Текст книги "Союз освобождения. Либеральная оппозиция в России начала ХХ века"

В земских собраниях

Один из ключевых институтов становления и эволюции российского общества – органы местного самоуправления, прежде всего – земства. Сам факт образования подобных учреждений способствовал складыванию новых страт, из которых общественность в значительной мере и состояла: это деятели местного самоуправления, земцы, и так называемый третий элемент, земские служащие: земские учителя, врачи, статисты, агрономы и другие. Во-вторых, земство – весьма авторитетная «площадка» для обсуждения наиболее актуальных вопросов современности, это одна из важнейших «фабрик идей» второй половины XIX – начала XX века. Наконец, земство – своего рода школа публичной политики, которой воспользовались многие будущие депутаты Думы. Органы местного самоуправления позволяли себе легально обсуждать вопросы общественной жизни, вплотную приблизиться к политической повестке, которая до 1904–1905 годов оставалась в «зоне умолчания».

Земцы и земские служащие существовали в разных социальных измерениях. На одном полюсе были представители знатнейших фамилий империи, на другом – лица с очень скромным статусом и жалованьем. Так, в 1890 году более половины народных учителей Московской губернии имели жалованье в 300–400 рублей в год, 16 % – 200–300 рублей, 27,5 % – 150–200, 2,5 % – менее 150 рублей. Как вспоминал князь М. В. Голицын, в Епифанском уезде Тульской губернии большинство школ размещалось в крестьянских избах. Специальных зданий было построено крайне мало. Большинство учителей были выпускниками земской трехлетней школы. Учительниц, окончивших гимназии или епархиальные училища, и учителей, имевших за спиной учительскую или духовную семинарию, было немного. Это не удивительно, имея в виду, что им было положено ничтожное жалованье, 10–12 рублей в месяц. 15 рублей получали очень редко. Чаще случалось обратное. Преподававшим в школах отставным солдатам, не получившим звание учителя, платили всего 8 рублей. За 1897 год М. В. Голицын посетил приблизительно 50 школ. Из них лишь восемь ни в чем не нуждались.

Эти проблемы вызывали живое сочувствие земских деятелей. Они ощущали свою органическую связь с «третьим элементом», подчеркивали значение земской школы, больницы. М. А. Стахович, орловский предводитель дворянства, в записке о местном самоуправлении в России полагал необходимым цитировать князя А. Б. Васильчикова, согласно которому, «главными органами самоуправления» были народные училища, земские собрания и мировой суд. Молодые люди, такие как сын генерала Д. И. Шаховской, оставили мысль о научной или чиновничьей карьере, занявшись постановкой народного просвещения и с головой уйдя в земское дело. На немногих земских «беседах» начала 1890‐х годов, повестка которых отразилась в дневниках публициста и общественного деятеля К. К. Арсеньева, обсуждали в первую очередь проблемы народного образования. Согласно переписке графа П. С. Шереметева и князя Д. И. Шаховского, еще в 1897 году началась работа по составлению сборника «Всеобщее образование в России». Изначально речь даже шла о периодическом издании, посвященном проблемам народного образования. Однако школьное дело было не просто темой будущего сборника. «Кажется, было бы возможно в значительной мере объединить деятельность отдельных земств по народному образованию путем составления свода сведения об них и путем некоторого воздействия на самое направление и силу деятельности отдельных земств», – объяснял Шаховской Шереметеву в письме от 3 ноября 1897 года.

Впоследствии многие «земские слеты» были посвящены школьному делу (совещание общественных деятелей в Петербурге 13 января 1901 года, в марте 1901 года, собрание деятелей местного самоуправления в Курске 28–30 июня 1901 года, совещание 13 октября того же года). Такой подход способствовал установлению тесных межличностных связей. Граф П. С. Шереметев, сын богатейшего человека России, друга Александра III С. Д. Шереметева, поддерживал контакты с «красными» земскими служащими. Семья была им недовольна и даже ограничила в средствах. Граф жил крайне скромно. М. В. Голицын, порой останавливаясь у него, чтобы не стеснять хозяина, предпочитал обедать в гостинице. Председатель Московской губернской земской управы Д. Н. Шипов, радевший за земскую интеллигенцию, попрекал коллег за высокомерное отношение к земским учителям, врачам, агрономам и т. д. В мае 1903 года он писал: «Весь день провел с [Н. А.] Хомяковым и проспорили без конца. Хороший он малый, но все еще не перебродила в нем барская закваска и не может он хладнокровно и правильно отнестись к бессословной интеллигенции и в своем проекте о хозяйственном попечительстве, который он, между прочим, подавал Плеве, он проектирует попечительство исключительно крестьянское, чтобы оградить крестьянство от влияния интеллигенции». Подобный подход вызывал у Шипова нескрываемое раздражение. В Суджанском уезде Курской губернии земские служащие почитали председателя уездной управы Петра Долгорукова и даже с нежностью называли его «наш князь». Ведь князь всячески содействовал улучшению их жизни, занимался постановкой дела народного образования, организовывал агрономическую помощь крестьянам.

