно в той форме, которую она приняла к югу от этой низменности.

III

На севере в самые древние времена, до которых мы только можем проникнуть благодаря находкам аллювиального периода, выделяются берега Шотландского и Скандинавского полуостровов. Здесь на берегу моря жил грубый народ охотников и рыбаков, не знавший скотоводства и хлебопашества, питавшийся раковинами, рыбой, певчим лебедем, глухарем, зубром и туром, стоявший на крайне низкой степени культуры первобытного каменного и костяного периода. Эта культура сменилась каменным веком совершенно другого характера. Уже на германцев следует смотреть как на носителей этой культуры, потому что находки этого периода раскрывают перед нами картину технического и художественного развития, доходящую до памятников исторических германских эпох; район распространения этой каменной культуры ограничивался, по-видимому, тою же областью, которая была древнейшею германскою областью, как это доказано филологией. Разбросанными по разным местам находками более точно определяются границы этой области; при пособии же языка получается лишь понятие о местности распространения этой культуры; распределение продуктов по количеству и качеству привело даже к заключениям о той местности этой области, где культура этого периода достигла своего высокого развития.

Центром германского развития в это раннее время оказываются прибалтийские страны: Южная Швеция, Дания и Шлезвиг-Гольштейн, а также северонемецкие прибрежья Балтийского моря до восточных границ Померании; что касается до германских народов на немецкой почве, то обращает еще на себя внимание страна к западу от Вислы до среднего течения Одера, до северных покатостей Рудных гор и Тюрингенского леса и на запад почти до Везера; высшими пунктами материковой культуры являются область по Эльбе и мекленбургские страны.

Здесь в особенности многочисленные находки дают возможность познакомиться с теми прекрасными каменными орудиями, ножами и пилами, долотами, топорами, секирами и скребками для выделывания шкур, которые по прекрасной своей обработке составляют лучшие произведения всех до сих пор известных каменных эпох. Здесь выкапываются горшки с вырезанными на них и тонко выполненными орнаментами, изящная форма которых поражает нас, хотя они и сделаны без помощи гончарного круга. Не было тогда также недостатка в склонности к украшениям и примитивной роскоши – носили бусы из костей и янтаря; из янтаря выделывали также трубки и пуговицы, круги и кольца, предметы для развешивания в форме топоров и стрел, корабликов и человеческих фигур, которые расходились по стране через посредство меновой торговли.

Материальные основы жизни были, впрочем, несложны. Из домашних животных хорошо были известны только лошадь и корова, овца и свиньи, быть может, также коза; главная пища состояла из продуктов охоты и рыбной ловли; землепашеством вряд ли занимались, хотя найдены были каменные ручные мельницы.

Могилы своими очертаниями и своим положением дают нам только некоторые намеки на характер социальной и умственной культуры. То было время дольменов, свободно стоящих гробниц из больших, необделанных каменных глыб и могил (Ganggräber) – род дольменов с накиданным земляным холмом с склепоподобным входом: по роду постройки и величине обе эти формы представляли массовые могилы, предназначенные для пятидесяти и даже для ста покойников. Является предположение, что какой-нибудь род, низшая группа естественно-национального сочленения, общими усилиями сооружал их и пользовался ими. Отдельные трупы погребали или прямо в этих могилах, или в меньших помещениях, в так называемых каменных ящиках, без сжигания, в сидячем или лежачем положении; подробности погребения указывают на веру в бессмертие, представление о котором соответствовало земной жизни.

Эта германская каменная эпоха довольно рано сменилась бронзовой культурой, между тем как в странах, лежащих к востоку от Вислы, в нынешних Западной и Восточной Пруссии и балтийских провинциях, а также в провинции Познань и в Шлезвиге еще долго сохранялась первобытная культура каменного века, которая расшатана была только вторжением гальштатской культуры с бывшими при ней в употреблении бронзою и железом.

