Текст книги "Дочка, не пиши!"

Гусеница:

У нее параноидальная шизофрения, с неконтролируемым наплывом мыслей. Она сама писала, что в голове возникают слова помимо ее воли и прекратить это дело не представляется возможным (надо полагать, у Гусеницы слова в голове возникают только в результате отчаянных усилий воли. – Прим. автора). Депрессия, повышенная эмоциональность, астения – частые спутники шизофрении. Не исключено, что это лекарственная депрессия, вызванная приемом нейролептиков.

Мне ее очень жалко, но ее обгаженных родственников еще больше.

Потянуло чем-то медицинским, но не вполне трезвым. И не вполне логичным в контексте обсуждения Брунгильдиной стаей моей «симуляции» болезни. Как же их стало после гусеничного коммента мотать из стороны в сторону: то я здорова, как корова, и прикидываюсь больной, то я – шизофреничка с маниакально-депрессивным психозом. Мой «скромный», но истинный диагноз «депрессия» их не устраивал. Почему? А бес их знает! Вот что по этому поводу писала их атаманша.

Брунгильда:

Все-таки у меня ощущение, что настоящей болезнью там и не пахнет. Просто я сталкивалась с послеродовой депрессией у одной моей родственницы. Не знаю, почему ее сразу из роддома в психиатрию не отправили – выписали домой. Так вот, неделю, пока не пришла патронажная медсестра и не посоветовала нам срочно звонить в психушку, мы выплясывали вокруг молодой мамы, не могли понять, что с ней. Это было растение. Она вообще не ела, если только ложку в рот засунуть, не говорила, ни к чему вообще интереса не проявляла, даже к ребенку, и все время тихо плакала. Ничего, за два месяца ее на ноги поставили – никаких последствий болезни не осталось.

А «болящая» Е. Ш. в состоянии депрессии ведет дневники, кадрится с любовниками, совершает шопинг…

Да ну на фиг – не верю!

Ну, не верит человек, что ж делать? Не одна она такая – неверующая. Вот мой отец тоже неверующий. То есть он верующий, в смысле в Бога, а в меня неверующий, в смысле в мою болезнь. Несколько лет назад мой муж много раз безуспешно пытался объяснить моему отцу, чем я больна и что собой представляет моя болезнь. Отец нехотя выслушивал Женю, но каждый раз заканчивал разговор очередным «не верю». Мог сказать, например: «Ну не знаю. А как определить, где заканчивается характер и начинается болезнь?» Напрасно муж объяснял, что именно болезнь и формирует характер в данный период и характер не может измениться сам по себе, если не лечить болезнь. Все было бесполезно – отцовское «не верю» было сродни убеждению. Очевидно, раньше он так же был убежден, что «дело Ленина живет и побеждает», а потом у него появилось несокрушимое убеждение в существовании «энергетик», «памятливой» воды и высшей субстанции. Как жаль, что я не унаследовала от него это замечательное свойство – верить в то, чего ты не понимаешь, и не верить в то, что тебя раздражает. А то бы…

Вот говорили, что у моего отца был инсульт. А я, положим, не верю! У меня инсульта не было, я не знаю, что это, и не морочьте мне голову. Ах, признаки характерные были? Так у меня тоже все признаки были налицо и давно, с самого детства. Ну и что? Ах, у него проблемы с речью начались? А у меня проблемы с выходом из дома, с возможностью встать и не упасть, с тошнотой и рвотой на ровном месте, с давлением и перебоями сердца и еще куча разного… Не убеждает? Судя по всему, нет. Ведь мне все время говорили: «Возьми себя в руки». Ну, и меня не убеждает ваш инсульт. А пусть инсультник возьмет себя в руки и не морочит никому голову! Подумаешь, говорить ему трудно – а ты старайся! Тебе ж язык никто не отрезал? Значит, можешь. У меня до сих пор звучат в ушах родительские указания в периоды моей страшнейшей депрессии, когда я тряпочкой валялась в постели, без сил, безо всякого желания жить: «А ты пересиль себя и вставай. Тебе же ноги не ампутировали». Вот и поговорили.

