Текст книги "Популярно о популярной литературе. Гастон Леру и массовое чтение во Франции в период «прекрасной эпохи»"

А вот по ходу кассационного пересмотра процесса Дрейфуса (лето 1889 года) позиция Леру становится гораздо более определенной. Чего стоит один только его репортаж от 14 августа, где он совершенно однозначно встает на сторону Истины, которую олицетворяет для него адвокат Золя:

Я видел горящие, метавшие молнии глаза адвоката Золя, который во время шумных судебных заседаний, исполненных лжи и ненависти, бросал слова анафемы в лицо врагам Истины…

Интересно, однако, что в своих романах Леру практически обходит дело Дрейфуса молчанием – хотя речь идет о чрезвычайно плодотворном как в нарративном, так и в идеологическом плане сюжете. Леру предпочитает обыгрывать менее идеологизированные процессы. В этом смысле он следует за большинством писателей своего времени, проявивших большую осторожность по отношению к громкой судебной истории (исключениями стали романы видных французских писателей – тех же Марселя Пруста и Анатоля Франса, а также Роже Мартен Дю Гара).

Ангажированность репортера не понравилась хозяевам газеты, ведь новый главный редактор Морис Бюно-Варийá (этого дельца до мозга костей, с 1903 года державшего «Матен» «железной хваткой», иногда сравнивают с Гражданином Кейном из знаменитого фильма Орсона Уэллса) не уставал напоминать: в его издании работают не журналисты, а служащие. В результате, как признавался в 1908 году коллега Леру Стефан Лозан, писателя на пару недель отстранили от написания злободневных репортажей, и он отправился удить рыбу в небольшую деревушку Вилье-сюр-Морен в департаменте Сена-и-Марна. Здесь Леру оказался в компании монмартрских художников и скульпторов второго ряда (Остоль, Дебуа, Беллинк…). Возможно, именно тогда укрепилась его любовь к Монмартру, этому знаменитому району Парижа, постепенно и неуклонно превращающегося в объект «музеефикации». Любовь эта нашла свое отражение во многих произведениях писателя (включая повесть «Золотая мансарда», которая начинается с ехидной сценки посещения холма группой туристов). А страсть к уженью рыбы Леру передал некоторым своим персонажам, в том числе и не самым симпатичным, вроде главного героя «Вавилонских могикан».

8 сентября 1889 года Леру печатает в своей газете заметку с невинным названием «Не клюет», в которой видна его рыбацкая сноровка. Гастон Леру выступает здесь как доморощенный философ; для него уженье рыбы – это прежде всего возможность расслабиться на лоне природы, созерцать прекрасный пейзаж, а собственно улов интересует его очень мало. Он дает шутливые советы относительно наживки, которую следует использовать – в конце лета она может быть самой разнообразной, от швейцарского сыра до червячка, от виноградины до кузнечика… Однако не об одной только рыбной ловле тут идет речь, но и о политике. «Пытаюсь забыть о деле Дрейфуса», – откровенно пишет Леру.

О Леру-рыболове мы знаем также из воспоминаний журналиста «Эко де Пари» Гастона Стиглера, которого автор «Призрака Оперы» именовал своим лучшим другом и который в 1901 году осуществил, подобно персонажам Жюля Верна, кругосветное путешествие – только не за 80 дней, а за 63. Вот что пишет Стиглер: «Любимое его развлечение – удочка. Он знает все места, где клюет, все укромные уголки, где может прятаться рыба. В отличие от заурядных рыболовов, которые хвастают килограммами пойманных ими окуней, карпов и щук, он простодушно признается, что не выудил никогда и ничего; но зато на берегу Гран-Морен, под ивами, среди зеленой травы, ромашек и весело гудящих насекомых, когда солнце пробивается сквозь густую листву, так хорошо думается…» («Иллюстрасьон», L’Illustration, 26 сентября 1908 года).

