Текст книги "Три стильных детектива"

– Вы слышали, что он предложил одному управляющему? «Хотите, я подскажу вам отличную сделку? Покупать убеждения по той цене, какую они стоят, и перепродавать тому, кто в них верит!»

Виктор оценил остроту. Он хотел бы услышать побольше, но мешала собравшаяся поблизости толпа. Поднявшись из-за столика, он присоединился к сборищу, окружившему стоявший напротив автомобиль с бензиновым двигателем и пневматическими шинами Данлопа[239]239
  Джон Бойд Данлоп (англ. John Boyd Dunlop; 1840–1921). Изобрёл надувную велосипедную шину, которую запатентовал в 1888 году; изобретение было использовано и при производстве автомобильной шины. – Прим. перев.


[Закрыть]. Его владелец щеголял в меховой шубе, сомбреро, очках с затемненными стеклами и к тому же курил фарфоровую трубку.

– Барон де Вебер! – прошептал Виктор.

Эксцентричный старик объяснял зевакам, что его автомобиль, созданный Эдуардом Роше и Теофилем Шнейдером[240]240
  Эдуард Роше (Eduard Rochet) и Теофиль Шнейдер (Theophile Schneider) – основатели автомобильной марки «Роше-Шнейдер», одной из старейших в мире. С 1898 года она выпускала легковые автомобили, а в начале XX века в программу вошли грузовые автомобили с цепным приводом, четырех– и восьмицилиндровыми моторами мощностью до 70 л. с. Во время Первой мировой войны «Роше-Шнейдер» выпускала грузовики для французской армии. Производство легковых автомобилей было возобновлено в 1918 году. – Прим. перев.


[Закрыть], может развивать скорость до 35 километров в час.

– Одна из таких машин поднялась до ущелья Галибье, что до этого не удавалось ни одному транспортному средству помимо лошадей!

Першеронов, жевавших овес неподалеку от этого чуда, автомобиль, казалось, нимало не впечатлил. С восхищением и завистью Виктор рассматривал хромированный металл, который так хотелось потрогать. Он отошел на несколько шагов, и взгляд упал на вывеску парфюмерного магазина. Не здесь ли он покупал бензойную смолу и «Улыбку Индии» с зеленой ленточкой фабрики «Романт»? Сутулая фигура Жоржа Фейдо на мгновение возникла перед витриной, где к нему подошел нервный мужчина с резкими движениями, одетый в красную куртку. Виктор узнал фотографа Феликса Турнашона, или Надара[241]241
  Надар (фр. Nadar; наст. имя Гаспар Феликс Турнашон, фр. Gaspard-Félix Tournachon; 1820–1910) – знаменитый фотограф, карикатурист, романист и воздухоплаватель. Стиль его портретов был простым и строгим. Как правило, он снимал людей стоящими, использовал только верхний свет и однотонный фон. Основное внимание уделял лицу, жестам, позе, стараясь выявить индивидуальные особенности модели. Автор фотопортретов Шарля Бодлера, Гюстава Курбе, Сары Бернар и др. Надар стал снимать при электрическом свете, создал серию снимков о жизни подземного Парижа. Запатентовал идею фотографирования с воздушного шара. – Прим. перев.


[Закрыть], работами которого он восхищался и с которым с удовольствием бы побеседовал. Но его мысли неприятным образом вернулись к Гансу. Он никак не мог избавиться от подозрений. Тщетно желая развеять их, он попытался переключиться на чудо техники, красующееся перед любопытной толпой. От мысли о том, что вечером следует непременно поговорить о скульпторе с Таша, у него засосало под ложечкой. Лучше уж бродить по городу, чем запереться сейчас у себя, на улице Фонтен.

Жан-Пьер Верберен переминался с ноги на ногу на углу дома перед парикмахерской. Так он мог остаться незамеченным и наблюдать за Люси Гремий, видя лишь ее профиль и руки, державшие крошечные ножницы. Она взяла крошечную кисточку и принялась покрывать розовым лаком ногти клиентки, тощей и длинной, точно жердь. Затем достала из ящичка расческу и принялась приводить в порядок ее прическу. Хозяин тем временем запустил руку в банку с кремом для укладки и принялся приглаживать непослушную шевелюру мальчишки, сидевшего перед ним на высоком стуле. Тот отчаянно вертел головой, а когда парикмахер закончил, с наслаждением почесал макушку, сведя на нет все его усилия. Как привлечь внимание молодой женщины? Жан-Пьер Верберен колебался. Войти в салон? Приоткрыть дверь? Он не осмеливался объявиться с той самой ночи, когда они пытались разыскать пропавших. Девушка, обществом которой он имел счастье насладиться, волновала его. Он был слишком стар и некрасив и не мог надеяться, что она на него польстится. Он даже начал тихо ненавидеть этого Альфонса Баллю, в которого она влюблена. Хвала Всевышнему, спровадившему этого типа куда подальше.

