Текст книги "Фавориты Фортуны"

Сразу же после этого пришел вызов от Суллы, что доставило Помпею огромную радость. От него требовалось привести шесть легионов и две тысячи кавалерии. То, что Варрон последует за Помпеем, само собой разумелось. В то же время Красс и Торкват оставались в Клузии. Но для чего Сулле потребовалось столько солдат в лагере, и без того трещавшем по швам? И действительно, армия Помпея была направлена в лагерь на берегу озера Неми.

– Здесь ты мне не нужен, – объяснил Сулла, облокотившись на парапет наблюдательной башни на стене, он тщетно вглядывался в направлении Рима. Его зрение сильно ухудшилось с тех пор, как он заболел, хотя признаваться в этом ему не хотелось. – Я все ближе, Помпей! Все ближе и ближе.

Обычно не робкий, Помпей не мог высказать вопрос, который так и вертелся у него на языке: что будет делать Сулла, когда война закончится? Как он собирается восстанавливать свою репутацию, как защитит себя от будущих репрессий? Он же не сможет все время держать при себе армию. А как только Сулла распустит ее, любой, кто обладает достаточным авторитетом, будет иметь право призвать его к ответу. И может статься, что этим человеком окажется кто-то из нынешних преданных сторонников Суллы. Кто знает, о чем на самом деле думают такие люди, как Ватия и старший Долабелла? Оба достигли консульского возраста. Как сможет Сулла отгородиться от всех своих врагов? Враги великого человека – как Гидра. Не имеет значения, сколько голов ему удастся отрубить, они всегда будут отрастать снова, и зубы у них каждый раз будут страшнее и острее.

– Если здесь я тебе не нужен, Сулла, то где я нужен тебе? – с недоумением спросил Помпей.

– Сейчас начало секстилия, – сказал Сулла, повернулся и стал спускаться по ступенькам.

Больше ничего не было сказано, пока они не дошли до дна ущелья под стенами, где люди носили камни и масло, чтобы бросать зажженные факелы на головы тех, кто попытается взобраться на стены, а также снаряды для катапульт, уже ощетинившихся на укреплениях. Солдаты складывали пики, стрелы и щиты.

– Сейчас начало секстилия, – напомнил Помпей, когда они с Суллой остались одни и пошли по боковой дороге к озеру Неми.

– Ну разумеется! – с удивлением сказал Сулла и засмеялся, увидев выражение лица Помпея.

Очевидно, от Помпея ждали, что он тоже засмеется. Помпей засмеялся.

– Да, точно, – сказал он и добавил: – Начало секстилия.

С трудом успокоившись, Сулла решил, что повеселился достаточно. Лучше над этим будущим Александром больше не смеяться и сказать ему все.

– У меня для тебя, Помпей, особое поручение, – отрывисто проговорил Сулла. – Остальные тоже узнают об этом, но не сейчас. Я хочу, чтобы ты был уже далеко, прежде чем поднимется буря протеста – ибо протестовать будут! Видишь ли, я хочу попросить тебя об одной вещи, которую не должен поручать никому, кто не был хотя бы претором.

Заинтригованный, Помпей остановился, взял Суллу за руку и повернул лицом к себе – темно-голубые глаза заглянули в светло-голубые. Они стояли в лощине на обочине открытой дороги, и шум работ, ведущихся впереди и позади, заглушался густыми зарослями куманики, роз и ежевики.

– Тогда почему ты выбрал меня, Луций Корнелий? – спросил Помпей удивленно. – У тебя много легатов, которые отвечают этим требованиям: Ватия, Аппий Клавдий, Долабелла. Даже Мамерк и Красс кажутся более подходящими. Так почему же я?

– Не умри от любопытства, Помпей, я все объясню. Но сначала я должен сообщить тебе, чего именно я от тебя хочу.

– Слушаю, – сказал Помпей, успокаиваясь.