Временная ссылка не помешала успешной карьере Леру. В этом смысле еще одним важным этапом для него становится 1900 год, когда редакция «Матен» назначила журналисту весьма солидное жалованье – 1500 франков в месяц – и признала в его лице одного из своих «больших репортеров».

Именно благодаря этому обстоятельству Леру годом позже смог выпустить в престижном издательстве «Фламмарион» сборник своих ранних статей «На моем пути», где многие ранее публиковавшиеся анонимно репортажи и театральные рецензии наконец-то оказываются авторизованными. В шутливой и вместе с тем довольно амбициозной презентации этой книги, размещенной на первой полосе «Матен» от 1 февраля 1901 года, сказано: «Это не роман. Это лучше, чем роман. Речь здесь идет обо всём и ни о чем, и еще о тысяче разных вещей».

Немало статей сборника посвящено театру, что вполне объяснимо, поскольку в 1901–1902 годах Леру выступал в первую очередь как обозреватель театральных премьер. (В «Художественном ежегоднике» за 1903 год он всё еще числится именно как «театральный критик».) Правда, большинство написанных им рецензий посвящено совершенно забытым ныне драматургам и спектаклям. И всё же ему довелось рецензировать и тонкую психологическую драму Герхарта Гауптмана «Возчик Геншель» (театр Антуан), и нашумевшую дилогию норвежского классика Бьорнстёрне Бьорнсона «Свыше наших сил» (Новый Театр), и знаменитую трагедию Расина «Андромаха» (Комеди Франсез). Странно, что Леру оказался совершенно глух к театральному дарованию Гауптмана и разделал в пух и прах одну из самых известных его пьес. Язвительно отозвался он об «Орленке» Ростана в театре Сары Бернар, одной из самых знаменитых постановок 1900 года; выступая против невероятно популярного в ту пору драматурга, Леру продемонстрировал независимость собственной позиции. (При этом талант самой Бернар у Леру не вызывал сомнений.) С большим уважением оценив пафос произведения Бьорнсона, где затронута не слишком часто встречающаяся на сцене тема исцеления верой, Леру вместе с тем счел пьесу многословной и временами откровенно скучной. Классику национального театра он обозревает крайне редко; среди исключений – «Андромаха», постановка которой вызвала у рецензента одобрение из-за характерной для пьесы поэтики жестокости (весьма близкой автору «Призрака Оперы»). Точно так же, но уже по совершенно другим причинам, и историческая мелодрама Викторьена Сардý «Родина!» (поставленная там же, в Комеди Франсез) вызвала у него вполне благожелательную оценку: в пьесе царит стихия поверхностного, но эффектного и безотказно воздействующего на зрителя жанрового театра: лихо закрученные авантюры сочетаются с ярко выраженной патриотической идеей.

В начале 1902 года газеты опубликовали списки кандидатов на Орден Почетного легиона. Среди многочисленных чиновников, врачей и пожарников мы находим и «парижского публициста» Гастона Леру. Действительно 26 января Леру стал кавалером ордена за его заслуги в области прессы. Он принадлежит теперь к самым высокооплачиваемым сотрудникам «Матен» – его жалование составляет 1500 франков в месяц. А 14 февраля газета опубликовала его новеллу-притчу «Три желания», и это самый первый из сохранившихся рассказов писателя.

Вскоре после этого события Леру отправляется путешествовать. В мае он опять находится в России, хотя биографии писателя обходят это путешествие молчанием. Между тем выпуск «Матен» от 30 мая 1902 года публикует его заметку, название которой почти совпадает с названием известной книги Жозефа де Местра «Петербургские вечера». Но, в отличие от сочинения де Местра, ничего философического в очерке не содержится, зато чувствуется искренняя влюбленность автора в город на Неве. Затем Леру едет на юг Франции, оттуда перебирается в Италию, доезжает до Неаполя и совершает восхождение на Везувий. Вулкан произвел на него неизгладимое впечатление, причем Леру выражает свои эмоции на языке истинного газетчика: «Базар Милосердия тиражом в миллион экземпляров», – так передает он свои ощущения от Везувия. Но подойти вплотную к «колодцу ада» ему так и не удалось. На обратном пути он двигается через Швейцарию и останавливается в городке Лезен, где издавна лечились чахоточные больные. В гостинице он знакомится с поправлявшей свое здоровье девушкой – красивой Жанной Кайат. Та нахваливает ему репортажи из «Матен», написанные журналистом Леру; тот представляется торговцем древесиной, долго ломает комедию и притворно критикует эти репортажи, а потом «раскалывается» и совершенно пленяет барышню. Между тем пожениться им суждено было значительно позже, в 1917 году.

