Текст книги "Лихолов"

Елисей шепотом стал бубнить под нос молитву Свету Матушки Судьбы. Лихолов же в такие моменты доставал из глубин памяти теплые воспоминания о далеком прошлом в мраморном дворце. Но все это не помогло бы надолго. Чем ближе подступал туман, тем яростнее он излучал свое «туга». Дальше он должен был подплыть совсем близко и изрыгнуть из себя каких-нибудь уродливых тварей, исковерканных темной магией, вроде обезьяноволков или еще какой мерзости. И тогда останется только биться, резать головы, пробивать туловища, отчаянно сражаться за огонек света своей жизни. Вдвоем отбиться было больше шансов, чем поодиночке – это давало надежду, но напряжение все равно нарастало. Ведь это только первая нападка – дальше придут еще туманы.

Лихолов превратился в одну большую мышцу, готовую по первому шороху броситься в бой. Елисей стоял с натянутым луком и стрелой, мог бы выпустить ее с одного удара сердца. Однако к удивлению путников, морок вдруг остановился. Не смог подобраться ближе, чем на пятнадцать шагов. Просто завис на месте, как будто что-то мешало. Он корчился, злобно что-то шептал. Клубы дымки иногда вдруг принимали формы зверей, но не выбрасывали их материальными телами на землю – что-то останавливало его. Казалось, облако сейчас разорвет само себя от собственной бессильной злости.

– Что с ним? – тихо спросил Елисей, все еще держа руку на стреле.

– Чернь его разберет! – сморщился в изумлении Лихолов. А потом его вдруг осенило – Так он камней наших боится! Тех, что я в драконьем логове подобрал со следами огня! Туман струсил от одного следа драконьего пламени! У тебя ж камень при себе?

– Да, за пазухой…

– И у меня в куртке лежит. А ну-ка, щас посмотрим! – Лихолов прикусил нижнюю губу, аккуратно опустил меч и левой рукой вытащил из кармана обугленный камешек.

Морок еще сильнее завертелся, шепот стал похож на тихий визг.

Лихолов выставил руку с камнем вперед и сделал три шага навстречу бродячему туману. Облако дернулось назад, сдавленно скуля. Да! Морок боялся дракона и любого предмета с его следами. Больно жутко ему было сгинуть от непобедимого пламени. Лихолов подступил еще на два шага, туман снова отдернулся назад, извиваясь в агонии и возмущаясь. Рождая десятки ужасных образов в минуту то медведей, то пауков, то обезьяноволков, но не в силах ни одного выплюнуть в реальный мир.

– Елисей! – окликнул Странник молодчика. – Он боится! А ну-ка! Дай ему еще и стрелы! Посмотрим, что будет!

Юноша отпустил палец, и стрела с озорным свистом вылетела сквозь облако. Морок громко взвизгнул, никак не пострадал, но явно испугался еще больше, потому как снова отпрянул назад.

– Уходи, наволочь поганая! – крикнул туману рыком Лихолов. – А не то нашлю на тебя драконий гнев! И сгоришь ты в пекле, падла!

Облако задрожало, закрутилось вихрем на одном месте. Лихолов был уже уверен, что оно достаточно напугано, чтобы отстать. Но вдруг туман сгустился, стянул в одну точку всю тьму, какой только обладал, и внутри появился силуэт. Маленькие плечики, испуганно сжатые, худые короткие ножки… Дымка рассеялась… А на том месте сидела теперь на земле маленькая девочка лет пяти… Хрупкая, дрожащая, в драной грязной одежде. Она уткнулась носом в коленки, обняла себя маленькими ручонками и что-то зашептала.

Лихолов и Елисей изумленно переглянулись. Юноша опустил лук. Странник же поднял руку в знак того, что «не расслабляйся, может быть, ловушка». А сам положил свой камешек в карман, меч воткнул в землю и медленно стал приближаться к девочке. И тут Лихолов заговорил с ней на языке Северного Леса, от чего Елисей вздрогнул, ведь был в полной уверенности, что Лихолов не знает северо-восточного языка. А тот говорил примерно такие слова:

– Тихо, девочка! Мы тебя не обидим! Мы хорошие. Ты хорошая и мы – хорошие!

