Текст книги "Нити ярче серебра"

Эдей держал ее, нежно касаясь ее кожи. И что-то говорил.

– Я с тобой. Я с тобой.

Часть II. Та, что отмеряет

Глава 13. Мы, сестры Ора

Он почувствовал, как натягивается нить.

Он не сказал об этом, но Ио знала.

Он выудил у Авы информацию об их с Нико местоположении и уже был на пути к Докам, когда почувствовал странное шевеление в груди. Чутье, решил он, потому что, в отличие от Ио, понятия не имел, что их связывает. Он проследовал за ней к бойцовскому притону, наткнулся на обезумевшего от тревоги Нико, а затем услышал крики Горацио, побежал на них и нашел Ио – задыхающуюся в грязи под коленом духа. Нико выстрелил в воздух – слава богам, у него все еще был револьвер, – и дух рассеялся. Эдей отправил Нико предупредить Бьянку о новом духе и привел Ио в свою квартиру. Он не дал ей и шанса отказаться, буквально силой притащив в безопасное место.

Теперь она сидела на полу в его гостиной, приняв душ и надев теплую одежду его девушки, пока ее собственные вещи сушились. На низеньком столике перед ней стоял великолепный чайный сервиз, и поднимающийся из заварника пар наполнял комнату сладким ароматом. «Кошари шай из Суми, – сказал Эдей, когда заваривал его. – Я добавил несколько листьев мяты». Теперь же он ритмично орудовал ножом возле столешницы – готовил ей ужин. Эдей Руна, ее судьба, готовил ей ужин!

– Ты ешь острое? – спросил он через плечо.

– Я ем всё, – ответила Ио.

Ей нравились не все блюда, но ела она всё. Опустив подбородок на колени и то и дело пробегая пальцами по мокрым волосам, Ио наблюдала, как он режет, перемешивает и накладывает продукты в сковороду. Правой рукой он двигал с осторожностью.

– Как твое плечо?

– Нормально. Болит, но терпимо.

Этот ответ мог бы стать кратким описанием их жизни. На языке у Ио вертелись сотни фраз: «Ты сказал Нико присмотреть за мной», «Ты пришел в Доки», «У тебя сработало чутье, но на самом деле это не чутье», «Мы связаны нитью судьбы. Вот что ты почувствовал». Но как же самонадеянно с ее стороны было бы заговорить об этом, находясь в его квартире, где он живет со своей девушкой, и будучи одетой в ее шерстяную кофту. Ио и так чувствовала себя подлой из-за того, что эта нить вообще существовала – до сих пор существует, хотя она уже много лет знала, что самым верным решением будет перерезать ее.

Вместо этого она сказала:

– Мне очень жаль. Это моя вина.

– Разве это ты направила на меня пистолет и нажала на спусковой крючок? – Эдей прислонился к столешнице и поднял брови. – Значит, это не твоя вина.

Ио едва не издала восторженный вздох. Боги, как он прекрасен. Темные брови, скулы, о которые можно порезаться, тень щетины на щеках. На нем была мягкая рубашка, слишком свободная в груди, и не было обуви. Видеть его в носках без обуви почему-то показалось Ио интимным. Ее щеки запылали.

На какое-то время воцарилось молчание. Ио изучала квартиру: разноцветные коврики, низкий стол и плюшевые подушки, занавес из бисера, за которым, как она предположила, находилась спальня. Квартира была полностью оформлена в сумазийском стиле, что показалось Ио удивительным: цены на импортную мебель и ткани были высокими. Им наверняка пришлось копить деньги несколько месяцев. Но оно того стоило – теперь у них был маленький кусочек дома вдали от родины.

На полке прямо напротив Ио были аккуратно расставлены по размеру около дюжины фигурок пчел – из стекла, глины или камня. Большинство из них окрашены в яркие цвета, но одна пара была вырезана из дерева и выглядела потертой – от старости.