Дело в том, что с 1899 года он формально состоял в браке с Мари Лефран, никогда по-настоящему его не любившей особой. В силу своей приверженности патриархальным семейным традициям Мари – она была на пять лет старше мужа и относилась к нему по-матерински – долгое время не давала согласия на развод (зато великодушно терпела любовные похождения мужа).

1903 год – официальная дата рождения на свет первого масштабного произведения, подписанного именем Леру – романа «Двойная жизнь Теофраста Лонгé». Правда, такое название он получил годом позже, когда вышло в свет отдельное издание.

А первая публикация на страницах «Матен» именовалась «Охотники за сокровищами» и представляла собой весьма любопытный пример романа-конкурса (подобная модель ранее уже применялась другими французскими издателями). Публикации, которая началась 5 октября, предшествовала долгая и продуманная рекламная кампания.

Читателя приманивали возможностью получить крупный куш в 25 000 франков, если он сможет найти – на основании рассеянных по тексту сведений – семь спрятанных в разных уголках Парижа (и не только!) сокровищ (их роль играли специально отлитые серебряные медали). В газете содержались точные инструкции, как должны себя вести «искатели» – в частности, не следовало рыть землю, так как все сокровища располагались над ее поверхностью. Помимо всего прочего, конкурс вызвал резкое повышение спроса на старинные планы французской столицы. Первое из сокровищ обнаружил 12 октября скромный железнодорожный служащий г-н Балливе – оно было спрятано под скамейкой на проспекте Елисейских полей. Пятое «благонамеренный отец семейства» г-н Каню отыскал на площади Гамбетта в Гавре, между опоясывающей сквер решеткой и деревянным стендом, на который наклеивали афиши. Последнее, седьмое сокровище было найдено 22 ноября в самом сердце Парижа, близ Собора Парижской Богоматери, в оконной раме старого сарая… В отдельном издании связанные с конкурсом пассажи оказались изъяты.

Роман не состоялся бы, если бы не отличное знание Леру парижской топографии и его возможное участие в спиритических практиках, которые и навеяли историю с «метемпсихозом», переселением души знаменитого «благородного разбойника» XVIII века Картуша в скромного и безобидного парижского буржуа; поначалу Теофраст Лонге пытается бороться со своим alter ego, а затем приступает к поиску спрятанных им сокровищ.

Именно в связи с этим романом (а потом и в связи с «Человеком, вернувшимся издалека» и «Взломанным сердцем») возник вопрос о приверженности Гастона Леру оккультизму. Существуют исследования, в которых развивается мысль о присутствии в творчестве писателя глубоких эзотерических слоев, а также утверждается, что Леру активно занимался столоверчением. Между тем в одном из писем, написанных уже после смерти писателя, его жена цитирует слова Леру: «Туда только пальчик сунь, и можно провалиться в этот омут с головой…

но нечто существует… нечто наверняка существует… но что именно?.. мы не имеем права знать, не имеем возможности знать». «Только без оккультизма, только без оккультизма!» – добавляет от себя Жанна Леру.

