Текст книги "For сайт «Россия»"

Глава 5
Клубок из жизни и смерти

В комнате было темно и прохладно, поэтому оставленный коллегой плед пришелся кстати. Белые стены, выложенные до потолка старым, уже посеревшим от времени кафелем, делали состояние находящегося в помещении человека безразличным или, скорее даже, безликим. Чай остывал на соседней тумбочке, раскрытая книга внушительных размеров покоилась на ногах девушки, все внимание было отдано книге поменьше, но так же весьма полезной: «Патологии головного мозга». Издание содержало много иллюстраций, отражающих различные срезы строения головного мозга человека, а также графические данные, полученные в ходе клинических исследований. Екатерина перевернула очередную страницу. Кажется, о желанном чае она уже и забыла. Тишину ночи разрезал неприятный скрип. Звук доносился с улицы. Девушка резко встала, от чего на пол упал и коричневый клетчатый плед, и обе книги. Она подошла к окну. В свете одинокого фонаря маячили две фигуры, в мужчине плотного телосложения она узнала фельдшера скорой помощи Ивана Петровича. Он жестами показывал молоденькому и худощавому мальчишке, чтобы тот откатил каталку, но юнец продолжал сидя курить. Когда миновала третья сигарета аргументы Ивана Петровича, который топтался у крыльца приемного покоя, иссякли, любопытство Екатерины Пироваевой, напротив, взяло верх. Она накинула жакет и вышла из кабинета. Спустившись по лестнице в приемный покой, она вышла на улицу и застала ту же картину, открывавшуюся ей из окна.

– Доброй ночи.

– Хмм, доброй… Скажете тоже! – огрызнулся молодой человек, не поднимая на нее глаз.

– Привет, Катюша, – пробурчал фельдшер. – Не обращай внимания, просто у парня первое дежурство и труп.

– Бывает, – сочувственно выдохнула Пироваева.

– Зачем в медицинский пошел, если мертвецов боишься? – продолжал поучать Иван Петрович. Когда он проходил под фонарем так, что свет падал на его залысину, и она блестела, казалось, что его седоватая голова озаряется мыслью. Глаза у фельдшера всегда оставались добрыми и влажными, зачастую казалось, что он вот-вот расплачется от сочувствия, если увидит того, кого нужно пожалеть.

– Трупов я не боюсь! – громко и резко оправдался мальчишка, вскочив на длинные худые ноги как у цапли.

– И что же тогда? – Иван Петрович продолжал свой странный допрос, явно не причисляя паренька к тем, кто нуждается в поддержке.

– Тебя как зовут?

– Андрей.

– Очень приятно, Андрей, а меня Катя, как ты уже понял.

Пироваева осуждающе глянула на видавшего виды фельдшера, от чего тот смутился и отвел глаза в сторону.

– Пойдем, выпьем чаю, расскажешь, может, легче станет.

– Не могу, я же на дежурстве…

– Да иди уже с глаз долой! Если так сильно понадобишься, найду, не беспокойся, – махнул рукой Иван Петрович.

Что такое первое дежурство Катя знала не понаслышке: не так давно сама была в такой роли, и воспоминания еще очень свежи. Она еще не научилась дремать в ночную смену и оставалась в полной боевой готовности.

– Проходи. Сейчас я поставлю чайник, мой чай уже остыл. Как раз составишь мне компанию.

– Ты не подумай, что я боюсь трупов, – сам начал разговор Андрей. – Покойники в морге уже какие-то безличные. А здесь совсем другое, когда жизнь уходит из человека прямо на твоих глазах. Когда его тело становится тяжелым и ватным в твоих руках, а он, сипнув еще несколько раз, больше не вдыхает одного воздуха с тобой, а только глухо пару раз выдыхает, оставшийся в легких.

– Да, Андрюша, провожать тяжело.

Он впервые посмотрел в глаза своей собеседнице и, прочитав в них искреннее сочувствие, а не покровительственную насмешку, расслабился и потянулся за чашкой, в которой дымился фруктовый ароматный чай. На столе в раскрытых пакетиках лежал зефир и печенье.

