Текст книги "И время остановилось"

Лихорадочный блеск промелькнул в глазах Антуана, он взял ее лицо в свои ладони и яростно поцеловал. Внезапно он крепко прижал ее к себе, и она поняла, что больше не хочет и не может сопротивляться той волне желания, что захлестывала ее всякий раз, когда он прикасался к ней.

– Подожди, – прошептала она, задыхаясь.

Отступив на шаг, она начала застенчиво расстегивать пуговицы платья.

– Господи, что ты делаешь? – хрипло пробормотал он дрожащим от возбуждения голосом.

– Иду купаться, – тем же тоном ответила она. – Ты со мной?

Она затрепетала, когда Антуан впился взглядом в ее обнаженное тело, словно хотел впечатать в память каждый изгиб. Аурелия протянула руку, и после секундной заминки он взял ее в свою.

Много минут спустя, когда они выбрались обратно на берег, все еще трепеща от потрясающих ощущений, воспламенявших их слившиеся тела, Аурелия прильнула к Антуану, чей гладкий торс все еще был влажным от долгого пребывания в воде.

– Твой отец убьет меня, если ты со мной уедешь, – сказал он, нежно поглаживая ее плечо.

– Я вас познакомлю, он поймет.

– Да, так будет лучше для нас обоих.

– Как же хорошо с тобой, – прошептала она ему в самое ухо.

Ответом ей был лишь легкий умиротворенный храп.

На следующий день, когда необычайно жизнерадостная Аурелия уже собиралась выйти из дома, ее вдруг остановила Мари.

– Снова собираешься где-то бродить? Мне бы не хотелось, чтобы ты уходила далеко от дома, мало ли что может случиться в нынешние времена.

Аурелия едва сдержала жест нетерпения.

– Ты же прекрасно знаешь, что я никогда далеко не хожу. Максимум на ту сторону луга.

Бросив взгляд в сторону гостиной, где Готье был погружен в чтение газеты, Мари повела сестру в сад и усадила на стул под плетистой розой, вьющейся по шпалере.

– Аурелия, если ты с кем-то встречаешься, можешь мне об этом сказать. Мне тоже было восемнадцать. Тогда я бы очень хотела поговорить с матерью или старшей сестрой.

На краткий миг Аурелия была готова довериться ей, но передумала. Накануне, перед тем как они расстались, Антуан пообещал переговорить с директором цирка и устроить их встречу. Тот не имел ничего против образующихся парочек при условии, что новички что-то смогут привнести в труппу. Этот деловой подход вполне устраивал Аурелию: если уж решаться на отъезд, то хотя бы будучи уверенной, что ей найдется место в труппе. Она достаточно верила в свой талант танцовщицы, чтобы твердо надеяться найти себе применение. А если этого окажется недостаточно, она научится ухаживать за животными. Никакая работа ее не пугала, лишь бы оставаться с Антуаном. Но она не могла сказать это сестре – по крайней мере, сейчас. Мари была так благоразумна, она наверняка попыталась бы ее отговорить.

– Ты слишком много себе напридумывала, – ответила она, надеясь, что глаза не выдадут ее вранья. – Ни с кем я не встречаюсь.

Мари снисходительно ей улыбнулась.

– Ладно. И все же будь осторожна. Готье слышал, будто дочь булочника скомпрометировала себя с канатоходцем. Говорят, ее брат, Толстый Бебер, просто рвал и метал, грозил с ними разобраться.

– Да что ты? И чем все закончилось?

– Кажется, вмешался мэр и потребовал, чтобы цирк уехал.

Аурелия похолодела.

– Что? – с трудом проговорила она.

Не дожидаясь ответа Мари, она помчалась к реке. Задыхаясь, сбежала с откоса, ведущего к берегу. Страшное предчувствие узлом стянуло желудок, когда она увидела, что Антуана и впрямь нигде нет.

– Нет! Нет, нет! – взмолилась она, еще не веря.