В следующем году Леру как никогда много колесит по свету, выполняя разнообразные редакционные поручения. 1904 год начался с путешествия на остров Мадера. Леру отправился туда, чтобы первым «перехватить» участников шведской антарктической экспедиции под руководством Отто Норденшёльда (она началась еще в декабре 1901 года), которые как раз возвращались домой. Экспедиция оказалась долгой и трудной, не обошлось и без человеческих жертв, но отважные путешественники перенесли все выпавшие на их долю испытания с завидной стойкостью, сохранив жизнерадостность и отменное чувство юмора. На протяжении шести дней под аккомпанемент разгулявшегося шторма Леру интервьюировал Норденшёльда и его команду на борту пакетбота «Тиюка», а потом высадился в Булони; «Робинзоны льдов», как он именовал своих героев, продолжили путь на родину. Леру специально подчеркивал, что излагаемый материал «предельно точен» и ни в малой степени не несет в себе налета «литературщины». Это, впрочем, не мешает ему по ходу дела то цитировать знаменитую поэму Луиса Камоэнса «Лузиады», то весьма подробно излагать современные ему научные теории относительно климатических изменений, то помещать в тексте схему зимовочной станции на острове Паулет (совсем в духе тех чертежей, которые приложены к первым двум романам цикла о Рультабийле). Леру специально подчеркивает, что наряду с лютым холодом и голодом путешественников сильно мучило и почти полное отсутствие книг. Цикл очерков о Норденшёльде обладает несомненными литературными достоинствами и подчас напоминает документальную повесть, ничуть не менее волнующую, чем «Зимовка во льдах» Жюля Верна (автор книги принадлежал к числу литературных кумиров Леру). Между тем после публикации эмоционального отчета об экспедиции Норденшёльда, которая началась 6 января и затянулась на две недели, писателя обвинили в фальсификации; кто-то из оппонентов счел, что Леру вместо документального репортажа предложил читателям «роман в духе Монтепена» (об этом чрезвычайно популярном в свое время писателе см. в следующей главе нашей книги). Газете пришлось опубликовать письмо самого шведского путешественника, да еще и с его факсимильной подписью, чтобы подтвердить достоверность публикации.

В феврале Леру находится в Кёнигсберге: редакция поручила ему освещать столетний юбилей самого знаменитого из уроженцев города – Иммануила Канта. Заодно (и притом весьма иронично) Леру осветил и местный праздник пива. Странно, что репортер не упомянул ни словом о любви Канта к красному вину, которому он и сам отдавал несомненное предпочтение перед пивом. Неслучайно в 1916 году, когда безвременно ушел из жизни его младший брат, Гастон сокрушенно заметил: «Говорил же я ему: не пей столько пива!». К пивному фестивалю он придумал забавный девиз, парафраз приписываемой госпоже де Помпадур знаменитой фразы «После нас хоть потоп» – «Внутри нас настоящий потоп». Что же касается самого города, этой «древней столицы тевтонских рыцарей», то он очень понравился писателю, хотя зимний пейзаж и выглядел здесь мрачным, если не траурным (черные стволы лип, пронизывающий ветер, вьюга, замерзшие каналы…). Зато в ту пору в окрестностях Кёнигсберга, по свидетельству Леру, еще стояли вековые леса, где можно было охотиться на диковинных, нигде более не сохранившихся зверей.

31 марта Леру прибывает в Порт-Саид (Египет), где на борту судна «Австралиец» берет интервью у русских моряков, участвовавших в героическом сражении с японцами у Чемульпо: капитана Беляева, офицеров канонерской лодки «Кореец» и крейсера «Варяг» Беренса, Левицкого и Берлинга. Он рассказывает о героизме как офицеров, так и простых матросов, подробно воссоздает истинные обстоятельства трагической гибели крейсера «Варяг». В репортажах не обходится дело без жутких подробностей, которые напоминают нам о поэтике романов французского писателя. Вот, например, что поведал Леру старший штурман «Варяга» Евгений Андреевич Беренс (позднее, в первые годы революции, он командовал флотом): «Были здесь и совершенно черные, обугленные трупы… Поодаль из-под рогожи выступали отделенные от туловища руки и головы… Я увидел совершенно целый, превосходно сохранившийся мозг. Куда же девалась голова? Видимо, черепная коробка разлетелась на куски, как снаряд, а мозг остался невредимым».