Девочка испуганно подняла на него лицо, и мурашки пробежали по спине Лихолова. Кожа ее была настолько тонка и бледна, что просвечивала все синие сосуды. А глаза все раскраснелись, словно вот-вот лопнут от количества крови. Мутный взгляд, блуждающий, одуревший, с явным усилием зацепился за Лихолова. Тот медленно приближался с дружественно вытянутой ладонью.

– Туга! – сказала девочка уставшим шепотом. А потом стала повторять и повторять это слово, раскачиваясь в такт. – Туга! Туга! Туга! Туга!

Вокруг нее стал снова виться туман.

– Тихо, девочка, тихо! – ласково произнес Лихолов. – Где твой дом? Где твоя мама?

– Ничего нет! – ответила она – Только Туга! Мир-туга! Я – туга!

Лихолов присел напротив нее и аккуратно дотронулся до ручек. Кожа девочки обжигала холодом, как если бы она целый день просидела голышом на морозе.

– Как тебя зовут?

– Я – туга.

– Нет, нет… Как тебя звали раньше? До туга? Что было до?

Девочка вдруг задумалась и перестала нервно раскачиваться.

– Я… не помню… Я – туга, и все…

– Но у тебя же должна быть мама?

– Мама?… – и тут глаза ребенка повлажнели и вылили градины слез. – Мама…. Да – да… Была мама… «Кач -Кач… Чадо малое, не плачь… В дрему сон тебе трава… колыбельная молва…», мама…

– Где она, твоя мама?

– Я, я… не знаю…

Девочка схватилась ладошками за виски и снова стала раскачиваться, словно ее голова начала, наконец, оттаивать. Будто бы постепенно возвращающиеся воспоминания ранили, оставляя ожоги.

– Мы отведем тебя в ближайшую деревню. Там будут добрые люди, они помогут тебе.

– Нет! – вдруг вздернулась и завопила девочка. – Там опасно! Там страх! Там всех скоро убьют! Война! Война грядет! Тьма победит свет! Мгла застелит землю! Нельзя любить, нельзя жить, бессмысленно бороться! Лучше быть здесь! Здесь меня никто не тронет! Туга меня защитит, с туга я сильная! Туга, туга!

Вокруг нее снова стал клубиться туман.

– Тихо, девочка, нам нужно найти твою маму, понимаешь? Маму!

Девочка снова остановилась, видимо, от слова «Мама», рождавшего в ней искорку тепла. И этот маленький укол чуть выводил ребенка из полного одурения. Лихолов встал и потянул ее за руку. Девочка вынуждена была потянуться. Он повел ее за собой. Малышка шла заплетающимися ногами так, будто не пользовалась ими уже очень давно и успела позабыть, как ходить.

– Мы должны довести ее до ближайшей деревни, – тихо сказал Елисею Лихолов.

– Но что оно такое? Откуда в тумане девочка? – выпалил юноша.

– Даже боюсь говорить, свои догадки.

Мужчины переглянулись и во взоре друг друга увидели, что думают об одном и том же.

– Да, – хрипло произнес Лихолов по-прежнему на языке Северного Леса. – Клэтва! Похоже… Все эти бродячие туманы, которые как ошалевшие ползают по вашей земле… Которые выплевывают из себя смертоносных тварей… Все это на самом деле… – заколдованные перепуганные люди… Те, кто был уязвимее всех. Те, кого смог забрать бродячий туман. Например, ваши дети…

………………………………………………………………………..

Теперь путники шли гораздо медленнее, потому что девочка не осиливала быстрый шаг, а, наоборот, еле плелась, постоянно падала, что-то шепча под нос как пьяная. Частенько кто-то из мужчин водружал ребенка на спину и нес часть пути. Кожа ее по-прежнему отдавала холодом. Иногда девочка вдруг съеживалась, чего-то пугаясь, и принималась шептать свое «Туга! Туга! Туга!», вокруг тут же начинал сгущаться туман. Тогда Лихолов напоминал про маму, которую нужно обязательно найти, и эти волшебные согревающие слова давали облегчение. Путь с таким обременением растянулся. Однако путники все-таки вышли на какую-то более-менее заметную тропинку, что означало приближение к поселению людей.