Эдей, проследив за ее взглядом, объяснил:

– Когда я был маленьким, я думал, что медоносные пчелы – мифические существа. Девы Ра, несущие удачу и процветание, как гласит легенда. В Суми пчелы практически вымерли. Впервые я увидел настоящую пчелу в свою первую весну в Аланте и едва не упал в обморок. Я был уверен, что так Ра предупреждает меня о том, что его брат Осирис, бог смерти, идет за мной, чтобы забрать меня в Дуат. Самия тогда чуть не умерла от смеха. С тех пор она постоянно дарит мне пчел.

Ио представила его розовощеким, без шрамов, в мягкой льняной одежде – не истерзанным жизнью в Аланте.

– Дуат? – спросила она.

– Загробный мир в преданиях сумази. То, что алантийцы называют подземным царством. – Он шумно выдохнул и добавил: – Слышал бы мой отец, что я их сравниваю, наверняка пришел бы в ярость. Но мне кажется, что у всех легенд одинаковые корни. В вашем подземном царстве шесть рек – у нас двенадцать провинций. У вас ворота охраняет Цербер – у нас за ними следит Апоп. И там и там душа попадает туда, чтобы обрести покой.

– Между инорожденными из разных культур по всему миру тоже есть сходства. Рожденные мойрами могут видеть нити судьбы, как и рожденные норнами в Йорре. Рожденные асклепиями контролируют здоровье, как и рожденные горами сумази, – сказала Ио.

– Когда мы приехали в Аланте, дама из отдела иммиграции настаивала на том, чтобы записать Самию как рожденную асклепием, а не гором. Сказала нам, что это поможет ей найти работу. «По сути, это одно и то же, – сказала она, – но алантийцам местное название нравится больше».

Ио хотела продолжить разговор, но сомневалась, какие вопросы будет уместным задать. Она осторожно начала:

– А почему твой отец пришел бы в ярость?

Эдей облокотился на столешницу и ответил шепотом:

– Он против смешения. Считает, что культуры должны существовать раздельно, а инорожденные – оставаться в своих родных городах-государствах. Говорит, что боги наказывают перебежчиков, забирая их силы.

– Он инорожденный?

– Нет. Он сепаратист, – отрезал Эдей.

Спустя некоторое время после заключения Соглашения о родстве, когда были установлены гражданские права инорожденных, жители начали мигрировать из городов-государств в поисках лучшей жизни. В то же время мир накрыла волна консерватизма: некоторые, в том числе и отец Эдея, верили, что инорожденные не должны покидать своих городов, чтобы служить лишь тем богам, которые даровали им силы. Это называлось сепаратизмом.

– Убеждения моего отца, – продолжил Эдей, – одна из причин, по которым мы покинули Суми. Его секта хотела, чтобы Самия прекратила делать аборты. Она отказалась.

– Очень смело с ее стороны.

– Да, но… через некоторое время ее семья начала получать угрозы. В итоге все настолько усугубилось, что нам пришлось уехать из Суми. – Его взгляд стал печальным, но затем губы изогнулись в мягкой улыбке. – Что ж, по крайней мере, благодаря изгнанию я познакомился с маленькими жужжащими существами из легенд.

Сердце Ио растаяло от его прекрасного лица, его прекрасных слов, его улыбки, которая мелькнула, словно звездный свет, пробившийся сквозь бушующий ночной шторм. Ей захотелось подойти к нему и взять за подбородок, чтобы его губы встретились с ее губами…

Эта мысль поразила ее. Не столько ее интимность, сколько легкость, с которой она пришла ей в голову. Как будто она долгое время сидела на задворках разума Ио и наконец вырвалась на свободу, а за ней – поток желания.

Эдей кашлянул и повернулся к плите.

Ио слишком поздно поняла, что все это время смотрела прямо на него.

