Текст книги "Зеленый Марс"

Филлис купалась в лучах внимания слушателей, которые были младше нее (по крайней мере, внешне), и сияла от собственной значимости. Наверное, Филлис не принадлежала к действительно умным людям. Наоборот, она была непроницательна, когда дело касалось того, что о ней думают другие. Сакс, который знал за собой подобный недостаток, смотрел на нее с лучезарной линдхольмовской улыбкой. Но для него была очевидна тщета и даже некоторая самонадеянность ее представления. Самонадеянность всегда глупа. И часто скрывает неуверенность в себе. Трудно догадаться, что за успешной и привлекательной личностью кроется застенчивость и хрупкость. А Филлис, конечно же, была привлекательной…

После ужина они вернулись в обсерваторию и под сверкающей чашей из звезд устроили вечеринку. Кто-то принес инструменты и заиграл музыку в стиле «нуво калипсо», столь популярную в Берроузе, а другие принялись танцевать. Мелодия неслась в ритме сотни ударов в минуту, согласно подсчетам Сакса, – он предполагал, что это идеальный ритм для физиологической стимуляции сердца, секрет настоящей танцевальной музыки.

И вдруг Филлис оказалась рядом с ним, хватая его за руки и втягивая в круг танцующих. Сакс едва удержался от того, чтобы не отпрянуть от нее. Теперь он не сомневался, что его ответная улыбка выглядела, в лучшем случае, вымученной. Насколько он помнил, он никогда в жизни не танцевал. Но то была жизнь Сакса Рассела. Вполне логично, что Стефан Линдхольм обожал всякие пляски. Поэтому Сакс начал мягко подпрыгивать вверх-вниз в такт басу стального барабана и принялся махать руками в отчаянной попытке имитировать добродушное удовольствие.

Чуть позже, пока молодые сотрудники «Биотика» еще танцевали, Сакс спустился на лифте в кухню, чтобы взять несколько упаковок холодного молока. Когда он снова вошел в кабину, то увидел Филлис – она возвращалась наверх со спального этажа.

– Давай я тебе помогу, – предложила она и взяла два из четырех молочных пакетов.

Забрав их, Филлис склонилась к Саксу – она была на несколько сантиметров выше – и крепко поцеловала его. Сакс ответил на поцелуй, но был так шокирован, что не осознавал происходящего до тех пор, пока не отшатнулся. А воспоминание о ее языке между его губами оказалось очень ярким, как и второй поцелуй. Он попытался взять себя в руки, но по тому, как она рассмеялась, понял, что не преуспел.

– Смотрю, ты не такой сердцеед, каким кажешься, – произнесла она, что не на шутку его встревожило. Ничего подобного с ним никогда раньше не случалось. Сакс постарался сосредоточиться, и как раз в этот момент лифт замедлил ход и двери с шипением разъехались в стороны.

Филлис игнорировала его до конца вечеринки. Но когда все решили разойтись по комнатам и Сакс вновь направился к лифту, она проскользнула между закрывающимися дверями и в третий раз поцеловала его. Он обнял ее, приник к ее губам и стал размышлять, что бы в данной ситуации сделал Линдхольм. Кстати, не навлечет ли такое поведение лишние проблемы на него и на Филлис?

Она шагнула назад с мечтательным, затуманенным взглядом.

– Проводи меня в мою комнату, – прошептала она.

Немного пошатываясь, Сакс взял ее под локоть, словно чрезвычайно хрупкое лабораторное оборудование, и повел в крохотную комнатку, точно такую же, как и остальные спальни. Замерев на пороге, они опять обнялись. И хотя Сакс чувствовал, что это его последний шанс сбежать и не выглядеть дурнем, но почему-то поступил по-другому и стал весьма страстно ее целовать.

Она отклонилась, чтобы пробормотать:

– Можешь войти.

Что он и сделал без лишних слов.