Среди моих оппонентов половина не знает слова «оппонент». У коммунальных склочников есть кухонные враги. Среди моих оппонентов половина думает, что депрессия – это плохое настроение, временная тоска, присущая бездельникам. Невежды готовы потратить массу сил на сопротивление знаниям, но слишком ленивы, чтобы эти знания добыть. Половина моих оппонентов не понимают чужих аргументов и поэтому отвергают их с ходу, даже не пытаясь уловить смысл. Упертость – одна из основных черт очень многих обитателей моей родины. Поэтому с некоторых пор, когда встречаюсь с очередным «Станиславским», бубнящим свое «не верю», я уже знаю, к какой половине его отнести и от всей души желаю ему хоть раз в жизни на собственной толстой шкуре испытать хотя бы маленькую часть тех физических и душевных (трудно сказать, какие страшней) страданий, которые приносит мне болезнь. Добро пожаловать в ад, мои «доброжелатели»! И не после смерти, а сейчас, пока вы сопите в две дырочки.

Брунгильда:

Судя по описанным в романе симптомам, болезнь Екатерины очень похожа на вегетоневроз: боли в области солнечного сплетения, тошнота, слабость, головокружения, скачки давления, сердечная аритмия… Да, вегетоневроз может быть следствием стрессовых ситуаций. Но при этом вегетоневроз лечится и лечился в 80-е годы.

Я очень сомневаюсь, что у Галины Щербаковой не было доступа к самой современной по тем временам медицине. Мало того, в тексте романа русским по белому написано, что девочку в подростковом возрасте таскали по врачам. Закончилось это очень странным диагнозом «гиперответственность» (ну нет такой болезни!).

Единственное, что я могу заподозрить, так это то, что Щербакова, наслушавшись всяких западных «голосов», априори считала всю советскую психиатрию «карательной» и не решилась положить дочь в психиатрическую клинику. Хотя это – только мои домыслы.

Однако вегетоневроз лечится и без клиник.

Но Шпиллер в своем романе раз за разом повторяет, что у нее «депрессия».

Вегетоневроз лечится, правильно. Если его лечить. Но даже если он имел место, его никто не лечил, об этом я и написала в книге. Только помимо вегетоневроза у меня был еще целый букет немочей. «Доктор» Брунгильда, вы все-таки больше читатель или писатель? Пишется вам легко (видно по количеству «нетленки»), а вот читается, очевидно, гораздо тяжелее. Понимаю, «доктор», понимаю…

Брунгильда:

Много непоняток осталось. Не люблю непонятки. Что – ложь, а что – искреннее заблуждение автора? Неужели за 8 лет нового замужества нельзя было вылечиться? Ту фигню, что у автора, можно в стационаре вылечить за месяц. Депрессия тоже лечится без всяких клиник.

Кстати, я нашла в Интернете информацию, что в начале 2000-х Шпиллер по настоянию нового мужа обращалась в институт Сербского. Она сама пишет, что лечится у израильских врачей, а там психиатрия очень и очень неплохо развита. И она до сих пор, по ее же словам, больна.

Следовательно, она несколько лукавит. Не «депрессия», а «маниакально-депрессивный психоз истероидного типа». Или что-то в этом роде. То есть заболевание, которое не лечится, только сглаживается. И которое не может появиться вследствие стрессов – его причины органические. Как, например, у шизофрении или эпилепсии.

То есть то, что болезнь Шпиллер – следствие «дурного воспитания», ложь.

И тогда ложь – весь роман.

Мало того, психические заболевания такой тяжести ставят под сомнение любые ее показания. В тех же израильских судах можно оспорить показания того или иного участника процесса на основании того, что он болен психическим заболеванием.

А не связан ли роман с перспективой ввода в России принципов ювенальной юстиции?

«Доктор» Брунгильда сменила диагноз, немножко приврала (ни в какой институт Сербского я не обращалась, да и где это в Интернете о моем лечении могли оповещать общественность?) и вывернула, наконец, на любимую недоумками конспирологию. Вскоре ювенальная юстиция и моя роль в ее внедрении на просторах России стала одной из основных тем форума Брунгильды. Оттуда я узнала, что я, нет, даже не я, а мой муж – не то агент этой самой ювенальной юстиции и выполняет заказ «мировой закулисы», не то главарь этой «пакости». Поэтому, мол, и заставил меня написать мою книгу. Правда, есть еще версия, что меня вообще используют «втемную», то есть я, как глупая овечка, не подозревая, какой сатанинский план осуществляется с моей помощью, написала книгу, не приходя в сознание. Для чего все это было затеяно? Да для развала России, разумеется.