На ее щеках вспыхнул румянец; она перекинула влажные волосы через одно плечо, чтобы они образовали занавес. «Соберись, тряпка». У него есть девушка. Сейчас Самия не здесь, но доказательства ее присутствия повсюду. Расчески и косметика в ванной. Изящные туфли у двери. Серебряное кольцо на низком столике. Энциклопедии и книги по анатомии в шкафу, пчелы на полке, нежность в голосе Эдея, когда он говорит о ней. Он ведь последовал за ней на край света…

Боги, она же делает себе только хуже. «Успокойся, – всегда говорила Таис, когда Ио накрывал приступ тревоги. – Назови свое чувство. Найди стоящую за ним мысль, причину. Вдохни через нос, выдохни через рот». Сейчас Ио чувствовала… стыд. И вину – всегда вину. И зависть. Во главе всего стояла зависть. Ио инстинктивно отвергла ее. Ревность – это про Таис, а не про нее.

Несколько лет назад, когда Таис только начала работать на Томаса Маттона, дела у сестер пошли в гору. Впервые после смерти родителей Таис казалась довольной. Томас и его модники-друзья относились к ней хорошо, да и денег было достаточно. Она приходила домой пахнущая красным вином и сигаретами и целовала Ио в макушку, а во время уборки мурлыкала песни. Однажды она устроила Аве и Ио дневную вылазку в парк бабочек недалеко от города, прямо как раньше, когда они ездили туда с папой. Они втроем бродили в облаках мягких, пестрых крыльев, ласкающих их щеки. Когда они вернулись домой, Ава заснула на диване, но Ио не спалось. Блаженство Таис опьяняло ее.

– Иногда, – шепотом призналась Ио сестре, – мне нравится мечтать, что он нежно целует меня в губы.

Ей тогда было пятнадцать – совсем еще школьница, – и все ее мысли были заняты поцелуями.

– Мечтать не вредно, пока не начнешь к этому стремиться, – ответила Таис строгим тоном, которым говорила только с Ио. – Мы, сестры Ора, не целуем чужих парней.

Ее слова ударили Ио, словно пощечина. Таис собрала всю свою непосредственность и извратила ее чувства, обвинив в безнравственности. Она умела пристыдить, ее сестрица. Если клинком Ио было терпение, то Таис атаковала стыдом. Она угрожала им осмотрительно, но резала всегда глубоко. В самое сердце Ио, заставляя стыд разлагаться и заражать каждую ее мысль.

Ио ощутила на языке горечь. Почему любое воспоминание о Таис оставляет после себя горький осадок? Ганноверская улица, 64. Она может отправиться прямо туда и все узнать. Она представила себе эту сцену: Таис появится в дверях, одетая по последней моде, с бокалом дурацкого розового коктейля в руке. При виде Ио она вытаращит глаза и спросит: «Как ты меня нашла?» Ио ответит: «Я ворвалась в Сити-Плаза вместе с Эдеем Руной по приказу Бьянки Росси, королевы мафии. Что скажешь? Это сестрам Ора можно?»

Но Ио отличалась от Таис. Ее зависть не была ядовитой. Ее сердце лишь страстно желало. Нежности, спокойствия, близости. Желало знать, что значит быть любимой.

Эдей поставил на стол поднос.

– Все нормально?

Ио перестала хмуриться.

– Просто задумалась.

Он подал ей тарелку с фул медамес – бобами с яйцами вкрутую и ломтиками лимона, посыпанными тем, что по запаху напоминало паприку. Это было традиционное блюдо сумази – Ио любила его, потому что оно было очень похоже на то, что обычно готовили в ее семье.

Усевшись на полу напротив нее, Эдей разделил лепешку и протянул ей кусочек побольше.

– О духах?

– О любви, пожалуй, – ответила Ио, удивив этой внезапной правдой даже саму себя.

Его взгляд вернулся к ней, брови нахмурились.

– И что же именно о любви?