– Угощайся, угощайся. Давай не стесняйся, коллега. Я тебе вот что скажу: еще сложнее провожать близкого человека. Когда мне было пятнадцать, бабушка, у которой я проводила все свободное время и в которой души не чаяла, ушла. Знаешь, несмотря на профессию медика, мне не нравится глагол «умирать» в нем есть обреченность. Хмм, понимаю, что в смерти нет места надежде, но она нужна не тому, кто уходит – ведь кто точно знает, есть ли что-то и что именно после жизни? Надежда нужна тем, кто остается, ведь им еще предстоит идти. Так вот, мама, естественно, впала в истерику, когда я позвала ее, сказав, что бабушка… – Катя кашлянула и провела рукой по своим гладким волосам, блестящим, как черный атлас.

– Да, ты поняла то, что я хотел сказать, то, что я чувствую. Может, мне и правда не место в «скорой» и в медицине вообще?..

– Перестань. То, что ты всеми силами хотел успеть, это правильно и благородно. Я думаю, что в нашей профессии лишь равнодушие недопустимо. Все остальное нам простительно, ведь мы все-таки люди…

– Согласен. Хороша закалка в первое дежурство!

– Так вышло. Как знать, может, именно ты был нужен рядом тому, кто уходил. Ну, чтобы не мешали криком. Может, наша истерика все затрудняет?

– Ты прямо философ.

– Случается, когда переживешь такие вот, как у тебя сейчас, моменты. Это бабушка, никогда не забуду ее поблекшие глаза и покинутое жизненной силой тело. Хватит! Хватит философствовать. Тебе лучше?

– Да.

– Отлично. Ты, наверное, еще студент?

– Да, хотел подработать и опыта набраться.

– Тогда с боевым крещением!

Пироваева протянула руку. Ее кисть была горячей, мягкой, но сильной. Как и она сама. Казачка по происхождению, Пироваева крепкого, но в то же время, женственного телосложения, высокого роста, с темными длинными волосами и бархатным взглядом очень темных карих глаз. Аккуратные широкие и остроконечные брови дополняли выразительность взгляда. Иногда на ее бледноватом лице вспыхивал алый румянец, покрывая щеки и губы девушки. Как это произошло после следующих слов.

– Рад с тобой познакомиться, Катя. Надеюсь, подружимся.

– Обязательно.

Она быстро справилась со смущением. Оно было вызвано вовсе не симпатией к коллеге, а тем, что он был единственным, кому она рассказала об уходе и о бабушке. Это ее особые переживания, те, которые прячут в глубине души. Но сейчас она почувствовала: обнажить их необходимо. Что касается амурного смущения, то здесь Пироваеву довести до пунцовых щек было крайне сложно. Одним из ее любимых хобби было подшучивать над кавалерами.

* * *

Двадцать второе утро текущего месяца началось относительно спокойно. Если не считать то обстоятельство, что в больнице, как назло, сегодня катастрофически не хватало вспомогательной силы: санитары, словно сговорившись, ушли на больничный, у студентов закончилась летняя практика, август в этом плане был совсем не урожайным. Пришлось Пироваевой вспомнить недавние годы учебы, когда любую подсобную медицинскую работу сгружали им, молодняку. Казалось бы, и оборудование в больнице новое, а элементарного расходного материала, такого как, например, пакеты, которыми укрывают трупы при перевозке из отделения в морг, не было. И – кощунство! – Екатерина вынуждена была снимать использованный кусок целлофана, привезя очередного покойника для того, чтобы было чем укрыть следующего. Они с коллегами отметили странную особенность – люди и умирать предпочитают не в одиночку, время ухода из жизни одного пациента за другим стали называть мертвым сезоном. Продолжался он, как правило, недолго: день-два и пожинал от нескольких до десятка жизней. Случалось такое, благо, не часто, но бывало. И сейчас дама с косой явно пришла за своей данью. Кате страшно хотелось очутиться дома, в своей постели и сладко выспаться, но… пора везти третьего. Она по-прежнему не дремлет во время дежурства, поэтому вторые сутки работы давали о себе знать. Сняв с очередного покойника дежурное целлофановое покрывало, она обнаружила, что в области лица оно осталось чуть влажным и теплым.

