Текст книги "Таинство"

VII

Когда Уилл открыл глаза, огонь, который прежде пылал, превратился в маленькие язычки пламени. Но Джекоб положил гостя поближе к ним – туда, где теплее, где затухающий огонек мог отогреть его продрогшие кости. Уилл сел и понял, что укутан в пальто Джекоба, а под пальто на нем ничего нет.

– Это был смелый поступок, – сказал кто-то по другую сторону огня.

Уилл прищурился, чтобы разглядеть говорившего. Конечно, это был Джекоб. Он сидел, прислонившись к стене, и смотрел на него сквозь пламя. Уиллу показалось, что Джекоб слегка не в себе, словно из сочувствия к слабости Уилла. Но если Уилл из-за болезни быстро уставал, то Стип от своего недуга светился: бледная блестящая кожа, слипшиеся пряди на мощных мышцах шеи. Грубая серая рубаха расстегнута до пупа, а на груди поросль темных волос, которые по складкам живота доходят до пояса. Когда он улыбался, как теперь, глаза и зубы сверкали, словно сделанные из одного и того же вечного материала.

– Ты болен, но все же сумел найти дорогу в этой метели. Это говорит о мужестве.

– Я не болен, – возразил Уилл. – Ну, то есть… был болен немного, но теперь все прошло…

– Выглядишь прекрасно.

– И чувствую себя тоже. Я готов отправляться в любой момент, когда скажете.

– Куда отправляться?

– Куда скажете, – ответил Уилл. – Мне все равно. Я не боюсь холода.

– Ну разве это холод? Это не те зимы, что довелось выносить нам с этой сучкой.

Джекоб бросил взгляд в сторону зала заседаний, и Уиллу показалось, что сквозь дымок он заметил презрительное выражение, мелькнувшее на лице Джекоба. Мгновение спустя прежний взгляд снова устремился на Уилла, но в нем появилось какое-то напряжение.

– Я вот думаю, может, ты послан мне Богом или кем-то еще, чтобы стать моим спутником? Понимаешь, с этого дня я больше не буду путешествовать с миссис Макги. Мы с ней решили расстаться.

– И вы… долго с ней путешествовали?

Джекоб, теперь сидевший на корточках, подался вперед и, взяв палку, стал перемешивать угли в костре. Там еще оставалось несгоревшее топливо, и оно занялось.

– Так долго, что и вспоминать не хочется, – сказал он.

– А почему теперь вы расстаетесь?

В свете мигавшего пламени (то, что в нем сгорало, при жизни успело набрать жиру) Уилл увидел гримасу на лице Джекоба.

– Потому что я ее ненавижу, – ответил он. – А она ненавидит меня. Если бы я был попроворнее, то убил бы ее сегодня. А после этого мы с тобой разожгли бы костер, верно я говорю? Могли бы обогреть половину Йоркшира.

– И вы бы в самом деле убили ее?

Джекоб поднес к свету левую руку. Она была покрыта чем-то липким, похожим на кровь, но смешанным с хлопьями серебряной краски.

– Это моя кровь. Пролилась потому, что я не сумел пролить кровь Розы. – Он перешел на шепот. – Да. Я бы ее убил. Но потом жалел бы об этом. Мы с ней как-то связаны. Как именно – я никогда не понимал. Если бы я причинил ей зло…

– То причинили бы зло самому себе? – отважился вставить Уилл.

– Ты это понимаешь? – несколько озадаченно выговорил Джекоб и добавил спокойнее: – Господи, что же я нашел?

– У меня был брат, – ответил Уилл, пытаясь объясниться. – Когда он умер, я был счастлив. Нет, не то чтобы счастлив. Это звучит ужасно…

– Ты был счастлив – так и говори, – сказал Джекоб.

– Да, был, – продолжал Уилл. – Я радовался тому, что он умер. Но после его смерти я стал другим. В некотором роде то же самое и у вас с миссис Макги? Если бы она умерла, вы бы стали другим. И может быть, совсем не тем, кем вам бы хотелось.

– Этого я тоже не знаю, – тихо ответил Джекоб. – Сколько лет было твоему брату?

– Пятнадцать с половиной.

– И ты его не любил?

Уилл отрицательно покачал головой.

