Текст книги "Галили"

Глава XIII

1

Бывают случаи, когда беллетрист и беспристрастный летописец, соединяясь в одном лице, не только не помогают, но, напротив, мешают друг другу. Например, сообщи я вам с самого начала, что главной причиной развода Митчелла и Рэйчел стала потеря ребенка, предшествующие главы окончательно утратили бы смысл. Тем не менее я льщу себя надеждой, что, несмотря на все свои писательские ухищрения, все же представил факты в истинном свете. И, начав свой рассказ с утверждения, что одно, пусть даже самое прискорбное, событие не может повлечь за собой разрыв между супругами, я по-прежнему не изменил своего мнения. Если бы ребенок благополучно появился на свет, брак Рэйчел и Митчелла, возможно, сохранился бы дольше, но рано или поздно они все равно расстались бы. Угроза их семейному благополучию возникла еще до того, как Рэйчел забеременела, а смерть ребенка лишь ускорила развязку.

Митчелл отвез Рэйчел в Калебс-Крик и оставался с ней целых десять дней, три или четыре раза он ездил в город на важные совещания, но вечером неизменно возвращался к жене. Хотя в его отсутствие супруги Райлендер выполняли все пожелания Рэйчел, Барбара сообщила Митчу, что молодая хозяйка взяла на себя большинство ее обязанностей. Так оно и было. Простота и уют этого сравнительно небольшого дома, в котором не было ни шикарной мебели, ни баснословно дорогих произведений искусства, пробудили в Рэйчел инстинкты хранительницы домашнего очага. Она вытеснила Барбару с кухни и сама стала готовить, сказав, что за время своего замужества уже начала забывать, как ставят кастрюли на огонь. Надо признать, что блюда у нее получались вполне съедобными. Ей нравилась простая еда – свежие овощи со своего огорода, вино из погреба. По окончании трапезы она сама мыла посуду и расставляла ее на полки.

Через пару недель Митч осторожно спросил, как она себя чувствует.

– Прекрасно. И со мной ровным счетом ничего не случится, если я ненадолго останусь одна. Ты ведь, насколько понимаю, хочешь съездить в город на несколько дней?

– Да, видишь ли, мне надо побыть там до уик-энда. Но в пятницу я непременно приеду. А в воскресенье мы, надеюсь, вместе вернемся в Нью-Йорк.

– А что, кто-то из твоих родственников захотел пожить в этом доме?

– Нет, – удивился Митч. – В нем давным-давно никто не живет.

– Тогда почему я не могу здесь остаться?

– Детка, ты можешь оставаться здесь сколько угодно. Я просто подумал, раз ты чувствуешь себя лучше... может, ты захочешь повидаться со своими подругами?

– У меня нет подруг в Нью-Йорке.

– Рэйчел, не говори глупостей. Ты знаешь сама, что у тебя множество... – начал он, но, увидев страдальческое выражение ее лица, поднял руки, сдаваясь. – Хорошо, хорошо. Раз, по-твоему, у тебя нет подруг, значит, так оно и есть. Я просто радуюсь, что ты поправляешься, и хотел, чтобы все наши увидели тебя и разделили мою радость.

– А, теперь я поняла. Ты хочешь показать меня своему семейству, а то они, не дай бог, решат, что я сошла с ума.

– Я об этом и не думал. Что за нелепые предположения?

– Я слишком хорошо тебя знаю. И всю твою семью тоже. Репутация – вот что волнует вас больше всего на свете. Но сейчас мне плевать на вашу репутацию, ясно? У меня нет ни малейшего желания с кем-то встречаться и разговаривать. И меньше всего я сейчас хочу возвращаться в Нью-Йорк.

– Успокойся, – сказал Митч. – Я просто хотел узнать, какие у нас планы. Я все понял.

С этими словами он вышел из кухни, однако через десять минут вернулся вновь. Он был зол, но старался сдерживаться.

– Я вернулся не за тем, чтобы затеять ссору, – заявил он. – Но ты должна понять: нельзя оставаться здесь вечно. Я не хочу, чтобы моя жена, словно старуха, возилась с хозяйством, подрезала розы и чистила картошку.

– Мне нравится чистить картошку.

– Не валяй дурака.