Ее взгляд упал на листок бумаги, прижатый большим камнем, под орешником. Несмотря на жару, у нее по спине потекли струйки холодного пота. Она нагнулась, подняла сложенный вдвое листок и развернула его дрожащими пальцами. Это было адресованное ей письмо. Сделав глубокий вдох, чтобы набраться мужества, она прочла:

Моя милая Аурелия,

С разбитым сердцем пишу тебе эти несколько строк. Мы вынуждены сняться с места раньше, чем планировалось. Я тебе рассказывал про девушку, которую Фирмен привел в чувство после обморока, – похоже, они потом не раз встречались. Ее брат – здоровый, как бык, – застал их вместе и утверждает, что его сестра обесчещена. Он пригрозил, цитирую, «спалить цирк, чтобы мы все сгорели, как солома». И наверняка он бы так и сделал. Директор хотел уладить дело, но парень просто слетел с катушек. Вмешался мэр и приказал нам немедленно убираться, иначе он спустит на нас жандармов. Нам не оставили выбора. Я буду так скучать по тебе, любовь моя!

Я хотел бы крепко обнять тебя напоследок, но нам велели без промедления собирать пожитки, так что у меня едва хватило времени написать это письмо, которое, надеюсь, ты найдешь. Это тяжело, и все же я думаю, что в каком-то смысле, может, оно и к лучшему. Ты достойна большего, намного большего, чем жизнь бродячей актрисы. Мы еще встретимся, Аурелия, я уверен в этом, как и в том, что наши души предназначены любить друг друга. Посвяти себя своим мечтам, и даже если ты не будешь меня ждать, никогда не забывай те невероятные узы, которые связывали нас на протяжении этих чудесных двух недель. Самых прекрасных в моей жизни.

Обнимаю тебя с той же силой, с какой буду думать о тебе каждый день,

Антуан

Раздавленная, Аурелия рухнула на колени в траву. Отчаянные рыдания вырвались из ее груди, по щекам потоком хлынули слезы. Как такое возможно? Она так плакала, что не услышала, как подошла сестра. Позже она узнала, что Мари, обеспокоенная ее внезапным бегством, пошла следом за ней. Но только почувствовав, как легкая рука касается ее содрогающейся спины, Аурелия осознала ее присутствие.

– Он уехал без меня… – сквозь всхлипы проговорила она.

Следующие дни прошли как в тумане. Каждый вечер Аурелия засыпала, обещая себе, что больше не будет оплакивать свою судьбу, но ничего не получалось. Она просыпалась в слезах часа в три или четыре ночи, вставала с постели, чтобы открыть окно спальни и вдохнуть воздух, напоенный ароматом садовых роз и сена с окрестных полей. Несмотря ни на что, ее не покидала надежда, что из темноты появится Антуан, чтобы забрать ее и увезти с собой. Но этого, разумеется, не происходило, и она чувствовала себя преданной. От их нежных вечеров у реки ей не осталось ничего, кроме печали и воспоминаний о его озорной улыбке, от которой у нее замирало сердце.

Мари даже не стала просить у нее объяснений. Колеблясь между сочувствием и огорчением, она лишь упомянула о риске возможной беременности.

– Антуан обо всем позаботился, – заверила Аурелия, утирая слезы.

– Это хорошо. Я знаю, что ты чувствуешь себя опустошенной, но, поверь, ты найдешь в себе силы встать и двигаться дальше.

Аурелия закусила губу, чтобы не поинтересоваться язвительным тоном, что может об этом знать сестра, которая уже столько лет наслаждается идеальной любовью со своим Готье. Но Мари не заслужила подобного, поэтому, вместо того чтобы выплеснуть на нее гнев и печаль, она заставила сестру поклясться ничего не говорить отцу. Когда тот через две недели вернулся из Парижа, у него было хмурое озабоченное лицо и он надолго запирался в зимнем саду, служившем ему кабинетом. Он даже не заметил тоски Аурелии.

– Что происходит, Леандр? – наконец решился спросить его Готье как-то утром, видя, что проделки маленького Луи в очередной раз оставили деда безучастным.

Леандр устало вздохнул. Аурелия внимательно на него посмотрела: широкие плечи отца, казалось, ссутулились, а морщина между бровями стала еще глубже.

– Простите, я не хотел вас волновать… Я воспользовался поездкой в Париж, чтобы встретиться с одним знакомым из военного министерства. Гитлер твердо вознамерился аннексировать Данциг. Война не за горами.

– Не понимаю, каким образом это нас касается? – вмешалась Мари.

