Текст книги "Союз освобождения. Либеральная оппозиция в России начала ХХ века"

Прекращение «Освобождения» для меня лично – большое облегчение, но… в том разброде, который характеризует все движение, оно будет явным для всех свидетельством этого разброда и в этом смысле есть глубоко печальный факт, хотя без этого разброда оно было бы точно показателем силы и успехов движения в самой России.

В октябре

Петр Бернгардович совсем потерял голову. По десять раз в день бегал он на станцию метро, к газетному киоску, хватал все выпуски, утренние, вечерние, ранние и поздние, полдневные и закатные, обычные и экстренные… Целые страницы были полны Россией, и на каждой можно было найти новые подробности, подтверждающие силу движения. Струве ходил по улицам Пасси [в Париже], раскрыв перед собой газету, как щит, рискуя попасть под извозчика, натыкаясь на прохожих, не обращая внимания на их поношения, довольно заслуженные. Дома он бессмысленно заглядывал во все комнаты, бормотал непонятные слова, смотрел на нас невидящими глазами.

И наконец, вечером 17 октября стало известно о Манифесте об усовершенствовании государственного порядка.

Как раз в этот день Нине Струве пришло время родить. Это был ее пятый ребенок. Нина не легла в больницу, а проделала привычную работу у себя дома. Как и подобало жене редактора конституционного журнала, она выбрала для родов знаменательный день 17 октября, когда была дана конституция… Взлохмаченный Струве, потрясая пачкой газет, расталкивая всех, ворвался в спальню, где его жена напрягалась в последних родовых муках: «Нина! Конституция!» Акушерка взяла его за плечи и вытолкнула из спальни. Через полчаса родился пятый струвененок.

Друзья впоследствии шутили, что даты рождения детей Струве в каком-то смысле иллюстрировали эволюцию его взглядов. Первый сын родился 1 мая, последний – 17 октября.

«Беседа»

1899 год был годом перелома. До Манифеста 17 октября было еще далеко, и ничто его не предвещало. Однако тогда, в 1899‐м, была составлена «антиземская» записка С. Ю. Витте, закрыто Московское юридическое общество, был уволен как будто сочувствовавший земству министр внутренних дел И. Л. Горемыкин. «Итог пятилетнего царствования все больший и больший раскол между правительством и народом, между Петербургом и Россией. Какое-то особенное преобладание двора, придворной сферы в правительственной деятельности и в общем строе дела», – так 22 ноября 1899 года записал в дневнике московский голова князь В. М. Голицын о назначении министром внутренних дел Д. С. Сипягина. Попутно он жалел «доброго» Горемыкина, сетовал на всесилие петербургских кружков и указывал на растерянность общества, готового сравнивать нового министра с одиозной фигурой графа Д. А. Толстого, ближайшего сотрудника Александра III. Но более всего общественность была взбудоражена студенческим движением и правительственной реакцией на него. 29 июня 1899 года были изданы Временные правила, предполагавшие «отбывание воинской повинности воспитанниками высших учебных заведений, удаляемых из сих заведений за учинение скопом беспорядков».

«Преобразованная русская армия снова превращается в арестантские роты. Мы возвращаемся к худшим преданиям дореформенного времени, – отметил Б. Н. Чичерин в письме к бывшему военному министру графу Д. А. Милютину. – И в то время это делалось в исключительных случаях, всякий раз по особому Высочайшему повелению. Теперь же это возводится в правило…» Позднее, в историографии, некоторые авторы небезосновательно полагали, что революция в России началась уже в 1899 году. Что-то подобное чувствовали и современники тех событий. «Может быть, вообще мы присутствуем при окончательной гибели университетов в России, и они заменятся… политехникумами, как больше подходящими к грубой и некультурной форме русского государства», – писал жене В. И. Вернадский 27 августа 1899 года. Согласно воспоминаниям общественного деятеля И. П. Белоконского, 1899 год во многом напоминал 1889 год, когда все ожидали, что земство вот-вот прекратит свое существование. Ни в 1889‐м, ни в 1899‐м этого не случилось. Однако предчувствие событий отнюдь не менее значимо, чем сами события.