– Заработалась!.. Пора домой. А то, вот, признаки жизни находить стала, – сказала она в жутковатую и прохладную пустоту длинного коридора.

Ответом ей, конечно, была тишина. Крикнув громко патологоанатома, который должен был принять вновь прибывшего, Катя поняла, что у коллеги перекур. А это могло затянуться. Она решила все-таки найти смотрителя тел и попросить вернуться к работе. В конце концов, он заступил на свою смену всего пару часов назад. Проходя мимо привезенного человека, она задела его руку и та свесилась вниз. Стало жутко и неприятно. Уложив на место высвободившуюся руку, Пироваева услышала еле уловимый свистящий звук дыхания. Быстро собравшись с мыслями и силами, на что потребовалось около десяти секунд, врач стала проверять тщательнее дыхание и прослушивать пульс. При обнаружении у человека на каталке и того и другого, Пироваева сделала искусственное дыхание, прижав для фиксации каталку к серой стене. Мужчина захрипел, стал дышать чаще и громче. На шум лязгающей и скрипящей каталки прибежал патологоанатом.

– Катька, с ума, что ли сошла?! Заканчивай свои реанимационные мероприятия, умер, значит умер.

– Да живой он еще! – не своим голосом завопила Пироваева. Срочно его в интенсивную, быстрее, помоги же, чего стоишь?!

Анатолий Евгеньевич, конечно, не из робкого десятка, но такие бурные события в его абсолютно тихом обиталище случай редкий. Вот и растерялся он сначала. Катя оттолкнула его в сторону и, вцепившись в каталку, попыталась управиться сама, но тщетно.

– Галька так не вовремя ушла, оставила меня одну вас дожидаться!.. – крикнула в сердцах молодая врач.

– Давай, давай, что же вы человека раньше времени приговорили?!

Патологоанатом вцепился в рукоятки каталки и резкими движениями тянул уже не своего пациента вперед. К счастью, головой вперед…

Как вскоре выяснилось, у Тихоненко (по иронии судьбы фамилия ему соответствовала даже внешне) случилась сильная аллергическая реакция на успокоительное. Оно было необходимо потому, что пациент кардиологического отделения, куда он попал с инфарктом, слишком разволновался, когда пришла жена, бросившая его неделю назад. А он любил, а может, и еще любит. Просто любит. Ну, эмоциональный человек этот Тихоненко с видом невинного одуванчика и загул жены любимой воспринял как вселенскую трагедию. Это тоже нормально, некоторым людям очень сложно пережить предательство. Бывает, почти невозможно. Но Тихоненко справился, пусть даже и чудесным образом, а иначе и не назовешь. Оказалось, что раньше времени пациент поступил в морг, случайно, как ни кощунственно это звучит. «Засуетились, перепутали». Дело в том, что его отвезли по ошибке, вернее отправили по ошибке, не дождавшись трупного окоченения. А пока оно ожидалось, Тихоненко остался все-таки на этом свете. Провидение… Так он оказался под дефицитным, но совершенно не завидным целлофановым покрывалом. Постановление главного было лояльным по отношению ко всем участникам драматического инцидента. Персоналу, который передал Пироваевой «покойника», сделали строгое взыскание и лишили премий на обозримое будущее, а Пироваевой за чудо воскресения пожали руку и сказали: «Молодец, так держать!».

Домой Екатерина возвращалась в пустом настроении. Казалось бы, радуйся – человек жить остался. Но, к удивлению молодого врача, она не испытала ничего экзистенциально трепетного при возвращении пациента «с того света». Казалось, все было как обычно, ничего удивительного. То ли уставший мозг отказывался впечатлиться сотворенным чудом, то ли это настолько естественное состояние – жить, что, как все простое, мы не замечаем его, принимая как должное. Впрочем, сейчас не до размышлений. Едва не проспав свою остановку, девушка выпрыгнула из автобуса, двери которого все-таки успели прищемить подол пышной цветастой юбки. О чем водитель был оповещен криком, который невозможно не услышать или проигнорировать. Освобождение из плена транспорта прогнали остатки сна.