– Он со дня на день нападет на Польшу. Наша страна обязалась оказать военную поддержку, если такое случится. Армейские резервисты уже наготове.

– Но противники Гитлера быстро восстановят мир, по-другому и быть не может, верно? – с надеждой сказал Готье.

– Я восхищаюсь твоей верой и надеюсь, что ты окажешься прав, – серьезно ответил Леандр. – Вот только этот никудышный художник, похоже, хорошо подготовил свою армию, и поэтому я опасаюсь худшего.

Чуть позже, когда Аурелия бесцельно ходила кругами по своей комнате, она расслышала приглушенный голос сестры, которая на улице разговаривала с отцом. Выглянув в окно, она заметила, что Мари очень взволнована.

– А Доминик? – услышала Аурелия встревоженный вопрос сестры. – Если Рольф выследит нас…

– Этого можешь не бояться, – прервал ее отец. – Гитлер настроен воинственно, но он недостаточно силен, чтобы захватить нас. Ты ведь никому об этом не говорила?

– Ну, папа, за кого ты меня принимаешь? Я ничего не сказала даже Аурелии, когда она поделилась со мной своими подозрениями на твой счет, так что можешь не сомневаться во мне.

– Я не сомневаюсь, дорогая… Сестра с тобой больше об этом не заговаривала? Боюсь, мой отъезд в Париж мог ее насторожить.

– Не волнуйся, она была слишком занята тем, что… Думаю, она нашла себе подруг из местных.

– Хорошо, очень хорошо, – кивнул Леандр.

Их слова вызвали в голове Аурелии вихрь вопросов, вернув ее к тому вечеру в особняке Карлье. Значит, Мари знала, чем занимается отец? Странно, но Аурелия не почувствовала обиды. Только удивление. А кто такой Доминик? Друг Мари? Кодовое имя другого шпиона? Насколько ей было известно, среди их близких никто не носил такое имя.

Однако дальнейший ход событий заставил ее отложить эти вопросы на потом. Менее чем через две недели после этого странного разговора, когда август уже уступал место сентябрю, Гитлер захватил Польшу, и по всей стране была объявлена всеобщая мобилизация. Потрясенная видом плаката, призывающего миллионы мужчин на военную службу, Аурелия нашла себе единственное убежище – уголок у реки, ставший свидетелем ее мимолетного счастья. Антуана наверняка тоже призвали. Эта мысль только усилила ее боль. Не сводя глаз с поверхности воды, по которой ветер гнал легкие волны, она долго сидела под орешником, глядя на пейзаж, все такой же безмятежный, в то время как ее мир, казалось, вот-вот рухнет.

На следующий день Франция объявила войну Германии.

13

Лиза, 2018 г.

– Привет! Надеюсь, я не помешала.

Голос Полин оторвал нас от чтения, резко вернув в настоящее. Мама тут же закрыла дневник и убрала его в шкатулку.

– А, это ты! – сказала я, вставая. – Нет, не помешала, мы тут просто… разбирали семейные вещи. Кстати, познакомься, это моя мама.

Полин подошла и тепло пожала ей руку.

– Очень приятно, мадам. А я Полин, соседка и подруга на полную ставку, няня на полставки, а по совместительству поставщик фруктов и овощей, – перечислила она шутливо.

На лице матери появилась улыбка. Я предупредила ее, что подруга любит изъясняться длинными фразами.

– Да, я слышала о вас. Но, пожалуйста, зовите меня просто Сесиль.

– Договорились, – кивнула Полин и снова переключила внимание на меня. – Я увидела тебя в саду, когда подходила, поэтому решила заглянуть. Я принесла клубнику, хватит ее?

– Черт! Я не сделала тесто для пирога!

Поглощенная чтением дневника Аурелии, я совершенно забыла, что должна была позаботиться о десерте.

– Я могу этим заняться, – вмешалась мама. – Сейчас всего четыре, время еще есть.

Я с облегчением кивнула.

– О да, спасибо! Я бы с удовольствием предложила тебе выпить с нами чая, Полин, но мне уже скоро ехать забирать Тима из школы.

– Нет-нет, в любом случае у меня тоже нет времени. Перерыв почти закончился, мне нужно обратно в аптеку, а потом мы с Мехди заедем за моим отцом, чтобы вместе пойти на музыкальный фестиваль.