Приблизительно тогда в Москве, в Малом Знаменском переулке, в усадьбе князей Долгоруковых, собрались хорошо знавшие друг друга земцы. Кто стоял у истоков кружка, сказать трудно. Согласно выпискам князя Д. И. Шаховского из протоколов первого заседания, инициатива принадлежала князю Павлу Долгорукову. С этим не соглашался граф П. С. Шереметев, правда, он не уточнял, кто именно был зачинщиком собрания. Граф В. А. Бобринский упрекал Шереметева за излишнюю скромность. По его сведениям, идея организации кружка принадлежала как раз самому Шереметеву. (Кстати, время от времени заседания «Беседы» проходили в доме Шереметевых на Воздвиженке или в их Фонтанном доме в Петербурге.)

Чугунная ограда, раскидистые деревья тенистого сада, прихожая с парадной лестницей, белый зал, кабинет – так много лет спустя, уже в эмиграции, описывал долгоруковский особняк Н. Н. Львов. В 1792 году в этом доме родился поэт П. А. Вяземский. С 1804 по 1811 год здесь жил Н. М. Карамзин. В этом доме он писал «Историю государства Российского». В 1896–1898 годах на первом этаже снимал квартиру художник В. А. Серов. Теперь же, 17 ноября 1899-го, здесь собрались шесть человек: хозяева, братья-близнецы Долгоруковы, князья Петр и Павел, граф П. С. Шереметев, граф Д. А. Олсуфьев, Ю. А. Новосильцев и В. М. Петрово-Соловово. Этот кружок пока не назывался «Беседой». Название было предложено позднее Н. А. Хомяковым, кооптированным в объединение лишь в 1901 году. Его задумка была вполне остроумной. Все знали о перлюстрации: министр внутренних дел, вне зависимости от фамилии, был большой ценитель частной переписки. На «беседу» можно было звать друзей без особой боязни быть превратно понятым полицейским начальством. Впрочем, «собеседники» не слишком стеснялись своих встреч. О них узнал В. К. Плеве – и в начале 1904 года прислал бумагу губернскому предводителю московского дворянства князю П. Н. Трубецкому с просьбой довести до сведения князя Павла Долгорукова, что ему известно об этих собраниях. Долгоруков написал министру:

Вы совершенно правы. Я собираю у себя своих единомышленников, и мы ведем разговоры о будущей конституции в России. Имею честь довести до вашего сведения, что я противник существующего абсолютизма.

В 1902 году знакомый писал князю Павлу Долгорукову:

Недавно сравнительно я узнал случайно от своего родственника о существовании основанного несколькими либералами тайного общества, называемого Вами «беседами», состоящего пока только из 30 членов из цвета нашей аристократии, в числе коих состоите вы, князь, с Вашим братом князем Петром Дмитриевичем, граф В. А. Бобринский, князь С. Н. Трубецкой, князь М. В. Голицын, граф П. А. Гейден, граф П. С. Шереметев, М. А. и А. А. Стаховичи, Д. Н. Шипов и др. Перечислять всех излишне. Общество это, несмотря на свое нелегальное существование, преследует цели совершенно не свойственные частным лицам, идущие вразрез с мероприятиями правительства. Слишком красноречиво говорят об этом журналы «бесед», в особенности первый – программный, и потому я не буду много распространяться, полагая, что все это хорошо вам известно, как представителю Бюро этих «Бесед».

В 1905 году в составе «Беседы» числились уже 56 человек. Кружок пополнялся посредством кооптации, причем для утверждения кандидата требовалось согласие абсолютного большинства присутствующих. Это было элитарное объединение, в которое входили почти исключительно представители высшей аристократии. «Беседу» в шутку называли «палатой лордов»: из 56 человек, числившихся в ее составе, было 12 князей, 7 графов, 2 барона. Из 42 человек, принимавших непосредственное участие в работе кружка, было 9 князей и 5 графов.

Подавляющее большинство «собеседников» принадлежали к дворянскому сословию. Практически все члены объединения были крупными землевладельцами. Были среди них и очень состоятельные люди. Н. Н. Львову принадлежало около 29 тысяч десятин земли. 11 тысяч десятин находились в собственности В. М. Петрово-Соловово, 10 тысяч принадлежало графу Д. А. Олсуфьеву. Примерно столько же – его брату М. А. Олсуфьеву. 9 тысяч десятин находилось в собственности графа В. А. Бобринского. 7 тысячами десятин владел князь Павел Долгоруков, около 2 тысяч было в собственности его брата, Петра Долгорукова. Более 6 тысяч принадлежало графу П. А. Гейдену. Граф П. С. Шереметев был сыном одного из богатейших людей страны С. Д. Шереметева, который владел 151 тысячей десятин, разбросанных по 22 губерниям России. Немалую прибыль приносили ценные бумаги и дома в столице. Ежегодный доход графа составлял 1 миллион рублей. «Мы… все более или менее крупные помещики, с определенным положением по нашему имени, люди исключительно одной среды», – отметил князь Петр Долгоруков на заседании кружка 25 августа 1903 года.