– Я уже приказал тебе, чтобы ты привел шесть легионов и две тысячи кавалерии. Это внушительная армия. Ты возьмешь ее на Сицилию и обеспечишь для меня сохранность нового урожая. Сейчас начало секстилия, и очень скоро урожай созреет. В гавани Путеол находится большая часть флота для перевозки зерна. Сотни и сотни пустых судов. Готовый транспорт, Помпей! Завтра ты выйдешь на Аппиеву дорогу и направишься в Путеолы, пока зерновой флот не отплыл. У тебя будет мандат от меня и достаточно денег, чтобы заплатить за наем кораблей. У тебя будут полномочия пропретора. Отправь кавалерию в Остию, там флот поменьше. Я уже послал гонцов в порты Таррацина и Антий и приказал всем мелким судовладельцам собраться в Путеолах, если они хотят получить деньги за то, что при обычных обстоятельствах было бы пустым рейсом. У тебя будет кораблей более чем достаточно, я это гарантирую.

Не мечтал ли Помпей однажды о своей встрече с этим богоподобным человеком по имени Луций Корнелий Сулла? И не был ли он повергнут в прах, увидев перед собою сатира, а не бога? Но что значит внешность, если этот сатир обеими руками держит все его мечты? Обезображенный рубцами пьяный старик, чьи глаза даже не могли различить видневшийся вдалеке Рим, предлагал ему вести свою войну! Войну, в которую больше никто не вмешается, войну против врага, который будет только его врагом… Помпей ахнул, протянул веснушчатую руку с короткими, немного крючковатыми пальцами и схватил красивую руку Суллы:

– Луций Корнелий, это замечательно! Замечательно! О, ты можешь на меня рассчитывать! Я выгоню Перперну Вейентона из Сицилии и доставлю тебе пшеницы больше, чем смогут съесть десять армий!

– Мне и понадобится больше пшеницы, чем смогут съесть десять армий, – сказал Сулла, высвобождая свою руку. Несмотря на юность и бесспорную привлекательность, Помпей не принадлежал к тому типу, который нравился Сулле. – К концу этого года Рим станет моим. И если я хочу, чтобы Рим мне подчинился, я должен быть уверен, что он не будет голодать. Это означает сицилийское зерно, сардинское зерно и, если возможно, африканское зерно. Так что, когда ты закончишь дела на Сицилии, отправляйся в провинцию Африка и там сделай все, что сможешь. Ты не сумеешь перехватить нагруженный зерном флот из Утики и Гадрумета. Думаю, ты проведешь на Сицилии не один месяц, прежде чем у тебя появится возможность отправиться в Африку. Но Африку следует подчинить до твоего возвращения в Италию. Я слышал, что Фабия Адриана сожгли в наместническом дворце во время восстания в Утике, но что Гней Домиций Агенобарб – бежав из Сакрипорта! – занял его место и сделал Африку нашим врагом. Если ты будешь в Западной Сицилии, от Лилибея морем недалеко до Утики. Ты обязан прибрать Африку к рукам. Во всяком случае, ты не похож на неудачника.

Помпей буквально дрожал от возбуждения. Он улыбался, ему было трудно дышать.

– Я не подведу тебя, Луций Корнелий! Клянусь, я никогда тебя не подведу!

– Я верю тебе, Помпей. – Сулла сел на бревно, облизнул губы. – Что мы здесь делаем? Я хочу вина!

– Здесь хорошее место, нас никто не увидит, никто не услышит, – резонно ответил Помпей. – Подожди, Луций Корнелий, я принесу тебе вина. Сиди здесь и жди.

Поскольку место находилось в тени, Сулла подчинился, улыбаясь каким-то своим тайным мыслям. О, какой чудесный день!

Помпей прибежал обратно, даже не запыхавшись. Сулла схватил бурдюк с вином, умело направил струю в рот, ухитряясь одновременно и глотать, и дышать. Прошло некоторое время, пока он напился и отложил бурдюк.

– Ох, теперь лучше. На чем я остановился?

– Ты можешь обмануть многих, Луций Корнелий, но не меня. Ты точно знаешь, на чем ты остановился, – холодно сказал Помпей и сел на траву напротив Суллы.

– Очень хорошо! Помпей, люди, подобные тебе, такая же редкость, как океанский жемчуг размером с голубиное яйцо. И могу сказать, что я очень рад, что умру задолго до того, как ты станешь головной болью Рима.

