Текст книги "Король долины"

Глава шестнадцатая

Через десять дней он появился в долине. Уже упал первый снег, и Проход был забит сугробами. Воздух был холодный и сырой. Летний загар Клейтона поблек, кожа стала желтоватой – этим он не отличался от Гэвина. Глаза были обведены снизу белыми как мел кругами; они глубоко запали, как будто пытались спрятаться между костями, и он низко надвигал шляпу на лоб.

По дороге он миновал небольшую хижину на окраине участка Фрэнка Уэтмора, где жили Лестер и Мэри-Ли с близнецами. Сейчас у них было новорожденное дитя, девочка, но у нее началась лихорадка, как только установилась холодная погода, и она умирала. Мэри-Ли не везло с детьми, кроме близнецов, которым теперь сравнялось уже по десять лет, – это были щекастые мальчишки, но крепкие и рыжие, как их бабушка.

Старый мерин Клейтона потянулся к коралю, где нервно танцевали на снегу две кобылы. Темнело, хотя было только четыре часа дня, и Лестер в овчинной куртке вышел из хижины отвести мулов в сарай. Он поднял руку к глазам, чтобы прикрыться от снежного блеска и позвал:

– Клей! Это ты? Заезжай!

Клейтон не был здесь больше года, выходит, с самой смерти матери. Он кивнул Лестеру и направил мерина прямо в теплый сарай. Лестер с мулами появился там через минуту.

Клейтон слез с коня, отпустил подпругу и перчаткой стряхнул снег с полей шляпы.

– Давно не виделись, – приветливо сказал Лестер. – Я слышал, ты в Таосе был.

– Да, я был в Таосе. И, как ты, без сомнения, слышал из того же источника, гулял там напропалую.

– Да никакого источника, – улыбнулся Лестер, когда они шли обратно к хижине. – Просто люди говорят, вот и все. А если ты грешишь на Сэма Харди, так он и слова не сказал, кроме того, что тебе надо уладить какое-то дело с банком. Просто двое пастухов Первиса видели тебя там, ну, уж эти не могли удержаться, они-то всем рассказывали, что ты был пьяный в дым и весело проводил время.

Когда они проходили мимо окна, на лица упал свет керосиновой лампы, и голос Лестера смягчился.

– Не очень-то ты хорошо выглядишь, Клей.

– Поспать малость надо, – пробормотал он.

– Если хочешь переночевать тут, так мы тебе очень рады. Можешь занять запасную койку у мальчиков в комнате. Тебе вовсе не повредит нормально проспать ночь перед тем как окунуться в этот скандал в городе…

– С удовольствием, Лес, спасибо тебе большое. Только о каком ты скандале говоришь – что там случилось в городе?

– Потом расскажу… – Из кухни пришла жена Лестера, с высоко подобранными и прикрытыми косынкой волосами, в выпачканном тестом фартуке. – Мэри-Ли, тут Клейтон…

– Привет, Клей. Ты, похоже, замерз. Садись к огню, согрейся.

Он поблагодарил ее кивком и вытянулся в плетеном кресле перед камином, скинув потемневшие от снега сапоги и протянув ноги к огню. Жар был ласковый и добрый.

– Ты останешься на ужин? – спросила она.

– Если это тебе не слишком прибавит хлопот…

– Я б не стала предлагать. Кэбот! Том! Идите сюда, поздоровайтесь с вашим дядей Клейтоном.

Близнецы нерешительно вышли из своей спальни и приблизились к огню. У обоих были быстрые глаза, волосы морковного цвета и слегка пухлые лица. Они, не говоря ни слова, подошли к Клейтону и пожали ему руку мягкими ладошками.

– Я здорово рад видеть вас, ребятки! – Он повернул голову к Лестеру, который стоял, опершись рукой на обшитую сосновыми досками стену. – Твои мальчики отлично растут, Лес. Ты, должно быть, ими здорово гордишься.

Лестер вспыхнул от удовольствия. Кэбот и Том молча глазели на своего молодого дядюшку, вытянувшегося в кресле и поигрывающего пальцами ног на каминном камне.