– Ну, это достаточно просто.

– А у вас есть братья? – спросил Уилл, и теперь уже Джекоб покачал головой. – А сестры?

– Нет, – сказал он. – А если и были, что вполне возможно, то я их не помню.

– Иметь братьев и сестер и не помнить?

– Иметь детство. Иметь родителей. Родиться. И ничего этого не помнить.

– Я тоже не помню, как родился.

– Нет-нет, ты помнишь. Там, глубоко-глубоко, – он постучал себя по груди, – есть воспоминания. Если бы только знать, как их найти.

– Может, они и у вас есть, – предположил Уилл.

– Я смотрел, – ответил Джекоб. – Заглядывал настолько глубоко, насколько хватало духу. Иногда мне кажется, что я их чувствую. Момент озарения – а потом все проходит.

– Что такое озарение? – спросил Уилл.

Джекоб улыбнулся, радуясь возможности побыть учителем.

– Это малая толика благодати. Мгновение, когда ты без всякой видимой причины вдруг начинаешь понимать все или чувствуешь, что можешь понять.

– Думаю, со мной такого никогда не случалось.

– Может, и случалось, только ты не запомнил. Такие моменты трудно удержать в памяти. А если они остаются, иногда это хуже, чем если бы ты совсем о них забыл.

– Почему?

– Потому что они издеваются над тобой. Напоминают, что есть вещи, стоящие того, чтобы их слышать, чтобы их видеть.

– Расскажите мне о каком-нибудь, – сказал Уилл. – О каком-нибудь из этих озарений.

Джекоб усмехнулся.

– Это приказ?

– Я не хотел…

– Не говори, что не хотел, когда на самом деле хотел, – сказал Джекоб.

– Хорошо, хотел, – согласился Уилл, начиная видеть систему в том, о чем просил Джекоб. – Я хочу, чтобы вы рассказали мне об одном из озарений.

Джекоб снова переворошил угли в костре и откинулся к стенке.

– Помнишь, я тебе сказал, что мне приходилось видеть зимы и посуровее этой?

– Да, – кивнул Уилл.

– Так вот. Одна была хуже всех. Зима тысяча семьсот тридцать девятого. Мы с миссис Макги были в России…

– Тысяча семьсот тридцать девятого?

– Никаких вопросов, – сказал Джекоб. – Или больше я не скажу ни слова. Такого холода я в жизни не испытывал. Птицы замерзали в полете и камнем падали на землю. Люди умирали миллионами, и мертвецы лежали штабелями непохороненные, потому что землю невозможно было копать. Ты не можешь себе представить… Впрочем, не исключено, что можешь. – Он улыбнулся Уиллу какой-то странной улыбкой. – Можешь это вообразить?

Уилл кивнул.

– Пока могу.

– Хорошо. Так вот. Я был в Санкт-Петербурге, притащил с собой миссис Макги. Насколько мне помнится, она не хотела, но там был один ученый доктор по фамилии Хруслов, который выдвинул теорию, что этот смертельный холод является началом ледникового периода, что акр за акром он будет поглощать землю, уничтожая душу за душой, один вид животных за другим… – Джекоб, не переставая говорить, сжал окровавленную руку в кулак, так что побелели костяшки пальцев. – Пока на ней не останется ничего живого.

Он разжал пальцы и сдул серебристую пыль засохшей крови с ладони в затухающий костер.

– Естественно, мне нужно было услышать, что он скажет. К сожалению, ко времени моего приезда он уже умер.

– От холода?

– От холода, – ответил Джекоб, не возразив против вопроса, несмотря на свою угрозу. – Я бы сразу покинул город, но миссис Макги пожелала остаться. Императрица Анна недавно казнила несколько человек, которых народ любил, и теперь приказала соорудить ледяной дворец, чтобы развлечь недовольных подданных. Так вот, если миссис Макги что и нравится, так это всякие искусные поделки. Цветы из шелка, фрукты из воска, кошки из фарфора. И дворец этот должен был превзойти все сооружения из искусственного льда, когда-либо возведенные человеком. Архитектором был человек по фамилии Еропкин. Я был с ним шапочно знаком. Следующим летом императрица казнила его как предателя. Понимаешь, это ведь была не последняя зима на свете, но для него – последняя. Дворец простоял несколько месяцев на берегу реки между Адмиралтейством и Зимним дворцом. Еропкиным восхищались, его хвалили, он был самым знаменитым человеком в Санкт-Петербурге.