– Откуда же ты знаешь язык Северного Леса? – допытывался Елисей, чувствовавший себя полным дураком. Ведь он несколько дней тужился разговаривать с Лихоловом на всеобщем наречии.

– Я уже десять лет странствую по Зеленой Тверди, – уклончиво отвечал Лихолов. – Много знаю языков. Могу и на языке междуречья говорить, немного понимаю степной юг.

– Но ты явно не знаешь здешних земель, – смекнул юноша. – Как смог язык выучить, не побывав тут?

– Да… – удивился Лихолов смекалке своего спутника. – Но я очень хорошо знаю язык Юго-Восточного Раздола… А это почти то же самое с небольшими различиями…

– Да… Кстати, ходят слухи, что в Раздоле нынче совсем дурно живется…

Лихолов бросил на парня такой взгляд, что стало ясно: нужно рассказать подробнее:

– Ну… Болтают всякое… Что вроде там все эти мерзости совсем расплодились. Повсюду капища, нежить разгулялась, аж на поля страшно выходить за урожаем. Говорят, вРаздоле черные колдуны с запада совсем не прячутся: делают что хотят, даже проповедуют! У нас тут тоже не все ладно, конечно… Но в Северном Лесу Темной Владычице никто открыто не сочувствует! А вот в Раздоле нынче, ух, что! Говорят так… Я-то сам там не был… Что чуть ли не сам король Беломир принимает у себя в мраморных палатах черных жрецов. Толкует с ними, многое им дозволяет…

– Быть не может! – неожиданно резко выпалил обычно спокойный и холодный Лихолов. – Уже ль Беломир дела имеет с чернокнижниками?!

– Да… Его прозвали там «дурной король». Потому как он впустил в страну этих черных. И твердит, что все им должны почести разные оказывать…

– Не мог славный Раздол начать вдруг исповедовать эту западную дурь про Темную Владычицу, не верит мое сердце…

– Нет, ну, не то, чтобы исповедует… Говорят, что просто уважает черных жрецов дурной король, на пакости глаза закрывает. Те целые деревни разоряют – крадут детей и женщин для своих обрядов, открыто алтари выстраивают. Но царь же пока сам говорит, что по-прежнему себя считает сыном Светлой Матушки Судьбы. В общем, смута там, страх и ужас. От того многие добрые люди бегут нынче из Раздола в Северный Лес. Особенно заселяются на пограничных землях, но некоторые и до нас доходят. Вот, живет в моей деревне Кузьма с женой и тремя детьми. Это он-то мне все и рассказал. Хотя, по правде, много о том говорят нынче у нас, и до Кузьмы разные толки велись. То путник какой проезжий вести странные принесет, то кто в столицу съездит и там наслушается – по-разному…

Лихолов знал, что в Раздоле не все гладко, слышал, что там тоже расплодилась чернь, что торговать они меньше стали, да и что королем народ недоволен. Но только думалось как-то, что не настолько все плохо, чтобы прям такая смута…. Эти новости больно резанули Странника по сердцу. Он почувствовал где-то в груди, как заныл давний, позабытый уже шрам. Словно кто-то тонкой отравленной иглой кольнул его в самую глубь души, и там начало все ныть и стонать. Больше разговаривать не хотелось и Лихолов угрюмо замолчал.

Елисею по дороге удалось поохотиться и найти несколько яиц. Лихолов удивлялся, потому как редкий человек может без проблем кормиться в лесу, обычно далеко не каждая охота удается, да и чтоб найти яйца в гнездах тоже нужна горсть удачи. Но Елисей был будто продолжением зеленой чащи, он чувствовал себя тут как дома, от того все словно само шло в руки, будто добрый великан отец-лес подкармливал своего сына.