– Погляди, говорю тебе, – прошептал Кэбот своему брату, – дядя Клей – самый высокий человек во всей этой распроклятой долине. Вытянулся от качалки до огня, и на нем ни сапог на высоких каблуках, ничего…

Том изучил длинную фигуру и, нахмурившись, кивнул. Лестер рассмеялся.

– Мальчики видели тебя в городе в прошлом месяце, Клей, а позже увидели старого Слима Гарднера верхом на этом его муле – и жутко спорили, кто самый высокий человек в долине – ты или Длинный Слим.

– Слим, я думаю, – сказал Клейтон, – если мерить от кончиков больших пальцев на ногах до макушки.

Мальчики захихикали и подошли поближе. Том решился дотронуться до резной костяной рукоятки «Кольта», висящего на поясе Клейтона.

Лестер был один из немногих людей в долине – если не считать женщин, доктора, Джорджа Майерса и некоторых стариков с артритом – которые не носили револьвера. Причина была простая: он не знал, как им пользоваться. Он знал, как нажать на спусковой крючок, зарядить патроны в барабан и почистить ствол, но попасть с пятидесяти шагов в бутылку из-под виски для него было ничуть не легче, чем в шляпку гвоздя с сотни шагов. Никто никогда не потрудился научить его, да и в натуре у него было что-то такое, что отвращало его от мыслей об оружии и кровопролитии. Он не был пацифистом, но верил, что никто не затеет схватки с невооруженным человеком – а если и да, ну что ж, значит, такая его судьба, и он встретит ее лицом к лицу, когда придет время. Были у него старый «Винчестер» и «Кольт», но он их не держал на виду: «Винчестер» висел на колышке в спальне, а «Кольт» лежал в кобуре под стопкой рваных хлопчатобумажных простыней в комоде. И сыновей своих он не учил обращаться с оружием.

– Ты умеешь метко стрелять, дядя Клей? – спросил Том.

– Если ветер будет не слишком сильный, то, думаю, смогу попасть в боковую стенку сарая.

– А я готов биться об заклад, что ты можешь проделать дырку в задвижке этого сарая с сотни ярдов!

– Ваш дядя Клей, – серьезно сказал Лестер, – самый что ни на есть лучший стрелок в этой долине. Я видел, как он сшиб бутылку из-под виски с трехсот ярдов, да еще со спины скачущего пони.

– Ты видел? – спросил Клейтон. – Когда это ты такое видел?

Лестер покраснел.

– Ну, я частенько следил, как ты с Гэвином и Эдом этим занимаешься. Я наблюдал из окна спальни.

– Ну, будь я проклят! А что ж ты сам никогда не попробовал?

Лестер отвернулся и нашел на дубовом столе бутылку виски.

– Давай малость согреемся, Клей. А вы, ребята, идите в кухню, помогите матери.

Кэбот и Том не тронулись с места, но голос Лестера прозвучал тверже:

– Идите, я сказал!

Мальчики неохотно побрели на кухню, и Клейтон повторил еще раз:

– Славные мальчики, Лес…

– Да, хорошие ребята.

– А как твоя маленькая девочка? – его глаза повернулись в сторону спальни.

Лестер опустил глаза, потом покачал головой.

– Видать, не выживет, – пробормотал он. – Пока, правда, держится. Доктор говорит, что ничего нельзя поделать. Просто не везет Мэри-Ли…

Он поднял голову и с трудом улыбнулся.

– Мы переезжаем, Клей. Я нашел хороший участок земли по ту сторону Прохода Красной Горы, милях в двадцати, она еще ничья, и как только весна придет, мы с Мэри-Ли выберемся из долины и построим себе там домик.

– А что это ты вдруг надумал? – спросил Клейтон. – Вы что, не ладите с Фрэнком?

– Нет, не в этом дело. Я просто хочу выбраться из долины. Не очень-то я держусь за Дьябло – я никогда не любил это место так, как ты, никогда мне не нравилось лазить по горам, и я… ну, я просто подумал, что лучше увезти мальчиков куда-то в другое место… – Он помолчал, глаза его на какое-то время задержались на гипнотизирующем сиянии огня. – Что-то плохое есть в этой долине, Клей. Думаю, ты знаешь, что я имею в виду. А с тех пор как с Эдом случился удар… ну, город стал еще немного хуже, опаснее. Этот твой парень Кайли начал малость давить на людей, строит из себя большого человека и поступает погано… Не знаю, как оно обернется, когда Гэвин возвратится с Востока, но даже если так… чувствую, что лучше мне дожить остаток своих дней где-нибудь в другой части этого края. Я ведь никогда не был особенно счастлив здесь, Клей…

Последние слова прозвучали спокойно, он произнес их негромко и мягко. Клейтон сдвинул плетеное кресло и поскреб щетину на подбородке.