– Я говорю, что думаю.

– Ладно, хватит об этом. Следующие несколько дней у нас с Гаррисоном будет работы невпроворот – надо разобраться с Бангкоком...

Она понятия не имела, что там за проблемы, и ей вовсе не хотелось об этом знать.

– Если я тебе понадоблюсь...

– Я знаю, где тебя искать, – подхватила Рэйчел, хотя, прежде чем открыть рот, уже знала, что он вряд ли ей понадобится.

2

Куда ей податься? Этот вопрос мучил Рэйчел в течение последующих нескольких дней. Предположим, говорила она себе, она решится на этот безрассудный шаг и уйдет от мужа. Но где она будет жить? Остаться здесь она не сможет, хотя этого ей хотелось бы больше всего. Но дом в Калебс-Крик – собственность Гири. Конечно, Митчелл подарил ей квартиру, и она имеет полное право оставаться там, но в этих шикарных апартаментах ей всегда было неуютно – о да, квартиру можно оформить по собственному вкусу, но это потребует слишком много времени и денег. Возможно, разумнее будет квартиру продать, даже если ей предложат меньше, чем она стоит, а на вырученную сумму она наверняка сумеет приобрести жилье в таком маленьком тихом городке, как Калебс-Крик.

Той ночью она плохо спала. Всю ночь она провела в тягостном состоянии между сном и явью; стоило ей задремать, она видела свою спальню, выцветшую и поблекшую, как фотографии в кабинете Джорджа. По комнате ходили люди, и некоторые из них бросали равнодушные взгляды на лежащую на кровати Рэйчел. Лица их были ей незнакомы, хотя ее не оставляло странное чувство, что когда-то она хорошо знала этих людей, но имена их стерлись из ее памяти.

На следующий день она позвонила Марджи и пригласила ее в Калебс-Крик.

– Веришь ли, я совершенно не переношу загородной жизни, – страдальчески протянула Марджи. – Но если ты не намерена прерывать свое затворничество...

– Не намерена.

– Тогда делать нечего. Придется приехать.

На следующий день Марджи прикатила в огромном лимузине, доверху набитом коробками с ее излюбленными деликатесами – паштетом из голубой рыбы, неизбежной икрой, венским кофе, конфетами из горького шоколада и, разумеется, изрядным запасом алкоголя.

– Не такая уж тут и глушь, – заметила Рэйчел, наблюдая за тем, как Сэмюэль, шофер Марджи, втаскивает в дом коробки и пакеты. – В десяти минутах езды отсюда есть прекрасный супермаркет.

– Знаю, знаю, – перебила ее Марджи. – Но я предпочитаю путешествовать во всеоружии. – Она вытащила из коробки бутылку скотча. – Где у тебя лед?

Марджи привезла с собой не только спиртное, но и целый ворох новостей. Прежде всего она сообщила, что Лоретта окончательно превратилась в ведьму, с которой нет никакого сладу. На прошлой неделе они с Гаррисоном разругались в пух и прах, так как Лоретта имела наглость утверждать, что Гаррисон неудачно продал принадлежавшие семье акции стоимостью несколько миллионов долларов.

– Вот уж не думала, что Лоретта интересуется бизнесом, – заметила Рэйчел.

– Значит, ты попалась на ее удочку. Она обожает делать вид, что она неземное создание, которому до денег и дела нет. А сама тем временем неусыпно надзирает за своей империей. Честно говоря, чем дальше, тем сильнее я убеждаюсь в том, что она всегда заправляла делами – только из-за сцены. Даже при жизни Джорджа. Он, конечно, сам принимал решения, но эти решения исподволь внушала она. А теперь кое-что вышло из-под ее контроля, вот она и показывает зубки.

– Так что у них случилось с Гаррисоном?

– Говорю же, вышла жуткая сцена. Он заявил, что она сама не знает, что несет. Правда, это он зря. На следующий день она явилась на заседание совета и уволила пять его членов.

– Неужели она имеет право так поступать?

– Значит, имеет, – усмехнулась Марджи. – Без всяких объяснений приказала им убираться, только и всего. А потом дала интервью «Уолл-Стрит джорнал», где заявила, что все уволенные были некомпетентны. Они, разумеется, не стали терпеть оскорблений и подали на старую каргу в суд. Слушай, да неужели Митчелл не рассказывал тебе обо всей этой канители?