Наконец он решился и тихонько постучал в окно. Люси его заметила и поторопилась завершить работу.

– Плохая новость? – спросила она, вглядываясь в его печальное лицо.

– Ваш жених…

– Альфонс… он не является моим официальным женихом. Но что случилось?

После небольшой паузы он внезапно выложил:

– Его нашли убитым в этом проклятом доме!

Она застонала, схватив его за руку.

– Вы хотите сказать, что его…

Он запутался в собственной лжи, но отступать было поздно.

– Убили! Не знаю подробностей, но я получил записку от книготорговца, которого мы встретили там четыре дня назад. Она какая-то странная, но общий смысл вполне ясен.

– О! Покажите мне ее!

– Я так разволновался, что забыл ее захватить.

– В таком случае, почему бы нам не прочесть ее сегодня вечером у вас дома? – и она наградила его своей самой очаровательной улыбкой.

Он ожидал слез, обморока, всего чего угодно, но только не этого. Растерявшись, он открыл рот, но не смог произнести ни звука.

– Вы находите неприличным принимать меня у себя? Не стоит возражать, бесполезно. Тогда хотя бы согласитесь поужинать вместе. Я хожу в кафе на площади Коммерс, там вкусно и недорого… Я скоро заканчиваю, а вы могли бы пока погулять.

– Ну конечно, я с радостью соглашаюсь. Но только за ужин плачу я.

– Это ужасно: представить, что Альфонс… А ваш друг, этот Бренголо?

– Он не был упомянут.

У него разыгралось воображение или Люси и впрямь чмокнула его в щеку? Он уже жалел о своей лжи: сможет ли он выпутаться из нее, не ударив в грязь лицом?

Что ж, завтра он может заявить, что книготорговец ошибся.

Виктор ждал Таша, сидя на кровати, а кошка свернулась у него на коленях. Он листал блокнот, пробегая глазами записи из крошечной книжечки Тетушки. В предыдущих расследованиях тайна раскрывалась лишь с определенного момента, когда собиралось необходимое количество сведений, которые оставалось лишь объединить между собой. Сложнее всего было выбрать нужную нить из спутанного клубка, угадать подлинную нить Ариадны. Он и прежде несколько раз выбирал тупиковый путь. Лучше ли справится на этот раз? Сейчас на кону несколько жизней. Он составил ребус из цифр и имен, связанных стрелками, вокруг которых закручивались спирали. А что если изложить дело в нескольких фразах? Он написал:

Бенуа Маню была известна формула духов, выведенная еще древними египтянами, которую хотела получить некая Жинетт, работавшая старшим мастером на парфюмерной фабрике «Романт». Убила ли она его? Или убедила ей помочь? Подытоживаем. Бренголо приносит свой улов в «Уютную каморку». Кто-то присутствует при сделке и…

Появление Таша вынудило его быстро сунуть блокнот в карман. Кошка бросилась навстречу хозяйке.

– Кисточка, ты прямо как собачонка! – воскликнула она, бросая жакет на спинку стула.

Подойдя к Виктору, Таша прижалась к нему и вздохнула:

– Портрет выйдет кошмарный. Дама настаивает на чудовищном желтом пальто и юбке в клеточку. А ее ненаглядных собачонок в бантиках невозможно заставить усидеть на месте!

– Это тебе, – пробормотал он, протягивая ей флакон бензойной смолы.

Обрадовавшись, она сразу надушилась и захотела обрызгать и его. Он, смеясь, стал отбиваться, и их стычка закончилась нежными объятиями. В тот момент, когда она покусывала его ухо, он прошептал:

– Я разговаривал с твоим Гансом. Он полный кретин. Представь, он мне заявил, что провожал тебя до дома после выставки в «Прокопе», и ты позволила ему тебя обнять.

Она резко высвободилась и с вызовом посмотрела на него.

– Это ложь! – твердо сказала Таша, повысив голос.

Видя его недоверчивое и огорченное лицо, она смягчилась. Она была права, все отрицая, она чувствовала это, потому что если Виктор узнает правду, они оба будут страдать.

– Мы уже обсуждали эту историю, но раз уж ты настаиваешь… Когда я встретила Ганса в «Прокопе», у меня началось головокружение, ну так, пустяки, от удивления или от жары… Ко мне подошел один приятель Ломье, Мишель Форестье. Он настаивал на том, чтобы проводить меня. Он пытался приставать ко мне, но я поставила его на место, вот и все.