– Я тебя понимаю, Лес, – сказал он тихим голосом. – Никогда в жизни с тобой не обходились по-честному. Может, и вправду тебе лучше уехать.

– А еще мне хочется иметь свою собственную землю. Хочется видеть, как растет мой собственный урожай.

– Да, я понимаю. Это дело хорошее… Ты справишься. Твои мальчики вырастут и будут славными людьми.

Он чувствовал какую-то грусть, когда говорил об этом. Но потом голос его стал тверже.

– А что ты там говоришь насчет Кайли?

– Кайли… и его дружки закадычные, этот парень Уэйн Маккендрик и еще один, которого Пекос зовут – по-моему, Гэвин привез его из Санта-Фе – они завели манеру приезжать к ранчерам и требовать, как они выражаются, «плату за защиту». Сайлас говорит, Билла Кайли печет, что он не получает такое жалование, как Эд, хотя делает ту же работу, вот он и требует, чтобы ранчеры и торговцы покрывали разницу. Фрэнк Уэтмор вроде как начал упираться малость, и тогда Маккендрик его поколотил – на глазах у моих мальчиков.

– А ты тоже упирался, Лес?

– Нет, – тихо сказал Лестер, – я заплатил.

– Сколько?

– Пять долларов в месяц. Маккендрик сказал. Я ему дал пятерку, и он сказал, что будет приезжать первого числа каждого месяца и собирать плату.

– Гэвин нанял его работать со стадом, – сказал Клейтон. – Он получает сорок долларов в месяц, жилье и кормежку, и еще двадцать за то, что исполняет обязанности помощника шерифа. Гэвину еще не известно, что Эд сидит прикованный к этому креслу-качалке, но когда он вернется, то, конечно, договорится с Кайли по-новому. Кайли это должен знать. И нечего ему вымогать деньги с вас, ранчеров.

– Ты скажи ему это.

– Думаю, скажу, – задумчиво ответил Клейтон. – А что Эд насчет этого говорит?

– Эд теперь мало что говорит. Сэм Харди нашел его на крыльце «Великолепной» пару дней назад и толковал ему про все это добрых двадцать минут, так он говорит, Сэм. А когда он закончил, Эд только кивнул и дальше себе качается и на горы глядит, как будто ни слова не слышал. Единственное, что он ответил, – «Скажите мистеру Рою».

– Гэвин не скоро вернется, – задумчиво пробормотал Клейтон.

– Может, он тебя имел в виду, Клей.

– Может и так. Я с этим разберусь, Лес, обещаю.

– Я что хочу сказать, мы ведь по-прежнему все платим Эду жалованье, хоть он ни черта и не делает, чтоб его заслужить, только качается себе на крыльце, и, по-моему, это несправедливо, чтоб мы и этому Кайли набивали карманы тоже.

– Я этим займусь, – сказал Клейтон решительно.

– Ладно… – Лестер пожал плечами. – Ты уж прости, что я про это заговорил…

– Вовсе тебе не надо просить прощения. Я так думаю, – он тяжело вздохнул, – теперь это моя обязанность.

– Вот и люди так говорят.

Клейтон начал выбираться из кресла, но Лестер остановил его.

– Завтра будет время. А сейчас сиди и отдыхай. Пообедай толком, выспись, а уж завтра сможешь позаботиться обо всем…