Взволнованный, исполненный восхищения отвагой русских воинов репортаж Леру не остался без внимания со стороны Его Величества. 16 апреля «Матен» публикует следующее короткое сообщение: «Как вчера проинформировали нашу газету, благодаря опубликованным нашим сотрудником статьям Его Величество Российский Император наградил его орденом Святой Анны». Таким образом, эпизод в финале романа «Рультабийль у царя», когда чудом вырвавшийся из лап «нигилистов» репортер получает от монарха «Анну на шею», отражает реальные факты, хотя и преображает их.

В конце месяца Леру едет в Рим (куда он сопровождает президента Эмиля Лубé), причем и в этом случае его деятельность выходит за пределы редакционного задания. Он остался в Вечном городе на целый месяц, чтобы освещать знаменитую криминальную историю своей эпохи – дело Бон-мартини. Весьма примечательно, что редакционная преамбула от 4 июня преподносит его репортажи как своего рода роман-фельетон: «искренний, правдивый и точный в мельчайших деталях», как исполненное тайны увлекательное повествование. (Кое-что здесь предвосхищает некоторые эпизоды уже упоминавшегося произведения Леру «Золотая мансарда».) Автор начинает с импрессионистического описания Венеции – пленительного и прекрасного города, контрастирующего с жуткой криминальной историей, развернувшейся в Болонье 2 сентября 1902 года. В тот день обнаружили полуразложившийся труп погибшего на пороге собственного дома графа Антонио Бонмартини, которому было нанесено 17 ножевых ранений; жена в тот период находилась на каникулах в Венеции. Благодаря искусной инсценировке следователи поначалу решили было, что граф пригласил в дом куртизанку, а ее сообщник убил и ограбил Бонмартини. Но внезапно брат графини Туллио Мурри заявляет, что графа убил именно он – убил в ссоре, защищая собственную жизнь. Полиция арестовывает одного из сообщников Туллио, доктора Нальди, а затем саму графиню Теодолинду Мурри, дочь известного врача, и ее служанку (любовницу Туллио). В итоге же выясняется, что именно графиня являлась инициатором преступления, а исполнителем стал ее любовник, доктор Секки. Секки умер в тюрьме в 1910 году, а графиня провела за решеткой всего полгода – ее помиловал итальянский монарх. Не только «Матен», но и другие французские газеты немало писали о Теодолинде, эмансипированной просвещенной даме, у которой постепенно созрела мысль, как теперь принято говорить, «устранить» своего супруга, и притом самым хладнокровным образом. Расследование длилась два года, да и сам процесс по делу сильно затянулся. Репортеры цитировали дневники несчастной жертвы, из которых следовало, что жена относилась к мужу весьма прохладно.

Леру усматривает причину жуткого преступления в противостоянии двух аристократических кланов – «клерикального» и «республиканского», а также вспоминает в этой связи о мрачных криминальных историях времен итальянского Ренессанса. Французский репортер пытается распутать генезис их взаимоотношений – от страстной любви к идеологическому противостоянию. Можно сказать, что Леру в своем репортаже выступает не только как журналист, но и как сыщик, то есть постепенно становится Рультабийлем: «Я вел активное, непрекращающееся расследование во Флоренции, Болонье, Падуе, Равенне, Римини и Венеции… Я проникал в их палаццо, я ступал на порог их интимных покоев, я обыскивал газон, по которому ходил любовник. Передо мной отворяли дверь, за которой обнаружили труп, и я видел следы пролившейся крови». Более того, Леру включает в текст подлинные письма Линды. Репортаж растягивается на полмесяца и читается как своеобразный криминальный роман на документальной основе.

