Текст книги "И время остановилось"

6

«Это сильнее завета

Превыше откровения

Все мы – дети

Этого чудесного уголка Франции…»[9]9
  Строки из песни «За наши воспоминания» (À nos souvenirs) французской группы Trois Cafés Gourmands («Три кофе с десертом»).


[Закрыть]

В машине по радио весело гремела новая песня группы Trois Cafés Gourmands. Очарованный Лулу кивал в такт головой, напевая цепляющую мелодию.

– Не забудь, что Ненетт сегодня ужинает у нас, – напомнил он, когда я притормозила у кафе «Чик-Чирик», где у него была назначена встреча с приятелями.

Дедушка пригласил Аннетт на ужин еще до своего обморока, и я предложила поужинать всем вместе у меня дома, чтобы ничего не отменять.

– Не волнуйся, я все помню! Только что говорила об этом с Полин. Они с Мехди охотно присоединились бы к нам, но уже идут на музыкальный праздник.

– Если тебе хочется пойти с ними, не стесняйся. Ты тоже имеешь право поразвлечься.

Заманчивое предложение. Через лобовое стекло я видела разноцветные флажки, развешанные вдоль главной улицы. В первый день лета, когда мы отмечаем традиционный праздник тысячи мелодий нашей жизни, городок принарядился в самые красивые цвета. Вечером перед кафе выступят три группы. Рок, эстрада, мюзет[10]10
  В конце XIX века мюзет (фр. musette), духовой инструмент, похожий на волынку, дал название танцу, исполнявшемуся под его аккомпанемент на общественных танцевальных площадках во Франции. В XX веке этот инструмент на танцплощадках заменил аккордеон, с которым в дальнейшем стал ассоциироваться музыкальный стиль мюзет. – Прим. ред.


[Закрыть] – на любой вкус. У Паскаля – хозяина кафе – полно идей, как привлечь более динамичную клиентуру. Мне бы очень хотелось повеселиться, но Тиму завтра в школу, и потом, я не могла оставить маму без поддержки на таком испытании, как ужин. Она была еще слишком уязвима – я слышала, как она ворочалась в кровати Тима до поздней ночи. А утром за завтраком призналась мне, что не могла заснуть из-за тревоги: вдруг Флориан нарушит постановление суда о запрете приближаться к ней.

– Да нет, я останусь с вами, так тоже будет здорово. Как у вас утром все прошло с мамой?

Когда я вернулась из школы, Лулу утащил маму в сад заняться розами под тем предлогом, что мне лучше работается в одиночестве. Думаю, ему было важно провести какое-то время наедине с ней. Они провозились там почти до обеда, и мама вернулась румяной от усилий.

– Она молодец, – сказал мне Лулу. – Работа в саду полезна для здоровья.

– А как тебе ее моральное состояние? Ее взгляд загнанной лани разрывает мне душу.

– Это нормально, моя милая Лиза. Нелегко видеть свою мать с разбитым сердцем, но, знаешь, я уверен, что она справится. Ладно, мне пора, а то друзья объявят меня в розыск.

– Договорились, мы с Тимом заберем тебя после школы.

Не успела я доехать до конца улицы, как зазвонил телефон. На экране высветилось имя прораба, который занимался ремонтными работами у Лулу. Поскольку дедушка упорно не желал обзаводиться мобильником, мы дали рабочим мой номер на случай, если им понадобится с нами связаться. Я сразу же припарковалась у одной из витрин, чтобы ответить.

– Здравствуйте, мадам, извините за беспокойство. Ваш дедушка случайно не с вами?

– Гм, нет, я только что оставила его в городе. Что-то срочное?

Вернуться обратно заняло бы пару минут, но мне не хотелось прерывать традиционную партию в белот.

– Это по поводу крыши, нам нужен доступ во вторую часть чердака. Вы не знаете, как это можно устроить?

О чем это он? Я, наверное, что-то пропустила.

– Во вторую часть чердака?

– Да, в ту, где слуховое окошко.

Что еще за бред?

– Я… Мне кажется, это какая-то ошибка. Насколько я знаю, никакого дополнительного пространства под крышей нет.

– Есть, уверяю вас… Может, вам лучше своими глазами взглянуть?

– Хорошо, сейчас подъеду.

Я послала сообщение маме, предупредив ее, что ненадолго заскочу в дом Лулу, и снова завела мотор.