Ужин был простой, но сытный, а потом братья закурили у камина. Они сидели молча, как всегда глядя в шипящее пламя. Сейчас между ними не было обид; они были как старые друзья, братья, которым нет нужды что-то доказывать друг другу. Клейтон чувствовал, как ни странно, что хоть и получил свою отметину от руки Лестера, но лишь в его обществе мог забыть о ней. Он курил, глядя в огонь и раздумывая о Лестере и о жизни, которую тот себе выбрал. Новая земля, по ту сторону Прохода! Там до ближайшего города семьдесят миль, и жить будет одиноко. Но, правда, у него есть Мэри-Ли и близнецы. Клейтон думал – найдет ли он когда-нибудь женщину, с которой вместе мог бы жить и трудиться вдали от людей? Сможет ли одна женщина, порядочная женщина, когда-либо удовлетворить его? Он покачал головой. Или, подумал он, мне самому надо измениться. Но пока что он не обнаруживал в себе перемен. Он попытался взглянуть вперед, и будущее разверзлось перед ним как пропасть, как ловушка, из которой ему не выбраться. Из будущего потянуло холодным ветром, и даже сидя здесь, возле огня, он почувствовал этот холод.

Спать он лег на свободной кровати в маленькой комнатке мальчиков. Но как только он стащил с себя джинсы и шерстяную рубашку и свернулся клубком под холодными простынями, стараясь двигаться потише, чтобы не разбудить мальчиков, послышался шепот Кэббота:

– Дядя Клей!..

– Да, – тихо сказал он, – это я.

– Мы не спим. Мы тебя дожидались.

– Ну… но вам надо спать.

– Дядя Клей, ты собираешься драться с Кайли?

– Я… что? – резко переспросил он.

– Мы подслушивали под дверью, мы с Томом. Мы слышали, как папа рассказал тебе, что Маккендрик побил дедушку Уэтмора. Он треснул дедушку Уэтмора в живот, а потом этот второй парень схватил его за шиворот и ударил об столб. Ты будешь за это драться с ним, дядя Клей?

– Я собираюсь говорить с ним, – прошептал Клейтон. – А теперь замолчите и ложитесь спать.

На несколько секунд стало тихо, но потом подал голос Том.

– Дядя Клей, ты научишь нас стрелять из револьвера?

– А зачем вам нужно стрелять из револьвера? – пробормотал Клейтон.

– На случай если эти типы придут сюда снова – мы с Кэботом им покажем!

Клейтон тихо рассмеялся, уткнувшись в одеяло.

– В таком случае я не стану учить вас.

Мальчики обиженно заныли, и Клейтон сказал:

– Тсс…

– Разве не правда, – спросил Том, – что ты – самый лучший стрелок в долине?

– Может так, может нет. В любом случае, мальчики, если хотите научиться стрелять, то попросите вашего папу.

– Он не станет учить нас. Он не носит револьвер и он не умеет им пользоваться. Если кто и может нас научить, так это только ты, дядя Клей.

– Ну, может, как-нибудь в другой раз, – сонно сказал Клейтон. – Может, на следующий год.

– На этот год! – взмолился Кэбот.

– Ну ладно, на этот год – но только если ваш папа скажет, что можно, и если вы пообещаете мне не набрасываться на Билла Кайли, пока я вам не дам разрешения.

– Мы даем слово!

– Ладно, тогда спите. Давайте, закрывайте рты. Я устал сильно.

Послышался шелест – маленькие тела зарывались поглубже в нагретые постели. Клейтон перекатился на живот и начал тереть ноги друг о друга, чтобы скорее прогнать холод из костей. Он уже начал задремывать, когда донесся тихий голос Тома:

– Помни, дядя Клей, – ты обещал.

Он что-то буркнул и провалился в глубокий сон.

Утром, едва рассвело, он позавтракал и поехал в город. Мальчики за едой ему ничего не говорили, только торопливо и заговорщицки пробормотали «Доброе утро, дядя Клей», но глаза у них горели – они верили, что он выполнит свое обещание. Лестеру он об этом говорить не стал.

Когда он добрался до города, облака над восточной цепью Сангре начали разрываться, и тонкие лучи солнечного света здесь и там падали на тающий снег. Если бы кто-нибудь внимательно следил за горными склонами, то увидел бы, как белые пятна медленно становятся серыми, потом бурыми, по мере того, как облака уходят на юг и утреннее солнце делает свое дело. Но Клейтон не следил за склонами; его глаза бродили вдоль главной улицы городка, он пытался оценить темп движения на улице и городской шум.

Он проехал мимо платной конюшни по направлению к гостинице «Великолепная», люди на улице кивали ему, а потом, когда он проезжал мимо, начинали торопливо перешептываться между собой:

– Из Таоса вернулся, – уловил он чей-то шепот.