Он снова поднял бурдюк с вином, опять отпил.

– Я никогда не буду головной болью Рима, – с невинным видом отозвался Помпей. – Я просто буду Первым Человеком в Риме – и отнюдь не благодаря той претенциозной чепухе, которую принято говорить на Форуме и в сенате.

– Тогда как, мальчик, если не благодаря волнующим речам?

– Сделав то, что ты мне поручил. Победив противников Рима в сражениях.

– Способ не новый, – сказал Сулла. – Таким способом воспользовался и я. И эту же тактику применял Гай Марий.

– Да, но я не собираюсь бросаться своими комиссионными, – молвил Помпей. – Рим отдаст мне все до последнего сестерция, приползет на коленях!

Сулла мог расценить это утверждение как укор или даже как открытую критику. Но он знал Помпея и понимал: бóльшая часть из того, что говорил молодой человек, продиктована самовлюбленностью. Помпей еще не осознавал, как трудно будет воплотить в жизнь эти слова. Поэтому Сулла только вздохнул:

– Строго говоря, я не могу дать тебе никаких полномочий. Я не консул, и у меня за спиной нет ни сената, ни народа Рима, которые провели бы мои законы. Ты просто должен понять: я даю тебе возможность по возвращении получить должность претора.

– Я в этом не сомневаюсь.

– Ты вообще в чем-нибудь сомневаешься?

– Нет, если это касается лично меня. Я могу влиять на события.

– Желаю тебе никогда не меняться! – Сулла подался вперед, стиснул коленями руки. – Хорошо, Помпей, с комплиментами покончим. Слушай меня очень внимательно. Я должен сказать тебе еще две вещи. Первая касается Карбона.

– Слушаю, – сказал Помпей.

– Он отплыл из Теламона со старым Брутом. Теперь, возможно, он направляется в Испанию или даже в Массилию. Но в это время года, скорее всего, его конечной целью является Сицилия или Африка. Пока он на свободе, он – консул. Избранный консул. Это значит, что достоинство его империя выше наместнического. И он может взять на себя командование войском наместника, ополчением или ауксилариями и вообще превратиться для всех нас в источник постоянных неприятностей, пока не кончится срок его консульства. А консулом он останется еще несколько месяцев. Я не собираюсь говорить тебе, что именно я буду делать, когда Рим будет моим, но вот что я тебе скажу: для меня жизненно важно, чтобы Карбон был мертв до того, как кончится срок его полномочий. И я обязательно должен знать, что Карбон мертв! Твоя задача – выследить Карбона и убить его. Очень тихо и не вызывая подозрений. Я бы хотел, чтобы его смерть выглядела несчастным случаем. Ты возьмешься за это?

– Да, – не колеблясь ответил Помпей.

– Хорошо! Хорошо! – Сулла стал рассматривать свои руки, вертя их, словно они принадлежали кому-то другому. – Теперь вторая вещь. Вот причина, по которой я доверяю эту заморскую кампанию тебе, а не любому из моих старших легатов. – Он пристально посмотрел на молодого человека. – Ты можешь сам понять почему, Помпей?

Помпей подумал, пожал плечами:

– У меня есть некоторые соображения, но, поскольку я не знаю твоих дальнейших планов относительно Рима – когда ты получишь власть, – все мои догадки, вероятно, ошибочные. Скажи мне.

– Помпей, ты – единственный, кому я могу доверить это задание! Если я дам шесть легионов и две тысячи кавалерии такому человеку, как Ватия или Долабелла, и пошлю этого человека на Сицилию и в Африку, что ему помешает по возвращении попытаться занять мое место? Ему только потребуется выждать, пока я распущу армию, а потом он возвратится и сместит меня. Сицилия и Африка – это кампания, которую вряд ли можно завершить за полгода, так что вполне вероятно, что я вынужден буду распустить свою армию, прежде чем любой, кого я отправлю за зерном, вернется домой. Я не могу держать в Италии постоянную армию. Для нее нет ни денег, ни места. К тому же сенат и народ никогда на это не пойдут. Мне приходится постоянно следить за каждым, кто занимает достаточно высокий пост, чтобы стать моим соперником. Поэтому я и посылаю тебя обеспечить мне урожай и дать мне возможность кормить неблагодарный Рим.