В действительности его член был уже на полпути к своей слепой дороге, ведущей прямо к звездам, а все хромосомы громко пели – вот глупость! – в предчувствии шанса на бессмертие. Сакс очень давно не занимался сексом ни с кем, кроме Хироко. Те соития, хотя и были дружескими и приятными, не отличались страстностью, а скорее являлись продолжением их совместного купания. А вот Филлис, шарившая руками по его одежде, когда они, целуясь, упали на кровать, была явно возбуждена, что мгновенно передавалось Саксу. Филлис спустила с него штаны, и его член охотно выскочил на свободу, будто иллюстрируя эгоистичную генную теорию, а Сакс игриво рассмеялся и рванул длинную вертикальную молнию ее костюма. Линдхольм, свободный от комплексов и тревог, был явно взбудоражен предстоящим. Это было понятно. Значит, и он, Сакс, должен испытывать то же самое. Кроме того, хотя Филлис ему особо не нравилась, он ее знал – то были узы первой сотни, воспоминания о годах, проведенных вместе в Андерхилле. Было нечто провокационное в осознании этого факта: сейчас он займется сексом с женщиной, с которой был знаком очень долго. Остальные в первой сотне оказались полигамны – вероятно, все, кроме них с Филлис. В общем, теперь они наверстывали упущенное. В конце концов, она была соблазнительна и, кроме того, желала его…

Но выводы, возникшие в его голове в ту минуту, были мгновенно забыты под напором сексуального влечения. Однако сразу же по окончании акта Сакс снова начал нервничать. Должен ли он вернуться в свою комнату, или ему надо остаться? Филлис заснула, перекинув руку через него, будто хотела убедиться, что он никуда не уйдет. Во сне все выглядят как дети. Сакс скользнул взглядом вдоль ее тела, шокированный различными признаками полового диморфизма. Она дышала спокойно и безмятежно. Как же все просто… Ее пальцы лежали на ребрах его грудной клетки. И он не покинул ее, хотя и долго не мог заснуть.

После той ночи Сакс с головой ушел в работу, изучая ледник и окружающий ландшафт. Филлис иногда присоединялась к нему, но, бывая на виду, всегда держалась несколько отстраненно. Сакс сомневался, знает ли Клэр (или Джессика!) или кто-либо еще об их романе. Скоро ли коллеги поймут, что их встречи повторяются, причем регулярно? Здесь крылась очередная загвоздка: как Линдхольм должен реагировать на желание Филлис сохранять их отношения в тайне? Но, в конце концов, ничего уже не имело значения. Линдхольм был в той или иной мере принужден, из рыцарских ли побуждений или по причине уступчивости, действовать так же, как и Сакс.

В общем, они держали свои отношения в секрете, как скрывали бы их в Андерхилле, или на «Аресе», или в Антарктике. Старые привычки отмирают с трудом.

А учитывая текущую работу, хранить все в тайне было несложно. Лед и ребристая земля вокруг представляли собой весьма занимательное зрелище, там нашлось много чего для изучения и анализа.

Поверхность ледника Арены оказалась сильно разбита, как и предполагали научные источники. Во время прорыва ледник смешался с реголитом, и теперь его пронизывали заключенные внутри пузыри, насыщенные углекислым газом. Камни и валуны, застрявшие на этом уровне, ежедневно растапливали лед и снова вмерзали в него. Постепенно они погрузились в ледник на две трети. Сераки, возвышавшиеся над смятой поверхностью, как гигантские дольмены, при ближайшем рассмотрении оказались глубоко изрыты трещинами. Лед был хрупок, поскольку температура оставалась крайне низкой, и сползал вниз из-за слабой гравитации. Но движение было очень неспешным, будто при замедленной съемке, ведь источник ледника был опустошен. Вся масса в конечном итоге должна была очутиться на Великой Северной равнине. Подобные признаки можно было наблюдать и в новых разломах: свежие расселины, упавшие сераки, потрескавшиеся айсберги зияли тут и там… Но их быстро укрывали белоснежные ледяные цветы, чья соленость только ускоряла кристаллизацию.