Ио пожала плечами. Любовь представлялась ей неизведанной землей, полной ядовитых растений и смертоносных хищников, исследовать которую вместе с Эдеем было слишком опасно. За один неверный шаг можно поплатиться жизнью.

– О ее сложностях.

Эдей хмыкнул, призывая ее продолжить.

– Не знаю, – сказала Ио, разламывая свою часть лепешки. – Я чувствую, что мир меняется, и не могу понять, что с этим делать. Я хочу, чтобы родные всегда были добры друг к другу, чтобы дружба оставалась нерушимой. Я бы хотела защитить себя от духов и одновременно спасти их от тех, кто их использует. Я бы хотела… – Она почти сказала это. Почти. «Я бы хотела, чтобы ты знал, что ты моя судьба». – Я бы хотела, – спохватилась она, – чтобы все не было так сложно.

Некоторое время он молчал.

– А ты можешь все упростить?

Ио устало вздохнула и улыбнулась.

– Наверное, могу.

Если придет на Холм и встретится с Таис, если поговорит с Розой, если выяснит, как спасти духов от смерти, если откроет Эдею правду и обрежет нить судьбы… Она могла все это сделать – она должна. Только… не прямо сейчас. Все ее тело болело, нос хлюпал, живот урчал от голода. Она побудет в этом тихом, уютном моменте с Эдеем еще немного, а потом заставит себя повзрослеть и встретить сложности лицом к лицу. Она обещала.

– О чем там? – спросила она, указывая на стопку книг рядом со столиком.

– Сказки, народные песни, басни. Это мое хобби.

От мягкой улыбки на его губах и пряной сладости фул медамес ее отчаяние испарилось. Они ели не спеша, потому что еда была обжигающе горячей и потому что Эдей принялся рассказывать ей о том, где достал каждую из своих книг: его истории были странными и мифическими – подобно тем, что запечатлены на их страницах. Его особенно интересовали всевозможные сходства: почему, например, песни и праздники, которые отмечают в середине лета по всему миру, так или иначе прославляют смерть и возрождение. Он с жаром сравнивал предания разных народов, и его глаза сияли. Ио, в свою очередь, пересказала ему легенды, которые ее родители привезли с Равнин Нереиды, – о нимфах и наядах. Когда они наговорились, Эдей предложил ей десерт: йогурт с измельченным миндалем и медом. Ужин закончился тем, что они плечом к плечу стояли у раковины: она мыла посуду, а он вытирал.

Через некоторое время Эдей произнес:

– Так странно. Я ведь встретил тебя всего два дня назад.

У Ио сердце подскочило к горлу.

– Ты о чем?

– Такое ощущение, будто мы уже сто лет знакомы.

Стоило ли ей сказать, что это не было ни правдой, ни ложью? Ответить «У меня тоже» явно не лучшая идея.

Неверно истолковав молчание Ио, Эдей быстро добавил:

– Я лишь пытаюсь сказать, что мы неплохо поработали вместе в Плазе. В следующий раз, когда решишь ввязаться во что-то опасное, подожди меня, ладно?

– Ладно. – Ио казалось, что ее голова вот-вот лопнет от головокружения. Неужели именно так и чувствуешь себя, когда находишься рядом с возлюбленным? Желудок становится жидким, а сердце трепещет в груди, словно птица в клетке? Стоп – почему она называет Эдея своим возлюбленным? Почему ей хотелось поцеловать его? Неужели время обернулось вспять и она снова четырнадцатилетняя девчонка, запавшая на Амоса?

– Можешь рассказать мне о том, что я пропустил, – мягко сказал он, выключив кран. – В любое время, когда захочешь.

Эти несколько часов рядом с ним будто накрыли ее уютной пеленой сна. Ио хотелось остаться в ней как можно дольше, чтобы полнее насладиться его тихими историями и плавными движениями. Но она знала, что это невозможно.