Но усталость продолжала побеждать. Одернув юбку длиной чуть выше колена, Екатерина почувствовала, как свинцовая тяжесть разливается по ногам. День близился к концу, а, значит, можно раньше лечь спать и… до утра! Привыкшая на генетическом уровне к жаркому климату, она все-таки очень ценила такое благо цивилизации как кондиционер. Пожалуй, здесь, в Краснодаре, это один из самых ходовых товаров. Придя домой, Пироваева заставила себя, прежде чем лечь спать, перекусить и принять душ. Теперь с чистой совестью и таким же телом можно предаться снам и грезам. А завтра ее ждали Голубые Дали.

* * *

Утро двадцать восьмого августа, как и следовало ожидать, было солнечным и жарким. Предстояли выходные – целых два дня свободы и праздности. И никакие «плюс 30» не могли нарушить планов Екатерины Пироваевой. Проснувшись в прекрасном настроении и даже окрыленная, она начала собираться.

«Наверное, моя заторможенная радость за спасенную жизнь проснулась только сегодня», – подумала она, просушивая густые темные волосы махровым полотенцем. Именно легкое состояние души не позволило взять с верхней полки шкафа ни краги, ни гаркроты. Последние всегда казались Кате чем-то вроде аксессуара для средневекового инквизитора. Хотя, конечно, бывало у лошадей такое настроение, что шпоры не помешали бы. Но Пироваева старалась обходиться без жестких мер. В конце концов, с любым живым существом можно договориться, а уж с лошадью тем более.

С антресоли, где хранилось только снаряжение, и ничего иного сюда положить было нельзя, в спортивную сумку перекочевали белая водолазка, темные специальные женские бриджи, красная жилетка, шлем. Из двух пар были выбраны кожаные перчатки более тонкие из всех и на кокетливых пуговицах. Теперь она во всеоружии и вволю разгуляется в «Гусаре».

Дорога была без приключений, но Кате не терпелось увидеть своего любимого гусара – молодого и резвого жеребца Вента. Его прекрасный экстерьер не оставлял никого равнодушным, а крутой нрав и юный возраст препятствовали стремлению многих оседлать и укротить его. Впрочем, не будем наговаривать на скакуна: было определенное количество людей, которых Вент любил, позволял не только за собой тщательно ухаживать, но и прекрасно показал себя в конкуре и кроссе. В число счастливчиков, которым Вент ответил взаимностью, входила и Екатерина Пироваева. Их историю можно назвать «сошлись характерами». Когда молодая девушка седлает скакуна и доверяет ему быстро мчаться, в такие минуты они становятся одним целым, единым организмом, огромное сердце которого шумно и быстро бьется, а кровь в самых важных и мелких артериях, венах кипит и словно расплавленный металл обжигает обоих. Ветер, воля и только «Полный вперед!». В то время, когда она была в седле, ничего не существовало: ни преград, ни страха, только скорость, абсолютная свобода и безусловное, безграничное доверие между человеком и животным. И полет, полет, полет!..

Как наездница Пироваева весьма отчаянная и умеет загонять до устали молодую лошадь. Видимо, такая удаль передалась ей по наследству от предков-казаков.

Вент встретил ее бодро и сразу стал заигрывать. Привлечь внимание темноглазой красавицы хотел не только молодой скакун.

– Здравствуйте! Я давно за вами наблюдаю. Вы… вы… вы…

– Я.

– Хотел сказать, что вы отважная наездница и восхищаете меня своим мастерством, – мужчина немолодых лет склонился в почтительном поклоне.

– Благодарю вас за комплимент. – Иногда Екатерина нарочито «окала», и сейчас был как раз тот самый момент.

– И все же, женщина, которая так хорошо держится в седле, это редкость.

– А вы страдаете дискриминацией по половому признаку?.. – Вскинула вверх черную бровь казачка.