– Почему?

– Потому что создал шедевр. Уилл, я думаю, ты никогда не видел ледяной дворец? Не видел. Но принцип ты понимаешь. Из речного льда вырезают блоки, такие прочные, что могут выдержать целую армию, потом их подгоняют и укладывают – так строят и обычные дворцы…

Вот только… в Еропкина той зимой вселился гений. Словно вся его жизнь была вступлением к этому триумфу. Он велел каменщикам брать только лучший, чистейший лед, голубой и белый. По его указке изо льда вырезали деревья для сада вокруг дворца: на ветвях сидели ледяные птицы, а между стволов сновали ледяные волки. У парадных дверей расположились ледяные дельфины, которые словно выпрыгивали из пенящихся вод. А на ступенях играли ледяные собаки. Помню, на пороге небрежно разлеглась сука, вылизывающая щенков. А внутри…

– Что – и внутрь можно было заходить?

– Конечно. Там был бальный зал с люстрами. Зал приемов с огромным камином, в котором горел ледяной огонь. Спальня с колоссальной кроватью под балдахином. И конечно, люди приходили десятками тысяч, чтобы посмотреть на это чудо. На мой взгляд, в темноте дворец смотрелся лучше, чем днем, потому что по вечерам вокруг зажигали тысячи фонарей и костров, а стены были прозрачные, поэтому видны были многочисленные слои этого сооружения…

– Как рентген.

– Именно.

– И вот тогда у вас и был миг… этого…

– Озарения? Нет. Это случилось позднее.

– И что стало с дворцом?

– А ты как думаешь?

– Он растаял.

Джекоб кивнул.

– Я вернулся в Санкт-Петербург поздней весной, так как узнал, что обнаружены записки мудрейшего доктора Хруслова.

Обнаружены-то они и в самом деле были, только вдова их сожгла, приняв за амурные письма доктора к любовнице. В общем, было уже начало мая, и дворец к тому времени исчез.

Я спустился к Неве (покурить или помочиться – не помню зачем), и, когда смотрел на воду, что-то зацепило меня за… я хочу сказать «за душу», если таковая у меня есть… И я подумал обо всех этих чудесах и представил, что и волки, и дельфины, и шпили, и люстры, и птицы, и деревья каким-то образом ждут в воде. Обитают там, только я не могу их увидеть… – Он больше не смотрел на Уилла – уставился огромными глазами в догорающий костер. – Готовые ожить. И я подумал, что если брошусь туда и утону в реке, то на следующий год, когда вода замерзнет и если императрица Анна пожелает построить еще один дворец, буду присутствовать в каждой его части. Джекоб в птице, Джекоб в дереве, Джекоб в волке.

– Но никто из них не будет живым.

Джекоб улыбнулся.

– В этом-то и суть, Уилл. Чтобы не быть живым. Идеальное состояние. Я был там, на берегу, и радость кипела во мне, Уилл, просто… переливалась через край. Я хочу сказать, что в этот момент сам Господь не мог быть счастливее. И это – отвечаю на твой вопрос – было мое русское озарение.

Он умолк в почтительном трепете перед этим воспоминанием. Стало тихо, если не считать потрескивания умирающего костра. Уиллу была на руку эта тишина – ему хотелось обдумать услышанное. История Джекоба вызвала столько образов у него в голове. Ледяные птицы сидят на вырезанных изо льда ветках и кажутся более живыми, чем замерзшие птичьи стайки, упавшие на землю с холодных небес. Люди (недовольные подданные императрицы Анны), пораженные шпилями и огнями и смирившиеся со смертью великих людей. И река следующей весной, река, на берегу которой сидел Джекоб, глядя в бегущие воды и ощущая благодать.

Если бы кто-нибудь спросил его, что все это значит, он не смог бы ответить. Но ему было все равно. Джекоб этими образами заполнил в нем некую пустоту, и Уилл был благодарен за этот дар.

Наконец Джекоб стряхнул с себя воспоминания и разворошил напоследок почти погасший костер.

– Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал для меня.

– Что хотите.

– Ты как себя чувствуешь?

– Нормально.

– Можешь встать?

– Конечно.

Уилл в доказательство своих слов встал вместе с пальто. Оно оказалось тяжелее, чем он думал, и, когда он поднялся, соскользнуло с плеч. Уилл не стал утруждаться – поднимать его. Стало почти совсем темно, и Джекоб не мог увидеть его наготу. А если бы и увидел – разве не он раздел Уилла несколько часов назад и уложил поближе к костру? Между ними не было тайн – между Уиллом и Джекобом.

– Я нормально себя чувствую, – заявил Уилл, разминая ноги.

– Возьми…

Джекоб показал на одежду Уилла, которая была разложена на просушку с другой стороны костра.

– Оденься. Нам предстоит нелегкое восхождение.

– А миссис Макги?

– Сегодня она нам не нужна, – сказал Джекоб. – А после того, что мы совершим на холме, и вовсе будет не нужна.

– Почему?

– Потому что я перестану нуждаться в ее обществе. У меня будешь ты.

VIII

1

Бернт-Иарли – слишком маленькая деревушка, чтобы в ней был свой полицейский. В нескольких случаях, когда в долине требовалось присутствие полиции, из Скиптона присылали машину. Сегодня вызов поступил около восьми (тринадцатилетний мальчишка исчез из дома), и в половине девятого машина с констеблями Мейнардом и Хемпом подъехала к дому Рабджонсов. Никакой информации им предоставить не могли. Парнишка исчез из своей спальни приблизительно между шестью и семью. Повышенная температура или выписанные лекарства вряд ли могли вызвать у него горячку, и на похищение тоже ничто не указывало, поэтому следовало допустить, что он ушел по собственной воле и в здравом уме. Родители понятия не имели, где он может находиться. Друзей у него почти не было, а те, что были, тоже ничего не знали. Отец, чьи высокомерные манеры отнюдь не расположили к нему полицейских, высказал идею, что мальчишка удрал в Манчестер.

– С какой стати? – поинтересовался Дуг Мейнард, который с первого взгляда почувствовал неприязнь к Рабджонсу.

– В последнее время он был не очень счастлив, – ответил Хьюго. – Мы серьезно поговорили.

– Насколько серьезно?

– Что вы имеете в виду? – хмыкнул Хьюго.

– Я ничего не имею в виду. Я задаю вам вопрос. Позвольте его конкретизировать. Вы его поколотили?

– Господи боже, нет. И позвольте заметить, что подобные инсинуации вызывают у меня негодование…

– Отложим пока ваше негодование, хорошо? – сказал Мейнард. – А когда найдем парнишку, негодуйте сколько вам угодно. Если он бродит где-то неподалеку, нам нужно торопиться: у него не так много времени. Температура продолжает падать…

– Не могли бы вы говорить потише?! – прошипел Хьюго, бросив взгляд в сторону открытой двери. – Моя жена и без того взвинчена.

Мейнард кивнул напарнику.

– Поговори-ка с ней, Фил.

– Она не знает ничего такого, что было бы неизвестно мне, – сказал Хьюго.

– Вы удивитесь, но ребенок может сказать что-то одному из родителей и не сказать другому, – заметил Мейнард. – Фил будет тактичен, я верно говорю, Фил?

– Я буду сама деликатность.

И он вышел из комнаты.

– Значит, вы его не били, – сказал Мейнард, глядя на Хьюго. – Но серьезно поговорили…

– Он вел себя как полный идиот.

– И что же он делал?

– Ничего существенного, – сказал Хьюго, отметая вопрос. – Ушел из дома как-то днем…

– Значит, он и прежде убегал?

– Он не убегал.

– Может, это вам он так сказал.

– Он мне не лжет, – отрезал Хьюго.

– Откуда вы знаете?

– Потому что я его насквозь вижу. – И он смерил Мейнарда усталым взглядом, которым обычно удостаивал учеников-тугодумов.

– И куда же он уходил тогда днем – вы знаете?

Хьюго пожал плечами.

– Как и обычно – никуда.

– Если вы были так же откровенны со своим сыном, как сейчас со мной, меня не удивляет, что он убежал, – сказал Мейнард. – Куда он уходил?