Брунгильда:

Почему муж позволил жене публиковать в Сети этот роман? Роман насквозь лживый, но выглядящий искренне именно потому, что все искажения фактов там – не сознательная ложь, а добросовестные заблуждения больного человека.

Что он с этого имеет? И не связан ли «заказ» на создание «волны» в Интернете и организации «общества обиженных родителями» с тем, что в России предполагается ввести ювенальную юстицию (ЮЮ)?

ЮЮ хороша для богатых стран. А у нас в детдомах не хватает мест даже для детей законченных алкоголиков. Но зато ЮЮ – очень хороший инструмент давления на слишком социально активных родителей… «Мама, не читай!» – заказной проект, чья цель – создание в России позитивного отношения к ювенальной юстиции (вот бы счета Шпиллеров проверить).

Честно говоря, мне Екатерину Шпиллер жалко. Ее – больного человека – сейчас разыгрывают, как мелкую карту. Посмотрим, что дальше будет…

Неужели ты хохочешь, читатель? Как можно? Тут такой заговор раскрыли, а тебе смешно…

Николай Чуксин:

Брунгильда, умница, лучше не скажешь. Продают Родину, торгуют родителями…

Постмодернизьм в действии.

Я так думаю.

Брунгильда:

…В связи с проектом введения в России ювенальной юстиции роман может стать знаменем кликуш, за эту самую юстицию ратующих. У меня после первого прочтения вообще возникла мысль, а не «заказуха» ли этот роман? Уж слишком все по времени складывается…

Все, нас накрыли. Атас! «Гипс снимают, клиент уезжает…» Женя, муж мой ювенальный, пакуй чемоданы, отбываем к Самому Главному По Русофобии рапортовать о провале операции. Нас уволят на фиг и сошлют в джунгли собирать бананы…

Брунгильда:

А вот в отношении художественных достоинств, друзья, вы не правы. Екатерина пишет ярко, образно, сочно. Стиль, композиция романа прекрасны.

Ой… Неужели… Это обо мне? Как жаль, что от Брунгильды. Ведь она в литературе того… не того… ну, не очень. Вот мою книгу романом почему-то все время называет. А у меня ведь не роман и вообще не беллетристика. Мемуарная публицистика называется. А я не писатель. И нисколько об этом не жалею. Мне моя профессия журналиста нравится. А то неловко как-то, ей-богу.

Брунгильда:

В общем, девочка из московского бомонда, всю жизнь в шоколаде, в 20 лет – собственный кооператив и так далее. Только вроде бы всю жизнь типа больная потому, что типа мать ее в детстве загнобила.

Где-то в 2000-м эта Катерина пишет продолжение «Вам и не снилось» – типа поюзать бренд. Но пролетает, популярности – ноль, несмотря на раскрутку по ТВ.

А сейчас выдала роман «Мама, не читай!» – как ее типа мать гнобила в детстве и какая она типа несчастная. Видимо, санаевская популярность «Под плинтусом» понравилась.

Написала я продолжение «Вам и не снилось» «где-то» в 1995 году. Но это же пустяки, правда? И раскрутки не было никакой вообще – ни заметок в прессе, ни информации в электронных СМИ – ни-че-го! Правда, трижды переиздавали почему-то. Наверное, издателей заставляли мои могущественные покровители. Простите меня, Брунгильда, честное слово, я об этом ничего не знала, даже не догадывалась. Спасибо, что разъяснили. Жаль, что поздно. Можно было попросить владычицей морской сделать. Эх, упустила…

Я могла бы еще долго бродить по этому форуму-помойке, но уже надоело, хватит. Расскажу лишь о самой мерзкой лжи, которую позволила себе опубликовать эта заигравшаяся дама. «Оттоптавшись» на мне, она решила оклеветать моего мужа и, покопавшись в Сети, обнаружила «компромат» – нашумевшую книгу А. Коржакова о Б. Ельцине, которую Евгений когда-то издал. Правда, чтобы этот имевший место факт выглядел компрометирующим, Брунгильде пришлось подтасовать даты. Сделав это и рассчитывая на беспамятство читателей, она проверещала, что Коржаков и Шпиллер – гнусная компания упырей, которые плясали на свергнутом президенте. М-да…

С этим она явно перегнула и ввела людей в смущение. Нашелся даже незнакомый мне человек, который рискнул поправить хозяйку форума.