Земство было неоднородным. Оно собирало в себе противоречия, характерные для страны. Органы самоуправления, созданные в самодержавной России, могли быть интерпретированы по-разному. Двусмысленность положения земств отмечалось всеми – и слева, и справа. Одни видели в этом учреждении нонсенс, а другие – смутный образ будущего государственного устройства. При этом земство в значительной степени было сословным, дворянским учреждением. Нередкими, практически повсеместными были случаи, когда уездные предводители дворянства одновременно были председателями уездных земских управ. Такое совместительство имело место в 132 уездах (37 % от общего числа). В 29 уездах это явление было устойчивым – продолжалось от 14 до 36 лет. Существовала и другая тенденция. Предводители дворянства зачастую крепко сидели на своих местах (20–40 лет) и не собирались их никому уступать. Центром земской жизни были «дворянские гнезда» с их особой культурой и традицией.

Земство способствовало мобилизации наиболее активной части общества среди пассивного, мирно спавшего большинства, которое, разумеется, преобладало. Даже члены земских собраний не спешили являться на заседания. Абсентеизм был поразительный. Нередко на заседания приезжало менее половины участников, и их нельзя было проводить по причине отсутствия кворума. Иногда земские гласные не приходили на заседание, даже будучи в городе, где оно проводилось. В 1873 году в Москве на заседание губернского земства явились 33 гласных из 93. В Новгороде – 22 из 55. В Санкт-Петербурге – 28 из 62. В Симбирске – 21 из 63. В Харькове и Полтаве земские собрания не состоялись в назначенное время. В Твери оно было закрыто раньше времени из‐за отсутствия кворума. Это была хроническая болезнь. В Смоленской губернии не смогли вовремя состояться очередные сессии 1869 и 1871–1873 годов, а также экстренные в 1871, 1872 и 1874 году. В Саратовской губернии были прекращены очередные сессии из‐за отсутствия кворума в 1867, 1871, 1873, 1874, 1876 и 1877 году, а также экстренная сессия 1874 года. Характерно, что посещаемость уездных собраний была выше, чем губернских, на 20 и более процентов. Современники были склонны отмечать нерадивость отсутствовавших. Однако стоит сказать и о другом: сравнительно малочисленные присутствовавшие являли собой наиболее деятельную часть российской цензовой общественности, которая впоследствии самым активным образом участвовала в становлении политических партий.

Земская жизнь развивалась и эволюционировала. Это напрямую сказывалось на земских сметах большинства губерний. Так, за 1868–1903 годы в большинстве случаев они выросли в 5–6 раз. В некоторых губерниях эти показатели были существенно выше. Так, в Вятской губернии сметы выросли в 9 раз, в Московской – также в 9 раз, в Новгородской – в 20 раз, в Пермской – в 10 раз, в Полтавской – более чем в 13 раз, в Самарской – в 8 раз, в Черниговской – более чем в 10 раз, в Херсонской – в 13 раз и т. д. В некоторых губерниях этот рост был ниже средних показателей: в Бессарабской, Воронежской, Курской, Нижегородской, Олонецкой, Пензенской, Псковской. И все же в целом рост смет в земской России был весьма существенным. Эти изменения почувствовали как губернские, так и уездные земства.