Он был совершенно прав. Это были неслучайные лица: среди них было 2 губернских предводителя дворянства и 16 уездных, 7 председателей губернских и 2 уездных земских управ. Предводители дворянства по должности возглавляли земские собрания. Соответственно, около 62 % членов кружка принадлежали к высшему руководящему звену органов местного самоуправления – это без учета трех «собеседников», которые состояли членами земских управ.

Средний возраст «собеседников» к 1899 году был 35 с половиной лет. Они начали земскую деятельность в конце 1880‐х – начале 1890‐х годов, когда стоял вопрос о дальнейшем существовании органов местного самоуправления, когда разворачивалась кампания помощи голодающим.

В «Беседе» были представлены преимущественно центральные нечерноземные губернии. Из 43 «собеседников» 27 работали в земствах Московской, Тульской, Орловской, Курской, Владимирской, Ярославской, Тамбовской, Рязанской, Тверской губерний. Больше всего было земцев из Московской (7 членов «Беседы»), Тульской (8) и Орловской (4) губерний. Столь же многочисленны были представители Саратовской губернии (5 человек). Правда, это исключение из правила: отдаленные от Москвы губернии были в целом представлены относительно скромно. Так, «Беседу» посещали земцы Псковской, Харьковской, Полтавской, Самарской, Смоленской губерний.

При самом поверхностном изучении списка участников кружка бросаются глаза близкие родственные связи «собеседников»: в объединении числились шесть пар родных братьев и одна пара троюродных: И. П. Демидов и Л. П. Демидов, Петр и Павел Долгоруковы, А. Ф. Мейендорф и Ю. Ф. Мейендорф, Д. А. Олсуфьев и М. А. Олсуфьев, А. А. Стахович и М. А. Стахович, С. Н. Трубецкой и Е. Н. Трубецкой. Троюродными братьями были А. А. Бобринский и В. А. Бобринский. Два «собеседника», ученики Б. Н. Чичерина Ю. А. Новосильцев и В. М. Петрово-Соловово, вместе со своим учителем служившие в Тамбовском земстве, были женаты на дочерях князя А. А. Щербатова. Его третью дочь взял в жены другой член «Беседы» (правда, ни разу не посетивший заседаний) князь Е. Н. Трубецкой. Председатель Тульской губернской земской управы князь Г. Е. Львов был женат на сестре одного из активнейших участников объединения графа В. А. Бобринского, которая в то же время была племянницей другого «собеседника», лидера «прогрессивной» партии Тульского земства Р. А. Писарева.

Авторитетность земцев имеет и определенное математическое выражение: речь идет об участии в земских съездах, куда старались приглашать наиболее влиятельных деятелей местного самоуправления. В мае 1902 года на съезде присутствовали 16 настоящих или будущих членов объединения (из них 15 хотя бы раз посетили заседание кружка), и это составило около 30 % участников совещания. На апрельском съезде 1903 года из 28 земцев, собравшихся в Петербурге, 10 уже входили или вскоре вошли в состав «Беседы». В процентном отношении число «собеседников» колебалось в пределах 30 %. На ноябрьском съезде 1904 года, чрезвычайно важном для развития земского движения и в целом политического процесса в России, присутствовали 25 «собеседников». Всего же на съезд приехали 96 человек: то есть около 25 % присутствовавших – члены кружка. 37 членов «Беседы» принимали участие хотя бы в одном из них, то есть около 70 % от общего числа «собеседников». «Кружок этот („Беседа“. – К. С.)… не имел прямой организационной связи со съездами, и тем не менее влиял на ход работ и физиономию съездов», – писал Петр Долгоруков в воспоминаниях, посвященных П. А. Гейдену.