Очарованный зрелищем Арены, Сакс обзавелся привычкой каждый день на рассвете выходить из станции и брести по обозначенному флажками пути на площадку, где работала команда «Биотика». В первые рассветные часы лед переливался всеми оттенками ярко-розового, отражая цвет марсианского неба. Солнечные лучи били в поврежденную поверхность ледника, из расселин возле бассейнов клубился пар, и ледяные цветы переливались, как экстравагантные украшения. Если утро выдавалось безветренным, в туманную ловушку в двадцати метрах над головой мог попасть инверсионный след – остаток от перистых оранжевых облаков. Очевидно, вода ледника испарялась довольно быстро…

А пока Сакс шел вперед, вдыхая морозный воздух, и замечал множество интересных видов снежных водорослей и лишайников. Глядящие на ледник склоны двух боковых хребтов были усеяны ими особенно густо, прямо-таки испещрены пятнами зеленого, золотого, оливкового, черного, рыжего и многих других цветов, наверное, тридцати или сорока, если перечислять все оттенки. Сакс аккуратно переступал через псевдоморены, не желая топтать растительную жизнь, словно это были образцы в лаборатории. Хотя, вероятно, в том не было нужды. Лишайники оказались очень стойкими, и для выживания им требовались только камни, вода и свет. Впрочем, они были способны обходиться и без солнечного света. Они росли подо льдом, внутри Арены, в пористых кусках полупрозрачного камня, а уж в гостеприимных разломах они по-настоящему процветали. Каждая щель, в которую заглядывал Сакс, щеголяла желтыми и бронзовыми шишечками исландского лишайника. Сакс иногда приносил их в лабораторию и смотрел на тонкие веточки в микроскоп, разглядывая разветвления стеблей, которые были окаймлены шипами.

На плоских камнях Сакс находил целую россыпь лишайников. Здесь встречались, к примеру, корковые и булавовидные лишайники, а еще – яблочно-зеленые листовые и кустистые красно-оранжевые виды, что свидетельствовало о высокой концентрации нитрата натрия в почве. Он видел собранные под морозными узорами, бледные болотно-серые лишайники, у которых при увеличении виднелись стебли, как у исландских собратьев. Собранные вместе, они казались нежными, как кружево. Червеобразные темно-серые растения под микроскопом обнаруживали разрушенные рожки. Но даже разбросанные по частям, они скреплялись в грибковые нити, продолжали расти и развиваться, цепляясь, куда только можно. Они размножались при помощи дробления: что ж, очень удобно в подобной среде.

В общем, лишайники благоденствовали, и кроме тех видов, которые Сакс мог распознать с помощью изображений на дисплее наручной консоли, ему попадались и неизвестные экземпляры. Они не совпадали ни с одним образцом, представленным в списке. Эти растения заинтриговали его настолько, что он собрал несколько образцов, чтобы показать их Клэр и Джессике.

Но лишайники были лишь началом. На Земле участки раздробленного камня, только освободившиеся ото льда или появившиеся в связи с ростом молодых гор, назывались каменными полями. На Марсе такие зоны окрестили реголитом, и в целом так называлась чуть ли не вся поверхность планеты. Мир каменных полей. На Земле эти районы были издавна заселены микробактериями и лишайниками, которые, наряду с химическим воздействием, превращали камень в скудную почву, заполнявшую трещины между другими валунами. С течением времени в ней скапливалось достаточное количество органики, чтобы поддерживать новые виды растений. Подобные регионы назывались каменистыми пустынями. Название оказалось метким: они до сих пор никуда не делись, и поверхность земли была усыпана камнями, но сама почва уже имела прослойку около трех сантиметров и поддерживала рост живучих растений.