– Я не нуждаюсь в ваших лекциях о воспитании детей, – вспылил Хьюго. – Мальчишке тринадцать лет. Если он хочет шляться по холмам – это его личное дело. Я не спрашивал у него подробностей. А разозлился только потому, что расстроилась Элеонор.

– Вы думаете, он отправился на холмы?

– У меня создалось такое впечатление.

– Может, он и сегодня отправился туда же?

– Отправиться туда в такой вечер – для этого нужно выжить из ума.

– Ну, если он в отчаянии, то в этом нет ничего удивительного, – заметил Мейнард. – Откровенно говоря, если бы вы были моим отцом, я бы подумывал о самоубийстве.

Хьюго начал было гневную отповедь, но Мейнард уже вышел из комнаты. Фила он нашел на кухне – тот наливал чай.

– Нам предстоят поиски на холмах, Фил. Попробуй-ка выяснить, не помогут ли местные жители. – Он выглянул в окно. – Погодка не улучшается. В каком там состоянии мамочка?

Фил скорчил гримасу.

– Ни в каком, – сказал он. – Она проглотила столько таблеток, что ими можно было усыпить всю эту дурацкую деревню. А когда-то была очень даже ничего.

– Поэтому ты готовишь ей чай, – заметил Дуг, шутливо ткнув его локтем под ребра. – Вот подожди – заложу тебя Кати.

– Возникают вопросы.

– Какие еще?

– Рабджонс, она и этот парнишка. – Фил насыпал в чай ложку сахара. – Не очень счастливое семейство.

– И что ты думаешь?

– Ничего, – сказал Фил, кидая ложку в раковину. – Просто не очень счастливое семейство.

2

Поисковую партию направляли в долину не впервые. Такое случалось раз или два в год: обычно ранней весной или поздней осенью какой-нибудь любитель побродить по холмам запаздывал, и, если были причины для опасений, созывали команду добровольцев – они помогали искать. В холмах в такое время было небезопасно. Неожиданно опускался туман, и тогда становилось невозможно сориентироваться, осыпи и валуны могли оказаться ненадежной опорой. Обычно происшествия такого рода заканчивались благополучно. Но не всегда. Были случаи – хотя и редкие, но все же были, – когда никаких следов пропавшего так и не обнаруживали: человек падал в трещину или провал и исчезал навсегда.

В начале одиннадцатого Фрэнни услышала шум машин на улице и вылезла из кровати, чтобы посмотреть, что происходит. Догадаться было нетрудно. Она увидела группу человек из двенадцати (все они были тепло одеты), сгрудившихся посреди улицы. Хотя они были далеко и вовсю валил снег, некоторых Фрэнни узнала. Мистера Доннели, владельца мясной лавки, трудно было не узнать (такого живота в деревне ни у кого не было; его сынок Невил, с которым Фрэнни училась в школе, унаследовал отцовское телосложение). Еще она узнала мистера Саттона, хозяина паба, его окладистая рыжая борода так же бросалась в глаза, как и живот мистера Доннели. Она поискала взглядом отца, но не нашла. В августе, играя в футбол, отец сломал ногу, которая все еще побаливала, поэтому он и решил (или его убедила мама) остаться дома, предположила Фрэнни.

Толпа внизу стала разделяться: четыре группы по три человека и одна из двух. Фрэнни смотрела, как они направились к машинам, громко переговариваясь. Посреди улицы образовалась пробка: некоторые машины развернулись, другие ехали бок о бок – водители напоследок обменивались мнениями насчет поиска. Наконец улица опустела, звук моторов становился все тише, пока не смолк совсем, – поисковые группы отправились по оговоренным маршрутам.

Фрэнни стояла у окна, глядя, как снег заметает следы шин. Ей вдруг стало нехорошо. А если что-нибудь случится с одним из тех, кто сейчас отправился на поиски, каково ей будет – ведь она, глядя, как они уезжают в метель, знала, где нужно искать Уилла.

– Ты придурок, Уилл Рабджонс, – сказала Фрэнни, коснувшись губами ледяного стекла. – Если я когда-нибудь увижу тебя еще раз, мало тебе не покажется.