На привале развели костер и зажарили дичь. Девочка от вида огня сначала сильно перепугалась. Рвалась то убежать, то спрятаться. Долго и тяжело путники уговаривали ребенка сесть поближе к костру. В конце концов Лихолов потерял терпение, схватил девочку и сам сел с ней близко к огоньку. Малышка сдалась, свернулась у него на коленях калачиком, уткнулась носом в его куртку и сидела молча. Однако отведать пищу она согласилась очень легко. Впилась в мясо зубами, нервно и дергано отрывала плоть с косточки, как едят добычу звери. Мужчины не могли спокойно смотреть на это, ибо больно было думать, как сильно малышка одичала, раз так ест. Елисей неловко утер лицо и отвернулся. Насытившись, девочка привыкла к огню, расслабилась и смогла уже сама сидеть на земле. Даже потянула ручонки к углям, изумленно смакуя давно забытые ощущения тепла на коже… А потом вдруг принялась снова напевать какую-то колыбельную, то единственное, что она хоть немного помнила из своей прежней жизни – видимо, такие теплые воспоминания не вытравить из сердца даже самой ледяной тьме.

Спать снова пришлось в лесу на земле. И по очереди, чтобы охранять сон странной девочки, имевшей все шансы среди ночи вдруг обратно превратиться в опасный бродячий туман. Малышка же мирно уснула, уткнувшись в бок Лихолову. Елисей на этот раз только слегка затоптал костер, но накрывать их сырыми ветками не стал. Теперь путники находились под защитой странных драконьих камушков, нечего было бояться. А угли еще долго грели.

Наутро странствие продолжилось. Дорожка втягивала в себя откуда-то из зарослей и другие маленькие тропинки, становилась все более широкой и вытоптанной, пока, наконец, не вывела путников к опушке. И перед ними предстал вид большой деревни. Сначала тянулись возделанные поля, над которыми трудились крестьяне. Местами земля оставалась дикой и на этих зеленых островках пастухи выгуливали овец. А дальше виднелось широченное кольцо высокого деревянного частокола, окружавшего городище. В таком поселении наверняка кто-то будет готов за некое вознаграждение предоставить кров, еду, баню, а, может, и продаст лошадь.

– Раньше в наших селах ворота никогда не запирались, – вздохнул Елисей. – Даже на ночь. И дома оставались всегда открытыми. А в иных избах прямо угощение перед сном на столе оставляли. Ну, вдруг гость какой нежданный ночью забредет. Гостеприимство ведь свято для восточинца! А теперь… Вон, гляди на тын! Даже днем едва приоткрыты ворота… Какое уж тут гостеприимство, если страх жизнь сковал?! Эх, туга!

Путники быстро преодолели длинную, основательно вытоптанную тропинку к воротам, собирая на себя удивленные взоры местных жителей. Елисей особо никого не интересовал, наверно, часто между селениями бродили охотники: искали кров на ночь, спрашивали дорогу, приторговывали добычей. Его, вероятно, с первого взгляда принимали за своего: в плотной льняной рубахе, шароварах с отвисшими карманами, в каких-то стоптанных поршнях, в старом бедненьком плаще, с луком наперевес и пачкой стрел за спиной да маленьким ножиком за пазухой – вот и все богатство – обычный северный охотник. А вот Лихолов в своей кожаной куртке нараспашку и темном плаще, с мечом на бедре, в высоких сапогах – был чем-то новеньким и пугающим. Да к тому же, двух незнакомцев сопровождала девочка жутко-болезненного вида, лохматая, в ободранной грязной одежде. Она вжалась в Странника, скорчившись от страха и нервно шептала «Туга! Туга!». А Лихолов шел и отвечал ей: «Идем искать твою маму! Маму, маму!». Странная была компания.

В воротах путников встретил взрослый крепкий мужчина с русой бородой, такой пышной, что напоминала раскидистый кустарник. Он стоял, скрестив руки на груди, строго глядя на пришельцев и выпячивая висевший на бедре топор. Вокруг столпились некоторые его одноплеменники. Местная детвора тоже моталась где-то рядом – они, наверное, и увидели незнакомых путников первыми, помчались со всех ног в деревню и всех предупредили. Человек с топором представился:

– Добро, странники! Чего надобно вам в селении Отблеска Росы? Я кузнец и здешний староста, звать Боян по кличке Шальное Копье, сын Бориса, сына Белроса. Коль с миром идете, то расскажите: кто такие, и чего вам тут надобно?

Лихолов не странствовал по Востоку уже так давно, что успел позабыть местную традицию: все маленькие селения называть в честь Света Матушки Судьбы. Вот это, например, «Отблеск росы» – священный для местной веры образ. Свет пронизывает по утрам весь мир насквозь, так тонко, что пробирается даже в такие мелочи, как утренняя роса.