Десять минут спустя, пройдя через калитку, я увидела, что крыша дома накрыта брезентом, а вдоль фасада возведены леса. Трое рабочих, дожидаясь меня, пили кофе во дворе. Прораб с жизнерадостным видом двинулся мне навстречу.

– Сожалею, что пришлось вас побеспокоить, но так будет наглядно.

– Да. Потому что, должна признаться, я ничего не понимаю.

Он повел меня к задней части дома и указал на крохотное круглое окошко, вделанное в крышу.

– Видите слуховое окно? Наверху слева?

Я вынуждена была признать, что никогда не обращала на него внимания.

– Полагаю, оно должно быть частью чердака.

– Нет, – категорически возразил он. – Там определенно есть еще одно помещение.

С ума сойти! Скептически настроенная, я предложила подняться и посмотреть вблизи.

– Всяко лучше, чем попусту болтать, – согласился он.

Лестница, ведущая на чердак, находилась на втором этаже, в углу площадки, на которую выходили спальни. Ступеньки скрипели под нашими ногами, и на секунду я испугалась, не провалится ли под нами пол. Прошло уже бог знает сколько времени с тех пор, как я последний раз поднималась на чердак. Пару раз я пыталась сюда забраться, будучи еще любопытной девчонкой, но потом Лулу упомянул о семействе мышей, которое, как он подозревал, выбрало это место своим домом. Нечего и говорить, что желание вернуться туда у меня мгновенно исчезло! Я толкнула дверь, скрестив пальцы в надежде, что с тех пор грызуны нашли себе другое жилище.

– Ничего себе!

Я не удержалась от восклицания при виде кучи всякого старья, скопившегося здесь за долгие годы. Часы с кукушкой на трехколесной детской коляске, кривые стопки каких-то коробок, старый диван, обитый ситцем, ящики для фруктов, сплошь затянутые паутиной… и никаких признаков окошка, что немало меня озадачило. В недоумении я спросила прораба, что он думает по этому поводу. Тот указал мне на шкаф, стоящий у противоположной стены со слегка скошенным потолком.

– Вы позволите его передвинуть?

Я дала ему зеленый свет.

– Надо же с этим разобраться…

Несмотря на свое плачевное состояние, шкаф оказался довольно тяжелым. Внутри он был заполнен побитыми молью одеялами, которые давно следовало выбросить, а на них лежали старый пыльный ковер и шляпные коробки, так что рабочим пришлось попотеть. Тем не менее им все-таки удалось его отодвинуть. К моему изумлению, за шкафом обнаружилась небольшая деревянная дверь. Невероятно! Я подошла ближе и попыталась ее открыть, но ручка не поддавалась.

– Полагаю, вы не знаете, где ключ? – осведомился прораб.

– У деда их десятки, там, внизу… Проще взломать замок, чем возиться с подбором подходящего ключа.

Один из рабочих подошел и осмотрел механизм.

– Он так проржавел, что это вряд ли потребует больших усилий. Попробуем?

Я разрешила. Молодой человек проделал отверстие в цилиндре замка, а затем вскрыл его отверткой. Дверь открылась, издав зловещий скрип. За ней оказалась крошечная комната. Я чуть было не ущипнула себя, чтобы проверить, реально ли то, что увидели мои глаза: половину пространства занимала большая железная кровать без матраса, а рядом на полу стояло что-то вроде большой шкатулки. Из комнатки исходил затхлый запах сырости и запустения.

– Что ж, похоже, мы нашли наше окошко, – с удовлетворением отметил прораб, указывая на искомое отверстие. – Теперь можно будет устранить протечки.

Я осторожно вошла в эту грязную каморку, верхняя часть стен которой была покрыта черной плесенью. Стараясь не кривиться от отвращения, я присела на корточки, чтобы рассмотреть шкатулку. Застежки из кожи и металла указывали на то, что ей как минимум сотня лет. Не слишком громоздкая, максимум килограмма два, она все же была достаточно велика, чтобы хранить в ней… что? А вот это хороший вопрос! Игрушки? Детскую одежку? Письма? Ясно одно: судя по глухому звуку, исходящему изнутри, если хорошенько встряхнуть, шкатулка была не пустой.

– Не то чтобы я вас прогонял, но нам пора бы вернуться к работе, – сообщил мне прораб.

– Да, конечно. Я заберу шкатулку, если позволите. Она меня заинтриговала.