Пустая угроза, конечно, но Фрэнни стало немного легче, когда она начала вымещать злость на Уилле, ведь это из-за него она попала в безвыходную ситуацию. Он ее просто бросил, а это еще хуже. Она могла держать слово и молчать, но то, что он убежал в большой мир и оставил ее здесь, хотя она так старалась, так унижалась, чтобы с ним подружиться, – этого она ему не простит.

Фрэнни уже улеглась в кровать, когда снизу донесся голос отца. Значит, он дома. Это ее немного утешило. Она не разобрала, что он сказал, но знакомый медленный темп его речи рассеял тревогу, убаюкивая, – Фрэнни стала гнать прочь дурные мысли и вскоре уснула.

IX

1

Восхождение не было трудным для Уилла, потому что рядом шел Джекоб. Если перед ними оказывался слишком крутой склон, Джекобу достаточно было слегка коснуться сзади шеи Уилла – часть силы Джекоба через кончики его пальцев переходила к Уиллу, и он шагал в ногу с Джекобом. Иногда после такого прикосновения Уиллу казалось, что он и не идет вовсе, а без всяких усилий скользит по снегу и камням.

Ветер был слишком сильный – говорить невозможно, но он несколько раз чувствовал, как разум Джекоба касается его сознания. Когда это происходило, мысли Уилла устремлялись туда, куда их направляли: вверх по склону, где время от времени мелькал пункт их назначения; вниз, в долину, которую они покинули, – иногда там, если порывы ветра стихали, становилась видна жалкая деревенька. Уилла ничуть не удивляла такая близость, соприкосновение разума с разумом. Стип не похож на других людей – Уилл понял это с самого начала. «Живя или умирая, мы все равно питаем огонь». Такой урок не каждый может преподать. Он объединил усилия с этим необыкновенным человеком, чьи тайны станут постепенно раскрываться перед ним, по мере того как они будут узнавать друг друга в грядущие годы. И не будет границ этому познанию. Последняя мысль в его голове была яснее других, и он был уверен, что Стип уже прочел ее. Уилл будет делать все, что скажет этот человек. Вот так будут обстоять дела между ними с настоящего момента Уилл был готов и на гораздо большее ради того, кто дал ему столько, сколько не давала любая другая живая душа.

2

Роза сидела в здании Суда в темноте и прислушивалась. У нее всегда был острый слух, и нередко это ей досаждало. Случалось (это могло продолжаться днями, даже неделями), она нарочно напивалась, чтобы впасть в состояние легкой прострации (обычно в дело шел джин, но годилось и виски), чтобы приглушить звуки, которые донимали ее со всех сторон. Это не всегда помогало. Хуже того, несколько раз оборачивалось против нее и не ослабляло звуки мира, а только лишало способности контролировать мысли. То были жуткие, болезненные времена, Она бесилась, грозилась сделать с собой что-нибудь (например, проколоть барабанные перепонки или выдавить глаза), если Джекоб не трахнет ее, чтобы утешить. Обычно это помогало. Придется в будущем быть осторожнее с выпивкой, подумала она, по крайней мере до того времени, пока она не найдет кого-нибудь, кто будет совокупляться с ней вместо Стипа. Жаль, что этот мальчонка такой маленький, а то она могла бы поиграть с ним какое-то время. Она, конечно, довольно быстро его уморила бы. Когда от случая к случаю она ложилась в постель с кем-то еще, кроме Стипа, то всегда испытывала разочарование. Какими бы мужественными и страстными они ни казались, никто не обладал и малой долей непреходящей силы Джекоба, Черт побери, ей будет его не хватать. Он был ей больше чем муж, больше чем любовник, он возбуждал ее до умопомрачения, предлагая самые разные способы соития, которые она никогда не осмелилась бы допустить – а уж тем более получить от них наслаждение – с кем-то другим, будь то человек или животное.

Животное. Кстати, интересная мысль. Может быть, стоит поискать трахаря за пределами ее вида. Она подумывала об этом и прежде. Жеребцу по имени Таллис здорово повезло. Но она в этом деле не позволила себе, так сказать, полностью отпустить поводья. Тогда ей показалось, что это довольно неловкий способ обслуживать себя, не говоря уже о об антисанитарии. Но теперь, когда Джекоба нет, ей придется расширить приемлемый круг. Может быть, хватит терпения найти в диком мире животное, равное ей по страсти.