Помпей сделал глубокий вдох, обхватил руками колени и в упор посмотрел на Суллу:

– А что удержит меня от предательства, Луций Корнелий? Если я успешно завершу кампанию, разве не могу я подумать о том, чтобы сместить тебя?

Сулла даже не вздрогнул. Он только искренне засмеялся:

– Ох, Помпей, да думай об этом сколько хочешь! Но Рим никогда тебе не подчинится! Ни на мгновение! Он подчинится Ватии или Долабелле. Они старше тебя, у них есть родственники, предки, влияние, клиенты. Но двадцатитрехлетний юнец из Пицена, которого Рим не знает? Ни шанса!

И на этом тема была закрыта. Они разошлись в разные стороны. Когда Помпей встретил Варрона, то лишь сообщил этому неутомимому наблюдателю жизни и природы, что он должен поехать на Сицилию и доставить Сулле урожай. О полномочиях, о старших легатах, о порученном ему убийстве Карбона и о многом другом он вообще не упомянул. Помпей попросил Суллу только об одном – чтобы тот разрешил ему взять с собой зятя, Гая Меммия, в качестве старшего легата. Меммий, на несколько лет старше Помпея, но еще не квестор, служил в легионах Суллы.

– Ты абсолютно прав, Помпей, – сказал с улыбкой Сулла. – Отличный выбор! Пусть это будет семейным предприятием.

Одновременная атака на фортификации Суллы с севера и с юга началась через два дня после ухода Помпея с армией в Путеолы за зерновым флотом. Атака велась на обе стены, но захлебнулась, не причинив осаждаемым вреда. Сулла по-прежнему удерживал Латинскую дорогу, и атакующие с севера и с юга не могли соединиться. На рассвете второго дня дозорные на башнях обеих стен не увидели уже никого. Ночью неприятель собрался и тихо ушел. Весь день поступали сообщения о том, что двадцать тысяч, принадлежавших Цензорину, Каррине и Бруту Дамасиппу, идут по Аппиевой дороге в Кампанию и что самниты двигаются по Латинской дороге в том же направлении.

– Пусть топают, – равнодушно отреагировал Сулла. – В конце концов, я думаю, они вернутся – вместе. И когда они вернутся, они придут по Аппиевой дороге. И там я буду их ждать.

К концу секстилия самниты и остатки армии Карбона соединились во Фрегеллах. Там они сошли с Латинской дороги и зашагали на восток через ущелье Мелфы.

– Их путь – в Эсернию, там они будут обдумывать, что им делать дальше, – сказал Сулла, но не приказал преследовать их. – Достаточно выставить дозорных на Латинской дороге в Ферентине и на Аппиевой дороге в местечке Трестаберны. Мне будет довольно получить от них сигнал, я не собираюсь зря посылать своих разведчиков, чтобы они шныряли вокруг самнитов в Эсернии.

Военные действия внезапно начались в Пренесте, где неугомонный Марий-младший, становившийся все более и более непопулярным, вышел из ворот города и вторгся на ничейную полосу. В самой западной точке хребта он стал строить огромную осадную башню, рассудив, что в этом месте стена Офеллы слабее всего. На полосе не росло ни единого деревца. Только дома и храмы могли дать для строительства лес, гвозди, болты, панели и черепицу.

Самой опасной была работа по устройству ровной дороги, чтобы башню можно было продвинуть от места, где она строилась, до края траншеи Офеллы, ибо работники находились на виду у метких стрелков, стоявших на стенах. Марий-младший отобрал для работы самых молодых и расторопных среди своих помощников и сделал для них временный навес, под которым они могли укрыться. Недалеко от них, на безопасном расстоянии, трудилась другая команда – с мелкими кусками дерева, которые нельзя использовать в строительстве башни. Они сооружали мост из деревянных пластин, чтобы перекинуть его через траншею, когда настанет время перемещать башню к стене Офеллы. Поскольку работа двигалась достаточно быстро, строители вскоре укрылись внутри самой башни, и казалось, что она растет сама по себе, становясь все выше и выше.