На самом деле я была потрясена. С детства я обожала рыться в ящиках шкафов и комодов. Я люблю старые бумаги, черно-белую жизнь, навсегда застывшую на фотографиях, люблю этот запах тайны. Наверняка в этой шкатулке нет ничего интересного, но она достаточно раздразнила мое любопытство, чтобы мне захотелось в этом удостовериться.

Мой собеседник расхохотался.

– Она же ваша, зачем вам мое позволение! В любом случае, удачи вам, милая дама, потому что в последний раз, когда мы нашли коробку при ремонте, там оказались драгоценности, и наследники сцепились из-за них, как последние старьевщики.

Рассеянно поблагодарив его, я распрощалась и вернулась к машине. По дороге я напряженно размышляла: знал ли дедушка о существовании этой комнатушки на чердаке? Если да, то почему он мне никогда не говорил о ней? И рабочим тоже? Он же должен был сообразить, что им придется туда заглянуть. Разве что он и сам был не в курсе… Эти вопросы крутились у меня в голове до самого дома. Мама сидела в саду, за столиком в тени вишневого дерева, листая какой-то журнал. Услышав мои шаги, она сначала с опаской подняла голову, но, поняв, что это я, расслабилась.

– Все в порядке у дедушки дома?

– С проблемой улажено. Зато у меня есть сюрприз, – кивнула я на шкатулку.

– Что это? – заинтригованно спросила она.

– Тебе этот предмет ни о чем не говорит?

Она отрицательно покачала головой.

– Где ты это нашла?

– Представляешь, на чердаке обнаружилась скрытая дверь, а за ней – еще одна комнатка. Там и стояла эта шкатулка.

– Что? – изумилась мать. – Потайная комната в доме? Ерунда какая-то!

Присев на один из кованых стульев, я рассказала, как мы с рабочими обнаружили эту загадочную комнату.

– Вероятно, когда-то это помещение было чем-то типа мансарды, но зачем его скрывать?

Мама смотрела на меня в замешательстве.

– Странно, я никогда ни о чем подобном не слышала… А эту шкатулку ты открывала? Что в ней?

– Еще нет, – ответила я, осторожно ставя ее на стол.

Мама провела пальцами по кожаному ремешку.

– Замка нет, – заметила она.

– Тем более стоит заглянуть внутрь. Мне не терпится узнать, что за сокровища там хранятся.

Наверное, всякие безделушки… Я расстегнула застежки, которые поддались без малейших усилий.

– Господи! – вскрикнула я, отпрянув.

Передо мной лежала черная фуражка с кожаным козырьком, украшенная орлом и черепом со скрещенными костями, – типичный головной убор офицера СС во время войны.

– Ужас какой, – пробормотала мама, прижав ладонь к губам. – Как эта жуть могла здесь оказаться?

Остальное содержимое шкатулки вызывало не меньшее замешательство. Под фуражкой я обнаружила конверт с черно-белыми фотографиями, на которых часто встречалось лукавое личико юной девушки. На одном из снимков она сидела рядом с высоким брюнетом, положив голову ему на плечо, на другом – стояла с группой молодых людей в лесу. Их одежда – берет, рубашка и брюки, подпоясанные широким ремнем, – походила на ту, что носили макизары.

– Ты знаешь эту девушку, мама?

– Нет, впервые ее вижу.

Кто эти незнакомцы? Я зачарованно их разглядывала. На последней фотографии была запечатлена другая женщина, со светлыми волосами, в элегантном вечернем платье по моде тридцатых годов. Она позировала в компании мужчины в военной форме и улыбалась в объектив, словно что-то обещая. На обратной стороне все еще читалась надпись, заставившая меня вздрогнуть: «Meine wunderschöne Marie».

– «Моей великолепной Мари», – перевела я.

Мама побледнела. И не без причины: Мари звали ее бабушку, мать Лулу.

– Черт… Думаешь, у нее была связь с нацистским офицером?

– Кто его знает. Во время войны всякое случалось…

От этой мысли у меня по спине пробежал холодок, и я постаралась отогнать ее подальше. Однако фуражка и фото наводили на крайне неприятные предположения.

– Смотри, – мама достала из шкатулки новый предмет. – Пуанты и… О! Какой-то блокнот.

Она протянула его мне. Я внимательно рассмотрела плотную обложку из черной, немного потертой кожи. Переплет начал сыпаться, когда я бегло пролистала пожелтевшие от времени страницы. Вслух я констатировала:

– Это личный дневник. Его вела некая Аурелия.