А пока она прислушивалась: к снегу, который падал на крышу Суда и ступени, на траву, дорогу, дома, холмы; к лаю собак; к мычанию коров в сарае; к бормотанию телевизора; к крику детей; к глупостям, которые бормочет во сне кто-то старый и бесстрастный (она не могла разобрать, мужчина или женщина, потому что возраст стирал различия).

Потом она услышала кого-то поближе. Шаги по обледенелой дороге; дыхание, срывающееся с растресканных губ. Нет, это было дыхание не одного человека – двух, оба мужчины. Еще секунда – и один из них заговорил.

– А что насчет Суда?

Она решила, что голос принадлежит толстому.

– Наверно, стоит взглянуть, – без особого энтузиазма отозвался другой. – Если у парнишки есть хоть немного здравого смысла, он должен искать тепло.

– Если б у него было хоть немного здравого смысла, этот идиот вообще не убежал бы из дома.

Они сейчас придут сюда, подумала миссис Макги, поднимаясь с судейского кресла. Они ищут парнишку – сострадательные мужчины, ах, как она любит сострадательных мужчин! – и думают, что найдут его здесь.

Роза откинула назад волосы и пощипала щеки, чтобы вызвать румянец – минимум, который был в пределах ее возможностей. Потом она стала расстегивать на себе платье, чтобы привлечь внимание, когда они войдут. Может, ей и не придется становиться раком для совокуплений в сараях, может быть, пара мужчин сможет заменить одного ушедшего, по крайней мере, на сегодняшнюю ночь.

3

Когда Уилл и Джекоб увидели вершину холма, метель уже стихала, уходя на юго-запад. Сквозь редеющий снег Уилл разглядел деревья наверху. Листьев на них, конечно, не осталось (те, что не опали осенью, сорвал ветер), но они росли так тесно и в таком количестве, что могли укрывать друг друга, пока были маленькие, а потом подросли и стали рощицей.

Теперь, когда ветер поутих, Уилл громко задал вопрос:

– Мы сюда идем?

– Сюда, – ответил Джекоб, не глядя на него.

– Зачем?

– Затем, что нам предстоит работа.

– Какая? – спросил Уилл.

На вершину набегали облака, и Уилл, задав свой вопрос, увидел за деревьями клочок темного, усыпанного звездами неба. Словно кто-то распахнул дверь. Вид был такой красоты, что Уилл почти поверил, что это дело рук Джекоба. Но скорее всего (и это показалось еще чудеснее в некотором смысле), они просто добрались сюда именно в этот прекрасный момент. Они с Джекобом путники, осененные свыше.

– Понимаешь, в этих деревьях живет птица, – продолжал Джекоб. – Вообще-то даже две. И я хочу, чтобы ты убил их для меня, – сказал он почти ровным тоном, словно речь шла о пустяке. – У меня есть нож, и я хочу, чтобы ты сделал эту работу.

Он внимательно посмотрел на Уилла.

– Ты парень городской, а потому с птицами, вероятно, не так опытен, как с мотыльками и им подобными.

– Да, не так… – сознался Уилл, надеясь, что сказал это без тени сомнения или недовольства. – Но я уверен, что это не трудно.

– Насколько я понимаю, ты ешь птичье мясо.

Конечно, он ел птичье мясо. Ему нравились жареная курица и индейка на Рождество. Он даже пирог с голубятиной пробовал – его приготовила Адель, сказав, что это вовсе не те грязные голуби, которые знакомы Уиллу по Манчестеру.

– Я его люблю, – сказал он.

Убить птицу казалось тем легче, что он представил куриный окорочок, приготовленный на жаровне.

– А как я узнаю, каких птиц нужно…

– Не бойся, произнеси это слово.

– …убить.

– Я их тебе покажу, можешь не беспокоиться. Это, как ты сказал, не трудно.

Разве он так говорил? Теперь надо доказать, что это не хвастовство.

– Смотри, будь с ним поосторожнее, – сказал Джекоб, передавая Уиллу нож. – Он очень острый.