В германские области бронзовая культура вторглась с юга, быть может, также и с востока. Древнейшее течение ее шло с Рейна и с Запада; его влияние простиралось внутри страны до Пригница и Средней марки и вдоль берегов через всю Западную Германию до Ютландии, а может быть, и на некоторые части Скандинавии. Внутри нынешней немецкой области Ганновер с его находками представляет самую важную страну для ознакомления с этим течением; более позднейшее течение этой культуры направлялось в область, лежавшую вниз по Эльбе; наивысшего развития достигло это течение в Мекленбурге, где сотни гробниц и целые склады находок свидетельствуют о нем, и овладело севером и востоком Германии.

Трудно решить, явились ли оба течения вслед за ввозом готовых бронзовых произведений или благодаря торговле необработанной бронзой. Во всяком случае последняя быстро развилась, так что на севере вскоре создана была собственная техника и выработаны свои формы. Бронза выливалась; найдено множество форм дли отливки, а в Гольштейне нашли пряжку, на которой бронза, наполнявшая желобки для отливки, не была еще отбита[15]15
  Undset, Eisen. 320.


[Закрыть]. Литейная работа потом в течение различных мирных периодов усовершенствовалась и стала необыкновенно топкой; наконец научились покрывать бронзовые предметы золотыми листочками и украшать их янтарем или какой-либо иной смолистой массой.

Соответственно этому блестящему развитию техники кузнечного дела, занятого поставкой металлических орудий и оружия, кажется, так же существенно повысился и уровень жизненного обихода, хотя произошло это, конечно, только в течение продолжительного периода времени. Правда, охота и рыбная ловля все еще оставались главными источниками пропитания; однако тогда уже начали ценить скотоводство, а о начатках земледелия свидетельствуют находки бронзовых серпов, а на Скандинавском Севере – изображения плугов, запряженных быками. Лошадь была также вполне приручена; ее употребляли и для верховой езды, и для запряжки. Вместе с тем повысилась техника домашних промыслов; гончарное и токарное ремесла доставляли прекрасные продукты; художественный вкус выразился в орнаментике на бронзовых оружиях и на горшках, состоявшей из линейных и спиралевидных изображений. На севере дошли даже до пластического изображения и развития грубых иероглифов, остатки которых покрывают скалы Северного Бохуслена и соседних пограничных стран Норвегии, а также Восточного Готланда. В этих странах культура бронзового века развилась, кажется, самым блестящим образом. Население было тогда густое, особенно в Шопене; на квадратную милю страны приходится средним числом в двадцать раз больше бронзовых находок, чем в остальной Швеции к югу от Далельфа. Здесь был центральный пункт той высокой варварской культуры, которая оказала свое воспитательное влияние на самое способное и в высшей степени развитое племя германцев, готов, до переселения последних на юго-восток.

Но, в то время как на севере совершилось почти самостоятельное развитие, немецких германцев юга коснулось новое влияние – влияние отдаленных всемирно исторических отношений. Железная культура прежде кельтов, а потом римлян распространялась многими потоками до берегов Северного и Балтийского морей.

Самые древние соприкосновения с гальштатской культурой произошли здесь около четвертого столетия до Р.Х., и она распространилась прежде всего на восток; через Моравию и Богемию южные течения достигают той области к востоку от [черты] германской оседлости – Шлезвига, Познани, Западной Пруссии, которая до тех пор пребывала в каменном веке. Однако отсюда происходят и обратные влияния на страну германской бронзовой культуры. Вниз по Эльбе проявляется гальштатская культура в Лаузице, в нынешнем Саксонском королевстве и в провинциях, Бранденбурге и Саксонии – конечно, без серьезных и глубоких последствий. Второе, позднейшее, извне пришедшее влияние еще не изменило высокоразвитую бронзовую технику германцев. Влияние это исходило с запада, направлялось вниз по Рейну, через Гессен, к Везеру до прибрежья Немецкого моря, а случайно и местами даже до Гольштейна.

Вслед за ним появились массами продукты итальянского ввоза, обусловливавшегося марсельской янтарной торговлей. Несмотря на это, его железные товары лежат в раскопках как чужеземцы рядом с туземной бронзой.