– Любопытное совпадение, ведь я его знаю!

– Правда? Откуда?

Он сжал губы. Он опасался совершить оплошность, ведь расследование еще не закончено.

Она подождала его ответа и с облегчением поняла, что он хочет закрыть эту тему. Ему было неприятно признаться себе, что его счастье зависит от умения держать язык за зубами. Что будет, если Виктор когда-нибудь поговорит с Фелисите Дюкрест? Она поспешила закрыться в ванной.

В дверь постучали. Виктор машинально крикнул:

– Входите!

В мастерскую, запыхавшись, влетел Жозеф.

– Вы дома! Какая удача! Я, похоже, знаю, кто насвистывал в бараке на улице Корвизар, когда я там был! И у меня есть адрес его любовницы! Архангел! Он каким-то образом связан с незаконной торговлей мумиями!

Пока пунцовый Жозеф произносил свою речь, не замечая отчаянных знаков, которые подавал Виктор, дверь ванной медленно отворилась. И лишь когда появилась ошеломленная Таша, он смущенно замолчал и отвел глаза.

– Выкладывайте все! Оба! – возмущенно воскликнула она.

– Послушай, дорогая, это глупая шутка, которую Жозеф…

– Лицемер! Обманщик! Ты опять взялся за старое! Тоже мне, поборник справедливости! А вы, Жозеф, вам должно быть стыдно, вы скоро снова будете отцом, и… вот! – подытожила она с дрожью в голосе.

Виктор ломал голову, пытаясь отыскать правдоподобное объяснение. Она вытянула палец в его сторону.

– И не думай мне зубы заговаривать, я не идиотка. Я требую правды!

– Дело в том, что… все очень запутано, – пробормотал Жозеф.

– Ну так упростите, а если не получится, ничего страшного: у нас впереди еще целая ночь.

Ясно дав понять, что она не отступит, Таша села в кресло и похлопала ладонью по колену, подзывая Кошку, которая не замедлила занять свое место на ручках у хозяйки.

Вернувшись из небытия, Альфонс Баллю вновь оказался в этом запертом помещении, где его держали пленником уже целую вечность. Из этого места, населенного призраками, исходил зловонный запах, от которого его постоянно мутило. Печка, для растопки которой имелись лишь опилки, и лошадиная попона не помогали согреться, и он стучал зубами. В самый первый день с него сняли путы, которыми он был связан. Вначале он принуждал себя ходить взад-вперед, чтобы не окоченеть, сейчас для этого уже не было ни желания, ни сил. Чего от него ждали? Он об этом не знал. Его тюремщик никогда с ним не заговаривал, он лишь приоткрывал дверь, чтобы поставить еду, затем крепко запирал ее и уходил, насвистывая детскую считалочку.

В обычной жизни Альфонс Баллю был здравомыслящим человеком, самовлюбленным, лишенным малейшего сострадания к ближнему. В Африке его военная служба ограничивалась парой-тройкой показательных маршей во главе отряда; остальное время он просиживал штаны в сенегальском штабе, штампуя толстые пачки бумаг, с удовольствием посещал приемы, которые устраивал губернатор, и утолял сладострастие с прекрасными женщинами, чья кожа была черной, словно эбеновое дерево. Правда, по мнению самого Альфонса, он прекрасно справлялся с миссией просветителя, возложенной на него родиной.

Прошлое превращалось в лихорадочный сон. Он все больше погружался в оцепенение, словно его разум и тело были одурманены наркотическим веществом, лишавшим его способности понимать, кто он и что с ним происходит…

Глава двадцатая

26 сентября

Роза Варле проснулась внезапно. В ночном кошмаре ей привиделось чудище: оно скрывалось во тьме пещеры, рыча на девушку и сверкая желтыми зрачками. Рык перешел в низкое гудение, когда Роза открыла глаза. Оказалось, это было всего лишь буксирное судно, подходившее к острову Ситэ. Она встала, приблизилась к окну, облокотилась на подгнивший подоконник. Тревога постепенно оставляла ее. Забылись и дурной сон, и изматывающая работа, и крошечная сырая комнатушка под самой крышей, и невезение в любви. В оконной раме двигались живые картины: над рекой растекался молочный туман, волны сонно шлепали по каменной набережной Анжу; легкий ветер трогал ветви осин; рыбаки удили колюшек с утлых суденышек. Вот по Сене проплыла шаланда, а собачий парикмахер, как всегда, устроился на своем привычном месте на берегу. Под мостом де Сюлли купали коней, а на мосту устанавливал мольберт и потрепанный шелковый зонтик пожилой художник в шерстяном пиджаке и панаме.