– Я – Лихолов или Странствующий Охотник, – выговорил Странник, чем вызвал удивленные восклицания зевак, однако же на лице Шального Копья ничего не вздрогнуло. – А со мной мой провожатый, парень из ваших местных – Елисей Поющая Стрела, сын Тихомира.

– Добро, староста! – чуть поклонился Елисей. – Я из селения на запад отсюда, изИскрящейся Реки.

– Да, знаю ваше селение, – хрипло ответил Боян. – А уж про Странствующего Охотника так вся Зеленая Твердь ведает – почетный гость. А что за детинка с вами?

– Эту девочку мы нашли в лесу, – осторожно ответил Лихолов, не зная как все объяснить, чтобы не напугать селян. – За нами шел по пятам бродячий туман, но мы отразили его гнев. И тот выплюнул из себя вот… этого ребенка. Видимо, ее когда-то похитил морок ваш бродячий и долго такал внутри себя. Девочка очень напугана и почти ничего не помнит. Наслышан я, что в северяне своих в беде не бросают. Вот и решил: доведу беднягу до ближайшего селения, там и найду ей новую семью.

На некоторое время повисло напряженное молчание. Жители и староста пристально разглядывали девочку. Было видно их изумление. Но, похоже, что им стало ее больше жаль, чем бы они испугались. И Лихолов продолжил:

– Мы с Елисеем идем в столицу к вашему королю. Хочу предложить свою помощь в поимке дракона. Но сегодня мы ищем отдых: ночлег, еду и баню. Готов отблагодарить хозяев за гостеприимство парой монет.

– Убить дракона? – вдруг потеплел Шальное Копье. – Дело славное! Гадина завелась тут в середине лета и докучает нам: пугает людей, ворует овец, да задевает своими залпами и пастухов. Один вообще давеча погиб… Ох, Мать Судьба… Добро! Пустим вас на ночлег и отдых. И даже без платы. Гостеприимство людей Северного Леса серебряками не покупается и не меряется! Тем более, раз цель у вас нам в пользу. Пойдем в мой дом.

Боян развернулся и без оглядки зашагал вглубь поселения тяжелым грузным шагом. Народ, стоявший за ним, расступился. Староста бросил им по пути какие-то распоряжения, и все тотчас проворно зашевелились. Кто-то вернулся к своим прежним делам: люди гоняли гусей, несли куда-то доски, овощи, сено. Кто-то что-то чинил, кто-то отчитывал детвору. Несколько же молодух, получивших задания от старосты, разбежались все выполнять. Продвигаясь вглубь деревни, Лихолов видел крепких людей с суровыми и одновременно добрыми лицами, как нагревшиеся на солнце камни – вроде бы жесткие, но при этом теплые. Женщины здесь попадались, в основном, с тяжелыми раздутыми фигурами. Но при этом с довольно милыми гладкими округлыми чертами лица и белой кожей. Почти все с длинными немного растрепанными косами, в застиранных льняных сарафанах едва ли выше щиколотки поверх тонких светлых рубах. Мужчины же внешне были такие же огрубевшие, бородатые, в рубахах и шароварах, как у Елисея. У всех одежка была скромная, но чистая и латаная – без единой дырочки. Девицы не щеголяли с голыми плечами, как это бывало в южных странах. Нет, здесь одеждой силу свою оберегали, тканью от неброго глаза укрывались, юбкой силу от земли черпали. А мудрыми узорами на рубахе Судьбу о милости простили и предков седых почитали. У кого крылатая женщина была вышита – Мать Судьба. У кого знак чура, что силу рода призывал на защиту. Каждую вышивку можно было тут как текст читать. Словно люди общались меж собою да с миром духов через эти нашивки. То был на Востоке отдельный язык, третий после устного и буквенного.

Лихолов обратил внимание, что местные то и дело что-то напевали себе под нос: любое их занятие, кроме, разве что, болтовни, сопровождалось ритмичным мурлыканием. Это напомнило Лихолову Раздол. Там люди тоже очень любили петь. Песня считалась кровью жизни и дыханием Матушки Судьбы. Да и придавала она ежедневному быту сакральный смысл. Простой повседневный труд был для восточных людей каким-то священнодействием.