Уилл бережно взял оружие. Ему показалось – или в самом деле с клинка в его костный мозг передалась какая-то энергия? Он был почти уверен. Вообще-то это очень тонкая энергия, но, когда пальцы обхватили рукоять, Уиллу показалось, что он знает этот нож как друга, словно они давно знакомы.

– Хорошо, – сказал Джекоб, видя, как Уилл бесстрашно принял оружие. – Судя по всему, ты настроен серьезно.

Уилл ухмыльнулся. Он и в самом деле был серьезно настроен совершить то, на что способен этот нож.

Они уже достигли границы рощи, а поскольку тучи рассеялись, свет звезд озарил каждую отягощенную снегом ветку, каждый прутик. Уилл испытывал какой-то затаенный страх, дурное предчувствие в связи с тем, что ему предстояло сделать (нет, он сомневался не в своей способности убить – он не знал, хватит ли ему сноровки), но старался не показать этого Джекобу. Он шел между деревьев, на шаг опережая своего спутника, и вдруг ощутил такую полную тишину, что даже затаил дыхание, чтобы ее не нарушить.

Джекоб шел сзади.

– Не спеши. Насладись мгновением.

Но рука Уилла с ножом испытывала какое-то странное нетерпение. Она не желала задержек. Она хотела приступить к делу немедленно.

– Где они? – прошептал Уилл.

Джекоб положил руку на шею Уилла пониже затылка.

– Смотри, – прошептал он.

Перед глазами Уилла ничего не изменилось, но стоило Джекобу сказать «смотри», как Уилл увидел – с неожиданной ясностью его взгляд проник сквозь решетку ветвей и переплетение кустов, сквозь сверкающий снег и подсвеченный звездами воздух до самого сердца этого места, вернее, до того, что казалось сердцем в эту минуту, – он увидел двух птиц, приютившихся в развилке между веткой и стволом.

У них были большие и яркие глаза (Уилл видел, как они моргают, хотя их разделяли десять ярдов). Птицы сидели, наклонив головы.

– Они видят меня, – выдохнул Уилл.

– И ты тоже смотри на них.

– Я смотрю.

– Обездвижь их взглядом.

– Я обездвиживаю.

– А теперь кончай дело. Ступай.

Джекоб легонько подтолкнул его, и Уилл так же легко пошел, словно призрак среди декораций. Он ни на секунду не отрывал взгляда от птиц. Это были незамысловатые существа. Два пучка неровных коричневых перьев с полоской матовой голубизны на крыльях.

«Ничем не примечательные, как мотыльки, которых он убивал в Суде», – подумал Уилл.

Он шел не спеша, несмотря на нетерпение в руке, чувствуя себя так, будто он по туннелю скользит к цели, кроме которой ничего больше не видит. Если бы птицы сейчас взлетели, то все равно не смогли бы спастись, в этом он был уверен. Они были в туннеле прямо перед ним, обездвиженные волей охотника. Они могут трепыхаться, клевать его, но, что бы ни делали, он заберет их жизни.

Уилл был, наверно, шагах в трех от дерева (поднимал руку, чтобы полоснуть по птичьим шеям), когда одна из птиц вдруг вспорхнула. Его державшая нож рука удивила его. Она взлетела вверх, мелькнув перед его лицом, и, прежде чем глаза успели найти птицу, нож уже пронзил ее. И хотя, строго говоря, сделал это не он, но гордость за содеянное Уилл испытывал.

«Взгляните на меня, – подумал он, зная, что Джекоб за ним наблюдает. – Разве это было сделано не ловко? Разве не красиво?»

Теперь поднималась вторая птица, пока первая билась, как тряпичная кукла на палке. У него не было времени сбросить первую жертву с лезвия. Он позволил левой руке сделать то, что несколько секунд назад сделала правая: она взметнулась вверх, как пятипалая молния, и ударила птицу уже в воздухе. Птица, перевернувшись несколько раз, упала у ног Уилла животом вверх. Его удар сломал ей шею. Несколько мгновений она слабо била крыльями, обдавая себя пометом. А потом умерла.

Уилл посмотрел на своего друга. За то время, которое понадобилось, чтобы убить вторую птицу, умерла и первая. Ее кровь, стекавшая по клинку, обжигала ему руку.