Const:

Я тут решил немного проверить фактаж по вашему, как вы называете, эссе. Относительно мемуаров Коржакова «Ельцин от рассвета до заката» – издательство «Интербук», 1997 год. Б. Н. тогда еще был при власти. Не сходится с вашими заявлениями.

Про остальное говорить не буду, уши торчат из каждой строчки. Я так понимаю, на этом сайте есть авторы «играющие» и «вистующие», говоря языком преферанса. Похоже, вы свои взятки этой статьей не взяли.

Да, внимательно прошел все комментарии на этой странице и на странице Е. Шпиллер. Такое впечатление, что обсуждаются два разных произведения «Мама, не читай!» одного и того же автора. Даже события не сходятся.

При этом отдаю должное вашему таланту обгаживать. Это вы умеете делать виртуозно, без зазрения совести. Браво!

Поясню тем, кто не совсем в курсе событий. В 97-м году, когда вышла та книга, Борис Николаевич был еще ого-го как при власти. И это мой будущий муж хорошо прочувствовал на себе. Ни одна типография не решалась печатать книгу, потому что боялись гнева властей… Были случаи, когда типографии брались за этот заказ, а через день-два отказывались. Женя рассказывал, как грузовики с рулонами типографской бумаги путешествовали по просторам родины из одной типографии в другую, пока не нашелся один (!) директор типографии (в Рыбинске), который оказался, как и мой Женя, не трусом. И было еще много разных приключений, связанных с тем, что к выходу готовилось издание именно о действующем президенте, т. е. о человеке, который, лишь пошевелив одним пальчиком, мог остановить и Коржакова, и выпуск книги, и Шпиллера. Слава богу, Ельцин не был кровожадным тираном, поэтому ни Рыбинская типография, ни Женино издательство, ни автор из-за книги не пострадали.

Но у Брунгильды с датами беда! Особенно когда это на пользу ее тезисам. Такие вот приемчики у этой моралистки.

Будучи пойманной на одной лжи, Брунгильда тут же придумала другую и стала уверять публику, что мой муж и его издательство обманули своих подписчиков. Правда, подкрепить эту байку ни единым фактом она, естественно, не смогла! «Ну что за подлая баба!» – в сердцах высказался Женя по этому поводу.

Поняв очередной раз, что номер с конкретными обвинениями не проходит, Брунгильда перешла к обобщениям и стала утверждать, что Евгений Шпиллер просто не мог быть честным человеком, так как его издательство начало работать в лихие 90-е, а тогда ни один бизнесмен не мог не быть бандитом. Повеяло чем-то знакомым. Такие разговоры я нередко слышала в компаниях неудачливых, неспособных и несостоявшихся людей. Они настолько очевидно завидовали успешным и богатым, что придумывали психологические «отмазки» о собственной честности, которая им и не позволила преуспеть в жизни. Правда, я заметила, что эти люди сроду не умели работать по 24 часа в сутки, никогда не рисковали своими, а не чужими, деньгами, понятия не имели о полной ответственности за собственное дело, за людей, которым ты должен платить зарплату хоть тресни, несмотря ни на какие собственные трудности. Они всегда предпочитали уютно жить на обеспечении у государства, пусть и скромном, и по сей день смертельно завидуют тем, кто сумел построить жизнь иначе, не «по-совковому». Так они ее и будут доживать, обивая пороги собесов и костеря тех людей, которые обеспечили себе и своим семьям достойное существование.

Обломав зубы на мне и моем муже, Брунгильда переместила центр тяжести своих изысканий компромата на мою дочь. Алиска со смехом регулярно сообщала мне, что «эта ненормальная» опять была у нее «в гостях», т. е. на Алисиной странице в ЖЖ. Обсудив и осудив фотографии моей дочери, Брунгильда и ее верная команда вновь вернулись к основной теме своего форума – «обмусоливанию» моей книги. Этим, насколько мне известно, они занимаются до сих пор. Одного желанного результата Брунгильда добилась – она получила более 500 комментариев. Такое внимание ей и не снилось! Дарю, Брунгильда!