Стремительный рост земских расходов как будто должен свидетельствовать об общественном благополучии. Однако все познается в сравнении. Положение земств и стоящей за ними общественности подчеркивается тем фактом, что совокупные бюджеты всех земств в 1877 году составляли менее 5 % от государственного, а в 1903 году – менее 6 %. Конечно, если речь идет о местных бюджетах, следовало бы учитывать не только земские средства, но и городов, мирские сборы, обязательные страховые платежи, расходы местных учреждений в неземских губерниях. В совокупности речь идет о 300 миллионах рублей, что составляло примерно 1/6 государственного бюджета (при этом из указанных 300 миллионов около трети тратилось на содержание полиции). В странах Западной Европы удельный вес смет органов местного самоуправления был существенно больше. В Великобритании и Пруссии они составляли половину государственного бюджета. В Италии – 38 %, во Франции – 32 %, в Австрии – 25 %. Иными словами, в России «первую скрипку» продолжало играть правительство. Земству приходилось выстраивать свою линию поведения, исходя из этого непреложного факта.

* * *

Россия была очень разной. Она развивалась асинхронно. Составлявшие ее части, народы, сословия бежали в разном темпе. Она знала много разных измерений. Администрация не позволяла забыть официальные границы губерний, военных, судебных округов. Припоминались границы прежних держав, давно уже почивших: например, Речи Посполитой. В кружках шепотом говорилось о России будущего, чьи очертания терялись в тумане. Была и земская Россия, одновременно официальная и неофициальная, уже существующая и вожделенная, как бы укорененная в истории. О ней говорили славянофилы, взывая к образам прошлого, к поэтизированному ими XVII веку. О земском начале писал А. И. Герцен. Правда, у него речь шла о республиканской форме правления. О Земском соборе помышлял министр внутренних дел граф Н. П. Игнатьев и первый русский марксист Г. В. Плеханов.

Слово «земство» имело свою пленительную силу. Оно взывало к традиции, к существовавшей практике и одновременно с тем давало надежду на обновление. Тогда, когда русская история «складывалась» в одну книгу, можно было напомнить читателю, что в прошлом были не только великие князья и цари, но и общество, «земля», далеко не всегда игравшая роль молчаливого статиста.

Вехи общественного движения

Общественное настроение по определению неустойчиво. Это маятник, который ходит слева направо и наоборот. В начале 1881 года, после убийства императора Александра II, случился консервативный разворот русского общества. Он охватил многих. В конце 1880‐х годов движение пошло в обратном направлении. Это можно объяснять социальной и политической усталостью, исчерпанностью правительственного курса. Эти объяснения в той или иной степени убедительны, однако явно недостаточны.

Маятник не только смещается справа налево и наоборот. Постепенно меняется амплитуда его колебаний. Общество, пожинавшее плоды Великих реформ, изменилось. Шла урбанизация. Менялся внешний облик городов. Эволюционировал их быт. Росли тиражи газет, журналов. Появлялись новые социальные страты: земцы, земские служащие, адвокаты. Стало больше литераторов, журналистов, представителей прочих свободных профессий.

Все эти изменения шли вразрез с правительственной политикой 1880‐х годов. Можно долго спорить о ее характере в царствование Александра III: были ли это контрреформы или преобразования тех лет были нацелены на корректировку того, что не слишком удачно делалось прежде. Пожалуй, важнее другое: правительство как будто не замечало изменений в социальном ландшафте страны, а они давали о себе знать.

В 1890 году было принято новое Земское положение. Земство должно было стать более дворянским и более зависимым от администрации. И то и другое случилось, но имело обратный эффект, нежели рассчитывало правительство. Положение не способствовало лояльности органов местного самоуправления. Скорее напротив: оно стало дополнительным фактором раздражения. Земские гласные от дворянства все чаще «не соответствовали видам правительства». Они боролись против произвола губернатора, за развитие народного образования и медицины, по мере своих сил защищали земских служащих. Гласные же от крестьян были ставленниками администрации и голосовали согласно указке земских начальников. Состав земских управ мало изменился. Более того, можно сказать, что он остался практически тем же. Согласно наблюдениям пензенского земца князя Д. В. Друцкого-Соколинского,

по наружности деятельность земства и при новом Положении о земских учреждениях 1890 года осталась совершенно такой, какой была и при старом. Действующий состав земских собраний, как губернского, так и уездных, видимо мало изменился, а еще менее персонал… управ… Если бы бывшему гласному в трехлетие 1889–1892 годов… каким-нибудь чудом пришлось не познакомиться с земской реформой и с местными толками о ней, он при постоянном аккуратном посещении земских собраний, как уездного, так и губернского, решительно не заметил бы в них никакой перемены.