– Ни словом не обмолвился. Он никогда не говорит со мной о бизнесе.

– Да тут уже не бизнес, тут гражданской войной пахнет. Честно говоря, я никогда раньше не видела, чтобы Гаррисон так безумствовал. Довольно приятное зрелище, должна признать.

Женщины улыбнулись, как сообщницы, которым вся эта заваруха доставляет удовольствие.

– Слышала бы ты, как он кроет Лоретту, – продолжала Марджи. – Не удивлюсь, если мой дражайший супруг выдвинет ультиматум: или он, или она.

– А кто будет принимать решение?

– Вот уж не знаю, – рассмеялась Марджи. – А особенно теперь, когда Лоретта вышвырнула половину совета. Полагаю, в конце концов все упрется в Митчелла. Ему придется объединиться либо с любимым братцем, либо с обожаемой бабулей.

– Это все выглядит как-то... старомодно.

– Не старомодно, скорее феодально, – возразила Марджи. – Но так уж старик устроил, прежде чем удалиться на покой. Он сохранил за семьей всю полноту власти.

– А сам Кадм, он что, не имеет больше права голоса?

– Еще как имеет. Он до сих пор посылает Гаррисону распоряжения.

– И что, они не лишены смысла?

– Думаю, это зависит от того, сколько лекарств он перед этим принял. В последний раз, когда я его видела, старик пребывал в полнейшем маразме. Лопотал что-то о событиях пятидесятилетней давности. Кажется, он меня даже не узнал. А через три дня, если верить Гаррисону, он был как огурчик и соображал получше молодых. – Легкая тень пробежала по лицу Марджи. – По-моему, все это очень печально. Дожить до такой древности и не обрести покоя. Только и думать, что о своей чертовой империи.

– Может, он потому и живет так долго, что боится ее оставить? Боится, что без него все полетит в тартарары? – предположила Рэйчел.

– Может быть. Тем хуже для него, – кивнула Марджи. – Впрочем, они все такие. Помешанные. Воображают, что все держится исключительно на них.

– И Лоретта?

– Лоретта в первую очередь. Она за всеми следит.

– А ведь она не так уж и стара. Когда Кадм умрет, она вполне может выйти замуж во второй раз.

– Пусть лучше любовника заведет. Ей давно пора это сделать, – лукаво заметила Марджи. – Зачем лишать себя такого удовольствия?

Ты хочешь сказать... – протянула Рэйчел, пристально глядя на довольно улыбающуюся Марджи, – ...что завела любовника?

– А чем я хуже других? – смеясь, спросила Марджи. – Зовут его Денни. Не могу сказать, что я влюблена без памяти. Но этот парень приятно скрашивает однообразие моих, так сказать, унылых будней.

– А Гаррисон знает?

– Ну, если ты полагаешь, что я выложила ему все, как на духу, а он меня снисходительно одобрил, то ошибаешься. Но думаю, он догадывается. Мы не спим с Гаррисоном вот уже шесть лет – за исключением той сумасшедшей ночи после дня рождения Кадма, когда мы оба так расчувствовались, что захотели тряхнуть стариной. Естественно, мы оба ищем развлечений на стороне. И оба довольны.

– Понимаю, – кивнула Рэйчел.

– Вижу, бедняжка моя, ты шокирована? Прошу тебя, сознайся, ты в ужасе!

– Да нет, что ты... Я просто думаю.

– О чем же?

– О том, что... Мне надо с тобой посоветоваться. Знаешь, я хочу уйти от Митчелла.

Поразить Марджи было не просто, но тут она лишилась дара речи.

– Так будет лучше для нас обоих, – закончила Рэйчел.

– А Митчелл? Он согласен? – наконец выдавила из себя изумленная Марджи.

– Он еще не знает.

– И когда ты поставишь его в известность, прелесть моя?

– Когда решу, что мне делать дальше.

– А ты не думаешь, что проще последовать моему примеру? В Нью-Йорке так много хорошеньких мальчиков. Особенно среди барменов.