– Ох, нет, что вы, что вы! – запричитал господин в цилиндре, разодетый так, словно прямо сейчас будет участвовать в грандиозных соревнованиях по конному спорту. Его натянутая вежливость, которая не смогла прикрыть лоснящийся взгляд и почти бегущую слюну разыгравшегося жеребца человеческого рода, были неприятны Пироваевой. Таких мужчин она не любила. А значит, могла позволить себе разговор в любом тоне. Такая откровенность казалась ей вполне естественной.

– А вы полагали, что с женщиной можно только раз-раз и на матрас? Ничего удивительного в своем хобби не вижу, – фыркнула Катя и поспешила вскочить в седло. Вслед она услышала что-то о своих умственных способностях, но ее это не волновало и не портило настроения. Смешная рожа престарелого ловеласа при ее последней фразе до сих пор осталась перед глазами. Впрочем, уже через десяток секунд и господин в цилиндре, и выражение его лица, и даже весь мир остался позади. А теперь полет, полет, полет!..

Сейчас они с Вентом стали одной силой, кругом были поля, яркое солнце и вольный, как и они, ветер. Скакун выписывал свои маршруты, не сбавляя скорости. Но, оказавшись на новой территории, Екатерина решила унять его пыл, усилив нажим правого шенкеля. Животное прислушалось к знакомому движению наездницы. Постепенно она вернула себе ведущую роль, и Вент тому не сопротивлялся. Пироваева точно знала, что нужно подстроиться к ритму скакуна, заставить сначала свое сердце биться так, как бьется его и только потом, наоборот – начинать вести его туда и таким образом, как нужно тебе самой. Это, но основополагающее правило Екатерина вывела для себя давно. И снова ни с чем не сравнимая сладость: полет, полет, полет!..

– Стоять! Вент, стоять!!!

Прошло некоторое время, прежде чем жеребец согласился остановиться. Но было поздно: наездница лежала на земле, а покосившееся седло, ставшее тому виной, свисало со спины скакуна. Все произошло в считанные мгновения, ни Екатерина, ни ее вороной друг не успели предотвратить ситуацию. Расстегнулась подпруга, такого с ними никогда не бывало. И теперь животное смотрело виновато на лежащую без сознания девушку своими черными, как угольки, глазами. Верный конь топтался на месте, нервничал, а затем резко повернулся в сторону родного клуба и помчался туда с такой скоростью, какую, казалось, не развивал и при соревновательном кроссе. Примчавшись, а иначе не скажешь, к своей конюшне, Вент беспокойно кружил вокруг коневода. Мужчина уловил, что-то неладное, но не сразу понял, в чем именно дело. Убедившись, что скакун вернулся один, а отправлялся на дальнюю прогулку явно в сопровождении, коневод заподозрил неладное. Вент ходил кругами, вставал на дыбы, ржал и рыл копытом землю, одним словом делал все, чтобы обратить на себя внимание. В блеске знойного солнца он весь лоснился, свет играл на мощном его торсе и в меру длинной благородной шее. Жеребец мотал головой и смотрел на мужчину как-то исподлобья, лупил себя собственным хвостом. Подойдя поближе, коневод понял, что случилось: нарушенная амуниция говорила сама за себя. Мужчина привел в порядок подпругу, крепко застегнул ее и сам вскочил на скакуна. К еще большему удивлению коневода, Вент сам привел спасателя к месту, где лежала Катя. Она по-прежнему оставалась без сознания, ее правая нога неловко вывернулась и, судя по неестественному положению, была травмирована. Спрыгнув на землю, коневод, прекрасно знавший Екатерину, бросился к ней. Похлопав по щекам, он добился того, что ее веки стали подергиваться, она приоткрыла глаза и прошептала, что в кармане телефон, в записной книжке которого нужно найти номер «Работа» и вызвать скорую помощь. Вент продолжал виновато кружиться вокруг, не находя себе места. Коневод выполнил указание и, подложив под голову девушки снятую с себя рубашку, стал дожидаться приезда «скорой». Та приехала относительно быстро. Сегодня дежурил тот самый Иван Петрович, готовый, как казалось, расплакаться по любому поводу. Справедливости ради стоит отметить, что никто и никогда все-таки не видел его плачущим.