Весьма продолжительной оказалась следующая командировка Леру в Санкт-Петербург – он находился в городе на Неве с июня по декабрь 1904 года. По возвращении из России, после праздника Рождества, он еще ухитрился побывать в Марокко, где подвергался большому риску – именно в это время отношения двух стран переживали острейший кризис, а в Танжере царила настоящая анархия. Насыщенные восточным колоритом репортажи из Марокко печатались на страницах «Матен» в течение всего января, а в следующем месяце Леру вместе с Жанной снова едет в Россию, где проводит целый год. Вернувшись из России, Леру опять отправляется в Рим, где берет интервью у сестры римского папы, а летом 1906 года освещает автопробег на Гран-При Франции «Трех наций». Этот автопробег стал для Леру поводом насладиться красотами Франции и одновременно иронически дистанцироваться от воспевавших эти красоты предшественников, почти «по-футуристически» произнося осанну миру технического прогресса: «Как бы мне хотелось подробно рассказать вам о всех прелестях этого путешествия, описать разнообразные сцены, разворачивавшиеся на берегу озера Анси, где Эжен Сю, Тэн и Терье изъяснялись на языке литературы! Но нет, я отвечаю на это лишь одно: “Моторы, карбюраторы и выхлопные трубы!”» (22 августа).

Именно в Петербурге Леру писал заключительный акт своей пьесы «Дом судей», премьера которой состоялась в театре «Одеон» 26 января 1907 года. Во всяком случае, так утверждал сам Леру, но, как и во многих других случаях, относиться к этому заявлению следует с осторожностью. Несомненно, первый вариант пьесы был написан еще тремя годами ранее, что ясно следует из сообщения газеты «Ле Раппель» от 10 июня 1903 года: первоначально пьесу предполагалось поставить в следующем сезоне, то есть осенью 1903 – весной 1904 года. В беседе с критиком Фредериком Буте Леру отметил, что переделывал текст пьесы трижды. Постановка неоднократно откладывалась и в конечном счете особого успеха не снискала, хотя в драме и отразилось хорошее знание писателем судебной среды. Здесь соединяется обрисовка трех поколений судейских, привычные для «мещанской» сцены бытовые адюльтеры и политический процесс над анархистом Тифеном, бросившим бомбу в здание Дворца Правосудия; мельком упоминается и процесс Равашоля. Собственно говоря, в пьесе важна не столько интрига, сколько мораль. Некоторые из обозревателей превозносили «Дом судей» и даже проводили параллели с Корнелем, Ибсеном и «Воскресением» Толстого; другие, напротив, упрекали пьесу в многословии и декларативности, хотя и отмечали удачное исполнение мужских ролей.

Между тем в драме затрагиваются и более глубинные вопросы: насколько вообще человек вправе взять на себя роль судии, карать или миловать ближнего; не есть ли это прерогатива Божественного? Постановщик пьесы Андре Антуан в своих воспоминаниях откровенно констатировал ее провал и в то же время отметил, что одной из причин прохладного отношения публики стал чересчур мрачный, «черный» характер разворачивающихся на сцене событий. При этом он отдавал должное сценическому мастерству автора и даже утверждал, что «в лице Леру мы проморгали крупного драматурга» (в другом месте Антуан сравнивал Леру с Бальзаком и Гюго). Правда, эти слова, написанные в 1927 году, прозвучали в посвященном недавно ушедшему писателю некрологе и не могут рассматриваться как истина в последней инстанции.

Как бы то ни было, именно под влиянием провала «Дворца Правосудия» (пьеса сошла с афиши через две недели после премьеры) Леру хотя и не отказался полностью от театральных сочинений, но принял решение немедленно вернуться к романному жанру. Он очень сдержанно заметил Антуану: «Я вижу, чего они (зрители. – К.Ч.) хотят. Настаивать не стану».