А теперь похожий пейзаж появился на Марсе. Клэр и Джессика предложили Саксу пересечь ледник и спуститься вдоль боковой морены, и однажды утром, ускользнув от Филлис, он так и сделал. После получаса ходьбы он застыл у валуна высотой по колено. Прямо под ним обнаружился влажный участок почвы, мерцающий в солнечных лучах. Очевидно, таявшая вода бежала здесь почти каждый день, и сейчас, в абсолютной тишине, Сакс услышал под краем ледника журчание ручейков, которое напоминало звон крохотных деревянных колокольчиков. В этом миниатюрном дренажном бассейне, среди потоков бегущей воды, повсюду бросались в глаза яркие пятна – цветы. Серую каменистую пустыню внезапно сменял пестрый цветочный ковер, все вокруг оказалось усыпано красными, синими, желтыми, розовыми, белыми точками…

Цветы умещались на мшистых подушках-флореттах или скрывались в листьях. Все растения упрямо стелились по темной земле, которая была гораздо теплее воздуха, и только трава поднималась на несколько сантиметров вверх. Сакс на цыпочках перебирался с камня на камень, не желая наступить ни на одно растение. Он осторожно опустился на колени, чтобы рассмотреть самые маленькие цветы, и выставил линзы лицевой панели на максимальное увеличение. В утренних лучах сияли непременные обитатели каменистой пустыни: смолевка бесстебельная с кольцами розовых соцветий на изумрудных подушечках, флокс шиловидный, пятисантиметровые веточки мятлика, блестящие, как осколки стекла… Рядом соседствовали флоксы, умело цепляющиеся за почву, чтобы закрепить свои там свои нежные корешки. Поодаль пылал первоцвет с желтым глазком и темно-зелеными листьями, тянущийся вдоль узких впадин, по которым вода сбегала в розетку. У многих растений были опушенные листья. Там были и ярчайшие незабудки с лепестками, плотно покрытыми антоцианами[23]23
  Антоцианы (от греч. αυθος – цветок и κυανός – синий, лазоревый) – окрашенные растительные гликозиды, содержащие в качестве агликона антоцианидины – замещенные 2-фенилхромены, относящиеся к флавоноидам.


[Закрыть]. Они казались почти фиолетовыми – цвета марсианского неба при давлении в 230 миллибар, если верить вычислениям Сакса, сделанным по дороге к Арене. Странно, что у этого цвета не имелось названия, ведь он был таким выразительным! Может, он назывался цианистый синий…

Сакс неторопливо изучал растения, используя полевой гид в наручной консоли, чтобы идентифицировать длиннолист, гречиху, карликовый люпин, карликовый клевер и его тезку камнеломку.

Надо же! Он никогда не видел ни одной камнеломки в дикой среде и долго смотрел на свои трофеи. Что за чудо – арктическая и болотная камнеломки с крохотными веточками, покрытыми длинными листьями, и бледно-голубыми цветами на конце!

Как и в случае с лишайниками, на леднике прижилось множество растений, которые Сакс не мог идентифицировать. Они демонстрировали признаки разных видов, но и с учетом использования генов не поддавались описанию. В них странным образом смешались особенности экзотической биосферы: некоторые выглядели как подводные растения или диковинные кактусы. Очевидно, то были сконструированные виды, хотя удивительно, что они отсутствовали в справочнике. А может быть, они просто мутировали…

Дальше виднелась широкая расселина, которая собрала глубокий слой гумуса, – там журчал ручей и высились кустики кобрезии. Она, как и другие виды осоки, росла во влажной среде: похожий на губку дерн химически преобразовывал почву, выполняя важную работу по трансформации каменистой пустыни в альпийские луга. Когда Сакс заметил его, он увидел и бегущие по скалам водостоки, где теснились заросли кобрезии. Преклонив колени у подушки из микроскопических волокон, Сакс отключил увеличение линз и огляделся. Внезапно перед ним предстал пейзаж во всей красе. Участки каменистой пустыни были разбросаны по склону морены, словно узоры на персидском ковре, и разорваны ручейками, окаймленными льдом.

Вернувшись в лабораторию, Сакс долго рассматривал образцы растений через микроскоп, подвергая их тестам и обсуждая результаты с Беркином, Клэр и Джессикой.