Трудная судьба…

 
Времена не выбирают,
В них живут и умирают.
Большей пошлости на свете
Нет, чем клянчить и пенять.
Будто можно те на эти,
Как на рынке, поменять.
………………………………….
Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
Блещет тучка; обниму
Век мой, рок мой на прощанье.
Время – это испытанье.
Не завидуй никому.
 

Александр Кушнер

Не могу обойти молчанием один из главных упреков за книгу: ты осудила свою мать, а ведь она прожила тяжелую жизнь. Что ж, давайте по «гамбургскому счету» и не упрекайте меня, что я буду столь безжалостна к Галине Щербаковой. Это всего-навсего объективные факты, к жалости не имеющие отношения. Пришлось анализировать ситуации, вспоминать события, сопоставлять факты. Как говорится, напросились…

Итак, родилась моя мать в годы украинского голодомора. Может быть, многие очень удивятся, но она почему-то этого не помнила. Горе и ужас пережили ее мать и бабушка. Им все же удавалось обменивать имевшееся в семье золото на еду, чтобы кормить ребенка и себя. Новорожденная Галина по естественным причинам понятия об этом не имела.

Дальше – война, оккупация. Немцы жили в доме моей бабушки и очень неплохо относились к украинской семье. Это евреев они расстреливали, а семью и детей в доме бабушки даже подкармливали.

К великому счастью, никто из семьи моей матери не погиб на войне. А мамина тетя вышла замуж за оккупанта и, когда те отступали с Украины, убежала вместе с мужем. Потом она до старости благополучно жила на Западе.

Когда уже после войны мать уехала из дома получать высшее образование, ее жизнь вообще вошла во вполне благополучную колею. Вскоре она вышла замуж за вполне перспективного аспиранта.

Года через три у молодой четы родился первенец – мой брат Саша. Слава богу, безо всяких осложнений. Аспирант защитил кандидатскую диссертацию, а Галина Режабек завела молодого любовника – моего будущего отца. Из-за этого у матери действительно был один тяжелый период жизни – когда любовная связь раскрылась и муж подал на развод. Но все обошлось. Развод был оформлен, и тут же Галина Режабек вышла замуж за Александра Щербакова.

Им было где жить, они никогда не мыкалась по коммуналкам, советская власть очень заботилась о тех, кого выбирала своими любимчиками, и предоставляла им бесплатные квартиры в соответствии с тогдашними представлениями о комфорте. И в провинции, и в Москве у моих родителей были благоустроенные отдельные квартиры. Напомню еще раз для забывчивых: бесплатно предоставляемые советской властью. Хотя далеко не всем.

В Москве Г. Щербакова не испытывала на себе в полной мере всю тяжесть быта обычных советских женщин. Ей не приходилось давиться в часы пик в общественном транспорте, она не отсиживала по 9 часов на нелюбимой работе, а потом не простаивала в многочасовых очередях в магазинах, чтобы хоть что-нибудь купить семье на ужин. Она сама планировала свой день, ведь она работала дома. О таком мечтали все, но позволить себе могли единицы.

И вот это все мои критики называют тяжелой жизнью? Может быть, с точки зрения какой-нибудь Вандербильдихи, это и было невыносимо, но для советской женщины – большая удача.

Большинство советских людей поколения матери или старше прожили по-настоящему тяжелую жизнь, и многим из них при этом удавалось сохранить в себе все необходимые человеческие качества. Кто-то воевал, кто-то терял родных, сидел в лагерях… Приведу в пример деда моего мужа. Трудно представить себе судьбу страшнее.

Он из нищей еврейской семьи, которая благодаря сильному характеру матери поднялась на ноги – родители стали печь хлеб, а дети разносить его по домам. Это позволило дать детям образование. Дед прошел войны, какие выпали его поколению в ХХ веке, – и I мировую, и Гражданскую, и Отечественную. К 30 годам отмороженные ноги и легкие, цинга, из-за которой выпали все зубы. Смерть первого ребенка во младенчестве, рождение долгожданного сына, а потом и дочери. Когда началась Великая Отечественная, сын, несмотря на инвалидность по зрению (сама видела этот документ), ушел с последнего курса медицинского института на фронт (заткнулись бы, наконец, подонки, которые любят сочинять, что евреи не воевали!). Он погиб в ноябре 41-го под Ленинградом, оставив юную жену и крохотную дочку.