Через месяц она была готова. Осажденные завершили и мост, по которому тысяча пар рук будут толкать башню вперед. Но Офелла тоже подготовился, у него имелась для этого масса времени. Мост был перекинут через траншею в самое темное время суток, башня катилась, постанывая на стапеле, смазанном овечьим жиром и маслом. На рассвете башня, которая была на двадцать футов выше стены, достигла нужного места. Внизу, внутри ее, висел на веревках, для прочности обмазанных смолой, мощный таран, сделанный из цельной балки, на которой раньше держалась крыша храма Фортуны Примигении, первородной дочери Юпитера, талисмана удачи всякого италика.

Много лет должно пройти, прежде чем туф затвердеет так, что начнет крошиться. Поэтому таран, громивший стену Офеллы, оказался бесполезен. Упругие блоки туфа дрожали и вибрировали, но выдержали удар. А потом катапульты Офеллы стали метать горящие снаряды, которые подожгли башню. Солдаты отогнали атакующих, бросая со стены пики и стрелы, обмотанные горящей шерстью. К ночи башня превратилась в руины, рассыпанные на дне траншеи. А те, кто пытался прорваться, или погибли, или вернулись в Пренесту.

Несколько раз за октябрь Марий-младший пытался использовать мост через траншею, наполненную обломками своей башни. Он навел крышу на секцию между стеной Офеллы и траншеей, чтобы обезопасить своих людей, и попытался сделать подкоп. Потом он хотел проделать дыру в стене и наконец решил перелезть через стену. Ничто не сработало. Вот-вот должна была наступить зима, похоже такая же суровая. В Пренесте кончалось продовольствие, и город проклинал тот день, когда он открыл ворота сыну Гая Мария.

Самнитская армия не пошла на Эсернию. Девяносто тысяч солдат осели в горах к югу от Фуцинского озера и почти два месяца посвятили учениям. Понтий Телезин и Брут Дамасипп отправились на встречу с Мутилом в Теане и уехали от него с планом взять Рим врасплох – так, чтобы Сулла не знал об этом. Мутил сказал, что Мария-младшего следует предоставить самому себе. Единственный шанс, оставшийся для всех здравомыслящих людей, – захватить Рим, а Суллу и Офеллу вовлечь в длительную осаду, полную ужасных сомнений: поддержат ли самнитов жители Рима?

Между ущельем Мелфы и Валериевой дорогой имелся проход, больше похожий на горную тропу. Тропа эта пересекала горы возле Атины позади ущелья Мелфы – в дикой местности; шла до города Сора, расположенного на изгибе реки Лирис, затем к Требе, к городу Сублаквей и наконец выходила на Валериеву дорогу, почти на милю восточнее местечка Вария, у маленькой деревушки под названием Мандела. Тропа немощеная, за ней даже никто не следил, но она существовала там столетия. По этому пути пастухи каждое лето перегоняли свои стада с пастбища на пастбище. По этой дороге стада вели на продажу или на бойню на Овечье поле и в долину Камен, что примыкали к Авентину.

Если бы Сулла вспомнил то время, когда он шел маршем из Фрегелл к Фуцинскому озеру, чтобы помочь Гаю Марию победить Силона и марсов, он вспомнил бы и эту пастушью тропу, потому что тогда он смог пройти по ней от Соры до Требы. Но в Требе он свернул с тропы и не подумал выяснить, куда она ведет севернее Требы. Так что один шанс, который имелся у Суллы, чтобы перехитрить Мутила, он проглядел. Полагая, что единственная открытая самнитам дорога, если те решат атаковать Рим, была Аппиева, Сулла оставался в своем ущелье на Латинской дороге и следил, уверенный, что врасплох его не застанут.

И пока он выжидал, самниты и их союзники с трудом продвигались по горной тропе, проторенной пастухами и скотом. Их путь пролегал по враждебной Риму территории. Самниты думали, что недосягаемы для самых передовых дозоров Суллы. Позади остались Сора, Треба, Сублаквей, и наконец самниты вышли на Валериеву дорогу у Манделы. Теперь они находились на расстоянии одного дня пути от Рима. Тридцать миль по превосходной дороге. Валериева дорога спускалась вниз, шла через Тибур и долину реки Анио и заканчивалась на Эсквилинском холме ниже двойного крепостного вала в Риме.