Мама нахмурилась.

– Аурелия? Все более и более любопытно…

– Почему?

– В раннем детстве я так назвала одну из своих кукол. Узнав об этом, отец пришел в ярость и пригрозил, что выбросит ее на помойку, если я не выберу другое имя. Я была совсем маленькой, мне едва исполнилось пять лет, но этот случай врезался мне в память.

Это было совсем не похоже на дедушку, он всегда легко ладил с детьми!

– А ты узнала, почему он так рассердился?

– Нет, никаких объяснений мне не дали. Но я убеждена, что неслучайно дала кукле это имя. Прошло много времени, и я помню все довольно смутно, но готова поклясться, что раз или два слышала, как его шепотом произносили родители. Такое осталось стойкое ощущение.

– Действительно, становится все интереснее… Давай начнем читать дневник и посмотрим, что там рассказывает эта Аурелия. Может, тогда станет понятней…

Глянув на часы, я прикинула, что у меня еще довольно много времени до того, как надо будет забирать Тима из школы.

– Нет, нехорошо читать то, что не предназначалось для твоих глаз… – ответила мать. – С другой стороны, я безумно хочу узнать, как фуражка какого-то эсэсовца могла очутиться в этой шкатулке, а сама шкатулка – в тайной комнате на чердаке. И что-то мне подсказывает, что мы вряд ли получим разъяснения от твоего деда.

– Так что же нам делать?

На ветку дерева над нами села малиновка. Мама какое-то мгновение на нее смотрела, а потом, впервые с момента нашей встречи, одарила меня настоящей широкой улыбкой:

– Давай нальем по чашечке чая и начнем читать!

Несколько минут спустя я вслух прочла первые строки дневника, написанные убористым, чуть наклонным почерком, который сразу же перенес нас обеих в другое время:

9 июля 1939 г.

Мне так странно писать в этом дневнике, даже страшновато. Я купила его случайно, под настроение, месяца три назад в «Галери Лафайет» на бульваре Османн – просто потому, что он мне приглянулся. Я и не думала, что он когда-нибудь пригодится.

Однако сегодня вечером, когда мы остались ночевать у Карлье, я почувствовала потребность излить свои мысли на бумагу. Хорошо, что я взяла этот блокнот с собой; я собиралась подарить его маленькому Лулу, моему племяннику, но в моей голове роится слишком много мыслей. Угроза войны, которую я до сих пор едва осознавала, вдруг стала обретать реальные очертания. Но это ничто по сравнению с тем сомнением, которое этим вечером закралось мне в душу: я думаю, что папа – шпион. Это кажется чем-то невероятным, даже безумным, и тем не менее… в том, что я услышала, трудно обмануться.

Но я должна изложить все с самого начала, чтобы разобраться. Все началось вчера, когда я была с Мадлен…

7

Аурелия, 1939 г.

Мадлен застыла под светящейся вывеской «Балажо», недоверчиво уставившись на подругу.

– Танцовщицей в кабаре? Но послушай, Аурелия, дорогая, ты же это не серьезно, верно?

– А почему бы нет? – обиженно буркнула Аурелия. – Не все кабаре – притоны разврата. Мой отец часто выступает в «Фоли-Бержер» и не становится от этого менее уважаемым человеком.

– Твой отец – мужчина, – возразила Мадлен, – а это совсем другое дело. В отличие от тебя, он не рискует, что по нему пройдутся шаловливые ручонки.

Аурелия закатила глаза. Иногда она задавалась вопросом: то ли Мадлен, которой, как и ей самой, было восемнадцать лет, разыгрывала из себя скромницу, то ли действительно была такой по натуре. Хорошо еще, что она пока не поделилась с подругой своими мечтами об Америке, та бы точно с ума сошла от шока!

Разгладив ладонями свое белое платье в мелкий коралловый цветочек, Аурелия не удержалась от того, чтобы слегка не поддразнить Мадлен.

– Однако ты же не отказалась пойти со мной сегодня. Только не говори, что тебе не понравилось, а то станешь отпетой врунишкой.

Мадлен улыбнулась. Нельзя было не признать, что обе они от души повеселились под звуки аккордеона, наигрывающего последние модные песенки.

– И все же мне пришлось навешать родителям лапшу на уши, сказав, что мы идем в кино.