Очень скоро эта малышка, единственное, что осталось от погибшего любимого сына, умерла в эвакуации – ее нечем было кормить, после получения похоронки молоко у матери пропало, а достать что-то подходящее для ребенка было невозможно.

Женина бабушка, между прочим, военврач в звании майора, получившая в самом начале войны контузию и ставшая инвалидом, узнав о гибели сына, буквально сразу превратилась в глубокую старуху. После войны эта женщина недолго прожила, горе сломило ее… Она была хорошим человеком, все, кто ее знал, вспоминали о ней лишь добрым словом.

Дед был военным, генералом. В 48-м году во время известной антисемитской кампании по «чистке» кадров он был отправлен в отставку. Дед дожил до 1972 года. Он обожал своего единственного внука, всегда был заботливым, добрым и светлым человеком. И по сей день у Жени увлажняются глаза, когда он вспоминает о деде – лучшем человеке, который был в его жизни.

По мнению защитников Галины Щербаковой, тяжелая жизнь должна сделать человека жестоким и злобным, мучителем близких. Во всяком случае способствовать этому и оправдывать это. На самом же деле все совсем не так. Аморальному и неумному человеку не нужны никакие особые условия, чтобы проявлять эти свои качества. Они в равной мере могут наблюдаться и у тех, кого жизнь не баловала, и у тех, кто особых трагедий не испытывал.

200 миллионов человек в советской стране жили тяжело. Некоторые просто тяжело, а многие – невыносимо. И горестей на три поколения выпало немерено! Так вот, Галина Щербакова относилась к той части, которой было не тяжелее, чем прочим, а во многом значительно легче. Но моя мать умела виртуозно убеждать не очень сведущих и не умеющих критически мыслить людей, что самый несчастный и обделенный на свете человек – именно она. Что ей тяжелее, чем всем советским женщинам, вместе взятым. Что именно она несет на себе крест всех грехов человечества и тяжесть его невыносима. Да, это она умела. Такой она себя подавала публике. Особенно не очень взыскательной.

Предвижу вопросы: а ты сама какого черта жалуешься? У тебя, что ли, такая уж тяжелая судьба? Отвечаю. Я прекрасно знаю, что огромному количеству людей приходится ой как несладко. Поэтому я безо всяких обобщений рассказала в книге только о своей, персональной беде, о своих личных проблемах, в которых утопала и путалась. И ни разу я не утверждала, что моя судьба самая трудная на свете, что мне хуже других пришлось. У каждого свой ад, у каждого свои беды. Как нельзя обобщать, так нельзя и выделять себя как нечто особенное и уникальное. Кроме того, я никогда не прикрывалась своими проблемами, как щитом, как оправданием своих поступков, принесших кому-то зло. И вообще, моя позиция, моя книга – это не нападение, а защита, не устаю повторять это.

Когда я слушаю призывы оправдывать душевную черствость, жестокость и даже аморальность «тяжелой жизнью», у меня это не только вызывает естественный, как мне кажется, протест и неприятие, но и подозрение, что ратующие за такой подход как бы готовят себе плацдарм для будущих оправданий своим неприглядным поступкам. Они любовно складывают в ящичек памяти свои «трудности и лишения», чтобы потом детям-внукам преподнести это «наследство» как свидетельство «непомерно тяжелой судьбы». Ход хитрый и подлый.

Но вернемся в виртуальное пространство. Мою книгу читало все больше и больше людей, счетчики на сайтах показывали пятизначные числа. Соответственно, в геометрической прогрессии росло число откликов. Как положительных, так и совершенно непристойных, злобных и ненавистнических. И если доброжелательные и понимающие люди писали мне и в комментариях, и в личных письмах, то агрессивные комментаторы пользовались исключительно публичным общением. Не стесняясь в выражениях, не заботясь о правилах приличия и этики, они хамили и наслаждались своим хамством. Поддержка от таких же, как они сами, порождала новый виток злобы, ненависти и оскорблений. Стоит задуматься, отчего же среди противников моей точки зрения столько подобных типов – диких, злобных, тупых и наглых? Одна моя умная корреспондентка, обдумывая эту тему, написала мне: «Скажи мне, кто твой враг…» Что ж, меня очень устраивает, что я нахожусь по другую сторону баррикад от подобных людей. Поняв, с кем имею дело, я на своем форуме дала им четкое определение «гоминиды» и решила, что разговаривать с ними дальше смысла нет.