На колокольне пробило семь. По субботам Роза пользовалась привилегией встать попозже. Она наспех оделась и налила себе кофе, забелив его каплей молока.

Она не знала, что в этот самый момент в мощеном дворе, обсаженном кустарниками, человек в клетчатом костюме и шляпе-котелке изводил консьержку, пока не выбил из нее нужные сведения, а именно: Роза Варле действительно живет в этом доме и вот-вот должна появиться.

Жозеф приоткрыл тяжелую дверь, подбитую гвоздями, и подошел к Виктору и Таша, которые сидели под фонарем на своих велосипедах.

– Я все уточнил. Она молодая, темноволосая, и в руках у нее будет большая корзина. Смотрите-ка, вот она! Сделаем безразличный вид.

Таша предпочла встать чуть свет, чем отказаться от принятого ночью решения. На этот раз она будет участвовать в расследовании, вместо того чтобы сходить с ума, боясь, что с мужем что-то случилось.

Если бы Роза Варле догадалась, что на велосипедах, ехавших на почтительном от нее расстоянии, сидят ее преследователи, она бы рванула прочь, как заяц от гончих. Но Роза, разумеется, не могла помыслить себя столь важной персоной, удостоившейся настоящей слежки, а потому неторопливо дошла до улицы Пуллетье, поздоровавшись на ходу со старой продавщицей из табачного киоска – тощей очкастой старухой и ее сонными детьми.

– Вы не видали моего Гектора? Опять им овладел демон карамболя[242]242
  Карамболь – разновидность бильярда, а также определение удара, при котором биток (шар, по которому нанесен удар) совершает последовательное соударение с двумя прицельными шарами. – Прим. перев.


[Закрыть]! Папаша Майен рассказал, что около полуночи он едва не затеял драку в кафе, – а все оттого, что пропустил удар накатом! Чертов бильярд, он нас погубит!

Девушка постаралась как могла успокоить безутешную продавщицу и поспешила в прачечную. Преследователи до боли в глазах вглядывались в окна, но за плотными занавесками ничего было не разобрать.

Роза подошла к застеленному голубым кретоном столу, на котором возвышалась невообразимая гора мятых рубашек и платьев. Над коксовой печью, подвешенные к перекладине, сушились кружевные чепчики; полки были забиты свертками с выстиранным бельем; на столе возле печи остывали до нужной температуры чугунные утюги. Гладильщицы, взопревшие, красные от жара, трудились не покладая рук среди хаоса щеток, ушатов с горячей и холодной водой и мисок с крахмалом.

Наполнив корзину, Роза засеменила к улице Сен-Луи-ан-л’Иль, представлявшей собой прямую линию, вдоль которой лепились тесные лавчонки со ступеньками. У многих ремесленников – сапожников, рамочников, слесарей, краснодеревщиков, – не было даже такого угла, они раскладывали товар прямо на земле в конце темных закоулков, где на их присутствие указывала лишь скромная вывеска. Торговец рыбой мыл свой прилавок, щедро поливая его водой. На углу улицы Ле Регратье владелец кабака проветривал прокуренное заведение. Другие торговцы – кондитер, антиквар, флорист – откроют свои ставни лишь к полудню. Из булочной же доносился запах свежего хлеба, которым соблазнилась Роза Варле. Жуя слоеный пирожок с яблочной начинкой, она наклонилась к подвальному окну, чтобы поговорить со стариком в круглой шапочке и халате. Затем завернула в молочный магазин Брюна. Купив там кусок сыра, который вместе с багетом и составит ее обед, она ускорила шаг.

Взобравшись на багажник Виктора, Жозеф цеплялся за шурина, рискуя перевернуть их обоих. Он пытался делать вид, будто ему удобно, а сам боялся в любой момент грохнуться на мостовую. Но разве не прав Кэндзи, который говорит: «Если хочешь победить, ты уже близок к победе»[243]243
  Ж. Ротру. Венцеслав (1648). Жан Ротру (фр. Jean Rotrou; 1609–1650) – драматург, пьесы которого пользовались успехом, сравнимым с успехом Корнеля; пользовался покровительством кардинала Ришелье; был чрезвычайно плодовит; пьеса «Венцеслав» – одна из наиболее известных его произведений. – Прим. перев.


[Закрыть]? Каждый преодоленный метр укреплял его уверенность в себе, если так и будет продолжаться, к сумеркам он одержит самую главную свою победу – над самим собой. Что до Таша, то она как ни в чем не бывало ехала впереди, правда, постоянно оглядывалась, желая удостовериться, что Виктор едет следом.