Но это было не лучшее место для вторжения в город, поэтому, когда большая армия приблизилась к Риму, Понтий Телезин и Брут Дамасипп прошли по дивертикулу, который привел их на Номентанскую дорогу к воротам Рима возле Квиринальского холма. И там, у этих ворот, их ждал укрепленный лагерь, который построил для себя Помпей Страбон во время осады Рима Цинной и Гаем Марием. К ночи последнего дня октября Понтий Телезин, Брут Дамасипп, Марк Лампоний, Тиберий Гутта, Цензорин и Каррина удобно устроились в этом лагере. Утром они атакуют.

Известие, что армия в девяносто тысяч заняла старый лагерь Помпея Страбона за Квиринальскими воротами, пришло Сулле той же ночью. Он был пьян, но еще не спал. Немедленно затрубили рога, забили барабаны, люди соскакивали с постелей, везде горели факелы. Мгновенно протрезвев, Сулла созвал легатов.

– Они нас опередили, – процедил он сквозь сжатые губы. – Как они это сделали, я не знаю, но самниты сейчас у Квиринальских ворот и готовы атаковать Рим. На рассвете мы выступаем. Нам нужно пройти двадцать миль, часть пути по горам, но мы должны явиться к Квиринальским воротам утром, к сражению. – Сулла повернулся к командующему кавалерией Октавию Бальбу. – Сколько лошадей у тебя возле озера Неми, Бальб?

– Семьсот, – ответил Бальб.

– Тогда выступай сейчас же. Выйди на Аппиеву дорогу и лети как ветер. Ты подойдешь к Квиринальским воротам за несколько часов до того, как я, надеюсь, приведу туда пехоту, поэтому тебе придется удерживать их. Не знаю, что ты предпримешь, как ты это сделаешь! Просто приди туда и удерживай их до моего появления.

Октавий Бальб не тратил времени на разговоры. Он вышел от Суллы, кликнул коня и улетел, прежде чем Сулла заговорил с другими легатами.

Их было четверо – Красс, Ватия, Долабелла и Торкват. Потрясенные, но не потерявшие способность соображать.

– У нас здесь восемь легионов, и их должно быть достаточно, – сказал Сулла. – Это значит, что у противника в два раза больше. Я сейчас набросаю план, потому что, когда придем на место, времени для совещаний не будет.

Он замолчал, испытующе глядя на своих людей. Кто из них лучше? Кто способен повести солдат за собой в предстоящем отчаянном столкновении? По праву это должны быть Ватия и Долабелла, но лучшие ли они? Его взгляд остановился на Марке Лицинии Крассе, огромном как скала, непробиваемом, всегда спокойном. Снедаемый алчностью, вор и мошенник, беспринципный, безнравственный и аморальный. И все же из всех четверых ему было что терять в этой войне. Больше, чем всем остальным. Ватия и Долабелла выживут, у них есть влияние. Торкват хороший человек, но не лидер.

Сулла решился.

– Я пойду двумя отрядами по четыре легиона каждый, – сказал он, хлопнув себя по бедрам. – Верховное командование оставляю за собой, но не буду командовать ни одним отрядом. За неимением лучшего способа различать отряды я назову их «левый» и «правый», и, если по прибытии я не изменю решения, они так и будут сражаться – на левом фланге и на правом. Без центра. У меня недостаточно людей. Ватия, ты командуешь левым отрядом, Долабелла будет твоим помощником. Красс, ты поведешь правый отряд, Торкват – твой помощник.

Говоря это, Сулла посмотрел на Долабеллу и увидел гнев и возмущение. Не было нужды смотреть на Марка Красса. По его лицу ничего не узнаешь.

– Вот чего я хочу, – хрипло сказал он, выплевывая слова, потому что из-за отсутствия зубов не мог четко выговаривать их. – У меня нет времени на пререкания. Вы все связали свою судьбу со мной, вы дали мне право принимать окончательное решение. Теперь вы будете выполнять то, что вам говорят. Я хочу от вас одного: сражайтесь так, как я приказал.