Авторитет и влияние участников объединения прошли проверку на земском съезде 24–25 мая 1905 года. Тогда был поставлен вопрос об избрании делегации к императору для поднесения обращения монарху. Больше всех голосов набрал П. А. Гейден (161), затем следовал Г. Е. Львов (141 голос), потом – Н. Н. Львов (113 голосов). 106 голосов получил И. И. Петрункевич, 103 – Д. Н. Шипов, 92 – Петр Дмитриевич Долгоруков, 91 – Ф. А. Головин, 84 – Павел Дмитриевич Долгоруков, 81 – Н. Н. Ковалевский, 78 – Ю. А. Новосильцев, 72 – Ф. И. Родичев, 68 – Д. И. Шаховской. В этом своеобразном «рейтинге» земских деятелей десять позиций из двенадцати принадлежали членам «Беседы» (лишь И. И. Петрункевич и Ф. И. Родичев не входили в кружок).

«Беседа» собиралась 3–5 раз в год. В заседаниях принимали участие от 6 до 23 человек, в среднем – 13. Члены кружка платили ежегодные взносы (по меньшей мере 10 рублей в год). Организацией собраний и рассылкой необходимых материалов заведовало специально созданное бюро. В конце 1904 года в него входили Павел Дмитриевич Долгоруков, Р. А. Писарев, Ф. А. Головин, В. А. Маклаков. Обязанности председательствующего и секретаря, который вел протокол, исполнялись по очереди всеми «собеседниками». В 1904 году появился свой постоянный секретарь и архивариус. Им стал В. А. Маклаков. Казначеем – С. Л. Толстой, сын Л. Н. Толстого.

«Беседа» была центром притяжения земцев, недовольных существовавшей политической системой. В качестве основного противника рассматривался «приказной режим», пренебрегавший общественным мнением и правами личности. По словам Н. Н. Львова, его могущество строилось на авторитете монаршей власти, инерции масс и физической силе. Однако у него не было социальной поддержки. В условиях обострения политического кризиса это предвещало его скорый крах. Неприятие бюрократической модели управления способствовало консолидации как славянофилов, мечтавших о единении царя и народа (М. А. Стаховича, Н. А. Хомякова, П. С. Шереметева, Д. Н. Шипова и других), так и конституционалистов (П. А. Гейдена, Петра Дмитриевича и Павла Дмитриевича Долгоруковых, Ф. Ф. Кокошкина, В. А. Маклакова, В. М. Петрово-Соловово, Д. И. Шаховского и других).

У тех и других было много точек пересечения. Они все полагали, что в основе будущего режима должен лежать принцип незыблемости гражданских прав. «Нужны – свобода личности, свобода совести, свободное выражение общественного мнения, свободное развитие земских и городских учреждений, наконец, выборное представительство общества в законодательных учреждениях страны», – доказывал Н. Н. Львов. Все «собеседники» были сторонниками расширения полномочий земства, его реорганизации (учреждения мелкой земской единицы, областного земства), введения народного представительства. В «Беседе» намеренно не оговаривалось, какими функциями должно быть наделено это учреждение, законодательными или законосовещательными. Участникам кружка был задан вопрос:

Не является ли желательным, чтобы во всяком случае продолжала существовать «Беседа» с той недоговоренностью, которая теперь в ней имеется между ее членами для объединения с теми оппозиционными течениями, которые боятся договаривать?

Большинство отвечали утвердительно. Князь Петр Долгоруков объяснял:

Пускай мы в «Беседе» расходимся во мнениях о необходимости борьбы с самодержавием, лишь бы мы сходились во мнениях о необходимости борьбы с административным произволом: слишком уже чувствуется необходимость объединения всех оппозиционных партий, необходимость сговора между ними.

Иными словами, программа «Беседы» включала в себя минимальные требования радикального крыла земской оппозиции и представляла максимум того, что могли требовать от власти славянофилы.

При этом не было жесткой грани, отделявшей позицию конституционалистов от их славянофильствующих коллег. Так, один из основателей Союза освобождения конституционалист Н. Н. Львов определял свои политические взгляды следующим образом: «Que c’est l’invasion des idées liberales dans une tête féodale»[5]5
  Что это проникновение либеральных идей в феодальную голову (фр.).


[Закрыть]. В университете Львов, по собственному признанию, был «белоподкладочником» (то есть он, будучи студентом, всячески подчеркивал свою «благонадежность», враждебность к оппозиции). Львов изменился в дни трагических событий на Ходынском поле. Но и после 1896 года об Александре III он отзывался с неизменным почтением, а нелюбимых общественностью земских начальников считал «идущими от народа». На съезде же Союза освобождения в Шаффгаузене в 1903 году Львов убежденным демократам доказывал недопустимость «прямолинейного применения демократических принципов»: «Все для народа, но не все через народ».