– Но меня они не интересуют, – ответила Рэйчел. – При всем величайшем уважении, которое я питаю... как, ты сказала, зовут твоего возлюбленного?

– Дэниел, – ухмыльнулась Марджи. – На самом деле его следует звать Дэн Великий Трахальщик.

– Так вот, при всем уважении к Великим Трахальщикам, я могу прекрасно обойтись без них.

– Но Митчелл хотя бы хорош в постели?

– Трудно определить, когда почти не имеешь примеров для сравнения.

– Господи, Рэйчел, надеюсь, ты не хочешь сказать, что он – твой первый и единственный мужчина?

– Нет.

– Значит, смазливый бармен тебе не нужен. А кто тогда тебе нужен?

– Хороший вопрос, – вздохнула Рэйчел и закрыла глаза, словно насмешливый взгляд Марджи мешал ей собраться с мыслями. – Думаю... – медленно произнесла она, – думаю, мне нужно... испытать более сильное чувство. Узнать, что такое настоящая страсть.

– А к Митчеллу ты не испытывала страсти?

– Я вообще не испытывала страсти. Не знала чувства, которое заставляет с радостью подниматься по утрам. Частенько мне хочется проваляться в постели весь день.

Марджи не ответила.

– О чем ты задумалась? – спросила Рэйчел.

– О том, что страсть – это весьма приятная тема для разговора, детка. Но если она действительно приходит – я говорю о настоящей страсти, а не о той, что в мыльных операх, – она меняет в твоей жизни все. Понимаешь, все. Это не так просто.

– Я к этому готова.

– То есть ты окончательно и бесповоротно решилась на разрыв с Митчеллом?

– Да.

– Можешь не сомневаться, получить у него развод будет не так-то просто.

– Может быть. Но думаю, он не захочет, чтобы наши имена трепали все газеты и журналы. И я, со своей стороны, сделаю все возможное, чтобы этого избежать. Я хочу лишь уехать подальше от этих Гири и зажить своей жизнью.

– А что, если тебе предложат другой выход?

– Не понимаю, о чем ты?

– Тебе позволят предаваться страстям, но при этом ты останешься Гири, чтобы избежать бракоразводного процесса. Чтобы не дать суду повода копаться в твоем грязном белье.

– Разве такое возможно?

– Возможно, если ты пообещаешь не разъезжаться с Митчеллом и сохранять видимость полной благопристойности. Он ведь намерен получить место в Конгрессе, а значит, его семейная жизнь должна быть чиста и безупречна. Ты поможешь ему в этой игре, и в благодарность он наверняка не будет слишком строг, если с тобой случится какое-нибудь приятное приключение.

– Послушать тебя, все так просто...

– А что тут сложного? Разве что Митчелл будет ревновать. Ну, тогда объяснишь ему, что ревность – это варварство. Ты женщина умная и сумеешь его убедить.

– Весь вопрос в том, где я найду это, как ты выражаешься, приятное приключение?

– Об этом мы еще поговорим, – улыбнулась Марджи. – А сейчас, детка, определись, чего ты все-таки хочешь. Но позволь мне кое о чем тебе напомнить. Я пыталась уйти от мужа. Несколько раз. И, прости за пафос, на собственной шкуре узнала, как жесток наш мир.

3

Как это ни парадоксально, но последнее замечание Марджи окончательно убедило Рэйчел в том, что ей нужно оставить мужа. Ей ли бояться жестокого мира? Первые двадцать четыре года своей жизни она прекрасно обходилась без Гири. Обойдется без них и теперь.

На следующий день, когда, около полудня, Марджи наконец проснулась и принялась готовить себе Кровавую Мэри (которая вместе с веточкой сельдерея обычно составляла ее завтрак), к ней в комнату вошла Рэйчел и сообщила, что приняла решение. Она отправится домой, в Огайо. Поедет она на машине, так что у нее будет время поразмыслить и понять, что делать дальше.

– Скажешь Митчеллу, где ты? – спросила Марджи.

– Я бы предпочла держать это в тайне.

– Хорошо, тогда и я ничего ему не скажу. И когда ты собираешься уехать?

– Вещи я уже собрала. Но мне не хотелось уезжать, не попрощавшись с тобой.