Земство при этом оказалось обиженным. И главное: состав его все же менялся вместе с теми изменениями, которые претерпевало дворянство в целом.

Дворянство всюду разнилось. Так, в Тверской губернии Новоторжский и Весьегонский уезды отличались радикализмом. Бежецкий, Корчевский, Старицкий, Ржевский, Зубцовский представляли умеренное направление. Тверской, Калязинский, Кашинский, Осташковский, Вышневолоцкий были на правом фланге. Это пестрая картина в одной губернии. Что же говорить о России в целом?

Но о каком бы дворянстве, о каком бы земстве ни шла речь, в «высших сферах» к нему относились с подозрением, с презумпцией «неблагонадежности». 9 сентября 1898 года обер-прокурор Святейшего Синода К. П. Победоносцев писал С. Ю. Витте:

Земские учреждения в нынешнем виде вносят в отправление государственное безнравственные начала безответственности, разрушая сознание долга и необходимую определенность и способность к учету хозяйственных операций. Следовательно, с таким состоянием – разложения материального и нравственного – государственная мысль не может примириться, следовательно, потребно не только остановить дальнейшее развитие такого учреждения, но необходимо исправить его и поставить на верную почву.

Эти слова не были случайными из‐за очевидной тенденции сужения коридора возможностей, предоставленных земским учреждениям. В 1893 году был издан закон о новых правилах оценки недвижимости при взимании земских сборов. В том же году был введен новый больничный устав, регламентировавший деятельность земской медицины. В 1894 году было установлено правило, согласно которому члены училищных советов должны утверждаться администрацией. В 1896 году в состав училищных советов были введены земские начальники. В 1900 году были учреждены Временные правила об установлении предельности земского обложения. Они заметно ограничивали финансовые возможности земства.

Все эти решения находились в диссонансе с очевидной тенденцией нарастания общественной активности. К этой проблеме можно подойти и с другой стороны: правительственная политика сама по себе была фактором такой динамики. Она вызывала страх, видимо, далеко не всегда оправданный. Губернское земство скоро исчезнет, и лучшие независимые люди уйдут из земства, объяснял В. И. Вернадскому 19 марта 1900 года тамбовский губернский предводитель дворянства К. Н. Чолокаев. 18 июля того же года лидер Московского земства Д. Н. Шипов писал своему другу М. В. Челнокову об угрозе самостоятельности земских учреждений и об их обязанности открыто выступить в защиту своих прав. Примерно тогда же, 16 мая 1900 года, один из известнейших общественных деятелей И. И. Петрункевич писал сыну: земство на грани гибели; министр финансов С. Ю. Витте, министр внутренних дел Д. С. Сипягин, обер-прокурор Святейшего Синода К. П. Победоносцев развернули атаку на органы местного самоуправления, так что теперь вряд ли кто-нибудь сможет им противостоять. 3 ноября 1900 года В. И. Вернадский записал в дневнике:

Действительно, рамки жизни рушатся – рамки общественной жизни. Политическая роль земства постепенно сглаживается, а сама идея самоуправления оказывается несовместимой с государственной бюрократической машиной. Оно и занятно, т. к. ясно проникло [в] огромные слои русской жизни сознание необходимости политической свободы и возможность достигнуть ее путем развития самоуправления. Вероятно, земство должно быть уничтожено, т. к. при таком общественном сознании и настроении не может быть достигнуто устойчивое равновесие, ибо самоуправление должно расширяться или постепенно гибнуть в столкновении с бюрократией.

Все или ничего, утверждал Вернадский: торжество бюрократии может предотвратить лишь торжествующее земство. Поэтому «антиземской» программе правительства необходимо противопоставить альтернативную программу, которая предполагала бы возвышение органов местного самоуправления в политической жизни страны.