В то же время славянофил граф Д. А. Олсуфьев в студенческие годы был оппозиционером весьма радикального толка. По окончании университета он уже склонялся в пользу славянофильства. Перелом в мировоззрении произошел под влиянием князя Г. Е. Львова, в недалеком будущем – члена Союза освобождения. Славянофильство Олсуфьева имело своеобразные черты. Сам он аттестовывал свои взгляды как «славянофильски-народнические». В священной триаде (православие, самодержавие, народность) он заменил третий элемент – народность – на народничество.

Прогрессивное монархическое народничество – вот было наше тогдашнее направление: деревня, хозяйство и общественная деятельность около народа, разделяя политические и духовные идеалы; а таковыми мы считали тогда православие и самодержавие на мистической его основе, –

так Олсуфьев характеризовал свои и Львова взгляды в 1890‐е годы. На тот момент его монархизм имел глубоко демократические основания.

В Саратовском земстве существовали две партии. Одну, консервативную, возглавлял демократ по убеждению и в силу семейной традиции, в прошлом убежденный либерал, в будущем – конституционалист граф Д. А. Олсуфьев. Во главе прогрессивной партии стоял, по выражению А. А. Корнилова, «старозаветный русский дворянин», в прошлом «белоподкладочник», а ныне либерал с «феодальной головой» Н. Н. Львов. Подобное противостояние представляется символичным. Между позицией Львова и Олсуфьева пропасти не было. «Политическая философия» каждого из них представляла собой открытую систему, подверженную внешним влияниям и способную интегрировать разнородные элементы. Она была во многом эклектичной, но при этом недогматичной и гибкой.

Тактика «Беседы» предполагала диалог с существовавшей властью, которая в целях своего самосохранения должна была осознать необходимость идти на уступки рационально мыслившим представителям общественности. В противном случае, по мнению «собеседников», стране грозила неминуемая революция, чреватая катастрофическими последствиями как для власти, так и для общества. Вероятные сценарии были подробно рассмотрены в докладе Н. Н. Львова на заседании кружка 22 августа 1902 года. По его словам,

революционное движение имеет целью дать обществу все реформы в государственном строе сразу, а поэтому дает их всегда скомканными, недостаточно продуманными, слишком теоретичными.

Такие преобразования не решают накопившиеся проблемы, а лишь создают новые и тем самым способствуют обострению кризиса. Кроме того,

когда вспыхнет революция со всеми ее ужасами и несправедливостями, то естественно, что вся благомыслящая часть общества, ныне враждебно относящаяся к правительству, бросится за помощью к этому же правительству, ища в нем средства к спасению общественного спокойствия и безопасности.

В итоге должна была установиться реакция, последствием которой стала бы окончательная дезорганизация общественной и политической жизни.

Чтобы побудить правительство к реформам, «Беседа» старалась использовать имевшиеся в ее распоряжении механизмы давления на власть. Прежде всего, «собеседники» могли рассчитывать на общественное мнение, которое следовало предварительно сформировать. Уже на первом заседании они пришли к выводу, что их

цель – пробужденное общественное движение, общественное мнение, сейчас в России слабое и искусственно подавленное, чтобы оно стало более авторитетным для Петербурга.

В понимании членов кружка общественное мнение – результат деятельности наиболее политически активных элементов.

Общественный деятель должен идти впереди среднего обывателя, увлекать его, а не приспособлять к его точке зрения свою мысль. Он должен угадывать, чем объединить возможно больше людей, –

объяснял Н. Н. Львов на заседании «Беседы» 31 августа 1904 года.

Кружок объединял не столько теоретиков, сколько практиков, которые точно знали, что хотели от него получить. «Беседа» способствовала координации общественного движения в различных частях страны. Благодаря ее решениям множество земских и дворянских собраний могли одновременно подавать однотипные адреса и ходатайства правительству, которые становились фактом общественного мнения. Инициировались кампании в печати (например, в журнале «Вестник Европы», в газете «Русские ведомости»). С их помощью можно было донести позицию земств до широкой публики. Участники кружка считали, что со сформировавшимся общественным мнением любая власть вынуждена считаться, а с его представителями – договариваться.