Тогда – приблизительно со второго столетия до Р.Х. – началось третье теченье, исходившее от латенской культуры; оно проникло через Тюрингию вниз к Заале и Эльбе и упразднило для большинства стран германского характера старый век бронзы. К западу оно распространилось до Северной Голландии, на востоке до устья Вислы, на севера, влияние его проникло через Гольштейн до Ютландии, наконец через Борнхольм – до берегов Швеции. В большинстве местностей, за исключением только юго-восточного угла Балтийского моря и главным образом Мекленбурга, литье бронзы заменилось вместе с тем ковкою железа; здесь не были в зависимости от ввоза южной бронзы и вскоре стали добывать у себя из дерновых и болотных руд новых металл при помощи тщательной его выплавки. Конечно, туземное железо все еще было чрезвычайно редко, ввоз из кельтских стран не был особенно обилен: настоящий железный век наступил лишь тогда, когда (приблизительно около половины первого столетия по Р.Х.) римские купцы занялись ввозной торговлей.

Римляне завоевали Германию не одним только мечом. Вряд ли возможно достаточно оценить то мирное завоевание, за которое римский купец принялся лишь тогда, когда военные нападения Рима оказались бесполезными.

Бронзовое изображение Изиды нашли в Гнезно, статуи Юпитера найдены в Квейсе, в Лаузице, в Лихтенберге в округе Нижнего Барнима, в Фрейвальде; мы уже не говорим о других драгоценных произведениях классического искусства. В Швеции до настоящего времени найдено до пяти тысяч штука, римских динарий первого и второго столетия после Р.Х. Крупные римские купцы и промышленники вели организованную и обширную торговлю вообще с гиперборейскими странами; в Ютландии откопали бронзовый сосуд, на котором нашли имя фабриканта, встречающееся на сосудах, найденных в Ганновере, Англии и в Швейцарии. Так как торговля была международная, то во ввозных ее товарах встречалась самая пестрая смесь кельтских, римских, греческих и даже восточных форм.

Около времени Тацита эта новая культура вытесняет старое влияние латенской культуры – на первых порах преимущественно в тех пунктах, где последняя меньше упрочилась, в особенности в Мекленбурге. Около 200 г. после Р.Х. ее господство захватывает весь Германский Север; еще позже из нее развивается на северо-востоке и на юге вниз до Волыни достойная удивления железная культура, носителями которой были готы, упадок этой культуры наступает лишь около пятого столетия. Нашим достоянием стали драгоценнейшие находки этой культуры – остроконечники копий, железные орнаменты и руны, которые выложены, серебром, также массы железного орудия и искусной железной утвари.

Бросая общий взгляд на доисторические века германцев Европейского Севера, мы видим, что, за исключением каменного века, все они были в зависимости от влияния чужеземной и преимущественно южной культуры. Вполне достоверно, что в этой зависимости прошли последние пять-шесть столетий германской истории, до начала нашего летосчисления: со времени гальштатской и латенской культур заметно соприкосновение с всемирно-историческим движением в форме, и ныне еще понятной. С шестого столетия по Р.Х. наступает долгий период – исследователи определяют его приблизительно в тысячу лет, в течение которого господствует бронзовая культура, а вместе с нею и чужеземные влияния, не поддающиеся точному определению.

Возможно ли при подобных обстоятельствах указать, когда начался и когда закончился каменный век и какими моментами обусловливалось его обособленное частичное развитие? Этот век своими корнями уходит за пределы монументальной доисторической эпохи, теряясь в темных дебрях индоевропейской первобытной жизни.

IV

До настоящего времени к разрешению вопроса об образовании индоевропейских народов ближе всего подошли путем филологических исследований. После того как вера в первоначальное единство индоевропейских наций, благодаря лингвистике, приобрела значение весьма правдоподобной гипотезы, было совершенно естественно исследовать события, расчленившие первобытный народ, также при помощи филологических данных и разрешение вопроса о происхождении народов включить в проблему о происхождении языков.