Эскалация настроений и ожиданий происходила сама собой, помимо желания администрации. Последнее десятилетие XIX века началось с кампании помощи голодающим 1891–1892 годов. Тогда высшая бюрократия растерялась, а общество встрепенулось. «Из всех петербургских разговоров выносишь тяжелое впечатление. Особенно это ярко заметно теперь. Все чувствуют, что неправильно ведется дело, что назначения на высшие места не заслуживают критики», – так 2 ноября 1892 года описала сложившуюся ситуацию хозяйка аристократического салона А. В. Богданович. В итоге общественности неожиданно было позволено то, о чем прежде она и не помышляла.

К кампании подключились Вольное экономическое общество и Комитет грамотности. Прошли многочисленные собрания. Так, 27 октября 1891 года состоялось совещание у К. К. Арсеньева. В 1892 году – у М. И. Свешникова. В нем приняли участие около ста земских деятелей, обеспокоенных сложившимся положением вещей. 6 января 1893 года в Москве на квартире И. И. Петрункевича собрались Л. Н. Толстой, В. С. Соловьев, Д. И. Шаховской, Вернадские, А. А. Корнилов, М. Я. Герценштейн, С. А. Дриль, С. П. Миклашевский, В. А. Гольцев, Н. И. Иванюков и другие, всего около тридцати человек. Кое-кто сомневался в успехе дела. Это вызвало негодование князя Д. И. Шаховского: «Мы не должны и допускать мысли, что можно отказаться от такого дела, как помощь голодающим, кто чем может: сбором пожертвований или личным трудом; что отказ от такого дела был бы позором для русского общества». Его услышали. Надежд на официальный Красный Крест было мало. Ему не доверяли даже в великокняжеской семье. Великий князь Николай Михайлович, решивший пожертвовать 40 тысяч рублей голодающим, передал их не Красному Кресту, а лично В. И. Вернадскому.

«Я глубоко убежден, что нынешнее бедствие сыграет роль Крымской войны и также явится лучшей критикой и лучшей оценкой нынешнего regime’а и направления теперешних реформ», – писал 1 сентября 1891 года В. И. Вернадский жене. Случившееся свидетельствовало о хрупкости политической системы. Власть, вроде бы крепко стоявшая на ногах, оказалось беспомощной. По словам историка и общественного деятеля А. А. Кизеветтера, «становилось слишком ясным, что в этой социально-политической обстановке кроется какой-то глубокий порок, который никак нельзя было долее оставлять без внимания, не рискуя разорением крестьянского хозяйства, которое составляло фундамент всей экономической жизни страны». Для того чтобы перевернуть Землю, нужна точка опоры и рычаг. Кампания помощи голодающим позволяла с уверенностью утверждать: рычаг есть. Это земства: официально признанные учреждения, волею обстоятельств оказавшиеся в центре сетевых связей. Соответственно, по мысли князя Д. И. Шаховского, представлялось «единственно возможным опереться на существующее ныне земское самоуправление и стремиться к соединению наличных земских сил и отдельных земств». Шаховской об этом заявлял 30 декабря 1891 года на собрании университетских друзей: В. И. Вернадского, братьев Ольденбургов, А. А. Корнилова. Тогда же Корнилов прочитал записку о «необходимости примирения между собою различных оппозиционных элементов в обществе». Собравшиеся с ним согласились и постановили делать все возможное во имя консолидации оппозиционной общественности.

Кампания 1891–1892 годов – очень важный жизненный опыт для многих общественных деятелей. По подсчетам американского исследователя Т. Эммонса, большинство лидеров партии кадетов (52 %) родились между 1865 и 1870 годом. Они начали взрослую жизнь в период кампании помощи голодающим. Для целого ряда лидеров Конституционно-демократической партии она станет первым значимым шагом в общественной жизни.

Разбуженному обществу трудно было вновь заснуть. В 1893 году, после четырнадцатилетнего перерыва, собрался земский съезд. На нем преимущественно обсуждали актуальный на тот момент продовольственный вопрос. Однако этим дело не ограничилось. На земских съездах 1893 и 1894 годов решалось много проблем. В марте 1894 года земцы говорили о необходимости пересмотра недавно утвержденного Земского положения, о мелкой земской единице, о роли органов местного самоуправления в деле народного образования, о важности мелкого кредита.