– Я тоже что-то наплела отцу, – хихикнула Аурелия. – Если он спросит, мы смотрели последний фильм Ренуара[11]11
  Очевидно, речь идет о кинорежиссере и актере Жане Ренуаре (1894–1979), сыне знаменитого художника Огюста Ренуара, и его фильме «Правила игры» (1939).


[Закрыть] и он просто потрясающий.

– Ты же говорила, что мы вернемся раньше него, – тут же встревожилась Мадлен.

– Может, и вернемся. Никогда не знаешь, в котором часу он придет, когда ужинает в «Полидоре».

В последнее время ее отец так часто посещал этот знаменитый ресторанчик в шестом округе, что Аурелия начала подозревать, не встречается ли он там с какой-то женщиной. Разумеется, расспросить его об этом было невозможно; пару раз она пыталась, но он сразу обрывал ее, замечая, что это не ее дело.

– Тогда нам лучше поспешить, – заторопилась Мадлен. – Возьмем такси?

Аурелия помотала головой. Ее красивые золотисто-каштановые волосы рассыпались по плечам.

– Я бы предпочла пройтись. Вечер такой теплый, хочется прогуляться.

После того как они протанцевали все последние два часа, перспектива сорок пять минут тащиться пешком до просторной османовской[12]12
  Османовскими называют дома, спроектированные по единому образцу и возведенные в Париже во время большой реконструкции города во второй половине XIX века под руководством тогдашнего префекта барона Османа.


[Закрыть] квартиры рядом с Оперой, где жила подруга, заставила Мадлен застонать.

– Если бы я знала, то надела бы более подходящие туфли.

– Да просто разуйся. Погода такая хорошая, ну же, пойдем! – воскликнула Аурелия, потянув ее за руку.

Опьяненная ночной атмосферой, девушка буквально сияла. Так уж влиял на нее Париж. Она любила веселую какофонию оживленных улиц, где сновали гуляки, с громким смехом вваливаясь в ночные клубы и кабаре. В последние годы в роскошных дансингах стало появляться все больше американцев, приходивших послушать выступления певцов или пропустить стаканчик под звуки джазового оркестра… Все это так возбуждало! Приближался День взятия Бастилии, и Аурелия наслаждалась каждой секундой этой праздничной атмосферы. Поэтому она и настояла на том, чтобы сходить в «Балажо» – танцевальный бар на улице Лапп, открытый три года назад самой Мистенгет[13]13
  Мистенгет (фр. Mistinguett, 1875–1956) – французская актриса и певица, «королева парижского мюзик-холла».


[Закрыть] и очень быстро ставший одним из полюсов притяжения в столице. Девушка была туда вхожа благодаря известности ее отца, Леандра Моро, который уже два десятилетия развлекал Париж юмористическими куплетами.

Шагая вслед за мужчиной в плоской кепке, который, насвистывая, курил «Житан», Аурелия продолжила разговор:

– Что касается кабаре, то, знаешь ли, там может подвернуться масса интересных возможностей. И я говорю не только о моем отце; вот, например, Жозефина Бейкер[14]14
  Жозефина Бейкер (фр. Joséphine Baker, 1906–1975) – американо-французская танцовщица, актриса и певица.


[Закрыть]…

– Эта чернокожая женщина, которая выступает полуголой? – возмущенно воскликнула Мадлен. – Ты же не опустишься до того, чтобы выставлять себя в подобном виде, с твоей-то классической балетной подготовкой!

– Ну, балет – это уже в прошлом, – грустно вздохнула Аурелия.

Каблучки их туфель на ремешках стучали по тротуару, а она вспоминала тот ужасный октябрьский день 1933 года, положивший конец ее заветной мечте стать прима-балериной. Тем утром на столицу обрушился сильный снегопад, на несколько недель раньше обычного срока. Очарованная белой мягкой пеленой, окутавшей все вокруг, двенадцатилетняя Аурелия отправилась с отцом в сад Тюильри, чтобы поиграть в снежки. Увы, на мгновение отвлекшись, она соскользнула со скамейки, на которую забралась, и сломала бедро. Открытый перелом зажил за несколько месяцев, но рост поврежденной кости замедлился. С тех пор не могло быть и речи о том, чтобы вернуться к интенсивным тренировкам, необходимым для исполнения пируэтов и антраша.

– Ты могла бы стать киноактрисой, – предложила Мадлен. – У твоего отца огромные связи, а ты так похожа на Даниэль Дарьё[15]15
  Даниэль Дарьё (фр. Danielle Darrieux, 1917–2017) – популярная французская актриса и певица, в начале карьеры играла роли озорных девчонок.