Да, и Раздол, и Северный Лес по понятным причинам имели сходные традиции и уклад жизни – ведь это были два братских государства, в которых жил, по сути, один и тот же народ. Люди Севера и Юга постоянно странствовали друг к другу, торговали, переселялись, вместе воевали, женились и смешивались. У любого жителя Раздола был какой-нибудь сосед, имевший среди родственников северян, и наоборот. Объединяла эти две страны общая вера в Светлую Матушку Судьбу, от того-то они и дружили уже много веков. По крайней мере, так было еще лет пятнадцать назад, а сегодня все сильно перепуталось.

Путники зашли в один из больших деревянных домов где-то в сердце деревушки. Здание не отличалось грандиозными размерами, однако имело вместительные помещения внутри. А стены из внушительной толщины темных срубов придавали ему вид основательный и надежный. По щелям торчал мох для сохранения тепла. Это был дом семьи Бояна. Сразу за входной дверью путников обняли теплота и сырость – первыми в Восточных домах обычно были просторные сени, в которых хранились припасы еды, сено, дрова и всякое полезное барахло. Это помещение освещалось серыми лучиками света из единственного узенького окошка, да и оно чаще всего затворялось на ставни. Налево был вход в ясли со скотиной, а направо – в само хозяйское жилище.

Тут Елисей принялся дергать Лихолова за рукав и тихо шептать на ухо:

– Не хорошо нам сразу в дом-то заходить! Столько дел нынче мы с мороком имели! Грязь на нас телесная и духовная. Оскверним добрым людям дом. Сначала бы помыться, в храм сходить, а…

– Глупости ты брось, свои, – отмахнулся шепотом Лихолов. – Сказочки ваши всякие про чистоту духовную при себе оставь. А то опять поссоримся с тобой.

С этими сломи Лихолов шагнул через порог во внутренние комнаты. Да как споткнулся! Так и бахнулся бы носом на пол, если бы Боян его не удержал.

Тут уж Елисей совсем разволновался. Знал ведь, что в хорошем доме в пороге прах предков добрых складывают. Защищают духи дом свой от всякого нечестивца пришлого. Вот и не хотели пускать двоих бродяг, морок за собой влекущих.

В первой горнице гостей встретила взрослая баба.

– Это моя жинка, Багряна, – пояснил гостям Боян, и кратко пересказал жене историю путников.

Она скромно поприветствовала Елисея и Лихолова, а затем перевела взгляд на девочку… И взгляд хозяйки тут же наполнился жалостью. Никто не мог равнодушно смотреть на это истерзанное существо.

– Девочку мы нашли в лесу, – пояснил Елисей, – видать, давно терзал ее морок. Она напугана и ищет свою родню. Единственное, что хоть немного малышку успокаивает, это слово «мама» и колыбельные напевы.

Юноша кратко и аккуратно поведал Багряне историю встречи с девочкой, обходя только рассказ про драконьи камни. Без лишних слов Багряна сняла откуда-то со стола мягкую тряпичную куклу. Неказистую и невыразительную, всего-навсего, сверток ткани, набитый соломой и перевязанный пряжей. Но то была самая привычная игрушка для любого крестьянского ребенка.

Женщина опустилась плавным движением на корточки рядом с девочкой, вжавшейся со страхом в Лихолова, помолчала с минуту, а потом тихо медленно протяжно запела:

Сон травою повожу́

Над дитём поворожу́

Пусть крикливый не кричи́т

Сомкнёт глазки крепко спи́т

В колыбельке ка́чи-качь

Ча́до малое не плачь

В дрёму со́н тибе трава́

Колыбельная молва́

Вред тибе́ не причини́т

Сладким сно́м дитя́тко спит…

Слова ласковой песни укутали комнату сердечным теплом. Девочка потихоньку развернулась к Багряне. Сначала просто испугано смотрела, потом уже вслушалась в песню. И, в конце концов, шепотом спросила:

– Ты – моя мама?