Как только они выехали на остров Сите, подул сильный ветер. В лицо летели листья и мелкие веточки, в глаза то и дело попадали соринки, так что они с трудом преследовали прачку, которой и самой нелегко было продвигаться вперед. Наконец она прошла Новый мост и спустилась по лестнице, у подножья которой ее поглотило судно-прачечная. Виктор остановился рядом с Таша на полукруглой площадке.

– Она может пробыть там целый день. Тебе лучше вернуться, милая.

– И речи быть не может, я остаюсь!

Неподалеку остановился фиакр. Женщина, укутанная в черную накидку, спрыгнула на землю и направилась к берегу.

– Надо же! Это тетя Мишеля Форестье, я встречалась с ней в «Прокопе»! – воскликнула Таша, которая сразу насторожилась, заметив женщину, столкновения которой с Виктором она опасалась.

– Это невозможно, должно быть, ты путаешь!

Она хотела бы, чтобы это было так, однако в судно-прачечную точно вошла Фелисите Дюкрест.

– Чем она здесь занимается?

– Неужели они сообщники? Ну и дела! Голову сломаешь! – проворчал Жозеф.

Снова показалась дама в черной накидке, которая держала за запястье плачущую Розу Варле. Они поднялись к карете, и непрошеная гостья, плащ которой развевался на ветру, словно крылья огромного насекомого, почти силой затолкала в нее девушку.

Не обменявшись ни словом, ни взглядом, трое сообщников оседлали велосипеды, собираясь преследовать фиакр.

Опустив голову и сжав зубы, они выехали на левый берег, по которому промчались до порта Сен-Бернар. Пальцы Виктора окоченели, он жалел, что из-за спешки не успел надеть перчатки. Жозеф ехал позади, тоже дрожа от холода, а Таша, которая возглавляла процессию, в своих брючках до колена и коричневой саржевой куртке, уж точно сполна насладилась утренней свежестью. Ее густые рыжие волосы были собраны в тяжелый узел и прикрыты шляпкой из бирюзового бархата. Несколько локонов выбились из прически, ветер тянул и трепал их. Виктор старался сохранять дистанцию, опасаясь, что их присутствие заметят. Он нервничал.

По мере того как фиакр углублялся в квартал де ла Гар, Виктора стало одолевать нехорошее предчувствие. Это направление ему не нравилось. Убежденный, что не лучше к этому маршруту относился и Жозеф, он тем не менее ехал вдоль госпиталя Сальпетриер, затем – мимо бойни де Вильжюиф, где забивали старых и больных лошадей, пересек площадь Италии, выехал на бульвар с тем же названием. Его тревога росла… И наконец, уже нисколько не удивившись, он увидел, как фиакр повернул на улицу Корвизар и остановился перед усадьбой, куда он предпочел бы никогда больше не заходить.

Таша остановилась за углом у забора. Виктор спрятался за тележкой, полной щебня. Когда фиакр затормозил, из него показались тетка Мишеля Форестье и Роза Варле. Они пролезли в дыру в заборе. Виктор шепнул Таша, чтобы та осталась у велосипедов, и жестом указал Жозефу на заброшенный дом.

– Где они? – прошептал Жозеф, когда они тоже оказались на заброшенной территории.

– А сам как думаешь?

Колючие кусты не желали пускать незваных гостей, цепляясь за одежду. Когда, изрядно потрепанные, они выбрались из зарослей и Жозеф хотел было рвануться вперед, Виктор удержал его:

– Погоди, надо дать им время… А теперь пошли!

Они проскользнули в дом и двинулись ощупью по коридору, то и дело задевая руками паутину. Жозеф успел подумать, что пауки со всего Парижа, должно быть, решили поселиться именно в этом отвратительном здании. Внизу мерцал свет. Женский голос резко произнес:

– Конечная остановка, ласточка моя, а вот и твой дружок!

Другой женский голос, совсем юный, воскликнул:

– Ты! Но что ты здесь делаешь?!

Первый голос продолжал:

– Вот так сюрприз, а? Хорошенько повеселитесь вместе. Скоро вы расстанетесь, голубки, и не вы одни!

Прежде чем Роза смогла ответить, кружок света дрогнул и поплыл в направлении Виктора и Жозефа.

– Обратный ход! – шепнул Виктор.

Они кинулись в ближайшие заросли. Присев на корточки на скользкой почве, они различили тень, которая, повернув в двери ключ, удалилась.

– Но там ведь Таша! Она ее узнает! – закричал Виктор.