Было, правда, и другое, не менее существенное обстоятельство возвращения Леру к прозе. В апреле 1907 года Бюно-Варийа якобы ночью позвонил своему сотруднику и распорядился немедленно ехать в Тулон для подготовки репортажа о взрыве крейсера «Либертэ», ставшем причиной гибели нескольких моряков. Утомленный только что завершившимся путешествием Леру бурно отреагировал на это распоряжение, произнеся знаменитую реплику, которую обычно связывают с генералом Камбронном – тот во время битвы при Ватерлоо, получив от англичан предложение о капитуляции, резко ответил: «Merde!» («Дерьмо!»). Таким образом, повздорив с «Матен», Леру принялся за написание романа. Правда, даже с учетом того, что Бюно-Варийа был человеком грубым, заносчивым и вообще малоприятным (конфликты с Леру у него случались и прежде), не все исследователи склонны принимать на веру эту занимательную историю. Ее, к примеру, пытается опровергнуть биограф Леру Альфю, утверждая, что судно «Либертэ» взорвалось значительно позже, в сентябре 1911 года. На это можно возразить, что и весной 1907 года в Тулоне произошел взрыв – правда, на другом судне, «Иена», так что не исключено, что легенда обобщила два этих события.

Очередное прозаическое сочинение Леру стало одной из самых знаменитых его книг. Речь идет о «Тайне Желтой комнаты», первом томе из цикла приключений неутомимого молодого репортера и одновременно сыщика-любителя Рультабийля. Успех этой книги был огромный, очень скоро она сделалась настоящей классикой популярного чтения и снискала высокую оценку многих деятелей культуры. Здесь и знаменитый композитор Франсис Пуленк, включивший книгу в свою «идеальную библиотеку», и плененный поэтическим стилем романа Жан Кокто, в 1960 году написавший часто воспроизводимое в современных изданиях предисловие к роману. Именно с подачи Кокто романом восторгались Андре Бретон и вся группа сюрреалистов. Особенно часто сторонники Бретона цитировали знаменитую фразу из романа: «дом священника не потерял своей прелести, а сад своего блеска», которую Леру позаимствовал – с минимальными изменениями, придавшими фразе поэтическую плавность – из одного из фиктивных писем Жорж Санд (опубликованных еще в 1837 году); позднее ее вставил в свое стихотворение «Деревья» Жак Превер.

Разумеется, не прошла мимо этой книги и Агата Кристи. Вот что говорит по этому поводу Пуаро в романе «Часы»: «Или вот тебе “Тайна Желтой комнаты”. Это классика. Мне здесь нравится всё от начала и до конца. Какая логика! Помню, критики называли книгу надуманной. Отнюдь нет, дорогой мой Колин. Нет и нет. Так может показаться, но лишь показаться. А это большая разница. Нет и нет, здесь всё сплошь правда, ловко и изобретательно спрятанная в путанице слов. Но когда герои встречаются на пересечении трех коридоров, всё становится на свои места, – он с почтением положил книгу на стол. – Это, конечно, шедевр, но, боюсь, сейчас о нем почти позабыли».

«Часы» – поздний роман писательницы, выпущенный в 1963 году. Ныне мы можем вполне определенно сказать, что современные читатели «Тайну Желтой комнаты» не «позабыли»; во всяком случае, во Франции книга неизменно издается большими тиражами в разных издательствах и разных издательских сериях.

В России первый перевод «Тайны Желтой комнаты» вышел в 1908 году – переводчик скрывался под инициалами «П.Д.»; книга выходила в Одессе отдельными выпусками по пять копеек каждый. Одновременно в Петербурге роман вышел в приложении к журналу «Вестник полиции» с подзаголовком «Новый уголовный роман». Здесь уже указано имя переводчика – Евгений Маурин.

Автограф романа (вместе с рукописью «Призрака Оперы») был не так давно передан наследниками в Национальную библиотеку Франции, и поклонники творчества писателя благодаря оцифрованному экземпляру имеют возможность проследить процесс работы над текстом. Хотя разобрать почерк Леру – задача не из легких (он и сам не всегда мог прочитать собственные рукописи).

Продолжение «Тайны Желтой комнаты» – «Аромат дамы в черном» Леру сочинил, видимо, в короткие сроки, ведь уже в сентябре 1908 года роман начинает печататься в том же журнале «Иллюстрасьон». Очень скоро вышло в свет и отдельное издание. Повторно фельетон печатался в провинциальной прессе в 1909 году.