– Эх, Катя, Катя, зря ты свои наколенники или как их там, не надела! – запричитал фельдшер, размахивая руками, как дирижер, но для руководства санитарами. Они быстро и аккуратно переложили коллегу на носилки. К тому времени девушка более-менее пришла в себя. Из виска сочилась кровь, но рана была неглубокой. При передвижении дико разболелась нога. То, что там сложный вывих, а, скорее всего перелом, Иван Петрович не сомневался.

– Рискованная ты девушка, Пироваева. И зачем ты решила в лихую казачку поиграть?..

– Не играла, такая и есть, – прошептала она в ответ. – Голова кружится и очень тошнит, наверное, сотрясение.

– Не мудрено, – ответил фельдшер, повертев в руках камень, лежавший рядом с головой девушки. – Слава Богу, чуть-чуть не долетела до острого угла булыжника.

Санитары уже внесли носилки в машину и махнули Ивану Петровичу, показывая боевую готовность отправиться в путь.

– Это серьезно? – заминаясь, спросил мужчина.

– Как знать, будем надеяться, что все обойдется. – Прочитав беспокойство за девушку во взгляде не только коневода, но и его подопечного, фельдшер пообещал, что при первой возможности Катя позвонит и отчитается о состоянии своего здоровья.

Карета скорой помощи, как и полагается, отправилась в больницу на максимально доступной скорости и с мигалкой.

– О, торжественно, – пошутила Пироваева.

– Ты все не унимаешься! Лежи уже, сейчас тебя точно «раз-раз и на матрас».

– Да уж, ни дня без дорогой больницы. Правда, теперь в другой роли.

Говорила Катя с некоторым усилием, но умирающим лебедем уже не выглядела. При попадании колес автомобиля в ямку или подскоке на очередной кочке, девушка корчилась от боли в ноге. Неожиданно они оказались в пробке. Там и тогда, когда это было почти невероятным. Пустяковая ситуация «встретивших» друг друга автомобилей стала причиной неразберихи в движении. Ждали приезда ГИБДД. Но Иван Петрович посчитал вредным для своей пациентки лишнее промедление. Он вышел из машины и направился к водителю автомобиля, который преградил им дорогу, но к происшествию отношения не имел, с просьбой подвинуться немного, что на глаз казалось вполне исполнимым. Машины стояли не стройными рядами, а витиеватыми спиралями, совершенно нелепо и безобразно, казалось, что все сложившееся сейчас на дороге не имеет здравого объяснения. Вот эту ситуацию и хотел исправить фельдшер. Как только он обогнул карету скорой помощи, послышался удар, звон битого стекла и заглохший гудящий сигнал. На шум выбежали санитары. Они подхватили израненного коллегу с капота неожиданно выехавшего автомобиля. Удар был лобовым и мощным, Иван Петрович трагически неловко поранил голову. Санитары – молодые люди крепкого телосложения – попросили «Дорогу!» таким тоном, что свободная колея тут же организовалась. Фельдшер был в сознании, когда его внесли в машину.

– Катя, Катя, позвони своему коню, он у меня так и стоит перед глазами виноватый, позвони потом…, у тебя всегда хорошо получалось ходить конем, даже в окончании… партии… сложной. – Последние слова Иван Петрович просипел в окровавленный висок девушки. Она вздрогнула, чувствуя знакомый холодный шелест, окутывающий все тело, когда рядом с тобой уходит человек из жизни. Она взяла его за руку. Он сам закрыл глаза и только выдохнул, больше не набрав воздуха в легкие.

* * *

Ка-Пир:

 
…Как ты там ни прыгай,
Но для каждого из нас
Жизнь – загадочная книга —
Издается только раз.
 

(Шефнер)

06.01.2011 г.