Они бросились за женщиной, но не смогли ее догнать. Когда оказались на улице, фиакр уже удалялся, а Таша зачем-то устремилась за ним. Она на секунду отпустила руль и успокаивающе махнула Виктору.

– Не расстраивайтесь, Виктор, она и сама способна свести счеты с этой гадюкой. А нам нужно освободить пленников.

Виктор пребывал в ступоре. Если Таша будет ранена – а большего бедствия он и представить себе не мог, – он этого не вынесет.

Несмотря на многочисленные уроки Хельги Беккер, гонка с одного конца столицы на другой оказалась суровым испытанием для Таша. Ей было неудобно сидеть, все тело затекло, и она устала жать на педали. К тому же Таша продрогла, а ее глаза слезились от ветра и того напряжения, с которым она всматривалась в фиакр. На улице Сен-Антуан она едва не врезалась в тильбюри[244]244
  Тильбюри (тильбери) – легкая открытая двухколесная карета, с крышей или без, разработана в начале XIX века лондонской фирмой «Тильбюри». – Прим. перев.


[Закрыть].

Фиакр останавливался на площади Вогезов, а затем отправился дальше, уже без своей пассажирки. Не раздумывая, Таша устремилась к дому, где жила Фелисите Дюкрест, и, спрятав велосипед за мусорными баками, взбежала на третий этаж с такой скоростью, что сердце чуть не выскочило из груди. Надавила на задвижку, открыла дверь. Когда она появилась в гостиной с зеркалами, Фелисите как раз резко обернулась. Какое-то время женщины молча разглядывали друг друга. У Таша перехватило дыхание, язык словно прилип к нёбу. Она следила за жестами своей противницы, которая, сжав губы и скривившись, медленно расстегивала накидку.

– Это грубо: врываться в дом к людям, которые вас не приглашали, – прошептала она.

И бросаясь на самозванку, швырнула ей в лицо свою накидку. Но Таша, ожидавшая нападения, увернулась и схватила фикус в горшке, держа его, как щит. Фелисите дернула за растение, выдрав его с корнем, и принялась хлестать им незваную гостью по ногам. Когда цветок сломался, она метнулась к камину, вооружилась кочергой и снова набросилась на Таша – та в последний момент отскочила в сторону, едва избежав удара по голове. Отбросив бесполезный горшок, она схватила мехи и что было сил дунула ими прямо в нос сопернице. Та зажмурилась от неожиданности, отшатнулась, споткнулась об оттоманку и чуть было не растянулась на полу. В ярости стукнув кочергой по полу, она ринулась на Таша, и некоторое время они метались по спальне, обитой утрехтским бархатом[245]245
  Утрехтский бархат – название происходит от провинции Утрехт (Нидерланды); ткань из шерсти, изготовленная в бархатной технике. – Прим. перев.


[Закрыть]. Потом они оказались в кухне у стола, заваленного грязной посудой. На блюде красовалась поджаренная баранья нога, в которую была воткнута длинная вилка с двумя зубцами.

– Милочка, напрасно вы вторглись в мою частную жизнь! Полагаете, я не заметила вас, когда вы катили за мной на этом железном монстре? Чего вы добиваетесь?

– Хочу отправить вас за решетку. В доме на улице Корвизар творятся темные делишки, которыми непременно заинтересуется правосудие.

– Правосудие! Не бросайтесь словами, смысл которых вам не ясен. Правосудие – это удел Господа, и лишь Его одного. А то, что вы называете человеческим правосудием, – завуалированное лицемерие. Но раз уж вы так жаждете справедливости, то получайте ордалию[246]246
  Ордалии (от англосакс. ordol, лат. ordalium – приговор, суд) – в широком смысле то же, что и «Божий суд»; в узком – суд путем испытания огнем и водой. При испытании водой нужно было достать кольцо из кипятка; испытуемого опускали в холодную воду связанным и т. п.; при испытании огнем испытуемый должен был держать руки на огне, проходить через горящий костер и держать в руках раскаленное железо. Выдержавший испытания признавался оправданным, не выдержавший – виновным. – Прим. перев.


[Закрыть] от меня.

Перед глазами Таша сверкнула молния, и она в последний миг загородилась шумовкой, подобранной в тот же момент, что и вилка, которую Фелисите в нее запустила. Противницы добрались до столовой, где они медленно ходили по кругу, не спуская друг с друга глаз. Внезапно Фелисите Дюкрест подскочила к натюрморту с вазочкой, работе Таша.

– Дрянь! Если ты не попросишь пощады, я разорву твою картину!

– Какое мне дело до этой мазни! Зато я искромсаю твою ренуаровскую лодку!

– Не смей!..