– О господи, ты даром времени не теряешь. Но может, это и к лучшему. – Марджи заключила ее в объятия. – Ты знаешь, я к тебе чертовски привязалась!

– Знаю, – ответила Рэйчел, тоже крепко ее обнимая.

– Будь осторожна, детка, – напутствовала ее Марджи. – Не сажай в машину парней, что голосуют на дорогах. Даже самых смазливых. И не останавливайся в этих кошмарных грязных мотелях. Сейчас столько всякого сброда...

Итак, Рэйчел отправилась в путь. Для того чтобы добраться до родного города, ей потребовалось четыре дня и три ночи, которые, несмотря на предостережения Марджи, она провела в не слишком комфортабельных мотелях. Хотя в дороге она намеревалась поразмыслить над своим будущим, потребность развеяться и отдохнуть от тревожных дум оказалась сильнее. Ум ее пребывал в блаженной праздности, отказываясь решать какие-либо вопросы, за исключением тех, что возникали в пути – где остановиться перекусить, на какое шоссе свернуть. Выбирая между скоростным шоссе и более живописной (но и более длинной) дорогой, Рэйчел неизменно отдавала предпочтение последней. После того как два года она пользовалась услугами шоферов, приятно было вновь оказаться на водительском сиденье, приятно было самой включать радио и подпевать любимым певцам.

Но когда Рэйчел пересекла границу штата Огайо и поняла, что от Дански ее отделяет не более двух часов езды, настроение ее стало стремительно ухудшаться. Впереди ждали нелегкие времена. Вряд ли она сумеет отделаться от расспросов о своей роскошной жизни и о причинах, заставивших ее от этой жизни отказаться. Что ответить на вопросы о красавце-муже, прекрасном принце, которого она завоевала на зависть всем женщинам Америки? Господи, ну что она может сказать? Что ей опостылело все это великолепие и она решила спастись бегством? Что Золушка разлюбила своего прекрасного принца? Да и сам он не принц, а искусный лицедей и все его королевство – не более чем шикарная декорация... Если она выложит все это, ее поднимут на смех. Скажут, что она с жиру бесится. Подумать только, она устала купаться в роскоши! Может, ей больше нравится жить в маленьком домике и выкраивать деньги на выплату процентов по закладной и на покупку обуви для детей?

Ладно, будь что будет. Сейчас уже слишком поздно поворачивать назад. Рэйчел пересекла железнодорожные пути, которые были своеобразной границей города; еще с детства она помнила, что здесь кончается маленький мир и начинается большой. Она вновь оказалась на улицах, которые до сих пор иногда видела во сне, на улицах, по которым она бродила в годы своего тоскливого отрочества, где она сомневалась, что сможет достичь в жизни хоть чего-то. Она увидела аптеку, некогда принадлежавшую Альберту Макнили, а ныне – его сыну Лансу, с которым у пятнадцатилетней Рэйчел был бурный, но вполне невинный роман. Школа, где ее учили всему понемногу, а в общем ничему, стояла на своем месте, здание по-прежнему окружал высокий забор, который придавал школе сходство с захолустной тюрьмой. А вот и городской парк (так именовали небольшой чахлый сквер отцы города, хотя он и не заслуживал столь гордого названия). Загаженный птицами памятник Ирвину Хеклеру тоже стоит на месте – сей джентльмен в 1903 году открыл в здешних местах фабрику, которая производила твердые фруктовые леденцы, и считался основателем Дански. Ничего не случилось ни с городской ратушей, ни с церковью (единственным зданием в городе, не лишенным великолепия), главная улица тоже не изменилась – парикмахерская, контора Мариона Клауса, адвоката, собачий салон красоты и еще несколько учреждений, служивших общественному благу и процветанию, – все осталось как прежде.

Сейчас, в девять часов вечера, все эти заведения были закрыты. Насколько помнила Рэйчел, в это время работал лишь бар на Макклоски-роуд, неподалеку от похоронного бюро. Ей ужасно хотелось заехать туда и выпить для храбрости стаканчик виски, но она поборола искушение, так как знала – шанс избежать в баре встречи со знакомыми равен нулю. Рэйчел направилась прямо на Салливан-стрит, к дому своей матери. Чтобы не являться как снег на голову, она позвонила матери из Йонгстауна и сообщила о своем приезде. Так что ее ждали – на крыльце горел свет, и входная дверь была чуть приоткрыта.