Сочельник. Самая волшебная ночь в году. И бывает же так: находишь себя тогда, когда кого-то потерял…

Нет, я, конечно, не оправдываю столь высокую цену опыта. Но… разве нам решать, что ценно, а что бесценно? И, знаете, все, кто меня услышит? Я для себя поняла, что нам и решать! Ведь у каждого из нас есть время, которое мы ценим или не очень, распоряжаемся им по-своему, заполняем его тем, что считаем полезным и приятным, но пока оно есть, каждый сам и решает, сам расставляет приоритеты. А когда времени уже не остается, или его уже нет вообще (поверьте, друзья, я как врач точно знаю, что может значить одна минута, три и критические семь). Тогда секунды разливаются в года, а десяток секунд – в десятилетие. Это ни с чем не сравнимое ощущение. Никогда и не помышляла о работе в интенсивной терапии, а выбрала для себя вполне спокойную обычную терапию. Но его величество Случай все изменил. С тех пор прошло пять с лишним месяцев, и теперь, когда вихрь перемен уже успокоился, я могу спокойно оглянуться на свое недавнее прошлое и сделать выводы.

Время действительно относительно: по эмоциональным ощущениям мне кажется, что прошла половина жизни. У меня в двадцать шесть появились седые волосы… А по календарю прошло всего пять с небольшим месяцев.

Началось все с того, что, привезя в морг тело, я вдруг обнаружила, что… на каталке не покойник, а еще живой человек! Сюжет, конечно, достойный банального триллера. Начала делать искусственное дыхание, далее реанимационные мероприятия, одним словом, спасли, как говорится, вернули с того света.

Или началось все раньше, когда мы с молодым коллегой (он студент и подрабатывает на «скорой») полночи обсуждали каково это: когда на твоих глазах человека покидает жизнь, когда твои руки чувствуют, как слабеет, а затем тяжелеет его тело.

Важнее то, что случилось после. Если кратко, то так: я упала с лошади, смертельная травма головы была в нескольких сантиметрах от меня. По вызову приехал мой коллега. Не тот, который переживал смерть пациента, а другой, матерый фельдшер. Никогда не забуду его глаза: они всегда влажные, казалось, любое сентиментальное событие может растрогать его до слез. Но он никогда не плакал. Пока он вез меня с переломанной конечностью и пробитой головой без угрозы для жизни, мы попали в пробку. Выйдя проучить наглых водителей, не желавших пропустить машину «скорой», по чудовищному стечению обстоятельств, был сбит подъезжающей машиной. Это роковое событие повергло меня в шок на несколько месяцев. Сколько ни билась психолог надо мной, все было тщетно. Пока я зализывала физические раны, пришлось поразмышлять над душевными. У меня вдруг выстроилась страшная причинно-следственная цепочка: сначала я вернула к жизни пациента, направленного в морг, затем сама чуть Богу душу не отдала, но осталась жить и тут же Иван Петрович (так звали обладателя плачущих глаз) погиб. Странный, странный клубок из жизни и смерти. Эти две нити так плотно переплелись в моей жизни… Я терзалась мыслью: «Почему?» Почему все так произошло? Неужели чудо возвращения к жизни пациента стало пусковой кнопкой для дальнейших событий? Может быть, все это мистический флер, навеянный мне депрессией. Ведь еще один человек уходил, взяв меня за руку. Уходил навсегда.

Но психика человека все-таки устроена таким образом, что ищет объяснения, решения и все для того, чтобы остающемуся жить было возможно продолжить свой путь. И в лабиринтах моей души нашлось такое объяснение – я оказалась там, где должно, и каждый выполнял свой долг. Может, мне суждено не отсиживаться на спокойных должностях, а именно ПРОВОЖАТЬ? В последний путь, коль суждено, и возвращать, если час отдать Богу душу еще не пришел.

Именно такая позитивная и эгоцентричная мысль, как ни странно, вернула меня к жизни. Нога зажила относительно быстро (несложный закрытый перелом), сотрясенный мозг тоже быстро «вернули на место». И на каком-то консилиуме или ином врачебном сборище обсудили мой перевод в отделение интенсивной терапии. Замечу, у меня второй год интернатуры. И теперь самую волшебную ночь в году я проведу за удивительной и сложной работой – на границе между жизнью и смертью девятнадцати пациентов нашего «интенсивного» отделения.

Извиняюсь, если мои первые попытки стать блоггером больше напоминают излияния в дневник. Но ведь тем и хороша Интернет-переписка: можешь сказать все искренне, не боясь укоризненного взгляда, открыться как есть.