– Мне кажется, что этот новый дух, Райна, мог скрываться в Доках, выжидая подходящий момент, чтобы напасть на Горацио, когда тот останется один, – предположила она. – Много лет назад его наняли убить этих женщин: Эммелин, Дрину и Райну. Он сказал, что в обмен на их смерть кто-то пообещал ему деньги и безопасный переезд в Нанзи. Но он не справился.

– Это было двенадцать лет назад?

Ио кивнула.

– Но зачем наказывать его теперь?

Они оба прислонились к кухонной столешнице. Пальцы Ио все еще были влажными после мытья посуды; Эдей играл мокрым полотенцем. Она наблюдала, как он молча размышляет над новыми зацепками и задумчиво хмурится.

– Новый дух сказал, что его создали со знанием о чужих преступлениях, – произнесла Ио.

– Но инорожденных нельзя создать.

– Нет, нельзя.

Они посмотрели друг на друга – на их лицах отражались сомнения и тревога.

– Если Горацио обещали переезд в Нанзи… Знаешь, какая для этого нужна власть? Это могут быть городские чиновники, шишки Равнин Нереиды, боссы мафии всех городов-государств – кто угодно.

– Он сказал «эти стервы», – вдруг перебила Ио.

– Что?

– Он спрашивал духа, сдали ли его «эти стервы».

– То есть несколько женщин?

– Влиятельных женщин.

Ио позволила голосу разума пробиться сквозь страх. Утром она так стремилась со всем покончить, что рискнула собственной жизнью и жизнью Нико, чтобы доставить Бьянке обещанного убийцу. Ио во многом не разбиралась. Многого не понимала. И все же она знала Аланте. Его сильных игроков. Она знала, что в городе есть только одна группа женщин, достаточно могущественных, чтобы гарантировать кому-то переезд в Золотой город Нанзи и вселить ненависть даже в самого сомнительного мошенника в Илах.

Пришло время перестать притворяться, что это всего лишь очередное дело. От страха кишечник Ио завязался в узел.

Ей придется нанести визит Девяти.

Глава 14. Дом Девяти

В учебниках по истории подробностей не было, но все сходились во мнении, что боги умерли задолго до Краха старого мира.

О временах до Краха было известно очень мало, но остатки старого мира были разбросаны повсюду. Торчащие посреди пустынь и озер островерхие металлические конструкции тысячелетней давности, разрушенные асфальтированные дороги в окружении густых лесов, неожиданно найденные произведения искусства, техника и игрушки из странных материалов. И конечно же, тексты на старых, но узнаваемых языках, написанные на металлических пластинах и сколотом мраморе.

У каждого историка и ученого была своя теория о том, что именно когда-то вызвало Крах, но все они сходились на том, что поворотным моментом стала ночь, когда луна разделилась на три – Пандию, Немею и Эрсу; это привело к катастрофическому повышению уровня моря. Темные воды поглотили целые нации, а те немногие прибрежные города, которым посчастливилось уцелеть, столкнулись с невиданной силы приливом, каждую ночь наполовину затапливавшим их.

Поначалу люди спасались на больших высотах, ожидая отлива. Однако, вопреки предсказаниям ученых, вопреки даже законам природы, тектонические плиты и море так и не успокоились. Наступила бесконечная череда катаклизмов: неомуссоны и аномальные штормы, выползающие из воды химерины, разбивающие оковы северных льдов огромные левиафаны, убить которых невероятно трудно, – а еще появление инорожденных, которых с каждым поколением становилось все больше и больше.

Из хаоса возник новый порядок в лице тех, кто обладал особыми силами. Рожденные орами были способны изменять течение времени, рожденные музами – видеть прошлое и будущее благодаря искусству, рожденные мойрами – создавать и разрывать узы. С помощью инорожденных был возведен Прибрежный барьер, построены дамбы, захвачены айсберги ради пресной воды, которую те обеспечивали. Появились плодородные долины и террасные холмы; из грязи поднялись целые города на сваях с надводными трамваями. Была открыта охота на левиафанов, что привело к их полному исчезновению, химерин стали препарировать, и использовать отдельные их органы в качестве запчастей. Человечество снова начало процветать, объединившись в города-государства, восстановив торговлю и ремесла, избрав новых представителей.