– Расскажешь мне потом, интересно ли было.

Присутствие матери не позволяло мне расспросить, уладились ли разногласия с Мехди. Не хотелось ставить Полин в неловкое положение.

– Я принесу тебе на хвосте все сплетни при условии, что ты оставишь мне кусочек пирога, – ответила она.

– По рукам!

Не успела я поблагодарить ее за клубнику, как она стрелой умчалась прочь.

– Она кажется очень милой, – одобрительно заметила мама.

– Да, мне с ней повезло: есть на кого положиться при любых обстоятельствах. Ну, – продолжила я, переводя взгляд на шкатулку, – что будем делать с дневником?

Мама снова открыла крышку, достала дневник и принялась внимательно его разглядывать.

– Не знаю, – вздохнула она через какое-то время. – Не понимаю, почему никто никогда не говорил про Аурелию. Это, конечно, она на тех фотографиях.

Еще раз просмотрев снимки, я не могла с ней не согласиться. Значит, Аурелия была тетей моего дедушки. Как же так вышло, что он о ней никогда не упоминал? Если только…

– Может, это она, а не Мари крутила роман с немцем?

Мама отложила дневник, покачав головой.

– В этом нет логики. Фотография, на которой Мари стоит под руку с этим военным, совершенно недвусмысленна.

– «Моей великолепной Мари», – повторила я, снова всматриваясь в снимок. – Значит, что-то произошло, но что именно? И какая связь между Аурелией и фуражкой, спрятанной в этой шкатулке?

Мама снова покачала головой.

– Понятия не имею… Возможно, Аурелия влипла в неприятности, узнав, что ее отец шпион?

– И это тоже в голове не укладывается. А ты была в курсе?

– Нет, твой дедушка говорил мне только, что Леандр был в свое время знаменитым певцом. Он показывал мне несколько пластинок, когда я была еще ребенком. И ничего более. Я его не знала, мне было всего два года, когда Леандр умер, вскоре после Мари.

Я задумчиво вздохнула.

– Похоже, в прошлом нашей семьи есть немало темных пятен.

Я помолчала, пытаясь все это переварить. Потом, перечитав наугад одну из страниц дневника, я невольно загрустила из-за оборвавшейся истории Аурелии с Антуаном. Какая чудесная любовь могла бы у них быть, если бы их не разлучили из-за какого-то тупого пропойцы. И тогда у меня в мозгу сложилась новая гипотеза.

– А что, если Аурелия нашла способ присоединиться к цирку?

Мама, с особой чувствительностью воспринимавшая все, что касалось животных, с трудом сдержала гримасу.

– Возможно, но надеюсь, что нет. Ты же сама читала описание: бедные слоны, которых заставляли становиться на колени, чтобы повеселить публику… Как же они, наверное, мучились! Мне противно об этом думать.

– Это были другие времена, мама. Слава Богу, все меняется, в людях просыпается осознанность. Что же касается Аурелии, то единственная возможность узнать, что с ней случилось, – как можно скорее продолжить чтение…

– Ты права, но…

Она замялась в нерешительности.

– Нужно поговорить с твоим дедушкой. Прораб в любом случае расскажет ему о ходе работ во всех подробностях. И если он знал об этой потайной комнате, то поймет, что ты взяла шкатулку.

Черт, об этом я совсем не подумала! Конечно, Лулу рассердится, если узнает, что я была с рабочими, когда они обнаружили мансарду, и ничего ему не сказала. Эта потайная комната отнюдь не так безобидна, как может показаться. Мне хотелось бы думать, что дедушка о ней ничего не знал, но его систематическое упорное нежелание говорить о прошлом сейчас свидетельствовало не в его пользу.

– Мы не сможем выложить ему все этим вечером, раз с нами ужинает Аннетт… Представляешь, какое настроение будет за столом…

Мама, кивнув, убрала дневник в шкатулку.

– Давай подождем до завтра, когда Тим будет в школе.

– Да, так будет лучше. Кстати, о Тиме, – добавила я, глянув на часы, – его уроки заканчиваются через четверть часа, мне пора. Спрячу все это у себя в кабинете, чтобы Лулу случайно не наткнулся.