Но уже в вопросе о происхождении языков от одного предполагаемого общего первоначального языка взгляды ученых были и остаются различными. Когда отвергнуто было мнение о том, что расчленение могло произойти чисто механически, путем выделения некоторых частей первоначального народа, стали с недавнего времени искать постепенно расчленяющий элемент преимущественно в местных стремлениях к звуковым изменениям или к новообразованиям в языке. Подобные стремления, как показали исследования в области истории немецкого языка, могут, конечно, вызвать различия диалектов: а подобные различия в наречиях в состоянии постепенно расшириться до такого различия, которое выражается в образовании совершенно различных языков. Теперь является вопрос: как возможно себе представить, при подобном процессе, вылущение, так сказать, более или менее законченных национальных образований из одного первобытного ядра? Если мы вглядимся внимательно в характер примитивных культур, то для нас не будет никакого сомнения в том, что всюду основой их сущности и дальнейшего развития было естественное распадение народа на племена, роды, семьи. Эта первобытнейшая из всех основ должна была прежде всего другого оказывать свое влияние также и при образовании наций; на это указывают уже распространенные во всем индоевропейском мире этногонические предания. В каком, однако же, отношении естественное расчленение стояло к выделению языков? В этом-то пункте исследования в области языка нуждаются, кажется, в расширении своих приемов.

Само собою понятно, что более общая и хорошо обоснованная гипотеза в этой области является существенной предпосылкой для ответа на вопрос о первоначальной родине индоевропейцев: сличением предполагаемого богатого запаса слов первоначального языка и указанием на особенности европейского или азиатского климата или на флору и фауну этих частей света никогда невозможно будет решить этот вопрос. По крайней мере, требуется предварительно выработать определенный взгляд на следующее: каким образом отдельные нации выросли из первоначального народа (Urvolk) и пошли навстречу своей судьбе, каких размеров следует себе представить те пространства, в пределах которых могло осуществиться распадение, и многие другие вопросы в этом роде.

Это все такие вопросы, отвечать на которые не дело национального историка. Для последнего достаточно, если наука сравнительной филологии даст ему истинную картину тех условий, при которых могла развиваться культура отдельных наций по отделении их от общего первоначального народа.

Однако же пока и эта картина еще далеко не ясна, потому что далеко еще ясно не отграничено количество и значение общего запаса слов, из содержания которого можно бы было безопасно набросать общие контуры этой картины. Тем не менее, исследуя самые неоспоримые показания со стороны их культурно-исторического содержания, мы будем ближе всего к истине, если признаем культуру каменной эпохи принадлежностью молодых наций. Из металлов для украшения, кажется, неизвестны были ни золото, ни серебро; из полезных металлов не было, наверное, железа, а вероятно, и бронзы; медь, по-видимому, была уже в употреблении как металл для украшения. Орудия и оружие выделывались из камня; по этой причине из наступательного оружия знали только молот, пращу и топор. Таким образом, эта ступень индоевропейской культуры, рассматриваемая с точки зрения доисторической археологии, была приблизительно такая же, как культура индейцев Северной Америки; известна была самородная медь, но она не имела никакого влияния на развитие особого стиля орудий или оружия.

Обращаясь к экономической сфере, мы полагаем, что можно почти совершенно безошибочно установить, что индоевропейские нации, в момент своего расчленения, находились в кочевом состоянии. В хозяйстве водились коровы, овцы и, быть может, также козы, которых приручали целыми стадами; как на домашнее животное смотрели, конечно, только на собаку, которая главным образом употреблялась для охраны скота, известны были также лошади и свиньи, хотя вряд ли в совершенно прирученном состоянии; разведение свиней становится хозяйственной потребностью только при оседлой жизни, а ездить верхом на лошади не умели ни греки Гомера, ни индийцы Ригведы. В общем, мы имеем, таким образом, перед собой тот круг животных, из которых без затруднения могла образоваться группа культурных животных в среднеевропейский каменный век.