– Это преимущественно полиплоиды? – спрашивал Сакс.

– Да, – отвечал Беркин.

На Земле на тех же высотах полиплоиды встречались довольно часто: что ж тут удивительного! Но странным было другое: удвоение, утроение или даже учетверение оригинального числа хромосом. За диплоидными растениями с десятью хромосомами следовали полиплоиды с двадцатью, тридцатью или даже сорока хромосомами. Селекционеры годами использовали этот феномен, чтобы выращивать садовые растения, поскольку полиплоиды с увеличенным размером клеток, как правило, могли похвастаться крупными листьями, цветами и плодами. Вдобавок они отличались большим разнообразием, чем оригинальные виды. Адаптивность позволяла им занимать новые территории столь же успешно, как и растениям, обитающим в зоне ледника. На некоторых островах Арктики восемьдесят процентов растений являлись полиплоидами. Сакс предполагал, что данная стратегия позволяла избегать разрушающих последствий чрезмерных мутаций, проявляющихся в зонах с высоким ультрафиолетовым излучением. Ультрафиолет приводил к нарушениям в ряду генов, но если они копировались в другом наборе хромосом, то вероятность нарушения в генотипе снижалась и не препятствовала размножению.

– Мы обнаружили, что даже когда мы начинаем не с полиплоидов – а начинаем мы обычно именно с них, – они все равно меняются через несколько поколений.

– Вы определили механизм, запускающий трансформацию?

– Нет.

Очередная загадка! Сакс уставился в микроскоп, раздраженный причудливым разрывом в биологической науке. Но тут ничего нельзя было поделать, он сам занимался этим вопросом в пятидесятых в Эхо-Оверлуке. Оказалось, что полиплоиды действительно стимулировались более сильным ультрафиолетовым излучением, чем нужно, но клетки считывали эту разницу, а затем дублировали, иногда дважды или трижды, собственный хромосомный набор…

– Должен сказать, я удивлен тем, как все цветет.

Клэр счастливо улыбнулась.

– Я боялась, что после Земли эта планета покажется вам довольно скучным местом.

– Полагаю, я вообще ничего не ожидал, – сказал Сакс и прочистил горло. – Я думал, что увижу только водоросли и лишайники. Но каменистые пустыни меня просто поразили. Я считал, что процесс терраформирования будет более долгим.

– Но мы ведь находимся на Марсе, а не на Земле. Ты должен помнить, что мы не бросаем зерна и не ждем, что произойдет. Каждый вид был специально адаптирован, чтобы усилить его стойкость и скорость роста.

– Мы меняли семена каждую весну, – добавил Беркин, – и удобряли почву бактериями, вырабатывающими азот.

– Я был уверен, что популярностью пользовались денитрифицирующие бактерии.

– Они распространены преимущественно в толстых залежах натриевой селитры, чтобы выделять азот в атмосферу. Но когда мы занимаемся растениями, нам требуется побольше азота в почве, поэтому мы и распространяем именно эти бактерии.

– Однако процесс кажется мне чересчур стремительным. Все это богатство, наверное, выросло до установления солетты.

– Суть в том, – сказала Джессика из-за своего стола в другом конце комнаты, – что сейчас нет никакого видового соперничества. Условия, конечно, суровые, но на Марсе размножаются очень выносливые растения. К тому же, когда мы высаживаем их, нет конкуренции, которая могла бы им воспрепятствовать.

– Пустая ниша, – добавила Клэр.

– И условия на нашем леднике лучше, чем в других местах на Марсе, – заметил Беркин. – Когда Марс в афелии, в южном полушарии царит зима, а ведь там, между прочим, высокогорные районы. Станции сообщают, что в холодные месяцы почва вымораживается полностью. Но здесь, в перегелии, зима мягче, и высота от силы километр. Условия щадящие, верно? Во многом они лучше климата в Антарктике. Особенно когда дело касается уровня CO₂, – продолжил он. – Интересно, это влияет на скорость развития, о которой ты упоминал? Похоже, растения дополнительно подзаряжаются.