И все же в воздухе витал неуловимый шепот – тихие голоса, усиливавшиеся, когда гасли свечи: «Крах – это наказание богов», «Сейчас человечеству удалось выжить, но в конце концов боги всегда побеждают».

* * *

– Вот уж не думал, что ты такая пессимистка, – дразнил Ио Эдей.

Сегодня между ними возникла новообретенная легкость. Они вместе ужинали и мыли посуду, обрабатывали раны, восхищались пчелами и сказками. Близость проявлялась в том, как двигались их тела: их плечи соприкасались, когда они ехали в трамвае; их локти соединялись, когда они проталкивались сквозь толпу; они шли нога в ногу, пересекая арочные мосты Района Творцов. Эдей стал чаще смотреть Ио в глаза, и она больше не отводила взгляд. А еще эти постоянные поддразнивания.

Боги, от его поддразниваний Ио впадала в опьяняющую эйфорию. Она не смела желать невозможного, но вдруг, когда все это закончится, они станут друзьями? Она могла бы заглядывать в «Фортуну» после смен Авы, и они втроем – возможно, в компании Нико – могли бы болтать за порцией полночных блинчиков на Площади Петрушек. Буднично и безобидно.

– Я не пессимистка, – ответила Ио, не в силах сдержать улыбку. – Я знаю, что боги давно ушли, – иначе где же они прятались, когда мир погрузился в хаос после Краха?

– Были в секретном отпуске в Районе Творцов? – перебил Эдей, указывая рукой на Дом Девяти на другом берегу канала.

Усмехнувшись, Ио продолжила:

– Но все же в том, что их нужно бояться, есть доля истины. Бояться, как любого всемогущего существа, – а именно так величают себя Девять.

Они ступили на Эстрагоновый мост, одну из самых известных достопримечательностей Аланте. Это был арочный мост из старых пожелтевших камней. Вдоль него располагалось несколько небольших лавок: галереи, ювелирные магазинчики, мастерские по дереву и музыкальные уголки. Уличные художники выставляли на булыжной мостовой свои творения. Со всех сторон лилась музыка. Ио бросила пару монет в шляпу скрипача.

Дом Девяти отличался от соседних зданий – красивый трехэтажный особняк из красного кирпича, построенный на уже высохшем Западном канале в самом центре района. Витражи, высокий забор, увитый виноградными лозами, и более десятка слоняющихся по территории охранников – пройти мимо Дома, не обратив на него внимания, было невозможно. И туристы, и местные жители останавливались, чтобы прочитать надпись над устрашающими воротами из темного железа: «ПОЙ ВО МНЕ, МУЗА, И РАССКАЖИ МОИМИ УСТАМИ ИСТОРИЮ»[4]4
  Первая строка поэмы Гомера «Одиссея». В классическом переводе В. Жуковского она звучит так: «Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который…» В англоязычной версии Роберта Фицджеральда, представленной в оригинале, строка по содержанию не совпадает с вариантом Жуковского, поэтому дан альтернативный перевод.


[Закрыть].

Эту известную фразу высекли, вдохновившись реальными способностями рожденных музами. Благодаря искусству, созданному теми, кому они покровительствовали, они могли видеть истину о прошлом и будущем: социальные распри, стихийные бедствия, технологические достижения и даже убийства.

– Девять – не бессмертные боги, – сказала Ио. – Музами рождаются крайне редко: нечасто на свет появляется аж девять дочерей – тем более в семьях с чистой родословной. Но Девять любят напустить тумана, кичась своей исключительностью. Они единственные музы – и некоторые даже утверждают, что появление других невозможно. Но когда одно поколение муз приходит в упадок, рождается новое – и всегда в Аланте. Сестры наследуют то же положение и Дом, и в итоге все вокруг думают, что Девять уникальны. Что они – реинкарнации своих прошлых личностей. Они даже носят имена древних муз вместо тех, что им дали при рождении.