[Закрыть], что быстро получила бы роль, я уверена. Видела ее последние фото в Pour vous[16]16
  «Для вас» (фр.). Еженедельный французский журнал о кино, выходивший с 1928 по 1940 год. – Прим. ред.


[Закрыть]? Вы словно близнецы!

Аурелия пожала плечами. Наделенная не слишком робким обаянием и задорной мордашкой, она прекрасно осознавала свое сходство с «невестой Парижа», как пресса окрестила молодую актрису, но сравнение на этом и заканчивалось. Она с огромным удовольствием смотрела фильмы в кинозале «Парамаунт Опера», но вот идея играть самой ее совершенно не привлекала.

– Да ну. Мне быстро наскучило бы изображать из себя кого-то другого. Думаю, для этого я слишком цельная натура.

– Тут ты не права, – возразила Мадлен. – У актрис куда больше класса, чем у девиц из варьете с их легкими нравами.

Аурелия застыла посреди тротуара. Ей не хотелось ссориться с подругой, но та порой доводила ее до белого каления.

– Моя мать была танцовщицей, но это не значит, что она вела распутную жизнь, – гневно заявила она.

Мадлен прикусила губу, поняв, что зашла слишком далеко.

– Прости, я не это имела в виду. Просто тогда было другое время. Ты ведь не обиделась, правда?

При виде покаянной физиономии подруги Аурелия расхохоталась:

– Конечно, нет, дурочка, не делай такое лицо, словно тебя ведут на казнь! Но я не люблю предрассудков, тем более когда они затрагивают мою мать. Иногда ты мне напоминаешь этих жутких монашек из школы Святой Троицы. Тебе не хватает только палки, чтобы наставить меня на путь истинный.

Мадлен тоже рассмеялась.

– Ты всегда была такой непоседой на уроках! Хорошо, что я давала тебе списывать, так что ты всегда умудрялась выкрутиться.

– Еще бы, святые сестры меня терпеть не могли, – хмыкнула Аурелия.

Поскольку обе девушки жили рядом с Оперой, они ходили в одну и ту же частную школу. Аурелия определенно не сохранила о ней хороших воспоминаний – единственной дисциплиной, которую она признавала, был урок танцев. Монахини, преподававшие им, были такими строгими, что за глаза Аурелия называла их «старыми перечницами».

– Ты по ней не скучаешь? – вдруг спросила Мадлен.

Аурелия распахнула большие сияющие глаза.

– По кому? По школе?

– Нет, по маме. Наверное, ты иногда ее вспоминаешь.

Девушка на секунду задумалась.

– Я ее совсем не знала, так что мне легче, чем сестре. Но иногда я пытаюсь представить, как бы она выглядела сейчас, если бы еще оставалась с нами… Она была такая красивая.

У Аурелии перед глазами возникла фотография в рамке, которая стояла у отца на пианино. Одетая в длинную струящуюся тунику, ее мать, знаменитая танцовщица Зели Моро, изображала балетное па, зажав в зубах розу, а у ее ног лежал маленький фокстерьер. Девушке этот снимок всегда казался изумительным и исполненным элегантного веселья без всякой вульгарности. К несчастью, Зели умерла от тяжелой преэклампсии, производя на свет Аурелию. Мари, ее старшей сестре, было тогда девять лет. Их убитый горем отец сумел все же совместить воспитание двух маленьких дочерей и свою работу, требовавшую от него многочисленных путешествий по миру. Когда он уезжал, на смену заступала няня. Решительно устремив свой взор в будущее, Леандр позаботился и о том, чтобы Аурелия не испытывала вины за трагические обстоятельства своего рождения. Он объяснил дочери, что Зели страдала от повышенного давления задолго до беременности.

– Она, конечно же, сопровождала твоего отца в его турне, – осторожно предположила Мадлен. – Наверное, они были очень гламурной парой, как говорят в Голливуде.

– Это правда, – кивнула Аурелия. – Думаю, папа очень ее любил… И тому есть доказательство: он больше так и не женился.

Она знала, что у него случались романы, – это не было секретом, учитывая его известность, – но ни одна женщина так и не заняла место Зели в его сердце.

Мадлен сменила тему.

– А как дела у твоей сестры?