Елисей потер лицо, неуклюже скрывая растроганный вид. Багряна же не постеснялась упавшей с ее лица слезинки и ласково ответила:

– Нет, дитятко, я – Багряна. Мою дочь тоже забрал туга. И я очень по ней тоскую. Вот, ее кукла, – и женщина протянула девочке тряпичную игрушку. Малышка сначала рассмотрела куклу, а потом резким опасливым движением выдернула ее из рук Багряны. И сжалась в комок, словно боясь, что игрушку сейчас отнимут. – Забирай это себе. Хочешь побыть немного с нами? Я знаю еще много колыбельных. А в следующей горнице у меня лежит еще парочка таких игрушек.

Девочка еле заметно кивнула и сделала шаг навстречу к женщине. Они взялись за руки. Багряна поднялась и изготовилась идти уже в другую комнату с малышкой, но обернулась и бросила через плечо:

– Гостям уступим хозяйскую горницу, накормим, напоим, узнаете гостеприимство северян! А пока идите в баню, там две мои девицы, Варна с Плеяной, уже побежали все подготовить.

Добрая хозяйка наперед знает, что гостям нужно прежде трапезы предложить баню и квас.

– Бабы на подворье едва ль не подрались за право натопить баню Странствующему Охотнику со спутником, – усмехнулся Боян. – Ох, смотрите только не обижайте девок нашенских!

Баня стояла отдельным строением в конце двора. Там гостей уже ждали две миловидные девушки. Это им староста наказал принести в баню дров, веток и мыла. Девицы с нескрываемым восторгом осмотрели Лихолова – крепкого широкоплечего и статного, прославленного своими подвигами. Они игриво улыбались, хихикали, перешептывались, словно две птички. Лихолов привык к такому женскому поведению, слава героя многих девушек делала легкой добычей. Но смешно было смотреть на раскрасневшегося от смущения Елисея.

– Ах, прославленный Лихолов! Славные охотники утомились в пути, – с напускным сочувствием говорила стройная сероглазая девица с острым носиком и темной косой. – Мы поможем искупаться, смоем с ваших плеч усталость.

Елисей окончательно потупил взор. Лихолов усмехнулся над своим спутником, а сам даже не подумал стесняться и принялся раздеваться:

– Ох, хороши-то как девки местные, смотри, Елисей!

В бане уже чувствовался нарастающий жар: тепло проникало под кожу и разгоняло кровь все быстрее.

– Ох, – опять вздохнул Елисей, – нехорошо, нехорошо… Надо бы помыться сначала, в храм сходить, девки-то…

– Сказал, брось глупости свои! – перебил Лихолов и повернулся к девицам. – Не слушайте ученика моего, больно скромный он. Я-то не таков. Посмелее буду да поопытнее.

Девушки тут же сладко захихикали.

– Наверное, смелые странники давно не были обласканы женским вниманием? В пути мерзли и грустили, – сказала вторая девушка, та, что с белыми волосами, пухлыми сочными губами и мягким округлым станом. Она говорила и поглядывала на Елисея. А тот аж перестал дышать. – Муж, окруженный женским теплом, гораздо быстрее восстановит силы.

Блондинка уже потянулась к юноше и принялась стягивать с него одежду. У молодого охотника от такого внимания аж руки заерзали по рубахе.

– А коли рукам работу ищешь, здесь найдешь, – улыбнулась девица и положила ладони Елисея себе на мягкие ягодицы.

Юноша обернулся на своего наставника, словно ища поддержки. Но тот уже бесстыдно целовался с темноволосой северянкой. Да уж, коли молодуха понесет потом дитя от самого Лихолова, то ух! Первой девкой на деревне станет, все ее к себе в жены захотят. Тут ласковая девичья ручка подхватила подбородок Елисея и повернула в свою сторону. Но вдруг распахнулась дверь, в баню попыталась влезть еще одна женщина. Варна с Плеяной тут же бойко прогнали ее, как хищники отгоняют соперников от добычи:

– Поди прочь, змеюка! Староста нам наказал помочь гостям! Нам, а не тебе!

На том дверь с грохотом затворили. Лихолов едва заметно вздохнул, он был не против и еще парочки услужливых посетительниц. Девушки же заперлись в бане изнутри на крючок, посмотрели на Лихолова и Елисея. А затем, хихикая, стянули с себя сарафаны.