– Конечно, дорогая, иди. Я пока займусь пирогом.

– Спасибо.

* * *

Четыре часа спустя мы все собрались в саду, наслаждаясь золотистым светом первого летнего вечера. После аперитива Аннетт нарезала беррийский паштет – знаменитое местное блюдо, – который принесла с собой.

– Вот чего я не ела уже много лет! – облизнулась мама, когда дедушкина подруга протянула ей тарелку.

При виде жирного мяса и вареных яиц, выглядывающих из слоеного теста, я подумала: хорошо, что Полин не пришла к нам на этот ужин, – у нее бы инфаркт случился.

– Чего ты смеешься, мам? – спросил Тим, принимаясь за свою порцию.

– Да так. Представила себе физиономию Полин, если бы она осталась с нами.

– Она вегетарианка, да? – догадалась мама.

С полным ртом я кивнула.

– Да, яйца она еще ест, но мяса не выносит. Она выросла в окружении лошадей и смотрит на животных как на друзей.

Дедушка повернулся к маме и подмигнул ей.

– Ты ведь тоже обожала лошадей, Сесиль, помнишь? У Ненетт была такая рыжая кобыла…

– Бибиш, – вставила та.

– Отличная животина, ты все время хотела на ней покататься, когда была маленькой.

– Да, помню, – подтвердила мама. – Именно благодаря Бибиш я потом и записалась в школу верховой езды.

Тим смотрел на нее округлившимися глазами.

– Ого, ты ездила верхом, бабуля?

Мать молча кивнула с мягкой улыбкой на губах.

– Она даже выигрывала соревнования по конкуру, – с гордостью сообщил Лулу.

На этот раз я тоже не сдержала удивления:

– Ты мне никогда не рассказывала, мама! Это же классно!

– Да тут нечем особо хвастаться, – скромно откликнулась мама. – Мне тогда было лет двенадцать–четырнадцать.

– Да, но ты была помешана на лошадях лет с четырех, – возразила Аннетт. – Сейчас, наверное, уже больше не ездишь верхом?

– Нет, теперь это все в прошлом.

Мне показалось, в ее голосе прозвучала нотка сожаления. Но расспросить ее я не успела, потому что Аннетт уверенно положила всем по второй порции паштета.

– Надо доесть, – не стала слушать она наши протесты. – Я же сама его готовила, значит, он не может храниться так же долго, как вся эта промышленная дрянь из супермаркета.

– У нас еще пирог на десерт, получится многовато, – возразила мама.

Аннетт посмотрела на нее поверх очков, недовольно поджав губы. От уголков ее рта разбежалась сеточка мелких морщин.

– Не в обиду будь сказано, Сесиль, но тебе не мешало бы подкормиться. Ты отощала как воробей, так что ешь, уж коль ты здесь.

Повисла пауза. Я допила остатки воды из стакана, мама принялась ковырять вилкой в тарелке. Тим исподтишка бросал на нас вопросительные взгляды. Дед шумно откашлялся и встал, заявив, что пойдет зажжет уличные фонари.

– Скоро станет темно, как у коровы в заднице, ничего не разглядеть.

Это было чистое вранье – небо только-только начало окрашиваться красивыми розово-оранжевыми переливами, но я воздержалась от комментариев. Когда он снова к нам присоединился, над столом по-прежнему висела глубокая пауза, и Аннетт, от которой, конечно же, не ускользнула возникшая неловкость, не отрывала глаз от клеенки. Мать нарушила молчание, предложив сходить за десертом.

– Я тебе помогу, бабуля! – мгновенно вскочил Тим.

Когда они оба скрылись в доме, Лулу наклонился к Аннетт.

– Думай, что говоришь, Ненетт, – прошептал он ей, подчеркивая каждое слово. – Моя девочка оправится, но ей нужно время.

– Я не хотела ее задеть, – оправдывалась старушка с искренне огорченным видом. – Я ведь из лучших побуждений…

Она выглядела такой расстроенной, что я ободряюще улыбнулась ей.

– Разумеется, ты хотела как лучше. Просто некоторые моменты все еще требуют деликатности, в том числе не стоит говорить маме, насколько она похудела. Это неизбежно будит у нее дурные воспоминания.