– Хм, – одобрительно промычал Сакс.

Так или иначе, каменистая пустыня превратилась в настоящий сад – не дикий, но более-менее ухоженный и рукотворный. Сакс, конечно же, знал, что так происходит повсюду на Марсе, но пустыня с булыжниками выглядела совершенно естественно и могла любого ученого сбить с толку. И даже помня, что перед ним – искусственный сад, он изумлялся его интенсивному развитию.

– Теперь солетта направляет солнечный свет на поверхность! – воскликнула Джессика и неодобрительно покачала головой. – Естественное освещение составляет в среднем сорок пять процентов от земного, а с солеттой достигнет пятидесяти четырех процентов.

– Расскажите мне подробнее о солетте, – вежливо попросил Сакс.

Его коллеги затараторили, перебивая друг друга. Группа транснационалов, возглавляемая «Субараси», построила круговой решетчатый массив из зеркальных солнечных парусов. Они были расположены между солнцем и Марсом и сконструированы таким образом, чтобы фокусировать свет, который иначе прошел бы мимо планеты. Вспомогательное кольцеобразное зеркало вращалось на полярной орбите, отражая свет на солетту, дабы уравновесить давление солнечного света, который перенаправлялся на Марс. Обе системы зеркал были огромными по сравнению с другими известными Саксу солнечными парусами, предназначенными для отражения света на поверхность. Даваемое ими усиление освещенности оказалось и впрямь значительным.

– Должно быть, они стоили баснословно дорого, – пробормотал Сакс.

– Еще бы! Транснациональные компании инвестируют столько, что ты не поверишь.

– И они еще не закончили, – встрял Беркин. – Они планируют запустить воздушную линзу в нескольких километрах от Марса! Она сфокусирует падающий от солетты свет, пока поверхность не нагреется до фантастических температур в пять тысяч градусов…

– Пять тысяч!

– Да, думаю, я слышал как раз эту цифру. Они планируют растопить песок и реголит под ним, чтобы насытить атмосферу газами.

– А что же произойдет с Марсом?

– Они собираются осуществить эксперимент в отдаленных районах.

– В стоках, которые оканчиваются канавами, – пояснила Клэр.

– Каналами, – автоматически поправил ее Сакс.

– Да, точно.

Они засмеялись.

– Каналы со стеклянными стенами, – подытожил Сакс и озабоченно скрестил руки на груди.

Углекислый газ будет занимать среди других газов одно из главных, если не самое важное место! Но Сакс не хотел показывать свою заинтересованность в глобальных вопросах терраформирования. Он оставил щекотливую тему и углубился в работу.

– Вероятно, каменистые пустыни превратятся в альпийские луга очень скоро, – внезапно нарушил он паузу.

– Это уже случилось, – откликнулась Клэр.

– Правда?!

– Да, хотя они и маленькие. Но если пройти по западному склону примерно три километра, увидишь их своими глазами. На леднике есть альпийские луга и криволесье. Мы почти не сталкивались с трудностями и высаживали деревья, даже не приспосабливая их особо, поскольку множество видов елей и сосен на Земле прекрасно адаптировались к гораздо более низким температурам.

– Любопытно.

– Пережиток Ледникового периода, я полагаю. Но теперь он пришелся весьма кстати.

– Любопытно, – повторил Сакс.

Остаток дня он провел, пялясь в микроскоп, но вообще ничего не видя и целиком погрузившись в размышления о терраформировании. Жизнь по большей части – дух, говорила Хироко. Чудеснейшей особенностью жизни было стремление к распространению, то, что Хироко называла зеленой силой, viriditas. Тяга к образцу, так он это понимал.

На рассвете следующего дня он проснулся в постели Филлис, которая запуталась в простынях рядом с ним.