– Полагаю, мистицизм полезен для бизнеса, – тихо произнес Эдей, оглядывая железные ворота. – Бьянка говорит, что Девять управляют самой прибыльной корпорацией в Аланте. Каждый артист, мимо которого мы прошли по тому мосту, называет одну из девяти сестер своей вдохновительницей и посвящает ей свое творчество, возводит в ее честь храмы и, что более важно, отправляет ей часть своего заработка.

В голове Ио зазвенело эхо последней мольбы Горацио Лонга: «Пожалуйста. Я всего лишь делал свою работу. Умоляю». Она почувствовала, как по телу пробежала дрожь. Горацио Лонг наживался на боли своих химерин. Девять же торговали искусством и наукой и никогда не давали ничего просто так, никогда никому не помогали без ответной услуги.

– Моя подруга Чимди когда-то была их протеже, – продолжил Эдей. – Она занимается керамикой: делает красивые бюсты – виноградные лозы и шипы растут прямо из них. Девять разыскали ее, когда ей было всего пятнадцать, и предложили покровительство в обмен на процент с ее прибыли. Чимди рассказывала, что всего за ночь ее слава взлетела до небес: выставки в известных галереях, заказы из всех городов – больше денег, чем она могла бы потратить за всю свою жизнь. Но через некоторое время ее работы начали меняться. Всякий раз, когда она прикасалась к глине, ее руки будто начинали жить своей жизнью и вместо того, что она хотела создать, лепили знаменитостей и общественных деятелей, украшенных цветами и лепестками. – Его взгляд остановился на Доме. – Одним из тех, кем она «вдохновилась», был политик из Йорра, сеявший чересчур много ненависти к мигрантам. Чимди отказывалась продаваться ему, но ее руки так и пытались вылепить из глины его фигуру. Когда она пришла к нам, ее пальцы были ободраны до мяса, ногти вырваны – все в крови. Она не могла перестать лепить, даже если сматывала руки скотчем.

– Боги, – прошептала Ио.

– Ее дело было для меня первым, когда я стал правой рукой Бьянки. Я мало что мог предпринять против Девяти. Подписанный Чимди контракт был неоспорим, а их влияние – нерушимым. В итоге мы заплатили за свободу Чимди всеми заработанными ею деньгами. Она говорила, что ее это устраивает, что в конце концов все обошлось, но я чувствовал себя так, будто… – он осекся и откашлялся, – будто я подвел ее.

Ио не знала, что ответить. «Мне жаль» прозвучало бы неуместно. Она положила руку ему на плечо. Когда он перевел на нее взгляд, она сказала:

– Ты не подвел ее. Ведь ты сделал все, что было в твоих силах.

Тихо, почти шепотом Эдей произнес:

– С тех пор она не лепила.

– Все мы со временем исцеляемся, – это прозвучало банально даже для нее самой, но лучшего утешения Ио не смогла придумать.

Эдей расправил плечи и, стиснув зубы, посмотрел на ворота. Возле Дома собралась толпа туристов и репортеров, жаждущих хотя бы мельком увидеть муз-затворниц. Каждое их появление, даже обычная прогулка по саду, попадало в заголовки газет не только в Аланте, но и во всех городах-государствах.

– Они ведь никогда не покидают Дом. Раньше еще выходили, но в последнее время совсем перестали. Знаешь, сколько раз я мечтал облить это место бензином и чиркнуть спичкой? – спросил Эдей. – При одной мысли об этом во мне закипает ненависть – и все же я думаю об этом зле каждый день.

– Я не считаю, что это зло, – осторожно сказала Ио.