1908 год был отмечен еще и началом сотрудничества Леру с недавно созданным и уже прогремевшим парижским журналом «Я знаю всё» («Je sais tout»); Леру предложил изданию свою «готическую» новеллу «Человек, видевший дьявола». А затем, после примирения с газетой «Матен», он публикует на ее страницах новый, довольно пространный и в то же время чрезвычайно увлекательный роман «Король Тайна», своего рода современный «Граф Монте-Кристо». Возможно, образ главного героя навеян персонажем романа Эрнеста Капандю «Отель де Ниор» (1860) – «гением зла», беглым каторжником Диего Кампарини, которому удавалось держать в руках весь преступный мир Парижа (в связи с этим вспоминается зловещий профессор Мориарти у Конан Дойла, подчинивший себе Лондон). Но в «Короле Тайне» имеются и другие литературные аллюзии, а хитроумная повествовательная конструкция, суть которой выясняется лишь на заключительных страницах, странным образом предвосхищает лукавые литературные игры писателей-постмодернистов.

В конце года Леру вместе с Пьером Вольфом пишет пьесу под названием «Лилия»; до конца сезона она с успехом шла в театре «Водевиль». В пьесе очень ощутима феминистическая составляющая. Некоторые бдительные обозреватели указали на возможное тлетворное влияние «Лилии» на молодежь: «теория безграничного права женщин всеми способами искать счастье» опасна, писали они. Под «лилиями» в пьесе понимаются невинные молодые девицы, которые, стараясь сохранить свое целомудрие, постепенно стареют и превращаются в «синие чулки», и всё же способны «расцвести» в ответ на мужское чувство. Популярности пьесе добавил и знойный итальянский антураж в четвертом акте. Хвалебная рецензия на «Лилию» стала одним из последних сочинений приятеля Леру, писателя Ка-тюля Мендеса, скончавшегося в феврале 1909 года. Русский перевод пьесы вышел в том же 1909 году.

С октября 1908 года Леру переселяется из Парижа на Лазурный берег (о его жизни в этом краю мы расскажем в заключительной главе). Именно здесь он создавал свою самую знаменитую книгу – роман «Призрак Оперы», которая печаталась в газете «Ле Голуа» (Le Gaulois) с сентября 1909 года и в том же году вышла отдельным изданием у Лаффита. «Первые двенадцать тысяч экземпляров быстро разошлись», – констатирует газета «Ле Раппель» в мае 1910 года. Интересно, что первое сообщение о готовящемся новом романе появилось еще в апреле 1908 года. С учетом быстрых темпов работы Леру над своими произведениями трудно представить, чтобы писатель так долго шлифовал текст. В чем же причина задержки? Есть предположение, что первая публикация могла быть попросту утрачена.

В наше время «Призрак Оперы» воспринимается как вершина творчества Гастона Леру. Между тем поначалу отклики на него читателей и критиков хотя и были положительными, но неумеренных восторгов не наблюдалось. Публика ждала от Леру новых приключений полюбившегося ей героя – Рультабийля, и писатель охотно идет ей навстречу: после насыщенного личными впечатлениями от России «Рультабийля у царя» он создает дилогию «Рультабийль на войне».

В 1911 году Леру выпустил произведение, выдержанное в духе шуточной зоологической эпопеи. Это роман «Балаоо» (критик из газеты «Ле Тан» назвал его «прелестной любовной историей»), рассказывающий о перевезенном с острова Ява во Францию «антропопитеке». Благодаря несложной хирургической операции он обретает речь, а с речью и разум, но иногда впадает в буйство и при этом способен на жестокое убийство. Несмотря на ряд мрачных эпизодов, перед нами самый забавный из романов писателя. «Балаоо» оказался первой из книг Леру, положенных в основу экранизаций (одноименный фильм Викторена Жассé вышел в 1913 году). При этом в получасовой картине сюжет подвергся сильному сокращению.