В Таша полетел стул вишневого дерева, та отпрянула, и он разбился о стену, едва не задев драгоценного Ренуара. Таша схватила одну из отломавшихся ножек, бросилась к Фелисите и огрела ее по затылку. Фелисите запнулась, сделала пару шагов, покачнулась и рухнула на пол. Таша тут же опустилась на колени рядом и принялась щупать ее пульс. Слава богу, жива! Но чем ее связать? Жаль, конечно, резать обивку дивана, уж слишком хороша эта либерти[247]247
  Либерти – сорт блестящей мягкой (обычно шелковой или полушелковой) ткани. – Прим. перев.


[Закрыть] в мелкий цветочек, – но выбора нет…

Минут пятнадцать Виктор и Жозеф яростно ломились в полусгнившую дверь. Наконец им удалось ее разбить и они хотели было устремиться внутрь, как вдруг натолкнулись на следующее препятствие. Перед ними была прочная дубовая дверь, которую они с Виктором не заметили во время своего недавнего вторжения, вероятно, потому, что она не была заперта. Огромный навесной замок на внушительных железных скобах не позволял им рассчитывать легко проникнуть в подвал.

– Черт возьми, совсем новый, ни пятнышка ржавчины! Нам понадобится ножовка по металлу или кувалда! – воскликнул Жозеф.

– Может, камень подойдет? Я много узнал, читая о приемах грабителей.

– Ну тогда вам карты в руки.

Виктор подумал о Таша, надеясь, что с ней не случится ничего дурного. Как же ему хотелось, чтобы она была далеко от всего этого ужаса!

Жозеф пытался отыскать камень потяжелее. Это требовало времени. Виктор наблюдал за ним, нервно затягиваясь сигаретой.

– Поторопитесь, Жозеф.

– Готово! Сейчас увидите, что будет!

Сжав зубы, Жозеф сражался с замком, не добившись иного результата, кроме того, что ободрал пальцы. Один яростный удар стал роковым для указательного пальца на левой руке. Он аж подпрыгнул, чертыхаясь.

– Жозеф, покажите палец!

– О, как больно! Не знаю, смогу ли я в ближайшее время писать, – ответил он, со злостью глядя на невредимый замок.

– Ну, ничего страшного, небольшой ушиб, – успокоил Виктор. – Дайте, перевяжу.

Он замотал носовой платок вокруг пальца Жозефа, который морщился и ойкал, как нежная барышня.

– Вы бы иначе заговорили, будь это ваш палец! Ну и что нам теперь делать? Не можем же мы бросить здесь этих людей!

Выбивать двери противоречило принципам Виктора – от этого сильно страдали плечи. Поэтому он предпочел воспользоваться ручкой от ржавой лопаты, которую он заметил под настилом опавших листьев.

– Вот первоклассный рычаг, я сейчас надавлю, должно получиться.

– Успехов, – проворчал Жозеф, нежно прижимая к себе руку с ушибленным пальцем.

Виктор переоценил свои силы. Он то и дело прерывался, чтобы перевести дух и вытереть пот со лба. Ему пришлось сражаться три четверти часа, прежде чем замок наконец был взломан.

Повернувшись к Жозефу, который все это время просто наблюдал за ним и давал дельные советы, он любезным жестом пригласил его пройти первым.

– Почему это я? – вымолвил помощник. – Я ранен.

– Потому что вы умираете от нетерпения. С моей стороны было бы несправедливо захватить первенство в расследовании, которое было так удачно проведено благодаря вашей храбрости. Для вас, не испугавшегося среди ночи призраков и мумий, будет просто игрой освободить пленников среди бела дня!

– Там темно, хоть глаз выколи!

– Я одолжу вам спички.

Они испытали сомнительное удовольствие, снова ступив в темноту коридора, заселенного пауками. Жозеф чиркнул спичкой, пытаясь разглядеть лестницу.

– Есть здесь кто-нибудь? – прошептал он, боясь потревожить восьминогих обитателей тьмы.

– Мы здесь, внизу! Поторопитесь! Он не может пошевелиться, он связан, и этот, второй тоже! – крикнул женский голос.

– Второй? Кто это второй? Мадемуазель Роза? Это вы?

– Да, быстрее, умоляю вас, я никак не могу развязать их!

Потребовался целый коробок спичек, чтобы освободить заключенных. Наконец по влажным ступенькам поднялись четыре пошатывающихся силуэта во главе с Жозефом.

– Архангел! – воскликнул тот, разглядев наконец спутника Розы. – Это ведь вы насвистывали «Легенду о Святом Николае» ночью в субботу, девятнадцатого, в верхней части дома?