Наконец Рэйчел ступила на ступеньки родного дома. Окликнув Шерри и не получив ответа, она замерла, прислушиваясь к звукам ночного города. Шум уличного движения стих, до нее доносились лишь мягкое шуршание листьев падуба, росшего перед домом, скрипение расшатавшегося водосточного желоба да тихий звон ветряных колокольчиков, свисающих с карниза. Такие родные, такие привычные звуки, они навевали покой. Рэйчел глубоко вздохнула. Все будет хорошо. Ее любили здесь, любили и понимали. Наверное, в городе найдутся сплетники, которые станут посматривать на нее искоса, но все равно – здесь с ней не случится ничего плохого. Она дома, в мире, где все прочно и неизменно.

Тут Шерри, немного испуганная, но сияющая улыбкой, выбежала навстречу дочери.

– Вот это сюрприз, – сказала она.

Глава XIV

1

Вечером того самого дня, когда Рэйчел отправилась в Огайо, Гаррисон предложил Митчеллу пообедать вместе. Они давно не беседовали по душам, сказал он, и сейчас самое подходящее время.

Когда Ральф доставил его в выбранный Гаррисоном китайский ресторан, Митчелл поначалу решил, что произошла какая-то ошибка. Ресторан был захудалым и находился отнюдь не в фешенебельном районе. Но ошибки не было. В глубине узкого грязноватого зала Митчелл увидел брата – Гаррисон сидел за столиком на шесть персон, но накрытым на двоих. Он покуривал гаванскую сигару, а перед ним стояла бутылка вина. Митчелл отказался и от вина, и от сигары и попросил только стакан молока, чтобы успокоить ноющий желудок.

– Неужели тебе это помогает? – удивился Гаррисон. – Меня от молока только пучит.

– Тебя от всего пучит.

– Что правда, то правда, – согласился Гаррисон.

– Помнишь того парня, Марио, который дразнил тебя Гири-вонючка?

– Как не помнить. Марио Джованни.

– Верно, Марио Джованни. Интересно, что сейчас с этим сукиным сыном?

– Кто его знает, – Гаррисон сделал знак менеджеру, почтительно ожидавшему поодаль. – Эй, мистер Ко!

К ним подошел малый довольно щегольского вида, с волосами, прилизанными так гладко, что они казались нарисованными.

– Будьте любезны, принесите моему брату стакан молока. И меню.

– Я не голоден, – заметил Митчелл.

– Ничего, проголодаешься. Тебе нужно подкрепить свои силы. Впереди нас ждет длинная ночь.

– Нет, Гар, тут я тебе не товарищ. У меня завтра с утра назначены две важные встречи.

– Не волнуйся, я взял на себя смелость отменить их.

– Что?

– Потому что нам нужно поговорить. – Гаррисон извлек из кармана коробок спичек и неспешно раскурил потухшую сигару. – Главным образом о женщинах. – Он сделал глубокую затяжку. – Итак... расскажи мне, что случилось с Рэйчел.

– А о чем тут рассказывать? Ей захотелось пожить в Калебс-Крик...

– К ней туда ездила Марджи.

– Да. А после ей взбрело в голову отправиться в путешествие на автомобиле. И никто не знает, куда она поехала.

– Марджи знает, – возразил Гаррисон. – Думаю, эта сучка и подговорила Рэйчел уехать.

– Зачем ей это понадобилось?

– Она обожает делать гадости. Ее любимое развлечение. Ты же знаешь.

– Может, ты попробуешь выведать у нее, где Рэйчел?

– Попробуй сам, – усмехнулся Гаррисон. – Если я спрошу у нее что-нибудь, можно не сомневаться, она мне не ответит.

– А где сейчас Марджи?

– Не имею ни малейшего понятия. Где-нибудь пьет. У нее есть три-четыре приятельницы, такие же стервы. И у них вошло в обычай вместе напиваться до свинячьего визга. Да ты с ними знаком. Помнишь ту суку, что вышла замуж за Ленни Брайана?

– Мэрилин.

– Ага. А еще та, которая управляет ресторанами.