– Нет? – Тон его голоса был непринужденным, но Ио показалось, что она уловила в этом вопросе особый трепет.

Она пожала плечами, слишком хорошо осознавая его исключительное внимание к ней.

– Они причинили боль тому, кого ты любишь. Так что твои фантазии о мести вполне справедливы.

В ответ Эдей не то фыркнул, не то усмехнулся.

– В общем… – Пауза и скрежет зубов. – При первых признаках неприятностей делаем ноги.

– Есть, босс, – сказала она и замерла. Босс. Слово буквально вырвалось у нее изо рта, но, возможно, ей не стоило произносить его. Вдруг это фишка «Фортуны», а Ио присвоила ее?

Но Эдей лишь улыбнулся. Он пошел через улицу, не сводя глаз с парадных дверей Дома.

– А ты схватываешь на лету.

По ее щекам разлилось тепло.

– Что это значит?

– Босс? Мы так обращаемся, чтобы выразить уважение. Боссом я называл свою лошадь в Суми.

Ио фыркнула: эта маленькая неуместная деталь была до безобразия милой.

– Приятно, когда тебя сравнивают с лошадью.

Эдей обеспокоенно округлил глаза.

– Нет, я не это имел в виду… – Заметив ее ухмылку, он осекся. – Ты пошутила.

– Неудачно, судя по всему.

– Нет, я не говорю… Ох. Снова ты за свое.

– М-да. Как-то у нас не складывается.

Эдей кивнул.

– Похоже, это единственное разногласие в нашем партнерстве.

– Мы разберемся, я уверена.

– Упорным трудом мы преодолеем все, даже юмор.

Теперь Ио по-настоящему сияла. Это было великолепно – он был великолепен.

– Стоять! – охранница у ворот подняла ладонь. Из-под нескольких слоев доспехов – нагрудника, наручей и поножей – выглядывал воротник рубашки. Отражение полуденного солнца, игравшего на их поверхности, казалось странным, приглушенным. Они не были выкованы из металла – это была чешуя левиафана, снятая с поверженного зверя, – дорогой материал, предназначенный лишь для военных. – Имя? – спросила женщина.

– Ио Ора.

Охранница проскользнула в маленькую кабинку и что-то зашептала. Краем глаза Ио заметила, что одна из занавесок на втором этаже колыхнулась и снова встала на место. За спиной щелкали камеры и охали туристы. Минуты тянулись – охранники оценивали Ио и Эдея. Наконец ворота загудели.

Эдей положил руку на плечо Ио и наклонился ближе.

– Пятнадцать охранников на территории, и внутри наверняка есть еще. Это куда больше, чем обычно. Что-то их напугало.

Ио кивнула. Он был прав.

– Первый признак неприятностей, – прошептала она.

Эдей показал ей большой палец и забавно присвистнул. Все будет хорошо.

Повернувшись к двери, они одновременно нахмурились. В фойе ждали еще две охранницы с крайне сосредоточенными лицами. Как только ботинки Ио и Эдея застучали по темному деревянному полу, из арочного прохода слева от них раздался голос:

– Сюда, дети мои!

Обменявшись обеспокоенными взглядами, Ио с Эдеем вошли в гостиную с высоким потолком. Вся комната была выдержана в цветах индиго, от стен до ковра и подушек, как будто внутри взорвалась фабрика по производству черничного варенья. В разных углах сидели пять из девяти сестер: на бархатном диване читала газету седовласая женщина; за маленьким письменным столом что-то строчила на листе бумаги пухлая темнокожая дама; в кресле дремала женщина с короткой стрижкой; а на плюшевых подушках перед камином играли в карты две девочки.

Когда Ио и Эдей вошли, сестры подняли на них глаза и застыли, словно кто-то остановил время. У Ио пробежали мурашки.

– А, резчица, – сказала самая младшая.

– Невидимый клинок, – сказала седовласая.

– Жница судеб, – сказала та, что сидела за столом.