Мы замолчали, увидев, что они возвращаются: Тим нес десертные тарелки, а мама – красивый пирог, который испекла к ужину. Поставив его в центр стола, она многозначительно посмотрела на нас.

– Знаете, я бы предпочла, чтобы вы перестали со мной носиться, – заявила она очень спокойным тоном. – Молчанием мне не поможешь.

Аннетт слабо улыбнулась.

– Прости меня, я неловко выразилась.

– Нет, напротив. Очень мило, что вы хотите меня защитить, – продолжила она, поворачиваясь к Лулу, – но я крепче, чем вам кажется. И совершенно незачем следить за каждым словом из страха задеть мои чувства, это только лишний раз смущает и вас, и меня.

Сидящего напротив дедушку ее слова, казалось, застали врасплох. Я же почувствовала себя довольно жалкой со своими призывами проявить больше такта. До меня дошло, что прежде всего нам не хватало естественности.

– Я совершенно согласна с тобой, Сесиль, – заявила Аннетт. – То, что тебе пришлось пережить, ужасно, но ты никогда не была из тех, кто плачется на свою судьбу, верно?

Лулу сделал подруге страшные глаза, явно опасаясь, что мама сейчас замкнется в себе. Но та лишь кивнула.

– Не буду утверждать, что я в полном порядке, это была бы неправда, – произнесла она дрогнувшим голосом. – Я не сплю по ночам, потому что мне страшно, и мне до сих пор иногда кажется, что я сама виновата во всем, что произошло. Но я хочу двигаться вперед. Это единственное, в чем я уверена.

Кадык дедушки дернулся, когда он сглотнул.

– Вот и хорошо, дочка, – запинаясь, пробормотал он. – Мы сделаем все возможное, чтобы тебе помочь, обещаю.

Еле сдерживая слезы, я смотрела, как они улыбаются друг другу.

– Спасибо, – сказала мама. – Вообще-то я подумываю найти работу. Это уже стало бы шагом вперед.

Я озадаченно уставилась на нее. Мне очень хотелось ее поддержать, но все же эта идея казалась мне немного преждевременной.

– Ты уверена, что уже готова? Торопиться некуда, можешь еще какое-то время отдохнуть.

Она ответила не сразу, начав нарезать пирог, чтобы чем-то занять руки.

– Я не говорю, что прямо завтра начну обходить все заведения подряд, повсюду оставляя свое резюме, но, если честно, мне поднадоело топтаться на месте, это не то, к чему я стремлюсь. И психолог, с которым я работала, тоже считает, что чем дольше я буду тянуть, тем сложнее будет начать.

– Ты собираешься снова преподавать в колледже? – с сомнением спросил Лулу.

До того, как ее жизнь превратилась в кошмар, мама работала учителем, как и мой отец. То, что она родила меня довольно рано, не помешало ей закончить образование и стать преподавательницей музыки.

– Нет, – призналась она. – У меня нет ни сил на подростков, ни желания ехать неизвестно куда. Я предпочла бы остаться здесь, рядом с вами. Я подумаю над тем, что для меня сейчас будет лучше, пусть даже на первых порах это будет всего несколько рабочих часов в неделю. Все равно это стало бы неплохим стартом.

– Может, для начала стоит сходить к физиотерапевту? – заметил Лулу, подбородком указывая на фиксирующую повязку, охватывающую ее запястье.

– Непременно. Но, как я уже вчера говорила Лизе, рука почти в порядке, так что она ничем не помешает моим планам.

– Ты уверена, что еще не слишком рано? – пробормотал дед.

Казалось, дедушка переживает больше мамы, которая только покачала головой.

– Папа! Уже почти два месяца, как я ушла от Флориана. Мне необходимо собраться с силами, чтобы вновь обрести себя, но для этого вы все должны прекратить относиться ко мне как к хрупкой безделушке. Договорились? – закончила она, с вызовом вздернув подбородок.

Я не могла выговорить ни слова, боясь заплакать, поэтому лишь взволнованно улыбнулась в ответ. Как же я гордилась тем, что она готова начать все сначала, несмотря на пережитое!

– Договорились, – сдался Лулу.

Аннетт ободряюще похлопала его по руке. И тут голос Тима призвал нас вернуться в реальность:

– Так что, мы будем есть десерт?