– Ей стало проще с тех пор, как Лулу подрос и пошел в школу. Но мы живем так далеко друг от друга… иногда мне кажется, что я совсем ее не знаю.

Аурелии было всего десять лет, когда Мари, вернувшись из почти годового турне их отца по Германии, приняла решение переехать в Берри, где у Леандра был дом. Молодая женщина стала учительницей и вышла замуж за Готье, с которым познакомилась на танцах. Вскоре после свадьбы у них родился малыш Луи. Аурелия была рада, что сестре нравится ее новая жизнь, но в глубине души ей хотелось удержать ее рядом с собой подольше, поэтому любое упоминание о Мари вгоняло ее в грусть. Она хмыкнула.

– Знаешь, у меня тоже ноги устали. Давай все-таки доедем на такси, так будет лучше.

Аурелия помахала водителю, чей черно-красный «Рено» как раз проезжал мимо, и меньше чем через десять минут они подъехали к ее дому на улице Шоссе д’Антен. Открывая решетку лифта, она испустила вздох облегчения.

– Я совершенно выдохлась! Если папа еще не вернулся, я бы с удовольствием выпила стаканчик чего-нибудь подкрепляющего.

Мадлен снова всполошилась.

– Аурелия!

– Да успокойся, – прыснула та, – я имела в виду стакан молока.

Подруга шутливо шлепнула ее по плечу, и они снова расхохотались, открывая дверь. Зайдя первой, Аурелия замерла: на диванчике в прихожей с лепниной на стенах и безупречно натертым паркетом сидел ее отец.

– Папа? – ахнула она.

– Вот и ты наконец, – произнес он, вставая. – У меня впечатление, что ваш киносеанс сильно затянулся.

Аурелия в смущении посмотрела на отца. Несмотря на довольно добродушный вид, от него исходила природная властность, невольно вызывающая уважение, пусть даже под его густыми, лихо закрученными вверх усами с сильной проседью нередко мелькала улыбка. Аурелия унаследовала от него лукавый взгляд голубых глаз. Однако в данный момент Леандр явно не был расположен веселиться. Он выжидательно смотрел на дочь, и, как Аурелия ни напрягала мозги, ей в голову не приходило ни одной правдоподобной лжи.

– Ну, я… мы… – залепетала она. – Понимаешь, мы встретили подругу и…

Отец прервал ее взмахом руки.

– Не утруждайся. Жо позвонил мне, как только увидел тебя в своем заведении.

– Ох…

Пристыженная Аурелия опустила глаза, встретившись взглядом со своим отражением в большом зеркале, висящим над диванчиком. Ее щеки были пунцовыми. Она должна была сообразить, что хозяин «Балажо» тут же настучит на нее отцу.

– И только потому, что он пообещал мне приглядеть за вами обеими, я не отправился туда сам, чтобы в принудительном порядке забрать тебя домой, – продолжил Леандр. – Что на тебя нашло, зачем ты мне соврала?

– Прости, папа, но мне так хотелось потанцевать… И потом, я слышала, что этим вечером в «Балажо» будет Марлен Дитрих, я не могла это пропустить.

Отец, воздержавшись от комментариев, повернулся к Мадлен.

– Ну, а ты? – строго спросил он. – Будешь утверждать, что моя дочь не оставила тебе выбора, потащив за собой?

– Но именно так все и было, папа, – вмешалась Аурелия, увидев, что подруга совсем стушевалась. – Мадлен была уверена, что мы идем на фильм Ренуара.

Не поддавшись на эту уловку, Леандр многозначительно усмехнулся.

– Гм… То есть ты хочешь, чтобы я поверил, будто она не врала своим родителям, так?

– В некотором смысле так оно и есть. Будет нехорошо, если ее посадят под домашний арест по моей вине.

Мадлен была дочерью высокопоставленного судейского чиновника, которую воспитывали в куда более строгих правилах, чем Аурелию. И девушка знала, что родители без колебаний накажут ее подругу.

– Вы же ничего им не скажете, правда, месье Моро? – дрожащим голоском взмолилась Мадлен.

Ее темные глаза наполнились едва сдерживаемыми слезами. Еще чуть-чуть, и она разрыдалась бы.

– Ладно, на этот раз все прощено и забыто, – сдался Леандр с отеческой улыбкой. – К счастью, с вами не случилось ничего дурного. Я бы вполне мог сопроводить вас, если бы ты соизволила сказать мне об этом, Аурелия.