Юла:

Хорошо там, где нас уже нет

Ка-Пир! Ты молодца, сильная девчонка, раз в такое впряглась.

Наверное, нелегко это и по нервной системе бьет. Но, как говорится, каждому свое. Так держать!

P.S. Надеюсь общаться с тобой здесь, в реале к тебе на работку загреметь не хочу.

Никанор Иванович

Позвольте, позвольте, барышня. Однако, гордыня-с. Конечно, не скажу, что это недопустимо в Вашем возрасте, но, милочка, все-таки гордыня. Слишком вольной уж Вы себя возомнили. Как будто не в больнице оправдываете клятву Гиппократа, а в Небесную канцелярию на службу ходите. Будьте скромнее, деточка, и люди, живые, конечно, к Вам потянутся.

Кот с улыбкой

Ученый

Да ладно вам, Никанор. Зря только девушку смущаете. «За древностию лет к свободной личности ваша вражда непримирима». Из чего же вы такие «суждения черпаете»? Да простит меня классик, что я его посмел перефразировать к этой ситуации. Однако, Ка-Пир, как специалист по жизни и смерти, не считаете ли вы, что такой феномен как классика в любом виде искусства есть лучшее подтверждение бессмертия, а? Боюсь представить, в какую преисподнюю готов направить меня Никанор Иванович…

Никанор Иванович

Милейший! Вы много о себе возомнили и относительно моего интереса к вам. И, безусловно, относительно вашей дерзости перефразировать «Горе от ума». Полагаю, вам такое горе не грозит.

Кот с улыбкой

Ученый

О, смотрите, Ка-Пир, в мой адрес, в отличие от обращения к Вам, Никанор Иванович, пишет местоимения с маленькой буквы. То есть Вам, Ка-Пир, почета и уважения больше. Смею предположить, что это вовсе не потому, что находимся мы в вашей виртуальной гостиной, а потому, что, в конце концов, всякое бывает: авось к Вам под трубки-капельницы попадет, а? Правильно, лучше заранее с таким человеком не ссориться. Как знать, в жизни всякое бывает. Уж Вы, Ка-Пир, это точно знаете:

«У меня вдруг выстроилась страшная причинно-следственная цепочка…»

Юла:

Хорошо там, где нас уже нет

Видимо тема жизни и смерти, которую Ка-Пир подняла накануне Рождества, искренне задевает многих…

Никанор Иванович

Да, да, не безразлична.

Кот с улыбкой

Ученый

Я вот что подумал: интересное дело получается – Ка-Пир вышла на Интернет-связь с общественностью с вопросом весьма, как мне кажется, категоричным:

«Странный, странный клубок из жизни и смерти. Эти две нити так плотно переплелись в моей жизни…» и речь ведет об уникальности момента ухода из жизни.

А ник, мы видим другой: Ка-Пир. Словно что-то копирует человек…

Ладно, всем волшебной ночи!

07.01.2011 г., 11:00

Вера

Сотворение мира продолжается

(Ренар)

Приветствую всех! Здесь говорят про волшебство, значит, я по адресу. Надеюсь, что пожелание Кота с улыбкой и правда сбылись, и ночь действительно у всех была чудесной.

07.01.2011 г., 12:00

Вера

Сотворение мира продолжается

(Ренар)

Аууу!

С Рождеством всех!

Желаю радости, счастья и волшебства!

Ночь навеяла воспоминания, хочу поделиться реальной историей из своей жизни.

Надежда не умирает…

Я была у мамы и утром собиралась уехать. Поезд на рассвете. Ложась спать, переспросила у мамы, нужно ли мне поставить будильник или она меня разбудит. К слову сказать, мама – невероятно ранний жаворонок. Случаев, чтобы она проспала, наберется парочка за всю жизнь. И я была абсолютно уверена, что и на сей раз ее биологические часы не подведут. Ан нет… Вышло иначе. С первыми лучами солнца, примерно в тот час, когда мой поезд отправлялся без меня, мама эмоционально воскликнула, как же так у нее получилось! Она себя корила за мое опоздание, а я успокаивала ее, что ничего страшного не произошло.