В этом потоке явлений, все учащавшихся собраний и заседаний мелькали одни и те же имена. У событий есть предпосылки и контекст. Но у них есть человеческое измерение, особое лицо, без которых они были бы другими и, может быть, их даже вовсе бы не было. К делу помощи голодающим был привлечен Московский комитет грамотности, который был частью Московского общества сельского хозяйства. Это дело затеял князь Д. И. Шаховской. Он вошел в комитет. Его примеру последовали другие. Потомок князя М. М. Щербатова и родственник П. Я. Чаадаева, внук декабриста (о чем всегда помнил) князь Дмитрий Иванович Шаховской

не искал популярности, не искал власти над людьми, но заражал своим политическим горением и умел каждого повернуть к жизни лучшей его стороной. Он находил единомышленников, сплачивал их, пробуждал в них политическое сознание, направлял распыленную энергию к одной цели… Он несся вперед на гребне вздымающейся волны. В эти бурные годы Дмитрий Иванович не изучал историю, он скорее делал историю, поскольку это можно сказать об усилиях отдельного человека.

Общество в России разрасталось, но при этом оставалось малочисленным, а значит, это был тесный круг хороших знакомых, разнообразно связанных друг с другом. Любимым университетским профессором Д. И. Шаховского был философ и поэт В. С. Соловьев. Товарищами по студенческой скамье – будущий академик В. И. Вернадский и будущий государственный секретарь С. Е. Крыжановский. Близким другом семьи был К. Д. Кавелин, выдающийся правовед, столп классического российского либерализма. В свое время он был домашним учителем отца Шаховского. В квартире Кавелина, на 8‐й линии Васильевского острова, Д. И. Шаховской познакомился с весьегонским предводителем дворянства Ф. И. Родичевым. Судьба крепко связала будущих лидеров Конституционно-демократической партии. А тогда Родичев предложил Шаховскому работу в Весьегонском земстве. Князя пришлось уговаривать: прежде он собирался быть учителем русского языка. Как вспоминала жена Ф. И. Родичева:

Появление Шаховского в уезде вызвало большие о нем разговоры. Его образ жизни удивлял всех, и добровольный отказ от назначаемого ему жалованья, показавшегося ему слишком большим, заставляло иных думать, что у него большое состояние: «Ну какой же человек попросит для себя только половину того, что ему ассигновано». Между тем он живет так скромно, ходит в полушубке. Рассказывали, что он пришел к кому-то по делу и о нем докладывали: «Пришел к Вам кто-то, одет просто, и лицо благородное».

В 1894 году уже популярный в столице экономист и публицист П. Б. Струве спросил Шаховского, как тот видит выход из политического тупика. Ответ был таков: «В виде самочинного собрания представителей земств, которые потребуют конституции». Это было почти пророчество, сбывшееся десять лет спустя. Как уже отмечалось, это была политика в отсутствии таковой. Это были новые вина в старых мехах, что, разумеется, не всем нравилось. Уже упомянутый Московский комитет грамотности обратил на себя внимание правительства. Был поставлен вопрос о пересмотре его устава. Одни были готовы смириться. Для других это было совершенно неприемлемо. Оппоненты столкнулись в особняке В. А. Морозовой в Москве. И. И. Петрункевич пришел туда вместе с Д. И. Шаховским. Те, кто доказывал необходимость бороться, были в меньшинстве. Пассивное большинство взяло верх. Участница собрания Е. Н. Орлова вразумляла Петрункевича: «Не время великих задач; мы плаваем не в открытом море, а близ берега, и я сижу в маленькой лодочке с моими друзьями, и мы делаем свое маленькое дело; так мы будем плыть дальше, я довольна своей лодочкой». Не все были довольны, а главное – и довольных жизнь порой выталкивала в открытое мое.

Для любой монархической страны смена государя – важная веха. На протяжении всего XIX столетия новое царствование подразумевало новый курс. Были основания его ждать и в 1894–1895 годах. Однако надежды не оправдались. Это было новое, сильное разочарование.

Мы уповаем, что счастье наше будет расти и крепнуть при неуклонном исполнении закона как со стороны народа, так и со стороны представителей власти, ибо закон, представляющий в России выражение монаршей воли, должен стать выше случайных видов отдельных представителей этой власти. Мы горячо веруем, что права отдельных лиц и права общественных учреждений будут незыблемо охраняемы. Мы ждем, Государь, возможности и права для общественных учреждений выражать свое мнение по вопросам, их касающихся, дабы до высоты престола могло достигать выражение потребностей и мысли не только администрации, но и народа русского… Мы верим, что в общении с представителями всех сословий русского народа, равно преданных престолу и отечеству, власть Вашего Величества найдет новый источник сил и залог успеха в исполнении великодушных предначертаний Вашего Императорского Величества.