– Но ты же был на одном из этих своих ужинов в «Полидоре».

– Верно, но мы закончили чуть раньше, чем планировали. Короче… Надеюсь, это мелкое вранье себя хотя бы оправдало: вы увидели Дитрих?

Удрученные девушки синхронно покачали головами.

– Нет, это были просто слухи.

– Я в курсе, – не без ехидства заметил Леандр. – Марлен сейчас в Лондоне.

– Так вы в самом деле с ней знакомы? – восхищенно воскликнула Мадлен.

Леандр пожал плечами.

– Мы пересекались пару раз в прошлом, не более того. Но в сегодняшней газете я видел ее фотографию, сделанную на выходе из Театра Герцогини в Вест-Энде. На ней было очень эффектное платье, расшитое большими божьими коровками. Вам бы понравилось, – закончил он, подмигнув девушкам.

Аурелия подавила зевок. Она чувствовала себя на редкость глупо.

– Я еще раз прошу прощения, что соврала тебе, папа. Нам с Мадлен лучше пойти спать.

– Весьма разумное решение, – согласился Леандр. – Но сначала я хотел бы поговорить с тобой с глазу на глаз, дочка.

Его тон снова стал строгим, и Мадлен пробормотала, что ей нужно в ванную.

– Но, папа, не станешь же ты меня наказывать за такой пустяк? – запротестовала Аурелия, идя за отцом в библиотеку.

Леандр зажег стоящую на маленьком столике лампу от Тиффани и уселся в свое любимое кожаное кресло. Движением подбородка он предложил дочери сесть напротив него на диванчик. Комната, полностью обставленная мебелью из красного дерева, выглядела одновременно мрачной и уютной. Большую часть паркета покрывал персидский ковер, окна были занавешены плотными кремовыми шторами. Именно здесь Леандр уединялся, когда ему нужно было что-то спокойно обдумать в тишине. Он налил себе стаканчик джина и перевел взгляд на дочь.

– Я не собираюсь тебя наказывать, Аурелия. Сдается мне, ты уже вышла из этого возраста.

Успокоившись насчет своей участи, девушка расслабилась и откинулась на диванные подушки.

– Тогда в чем дело? – решилась она осведомиться.

Леандр, слегка напрягшись, отпил глоток.

– Ничего серьезного. Просто я решил, что в этом году мы поедем в деревню чуть раньше обычного.

Аурелия, уже забравшаяся с ногами на диван, не стала скрывать недовольства.

– Но… Ты ведь обещал сводить меня на ревю Жанны Обер[17]17
  Жанна Обер (фр. Jeanne Aubert, 1900–1988) – французская актриса и певица.


[Закрыть] в «Фоли Бержер»! Ты же знаешь, как я мечтаю с ней встретиться.

– Как-нибудь в другой раз. Твоей сестре нужна помощь в этом большом доме, тем более что она со своими учениками готовится к патриотическому выступлению на празднике. У нее очень много работы.

Девушка вздохнула. Какая тоска, каждый год одно и то же! Леандр настаивал, чтобы август они проводили в Берри. Конечно, поездка давала возможность увидеться с Мари, которую Леандр поселил в семейном доме вместе с мужем и сыном, но Аурелия все равно считала это тяжкой повинностью. Сам по себе дом ей нравился, но в этом деревенском захолустье было совершенно нечем заняться юной особе, привыкшей к парижской суете. А теперь речь о том, чтобы уехать туда еще раньше. Это лето будет ужасно долгим!

– Я уверена, что Мари прекрасно справляется и без нас, папа. Только на прошлой неделе она говорила мне, что Готье сидит с Луи, когда она задерживается в школе. Пожалуйста, я…

Леандр прервал ее, дав понять, что вопрос обсуждению не подлежит.

– Мне также нужно проверить бухгалтерию и посмотреть вместе с арендаторами, какой доход принесла нам ферма за последние месяцы.

На этой ферме, расположенной в местечке Ла-Шемольер, он сам и вырос. Приобретя неподалеку собственный дом, Леандр думал уговорить родителей туда перебраться, но те цеплялись за свою ферму до последнего вздоха. В результате он так и не смог заставить себя ее продать, предпочтя найти пару арендаторов, Нестора и Марселину, чтобы те ею занимались.

– Ну и ладно, в любом случае ты сделаешь по-своему, – надулась Аурелия со свойственной подросткам обидчивостью.

Отец попытался смягчить ее настрой.