– Эту не знаю.

– Да что ты? Такая тощая, страшная. Плоская как доска, с длинными зубами.

– А, Люси Чивер.

– Я ж говорю, ты с ними знаком.

– Просто у меня был роман с Люси Чивер.

– Шутишь? С Люси?

– Мы с ней ездили в Новый Орлеан и трахались целую неделю.

– Да-а, большие зубы, маленькие сиськи...

– С сиськами у нее порядок.

– Да, если рассматривать их под микроскопом. К тому же она всегда пьяна.

– В Новом Орлеане она была трезвой. По крайней мере, иногда.

Гаррисон покачал головой.

– Не представляю тебя с ней. Ей же под пятьдесят.

– Это было пять или шесть лет назад.

– Все равно. Ты можешь затащить в постель любую красотку, а ты тратишь целую неделю на женщину, которая старше тебя лет на десять-пятнадцать. Какого хрена?

– Она мне нравилась.

– Она ему нравилась!

Тут вернулся мистер Ко с меню и стаканом молока.

– Принесите мне бренди, – сказал Гаррисон. – Заказ мы сделаем позже.

Мистер Ко удалился, и Гаррисон вернулся к прерванному разговору.

– Она была хороша в постели?

– Ты не мог бы оставить ее в покое? Сейчас голова у меня занята вещами поважнее, чем воспоминания о том, как мы трахались с Люси Чивер. – Митчелл глотнул молока. – Я должен найти Рэйчел.

– Не дергайся. Скоро она сама вернется.

– А если нет?

– Вернется, куда она денется...

– Найдет, куда деться. Может, она решила, что нам надо расстаться.

– Именно так она и решила, можешь не сомневаться. Чертовски глупо с ее стороны, но факт. – Гаррисон глубоко затянулся и выпустил колечки дыма. – Или она узнала то, о чем ей знать не следовало. Как думаешь?

– Если и узнала, то не от меня.

– На что ты намекаешь?

– Ну, она много времени проводила с Марджи. Черт его знает, о чем они разговаривали.

– Не только черт. Еще и Марджи.

– Вряд ли она помнит, о чем болтала, когда была пьяна.

– Слушай, а вы с Рэйчел подписали брачный контракт?

– Нет.

– Ты что, совсем обалдел?

– Не кричи на меня.

– Я же говорил Сесилу, чтобы он обязательно составил брачный контракт.

– Мне плевать, что ты говорил. Я убедил его, что в этом нет необходимости, – заявил Митчелл.

Гаррисон пренебрежительно фыркнул.

– Я боялся, что у Рэйчел возникнет впечатление, будто она заключает деловое соглашение. Я этого не хотел. Пойми ты своей глупой башкой, я любил ее. И до сих пор люблю.

– Ну так и что с того? Разве ты не понимал, как важно, чтобы она держала свой ротик на замке?

– Понимал.

– Так какого хрена ты не заставил ее подписать брачный контракт? – Гаррисон перегнулся через стол и вцепился в руку Митчелла. – Знаешь, я тебе прямо скажу. Ты можешь любить ее, сколько угодно, но если она начнет болтать о наших семейных делах, я отдам распоряжение ее прихлопнуть.

– Это ни к чему.

– Нет, вы его только послушайте! Ты даже не знаешь, где сейчас твоя обожаемая жена! Может, в этот самый момент она мило беседует с каким-нибудь долбаным журналистом.

Митчелл отрицательно покачал головой.

– Кроме шуток, я не стану с ней церемониться, – буркнул Гаррисон. – Так что если она тебе дорога, поторопись сам все уладить.

– Да нечего тут улаживать. Конечно, мы пережили не лучшие времена. И не буду врать, у нас случались размолвки. Но мы всегда быстро мирились, и мне казалось...

– Вот именно, тебе казалось, – насмешливо подхватил Гаррисон, словно он уже тысячу раз сталкивался со случаями подобного самообмана. – Ты вечно воображаешь себе то, что хочешь увидеть.

– Я женился на ней потому, что полюбил ее. И это чувство никуда не исчезло.

– Еще исчезнет, – усмехнулся Гаррисон, подзывая мистера Ко. – Можешь не сомневаться, исчезнет. И следов не останется.