– Молодой Рой…

Перед «Великолепной» он привязал мерина к коновязи на солнышке. Он уже видел Риттенхауза в кресле-качалке. Риттенхауз глядел в его сторону, но дальше, не на него, а на далекие горы, и ничем не показал, что видит его.

Клейтону его собственные шаги по расшатанным деревянным ступенькам показались слишком громкими. Ветшает гостиница, подумал он. Он остановился в четырех футах перед Риттенхаузом и внятно проговорил:

– Привет, Эд. Я только что возвратился.

Риттенхауз угрюмо кивнул. После удара он немного прибавил в весе, и кожа вокруг рта и глаз у него слегка припухла. Теперь это было полноватое лицо человека, ведущего неподвижный образ жизни.

– Я рад видеть тебя, Эд. Как ты себя чувствуешь?

– У меня все в порядке, – ответил Риттенхауз. – А ты как?

– Ну, я вернулся, – Клейтон негромко рассмеялся. – И тут же услышал, что у вас здесь возникли осложнения. Я слышал, Кайли влез в твои сапоги и принялся пинать ими людей.

Тут Риттенхауз усмехнулся, быстро протянул руку и схватил Клейтона за запястье. Усмешка у него была голодная, мрачная и жадная.

– Сядь-ка, – приказал он, – вот тут, на перила. Я знал, что ты вернешься, знал, что ты не сбежал.

– Сбежал?.. – удивился Клейтон. – Кто такое сказал?

– Никто не говорил, просто я подумал, что ты мог бы сбежать. Садись. – И, когда Клейтон послушался, он продолжал: – Да, есть тут у нас сложности. Первым мне Сэм Харди сказал, а потом еще трое или четверо говорили. А я сижу тут, как… как… – внезапно глаза у него затуманились, подернулись подступившими слезами. Голос сломался. – …как беспомощный старик, Клейтон…

– Эд…

– Я послал за Кайли. Так ты знаешь, что он сделал? Он вместо себя прислал этого парня Маккендрика, сказать мне, чтоб я думал про свои дела и не лез в чужие. Он сказал мне… если бы я по-прежнему был со своими револьверами, Клейтон… даже вот таким калекой, я бы его пристрелил на месте. А теперь, когда ты вернулся… – он по-детски улыбнулся, – ты это сделаешь за меня.

– Сделаю – что?

– Прикончишь этих троих. Билла Кайли… я ж ему доверял как сыну… и остальных двоих.

Клейтон не спеша закурил.

– Я хочу поговорить с ними, Эд. Я не собираюсь приканчивать их, я только хочу им чуток мозги вправить. Они меня послушают. Они малость распустились, потому что ты стал беспомощным, а Гэвина нет в долине, и некому их приструнить.

– Они тебя не послушают, – Риттенхауз покачал головой. – Они тебя в грош не ставят, ты для них просто сбесившийся мальчишка, который бегает по шлюхам в Таосе. Единственный язык, на котором они станут с тобой разговаривать, – это язык револьверов. Трое против одного, Клейтон, – к таким типам только повернись спиной, и ты мертвый.

– Я не собираюсь поворачиваться к ним спиной, но я и не начну стрелять в человека, прежде чем не поговорю с ним мирно. Кайли мне никогда не наступал на мозоли. Я не особенно его люблю, но нельзя ведь набрасываться на человека только потому, что тебе не нравится, как он разговаривает с людьми.

– Нет, это не сын Гэвина говорит, – горько вздохнул Риттенхауз.

– Это я говорю. Где сейчас Кайли?

– Если ты сын Гэвина, то ты не станешь тратить слова на этого парня. Он сейчас у себя в канцелярии, собирает, как он выражается, «плату за защиту». А теперь исполни свой долг, Клейтон.

Клейтон вздохнул.

– Эд, я с этим управлюсь по-своему.

Риттенхауз посмотрел на него долгим взглядом.