………………………………………………………………

После бани довольные и чистые путники с радостью наелись досыта крестьянской едой: щавелевым супом с нежной кислинкой, тугим ржаным хлебом и ароматным овечьим сыром. Да потом отведали еще и земляники, собранной самой Багряной. А за трапезой Боян с любопытством расспрашивал Лихолова о его странствиях, а тот и рад был прихвастнуть своими победами. Разговор сложился веселый и дружественный. Сам же староста много рассказывал, что в последние пару лет стал донимать их селение бродячий туман.

– Люд наш стал бояться поодиночке уходить в лес охотиться, – говорил староста, хмуря брови. – И вообще на Севере теперь меньше странствуют, меньше торгуют. Но то не такая беда, как кровь и смерти от этих гадких туманов, в пламя их матерь! – Боян резко поставил на стол кубок с квасом, разбрызгав часть напитка. Глаза кузнеца горели. – Крадет, паскуда, ребятишек! Дитятей нашенских! Те заиграются, подбегают близко к самому лесу, а иногда и за деревья ныряют – лесные дети, что с них взять! Иногда оно ничего. Но бывает: вдруг выползает откуда ни возьмись из лесу морок. Да как зашипит! Как наплюет на нашу опушку всяких чудищ. Если там есть муж какой, вооруженный ну хоть чем-то, то еще может отпор дать. Но кто безоружен, того сразу растерзают! А некоторых, особенно детей, морок будто завораживает. И когда туман тот насытится кровью, рассеется и ускользнет обратно в чащу, то тогда некоторые детины уже… Ну ничего не видят и не слышат. Они будто промерзают насквозь, до самого сердца. Одурманенные просто молча уходят и отдают себя мороку, растворяются в нем. Исчезают как дым, навсегда. Никто уже потом не может их найти. Родителям остается только лить по слезы, как по погибшим. Так ушла и моя малая дочь… Ее тоже пожрал морок. Эх, туга…

– И у нас та же беда, – ответил севшим голосом Елисей, напряженно смотря в стол. – Да, видимо, и по всему Северному Лесу.

– Да и это еще не все наши беды, будто мало нам потерянных детей и убитых родных! – продолжал, негодуя, Боян. – От того в людях наших растет недовольство, множатся сомнения: почему Свет Матушки Судьбы не защищает нас? За что земля наша, много веков поклоняющаяся свету, вдруг стала беззащитной перед тьмой? Слава Матушке, большинство из нас видят в том испытание, проверку. Но нашлись уже и те, кто начал сомневаться в своей вере, колебаться. Есть и в нашем селении уже две семьи, которые перестали нынче на алтаре жечь лучины, прославляющие Матушку! Они и песни больше не поют, рассвет не встречают с радостью… Другие смотрят на них косо, а то и ругаются. Сии разнотолки порождают у нас междоусобицы и ссоры в деревнях, доселе мирных… Люди бранятся, обижаются, даже отрекаются друг от друга! Братья с братьями перестают родычаться. Что за напасть-то такая мерзкая? Что за время смутное сейчас?

– Расскажу тебе, что видел, странствуя последние десять лет по центральным землям, – поддержал разговор Лихолов. – Там государства всегда колебались между религиями и ни одну не отвергали. Так было испокон веков. Исповедников Светлой Матери Судьбы уважают и любят. Но и жрецов Великой Госпожи Тьмы боятся, не прогоняют, предпочитая сотрудничать с ними или откупаться. От того в центральных странах жрецы тьмы чувствуют себя вольготно. Тоже совершают свои кровавые ритуалы, плодят мерзкую магию. Однако, наверно, не желают полностью разорить земли, платящие им хорошие отступные, а потому, все-таки, стараются не чинить там слишком уж много бед. Но то ли для устрашения, то ли от того, что такова мерзкая природа темных сборищ, много бешеных тварей создается колдунами в Темных Храмах, в капищах. И расползается это по все по земле. Люди там слабы духом, страны их малы, им нечего противопоставить напору запада. Они терпят да откупаются. И нанимают таких, как я, чтоб отлавливать тех выродков черной магии и убивать их огнем да мечом. Только там чаще встречаются уродливые громоздкие зверюги, а бродячие туманы, подобные вашим, реже.