Здесь, как и всюду, кочевое состояние отнюдь не исключало того, чтобы случайно не обрабатывались кое-какие поля. Это было побочное занятие, к которому, весьма вероятно, могли быть применимы те сведения, которые прежде образовались о флоре страны, хотя при этом не могло быть и речи о хлебопашестве как о важной хозяйственной деятельности. Так, напр., мы думаем, что названия ячменя, проса, мака, льна, быть может, бобов и лука наверняка индоевропейские. Понятия «пашня», «плуг», «боронить», «сеять», «косить», «молоть», напротив, получили свое выражение в языке уже позднее, и древнейшие формы слов, соответствующие этим понятиям, составляют уже особое достояние южных и северных европейских языков. Поэтому становится очень вероятным, что только западные индоевропейцы сделали некоторые успехи в земледелии, поскольку таковые были совместимы с каменной эпохой[16]16
  Ср. Тас. Germ., с. 45 об эстах.


[Закрыть], но успехи эти с современной точки зрения могут считаться только примитивными.

Экономическая жизнь кочевого состояния уже, однако, дала возможность сделать много приспособлений и предпринять ряд мелких мер для повышения жизненной обстановки. Все это совершилось в сфере семьи и рода, передавших их дальнейшим потомкам. Под сенью мирной родовой жизни женщины пряли и плели, выделывали волчьи шкуры, ткали грубую пряжу или выбивали из выдерганной овечьей шерсти род войлочной ткани; известны были также начатки гончарного ремесла, не было недостатка и во многих пестрых украшениях для руки и уха. У мужчин, напротив, самым искусным занятием было тележное мастерство; почти ни в чем другом индоевропейские языки не представляют такого сходства в словах и понятиях, как в области этого занятия. Разумеется, эти экипажи не были еще даже и самыми грубыми экипажами в нашем смысле; ось вертелась вместе с колесами, и на далеком расстоянии можно было слышать, как еще и теперь в степях Азии, скрип и стон едущих домов.

Если германцы переселились из дальних мест в свою доисторическую родину при Балтийском и Северном морях, то можно прежде всего допустить, что они передвигались с пастбища на пастбище в таких именно экипажах. Важнейшим результатом этих переселений должно было быть отпадение от родственных наций, связанных общностью языка, прежде же всего от эстов и славян. Это – такие события, подробности которых еще решительно оспариваются и покрыты мраком; по новейшим исследованиям кажется даже, как будто совокупность западных индоевропейских народов еще до ее распадения позаимствовала слова и вместе с ними и культурные понятия у другого первобытного народа; по крайней мере, иначе трудно понять слова: серебро (silber) и соль (salz), горох (erbse) и конопля (zanf), быть может, также золото (gold), сталь (stahl), горчица (senf) и корабль (shift) как составные части западных языков.

Однако тот век, в течение которого германцы как независимая нация отделились от общего союза, имел особенную важность для судеб немецкого народа. И кажется, что невозможно даже и теперь вполне оценить с некоторых сторон результаты этого отделения. Германские языки имеют целый ряд общих слов, не встречающихся в других индоевропейских языках; они могли образоваться только у германского первобытного народа – конечно, не тотчас после национального отделения от славян, а, быть может, только после целого ряда поколений и также путем многократных взаимных заимствований, передававшихся от племени к племени. Из этого общегерманского особого запаса выдвигается новый мир названий разных предметов. Выступает отечественная липа, позднейшее немецкое национальное дерево; появляются северный олень, косуля, олень, лисица, белка. Прежде всего, однако, выделяются море с его волнением, залив и пролив, утес, морской берег и остров, кит, тюлень, чайка – все это новые общегерманские понятия. А рядом с природой выдвигается и человек; развивается терминология мореплавания и астрономии. Все это – явления такого рода, что напоминают о Балтийском море и его культурных странах с их фауной и флорой; живое воображение охотно свяжет их возникновение в языке со вступлением нашего народа в его древнейшую германскую родину.