– Я в первый раз пустил в ход револьвер, когда мне было семнадцать лет, – сказал он. – В Абилине это было, в салуне. Один мексиканец чумазый устроил там скандал и замахнулся ножом на моего друга. А я тогда носил старый однозарядный «Кольт» – всего один шанс, так что лучше бить в самое яблочко. Я ему всадил пулю прямо в сердце, этому чумазому, и было мне тогда всего семнадцать лет. А тебе сейчас двадцать, Клей. И ты ни разу в человека не стрелял. Ты же сын Гэвина. Тебе нельзя быть трусом.

Клейтон развернулся на месте, прошел по крыльцу к ступенькам, потом, перейдя улицу, остановился возле своего коня. Темные глаза Риттенхауза следили за ним. Клейтон крепко стиснул зубы, глаза у него пылали. В нем бушевала холодная ярость – не столько против Кайли, даже не против Риттенхауза. Эту ярость вызывало положение, в котором он сейчас оказался: сын Гэвина, преемник Гэвина, правая рука Гэвина и его мститель. Он стоял возле коня, положив ладонь на его теплый бок. Конь довольно всхрапнул. Десять лет назад, мальчиком, он сел на этого коня, и теперь они были привязаны друг к другу так сильно, как это возможно между человеком и животным. Клейтон продолжал гладить бок коня, ожидая, пока очистятся глаза и сухость исчезнет изо рта.

Он не собирался никого убивать. Ни Кайли, ни кого другого. Этому он не смог меня научить, – думал он, и чувствовал что-то вроде торжества. – Зачем мне убивать кого-то?

Он знал, что не испытывает страха перед схваткой и ему даже не приходило в голову пока, что это его могут убить. Три человека или один – все равно не этого он боялся. Но он вспомнил почему-то день смерти своей матери, медленную иссушающую боль, которую он испытывал… и еще он вспомнил тот день в горах, когда он застрелил черного медведя. Он вспомнил, как кружились канюки…

– Нет, – сказал он себе, – он не заставит меня сделать это, обозвав трусом. Я встану лицом к лицу против любого в честном бою, но я не желаю поднимать на человека оружие, лишь бы потешить этих людоедов вокруг.

Он провел мерина несколько шагов вверх по улице, как вдруг кто-то окликнул его шепотом.

Это был Сайлас Петтигрю, выглядывающий из боковых дверей своего магазина.

– Клейтон!

Он медленно подошел, одновременно заметив, что главная улица как-то неожиданно опустела. Лишь несколько человек стояли на дощатом тротуаре перед салуном, да старый ободранный навахо по-прежнему занимал место у банка, шевеля пальцами босых ног в талом снегу. Его подопечная, слепая девочка-полукровка, сидела рядом с ним и плела корзинку из соломы. Клейтон кивнул. Старый навахо кивнул ему в ответ. Девочка, ощутив что-то, подняла голову, когда он проходил мимо.

– Привет, Сайлас, – он улыбнулся, подойдя поближе. – Что это с тобой делается?

– Зайди, – отрывисто бросил Сайлас.

Клейтон вошел в затхлую, пропахшую плесенью темную комнату и огляделся. Людей в магазине не было. У дверей, ведущих в контору, составлены один на один ящики с товарами, на стойках развешены платья и пальто, недавно привезенные Сайласом из Данвера и Канзас-Сити.

Сайлас зашел за стойку, снял с пыльной полки бутылку виски и налил два стакана.

– Ты их еще не видел?

– Кого? – спросил Клейтон. Виски он не тронул.

– Кайли, кого ж еще, дурень! Ты что, не знаешь, что он тебя ищет?

– Ищет меня? Нет, я этого не знал.

– Ну, дожидается тебя, все равно. Риттенхауз сказал этому типу Маккендрику, что, когда ты вернешься в Дьябло, ты его пристрелишь – Кайли, то есть – а теперь он уже точно знает, что ты вернулся, и он тебя дожидается!

Клейтон тихо выругался.

– Эд сказал ему, что я…

– А что, разве это не правда? Разве ты не собираешься снять с него скальп?

Он наклонился через стойку, опершись на нее обеими ладонями, глаза его горели твердой и свирепой голубизной.

– А почему я должен сделать это, Сайлас? Может, ты потрудишься мне объяснить?