Это отрывок из адреса Тверского земства, обратившегося к новому императору. Текст был написан П. Б. Струве в квартире его старой знакомой А. М. Калмыковой. Ф. И. Родичеву его передал Д. И. Шаховской. Родичеву текст понравился, он его одобрил. Тверской адрес был не единственным, хотя, пожалуй, самым смелым. Свои адреса подготовили Курское, Новгородское, Орловское, Полтавское, Псковское, Саратовское, Смоленское, Тамбовское, Тульское, Уфимское земства. Они были менее откровенны, чем Тверское. Однако эти скромные обращения земств стали причиной для отповеди со стороны государя.

В январе 1895 года в столице собралось много депутаций: земств, городов, дворянства, ремесленных и мещанских обществ, биржевых комитетов, крестьян, кавказских горцев, литовцев, евреев, поляков, финляндцев, латышей, киргизов и многих других. Все они рассчитывали поздравить молодого императора со вступлением на престол. Особенно запомнился прием депутаций земств, городов и дворянства. Он был намечен на 2 часа дня 17 января 1895 года. Депутации расположились в Николаевском зале Зимнего дворца. Вышел молодой государь, дошел до середины зала, остановился. Было видно, что он что-то хотел сказать. Все придвинулись ближе. Николай II прочел свою знаменитую речь, в которой содержались слова о «бессмысленных мечтаниях» земцев. Ожидания перемен не оправдались. «В Петербурге эти слова всеми комментируются, очень много недовольных. Все разочарованные уезжают домой. Очень немногие восхваляют речь царя, но сожалеют и те, что он это сказал. Теперь все, кто слышал слова царя, говорят, что видно в нем деспота», – записала в дневнике А. В. Богданович. По воспоминаниям Шаховского, вскоре в Москве состоялось совещание общественных деятелей. Обсуждали, как следует реагировать на правительственную политику. Предлагали воспользоваться зарубежной печатью, создать собственную организацию. По сведениям Департамента полиции, как раз тогда, в 1895 году, могла возникнуть Земская лига, объединение земцев и либеральной интеллигенции. Это было бы бюро земских съездов, которое бы координировало деятельность органов местного самоуправления. Кружок задумал К. К. Арсеньев, видный публицист, земец, один из редакторов журнала «Вестник Европы». Объединение тогда не сложилось, но о нем продолжали думать. По воспоминаниям Ф. А. Головина, в 1896 году, во время коронации нового государя, граф П. С. Шереметев беседовал с ним «о борьбе земского начала с бюрократическим, о ничтожности личности государя». Фактически это было приглашением Головина в состав тайного общества.

Как уже отмечалось выше, после цареубийства 1881 года общественные настроения заметно качнулись вправо. Теперь, десять лет спустя, они сместились влево, с очевидностью радикализировались. Правительство как будто этого не замечало. Оно продолжало прежний курс, в чем-то даже демонстрируя большую жесткость и напористость. В 1896 году фактически были упразднены комитеты грамотности: их реорганизовали в общества грамотности и передали в ведение Министерства народного просвещения, лишив тем самым статуса общественного объединения. В 1899 году было закрыто Московское юридическое общество.

От брошенных камней правительственных решений расходились кругами общественные настроения. Весьма информированный, близкий к «высшим сферам» генерал А. А. Киреев записал в дневнике 10 октября 1900 года:

Видел много культурного народа за эти дни, и все в один голос, одни с радостью (слепые дураки), другие с ужасом, констатируют один и тот же факт: современный государственный строй отживает свой век. Мы идем к конституции. Это яснее дня (и не пасмурного петербургского, а ясного кутаисского). Возвращаюсь из города с Победоносцевым, и он то же самое повторяет. Идем на всех парах к конституции, и ничего, никакого противовеса, какой-либо мысли, какого-либо культурного принципа нет. Слаб еще, не разыгрался поток конституционных идей, но плотина, ему противопоставленная, еще слабее.