Но тот, хоть и смотрел на своего собеседника, казалось, не слышал его. Виктор, правда, уже утратил к нему интерес, с изумлением глядя на третьего узника, бледного человека, с лицом, покрытым отросшей за несколько дней бородой, в порванной военной форме, болтающейся на исхудавшем теле.

– Альфонс! И в каком состоянии! С ума сойти, что вы делали в этом подземелье, зачем эта чокнутая заперла вас там? Кстати, имя Бренголо ни о чем вам не говорит?

Роза Варле, прижавшись к Архангелу, направила указательный палец на заросли, как будто прицелилась из невидимого револьвера. Вытянув шею, Жозеф старался рассмотреть то, на что она указывала. Виктор бросился туда и исчез в орешнике.

Когда Жозеф добежал до шурина, тот уже ухватил какого-то крепкого парня, и оба катались в грязи у водоема. Рукопашная сопровождалась хриплыми восклицаниями. Едва один одерживал верх, как противник валил его на землю, пытаясь окунуть его голову в черную воду. Но прежде чем Жозеф подбежал к Виктору, раздался длинный свисток, и почти сразу два жандарма и капрал подъехали к водоему на велосипедах вместе с молодой рыжеволосой женщиной. Жандармы схватили обоих мужчин и развели их в стороны.

– Кто из них злоумышленник? – крикнул капрал.

– Вот этот здоровяк, – ответила Таша, спрыгивая с велосипеда. – Бог мой, да это же… Мишель Форестье!

– Форестье? Не может быть! – возразил Жозеф. – Он там!

Он показал на Архангела, который, в сопровождении Розы Варле и Альфонса Баллю, присутствовал при поимке.

– Вы ошибаетесь, мсье, я – Пьер Марселен, работник Мишеля.

– Но тогда… Виктор, мы олухи! – закричал Жозеф.

– Уж точно! Я не буду это оспаривать, – согласился ироничный голос.

Все повернулись к элегантному японцу в голубом галстуке-банте, опиравшемуся на трость с нефритовым набалдашником в форме лошадиной головы.

– Кэндзи! А вы-то как узнали?.. – прошептал Виктор, вытирая лицо, залепленное грязью.

– Айрис почувствовала неладное. Она рассказала все Таша, позвонившей ей из комиссариата. Я был у вас, дорогой зять, навещая внучку, и предложил помочь своей дочери, которая, как вы помните, скоро подарит вам нового наследника, если только подобные волнения не скажутся на ее здоровье.

Воспользовавшись общей растерянностью, Мишель Форестье ударил одного из жандармов кулаком в подбородок и, наградив тумаком другого, чуть не свалил его. Но тут Альфонс Баллю, с внезапным приливом ярости, набросился на преступника и удушил бы его, если бы не вмешался капрал.

– Дамы и господа! Я прошу вас успокоиться и направиться за нами в полицию.

– Мне не дает покоя одна деталь, – шепнул Жозеф Виктору. – Как велосипеды могли оказаться в парке?

– Через калитку, замок на которой распилили жандармы, – лениво ответил тот.

У него раскалывалась голова и очень болела спина.

– Мсье Легри, я очень огорчен тем, что вы так скверно сотрудничали с нами. А ведь я предоставил вам полную свободу…

– Свободу под надзором, инспектор Вальми, – возразил Виктор, упорно изучая коричневые прямоугольники на бежевых обоях.

– Я думал, вы излечились от этого странного недуга, о котором предупреждал мой предшественник, и перестали наступать на пятки полиции… Что было бы, если бы не ваша отчаянная супруга?

– Мы с шурином обезвредили бы Форестье.

– Вы, однако, никудышные боксеры. Ладно, полагаю, несмотря ни на что, я должен быть вам признателен. Вы помогли распутать преступление, в котором еще многое нужно прояснить. Однако не стану вас благодарить, поскольку ваше вмешательство могло повлечь за собой тяжкие последствия. Поэтому довольствуюсь тем, что пожму вам руку. Предупреждаю, нам придется часто встречаться на протяжении ближайших недель. Велите своим друзьям оставить адреса и разойтись по домам, я буду записывать их показания, начиная с понедельника.

На этой угрожающей ноте Виктор поспешил распрощаться с инспектором. Едва он вышел, инспектор принялся тереть пальцы над раковиной с заляпанным мыльными пятнами зеркалом. Виктору Легри предстоят трудные времена, его так замучают допросами, что вряд ли он скоро захочет снова поиграть в сыщика. Эта мысль была так заманчива, что инспектор мыл руки дольше, чем необходимо, прежде чем вытер их и надел перчатки.