– Потружусь?.. Ну, черт побери, уж конечно я объясню тебе, почему, мальчик! Так вот знай, этот тип Кайли и его дружок Маккендрик заявились сюда две недели назад, буквально на следующий день после того, как ты с Сэмом уехал в Таос, и сказали мне, что с этого дня они будут забирать долю Гэвина в прибылях! И с салуном тоже так! А потом они отправились в «Великолепную», поговорили с Марвом Джоунзом, который управляет гостиницей твоего отца, и сказали ему то же самое. Сказали Марву, что Гэвин не вернется, может, целый год, а то и два, а может, и вовсе не вернется, – так они все берут под свой контроль! Нет, ты понимаешь? Под свой контроль! И это было в точности то, что они и имели в виду… – Петтигрю в ярости сбивался и брызгал слюной. – Они хотят захватить всю долину, мальчик, до последнего гвоздя!

Клейтон вертел в руках стакан с виски и оставался невозмутимым.

– Сколько они выдаивают из тебя, Сайлас?

– Двадцать долларов в месяц «за защиту»! – выкрикнул Петтигрю.

– Что ж, мне, конечно, очень жаль…

– Жаль? И все?.. Тебя это не потрясло?

Клейтон улыбнулся. А что тут могло потрясти? Как только он обдумал все это хладнокровно, как только он представил себе общую картину, все стало ясно, даже логично. Если не считать законной доли Гэвина в земле, шахтах и магазинах и того, что он контролировал банк, вся власть Гэвина над этой империей держалась в его кулаке; это была привычка, которую и он, и люди, жившие в долине, в течение двадцати лет воспринимали как факт, не задавая вопросов. Но в конечном счете все держалось на страхе перед силой. Чем завоевал Гэвин свою империю, как не силой – при их попустительстве? Так разве в таком королевстве не может появиться узурпатор?

Именно это и попытался сделать Билл Кайли. Просто-напросто дворцовый переворот, пока король развлекается на охоте. И если никто не выступит против – а кто здесь может выступить против не на словах, а на деле, кто, кроме принца? – то по возвращении король будет закован в железо или, в лучшем случае, низведен до положения простого подданного. А если понадобится, то и убит. Король отсутствует, верный генерал королевской армии, беспомощный и увечный, сидит в кресле-качалке, принц поехал в Таос и, как коротко и ясно выразился Риттенхауз, «бегает по шлюхам». И тут под фанфары и литавры появляется узурпатор с «Кольтом» сорок пятого калибра.

Петтигрю, должно быть, читал его мысли.

– Ты не сможешь уклониться от этого, Клейтон, – сейчас уже нет.

– Не смогу? А что помешает мне сесть в седло и поехать обратно в Таос, чтобы мирно провести там зиму?

Побагровевшее лицо Петтигрю внезапно вновь побледнело.

– Ты этого не сделаешь…

…Нет, не сделаю, потому что я – сын Гэвина. Не потому, что его кровь струится в моих жилах и позволяет мне хладнокровно убивать, а потому, что я – его сын, и он доверил мне эту долину. Потому что я обязан сделать это для него…

Он наконец проглотил виски, налитое Сайласом, и вытер губы рукавом.

– Где он, Сайлас?

– Кайли?

– Ну, а о ком же еще мы тут болтаем – об Аврааме Линкольне, что ли?

– Он у себя в канцелярии, в том же доме, где тюрьма, в передней половине. Их там трое, Клейтон. Он, Маккендрик и этот полукровка, Пекос. Маккендрик ходит с двумя револьверами, у тех двоих – по одному. Посмотри, чтобы один из них не сидел в засаде где-нибудь на другой стороне улицы.

Клейтон холодно улыбнулся.

– Спасибо за всю твою помощь, Сайлас. У тебя найдется лишний револьвер?

Петтигрю побледнел еще сильнее.

– Ты хочешь, чтобы я…

– Нет… – Клейтон засмеялся. – Я не хочу, чтобы ты взял оружие и шел со мной. Просто дай мне револьвер и немного патронов.

Он взял «Кольт», который Петтигрю молча принес ему, спрятал его поглубже в карман своей овчинной куртки, и вышел из жаркого, пропахшего магазина на улицу, где было по-утреннему прохладно и свежо. Свет был мягкий, какой-то нереальный, в утренней дымке золотые солнечные лучи и грифельно-серые тени смешивались в причудливую картину. Улицы города были пусты. Исчезли даже старый навахо и слепая девочка.