Накануне после ужина вся группа отправилась отдыхать в обзорную комнату, что стало для всех привычкой, и Сакс продолжил беседовать с Клэр, Джессикой и Беркином. Джессика была дружелюбно настроена, впрочем, как и всегда. Филлис заметила это и прошла за Саксом в лифт, а затем к душевым, где набросилась на него со своими соблазняющими объятьями. Конечно, все закончилось тем, что они спустились на жилой уровень и помчались в ее комнату. И хотя Сакс чувствовал себя неуютно из-за того, что удрал, не пожелав никому спокойной ночи, он был очень страстен, когда занимался с Филлис любовью.

Теперь, глядя на нее, он с отвращением вспоминал их торопливое бегство. Чтобы объяснить такое поведение, не требовалось ничего, кроме азов простейшей социобиологии. Борьба за самца на самом примитивном животном уровне. Разумеется, раньше Сакс никогда не выступал объектом женской конкуренции, но тут было нечем гордиться. Очевидно, все это являлось следствием косметической хирургии Влада. Да, Влад преобразил черты его лица так, что Сакс стал сексуальным для женщин. Хотя для него оставалось загадкой, как сочетание одних черт может быть более привлекательно, чем сочетание других. Он и раньше слышал научные объяснения сексуального влечения и понимал, почему некоторые из них могут считаться вполне обоснованными. Мужчина будет искать широкобедрую подругу, которая сможет выносить и родить ему детей. Кроме того, она должна обладать выразительной грудью, чтобы выкормить новорожденных. Ну, а женщина будет искать сильного партнера, который добудет им обоим пропитание и в будущем станет отцом их общего потомства. Это имело некоторый смысл, однако ни в одних книгах по социобиологии не упоминались черты лица! Ученые твердили одни и те же размытые фразы: широко посаженные глаза – хороший обзор, здоровые зубы – свидетельство здоровья, большой нос – меньший риск простудиться.

Однако взаимная симпатия, основанная на внешности, оказалась напрочь лишена подобного благоразумия. Это была случайная комбинация, отчего-то приятная глазу. Эстетическое суждение, в котором крохотные и нефункциональные особенности могли приобрести огромное значение. А практические соображения не играли тут никакой роли. В качестве примера можно было привести сестер-двойняшек, с которыми Сакс ходил в школу. Они были близнецами, но одна из них казалась почему-то простоватой девчонкой, а вторая – изящной статуэткой. Красота сложилась из-за дополнительных или же отсеченных миллиметров плоти, костей, хрящей, которые попали под некий привлекательный образец.

Влад немного изменил его лицо, и теперь женщины соревновались за внимание Сакса, хотя он остался той же личностью, что и раньше. Личностью, к которой Филлис никогда не проявляла ни малейшего интереса прежде, когда Сакс был таким, каким создала его природа. Трудно не относиться к этому с долей цинизма. Его желали, а все дело заключалось в каких-то мелочах!

Сакс выбрался из постели и надел костюм для выходов на поверхность – надо сказать, очень легкий и удобный по сравнению со старыми стрейчевыми скафандрами. Нынешние модели были утеплены, отлично защищали от низких температур и, естественно, имели баллоны с воздухом. К счастью, в них даже не было необходимости создавать внутреннее давление, которое оберегало бы от синяков на коже. 160 миллибар хватало с лихвой, поэтому костюм представлял собой всего лишь теплую одежду, ботинки и шлем. Потратив несколько минут на то, чтобы одеться, Сакс покинул комнату и направился к леднику.

Он шагал по изморози на центральной, обозначенной флажками тропинке через замерзшую реку. Затем свернул вниз к западному берегу и миновал цветочные ковры каменистой пустыни, покрытые наледью, начавшей таять под солнцем. Добравшись до места, где ледник образовывал безумный маленький ледопад, Сакс взял левее, следуя к одному из боковых ребер. Внезапно в воздухе разнесся громкий треск, за которым последовал низкий гул, отозвавшийся дрожью в животе. Арена двигалась. Сакс замер, прислушиваясь. Где-то внизу раздался приглушенный звон. Сакс пошел дальше, его захлестнула волна эйфории. Утренний свет был чист, и пар надо льдом поднимался, как белый дым.