Долабелла стоял у двери, пропуская вперед остальных. Затем он вернулся:

– Одно слово наедине, Луций Корнелий.

– Только быстро.

Долабелла был один из Корнелиев и дальний родственник Суллы, однако он происходил не от славной ветви Корнелиев Сципионов и не от ветви Суллы. Если он и имел что-то общее с большинством из Корнелиев, то простоватую внешность: пухлые щеки, хмурое лицо, близко поставленные глаза. Долабелла и его двоюродный брат, младший Долабелла, – оба амбициозные, с репутацией порочных людей – намеревались прославить свою ветвь рода.

– Я мог бы сломать тебя, Сулла, – сказал Долабелла. – Все, что мне нужно для этого, – сделать для тебя невозможной ту победу в утреннем сражении. Думаю, ты понимаешь, что я могу перейти на другую сторону так быстро, что противник решит, будто я все время был с ним.

– Продолжай! – сказал Сулла самым дружелюбным тоном, когда Долабелла замолчал, чтобы посмотреть, как собеседник воспримет его слова.

– Однако я подчинюсь твоему решению выдвинуть Красса через мою голову. На одном условии.

– Каком?

– В следующем году я буду консулом.

– Согласен! – воскликнул Сулла не раздумывая.

Долабелла остолбенел:

– И ты так спокоен?

– Ничто больше не сможет выбить меня из колеи, мой дорогой Долабелла, – сказал Сулла, провожая своего легата к двери. – В данный момент меня не слишком волнует, кто станет консулом на будущий год. Что сейчас главное, так это кто будет командовать на завтрашнем поле боя. И я вижу, что был прав, когда предпочел Марка Красса. Спокойной ночи!

Семьсот всадников Октавия Бальба прибыли к лагерю Помпея Страбона утром первого дня ноября. И если бы в тот момент возникла опасная для него ситуация, Бальб оказался бы бессилен что-либо предпринять. Его лошади были так измотаны, что стояли понурив головы, бока их вздымались, как мехи, все белые от пота, а с губ срывалась пена. Люди тщетно пытались успокоить животных, тихо разговаривая с ними и ослабив подпруги. По этой причине Бальб не стал подходить к противнику близко: пусть там думают, что его армия готова к бою! Он расставил всадников так, что казалось, будто они намереваются атаковать. Заставил их размахивать копьями и делать вид, что передают распоряжения невидимой пехоте, стоявшей за кавалерией.

Было очевидно, что штурм Рима еще не начался. Величественные Квиринальские ворота стояли закрытые, решетка опущена, двойные дубовые двери затворены. Из-за парапетов двух башен по бокам ворот высовывались головы римлян, а на стенах, тянущихся в обе стороны от ворот, собралось очень много народа. Прибытие Бальба спровоцировало внезапную активность во вражеском лагере. Солдаты стали выходить из юго-восточных ворот и строиться, чтобы отразить нападение кавалерии. Конницы противника не было видно, и Бальб мог лишь надеяться, что ее не прятали.

Каждый всадник на марше нес кожаное ведро, привязанное к заднему левому рогу седла, чтобы поить лошадь. Пока передний ряд делал вид, что готовится к атаке, а пехота стоит за ней, другие всадники бегали с ведрами к источникам, имевшимся поблизости. Как только лошадей напоили, Октавий Бальб был готов выполнить поставленную перед ним задачу.

Спектакль под названием «Сейчас нападем!» оказался настолько успешен, что ничего не происходило до самого прихода Суллы с пехотой четыре часа спустя. Легионеры Суллы были почти в таком же состоянии, как лошади Бальба: измотанные, ноги дрожат от многочасового забега на двадцать миль по неровной местности.

– Ну что ж, вероятно, сегодня мы атаковать не сможем, – сказал Ватия после того, как он и Сулла с другими легатами объехали местность и поняли, какая предстоит битва.

– Почему? – спросил Сулла.

Ватия удивленно посмотрел на него:

– Потому что они слишком устали, чтобы сражаться!

– Пусть устают сколько им угодно, но они будут сражаться, – сказал Сулла.

– Ты не можешь так говорить, Луций Корнелий! Ты проиграешь!