А потом в сени огромных булыжников Сакс набрел на участок, заключенный в каменный амфитеатр и усеянный цветами, словно каплями радуги. А у подножия этой поляны раскинулся альпийский луг, обращенный на юг. Он был вопиюще зеленым: ковры травы и осоки взрезали покрытые льдом водоемы. В довершение всего, по краям амфитеатра, укрытые в трещинах и под камнями, росли карликовые деревца.

Сакс понял, что перед ним криволесье – следующая ступень в эволюции горных ландшафтов после альпийских лугов. Карликовые деревья, которые он заметил, представляли собой преимущественно белую и канадскую ели. И они, эти земные растения, выросли в суровых марсианских условиях и даже идеально вписались в окружающую среду! Вероятно, их высадили на Арене специально. Сакс огляделся по сторонам и увидел несколько широкохвойных сосен вперемешку с соснами обыкновенными. У всех оказались крепкие кряжистые корни. Это были самые морозоустойчивые деревья на Земле, и, похоже, команда «Биотика» придала им дополнительную устойчивость тамариска наряду с прочими полезными свойствами. Чтобы помочь им, были использованы все виды биоконструирования, однако в экстремальных условиях рост их замедлялся. Сейчас сосны, достигавшие тридцати метров в высоту, ютились в узких, высотой по колено, защитных карманах (последние были укорочены зимними ветрами и снежным покровом, словно ножницами для живой изгороди). Отсюда и название: криволесье. Эльфийский лес, в котором сосны первыми прижились на почве, созданной каменистыми пустынями и альпийскими лугами.

Сакс медленно мерил шагами амфитеатр, исследуя мох, осоку, траву и каждое отдельное сучковатое деревце. Они были перекручены, как будто их растили поколения специалистов по выращиванию бонсаев.

– Как хорошо! – восклицал он без конца, осматривая ветви и рисунок коры, которая отходила от стволов, словно слоеное тесто. – Хорошо для кротов. Для кротов, полевок, сурков и лис…

Но CO₂ до сих пор составлял в атмосфере почти тридцать процентов, а иногда и 50 миллибар! Млекопитающие быстро погибнут в такой атмосфере. Именно поэтому Сакс всегда выступал против двухэтапной модели терраформирования, когда CO₂ мог погубить все живое. Неужто разогрев планеты был единственной целью? Разумеется, нет. Целью были животные. Да и растения нуждались в присутствии млекопитающих и птиц. Правда, некоторые виды, произрастающие в каменистых пустынях, неплохо адаптировались к местным условиям, но этим нельзя было ограничиваться. «Биотик» создал и выпустил наружу кое-каких насекомых, но те оказались неповоротливыми, хилыми и еле-еле справлялись с функцией опыления. Имелись и другие симбиотические функции, которые требовали присутствия животных Можно было бы упомянуть аэрацию почвы кротами и полевками, распространение семян птицами и прочие вещи, которые ежесекундно происходили в биосфере Земли.

Нет, следовало снизить уровень CO₂ в атмосфере, возможно, до уровня в 10 миллибар, который был на Марсе до их прибытия (тогда CO₂ оказался единственным газом, присутствующим в атмосфере). Вот как раз о таком плане и говорили его коллеги: растопить реголит воздушной линзой не представляло никакой трудности. Правда, проблем потом точно не оберешься…

А пока Сакс любовался неожиданной красотой. Часы проходили, а он осматривал разнообразные виды, восхищаясь перевитым стволом и ветками, шелушением коры и россыпью иголок скрученной широкохвойной сосны. Она выглядела как настоящая эпатажная скульптура!

Сакс неуклюже сидел на коленях, склонив лицо к осоке, когда Филлис, Клэр и все остальные застали его врасплох. Они спускались по альпийскому лугу и что-то с жаром обсуждали. Саксу не понравилось, что они хохотали и беспечно топтали зеленую траву.