– Я могу так говорить, и я не проиграю, – безжалостно возразил Сулла. – Послушай, Ватия, мы должны сразиться сегодня! Эта война закончится здесь и сейчас. Самниты знают, как тяжело дался нам этот переход, самниты знают, что сегодня их шансы больше, чем в любой другой день. Если мы не навяжем им бой именно сегодня, когда они верят в возможность победить, кто знает, что случится завтра? Что помешает самнитам собраться ночью и исчезнуть, чтобы выбрать другое место встречи? Исчезнуть, может быть, на месяцы? До весны или даже до следующего лета, следующей осени? Нет, Ватия, мы будем драться сегодня. Потому что именно сегодня самниты мечтают увидеть нас мертвыми на поле у Квиринальских ворот.

Пока его солдаты отдыхали, ели, пили, Сулла ходил среди них, чтобы поговорить с каждым лично вместо обычной речи с ростры. Сулла хотел убедить их найти в себе силы, чтобы драться. Если они будут ждать, пока достаточно отдохнут, война затянется бесконечно. Большинство из них находились с ним уже несколько лет и, можно с уверенностью сказать, любили его. И даже легионы, раньше принадлежавшие Сципиону Азиагену, достаточно почувствовали на себе руку Суллы, чтобы считаться его людьми. Конечно, Луций Корнелий Сулла уже не выглядел тем прекрасным, богоподобным существом, которому они предложили венец из трав у города Нола несколько кампаний назад, но он все же был их человек. И разве сами они тоже не поседели с тех пор, не покрылись морщинами, не стали скрипеть костями? Поэтому, когда Сулла ходил среди них и просил их сразиться, они просто поднимали руки и отвечали: пусть он не беспокоится, они расправятся с самнитами.

Сражение началось за два часа до наступления темноты. Три легиона, которые принадлежали Сципиону Азиагену, составляли основную часть левого отряда Суллы, и хотя он не командовал левым крылом, но все-таки решил во время боя находиться в его расположении. Вместо своего обычного мула он взял себе белого коня и сказал об этом своим людям. Так они будут знать, где он находится, увидят его, если он появится среди них во время боя. Выбрав холм, с которого хорошо просматривалось все поле, Сулла сидел на белом коне и наблюдал за тем, как развиваются события. Он заметил, что жители Рима подняли решетку Квиринальских ворот, хотя никто не вышел, чтобы принять участие в сражении.

Вражеский отряд напротив его левого фланга был более грозным, потому что целиком состоял из самнитов и командовал им Понтий Телезин. Однако он был меньше численностью. «Что-то вроде компенсации», – подумал Сулла, тронув ногой конюха – сигнал для того вести его коня под уздцы. Сулла не был хорошим наездником и не доверял этой белой силе природы, предпочитая, чтобы коня вели. Да, левый фланг отступал, и полководец должен направиться туда. Находясь в низине, Ватия, вероятно, не видел, что одна из его главных проблем – это открытые ворота в город. Когда самниты наседали, рубя своими короткими мечами, часть людей Ватии проскальзывала в ворота, вместо того чтобы противостоять врагу.

Но прежде чем ринуться в гущу боя, он услышал громкий шлепок конюха по крупу лошади – та бросилась галопом. Сулла сообразил наклониться вперед, обеими руками схватился за гриву. Оглянувшись, он понял причину такого поступка: два копьеносца-самнита метнули в него копья одновременно, и Сулла рухнул бы с коня. То, что этого не случилось, было заслугой конюха, который заставил коня рвануться с места. Затем конюх догнал его и повис на хвосте животного. Сулла остановился, невредимый и все еще в седле.

Улыбка благодарности – и Сулла поскакал на поле сражения с мечом в руке и небольшим щитом, чтобы защитить левый бок. Он увидел нескольких знакомых ему людей и приказал им опустить решетку в воротах, что они и сделали, как он с изумлением заметил, не обратив даже внимания на тех, кто оказался в воротах в момент падения решетки. Не имея теперь возможности отступить, легионы Сципиона сдерживали натиск, пока легион ветеранов не начал медленно и упорно отбрасывать неприятеля.