Текст книги "Новые заветы. Самые известные люди России о своих мечтах, страхах и успехах"

Неужели Арктика нас впустила? Воды нет. Ветер стихает. Мороз уже не страшен. Солнце слепит. Первые 2 часа шли хорошо. Шел и молился святому Николаю Угоднику. Своими словами. Примерно так: святой Николай Чудотворец, избави нас от льдов тонких, плавающих, разреженных, ломающихся, крошащихся, от трещин и расколов, полыней, воды и торосов. Помогает! Хорошим темпом прошли около 25 км. На стоянке провел психологические тесты для ребят.

Чего больше всего хотите в эту минуту:

1. Оказаться дома. 2. Помыться в бане. 3. Попасть в Париж. 4. Встретиться с президентом. 5. Вылечить Ахурамазда. 6. Достичь Северного полюса.

Большинство выбрали Северный полюс, вылечить Ахурамазда, помыться в бане. Алена выбрала Париж. Сегодня освоили еще один способ переправы. За веревку подтянули льдину и по ней переползли через полынью.

17.04.2014, 15:15. N 89°47’, E 122°23’.

С «Барнео» передают, что параллельно с нами идут 2 группы: американцы и норвежцы. Началось соревнование, кто скорее дойдет до полюса. Вышли с хорошим настроением. Расстояние 23,3 км. Солнце и мороз минус 30–35 °C.

Идем бодро, за 2 часа – 5 км. Но натыкаемся на полыньи-каналы. 5 каналов – 5 переправ. Перескакиваем трещины. Упираемся в замерзший канал с торчащими льдинами. Пытаюсь перейти на лыжах и падаю. Ударил локоть (левый) и правый бок о льдину. Но самое ужасное – ломаю палку. Уже вторую! Запасных нет! Стыдно. Борис отдает мне свою палку и идет с черенком от щетки. Я отказываюсь, но Борис – руководитель – приказывает. Надо подчиняться. Видели уникальное природное явление – столб от солнца вниз к земле. При переходе трещины неожиданно проваливаюсь в другую трещину. Мокрый. Но надо идти. Замерзнуть не успеваю, а влаги и так полно в вещах. До полюса 9740 м. Поднялась буря. Ветер, снег. Но хуже всего – меняется ветер и меняется дрейф! Встанем лагерем, договорились согреться, поесть, поспать 3–4 часа и идти дальше – до полюса! Надо достичь!

18.04.2014. Привал окончен. Принимаем решение идти. Иначе, если поменяется дрейф, можем проскочить мимо – и полюс уже не догнать. Матвей рассказывает историю про то, как однажды так пролетел. Не хотелось бы. Сегодня я иду с навигатором. Рассчитываю каждый шаг. Остается совсем немного – 2,5 км. Делаю привал и фиксирую, как дрейф меняется на попутный и начинает сокращать расстояние. Первый раз за 9 дней! И тут уже возникает другая опасность – встретить полюс на торосах или, того хуже, посреди полыньи. А полынья размером с Москву-реку уже маячит впереди на горизонте. Объявляю еще один привал и считаю, думаю. Прикидываю. Матвей лишь хитро улыбается. Подсказывать не хочет: «Думай! Ты все сам знаешь!» Остается 1 км. Медленно выходим.

300 метров! Все рвутся вперед. Хочется бежать. Вот он, полюс, рядом, но впереди перед огромным каналом стена высотой метров пять из молодых голубых льдов, и если побежать, то точно попадем на переправе. Останавливаю всех, прошу не горячиться. Скидываем упряжки, лыжи. Отсчет пошел на метры. Последние 20 метров бежим навстречу полюсу. 9, 8, 7, 6, 5, 4, 3, 2, 1, ПОЛЮС!!! Пока он здесь, под нами, хватаемся за руки и бежим «вокруг Земли». Ставим свои флаги, кричим, танцуем, вопим! ДОШЛИ!

12:44. Достигли Северного полюса! Можно возвращаться домой, но снова разразилась буря. С этого момента двое суток сидим на льдине, ждем спасения. Самолет застрял в Мурманске. Погоды нет, «Барнео» не принимает. Нам сообщают, что американцы снялись с маршрута, так как уперлись в канал, а потом еще в один, и полюс проскочил мимо. Не повезло. А мы, как выяснилось, оказались на льдине, которая постепенно колется.

Справляем православную Пасху, и даже мусульманин Ахурамазд с огромным аппетитом ест припасенный кулич. Съедаем два промерзших кулича до последней крошечки. Все очень довольны. Лучшая Пасха в моей жизни. Продукты практически кончились, и мы уже печем блины из экстренных запасов муки. Есть НЗ: две банки тушенки и 2 кг гречки. Но ветер стихает, и за нами приходит вертолет.

21:04. Прибываем на «Барнео». Станция доживает последние дни. Завтра она должна быть закрыта и все эвакуированы. В Арктику приходит весна. Воды станет еще больше. После борща и тефтелей все как по команде засыпают прямо за столом. Смотрю на Матвея и вижу грусть в его глазах: идти больше НЕКУДА. Неугомонная душа «лыжника»! Он похож на Моисея наших дней. Водит трудных подростков по Арктике, чтоб вся дурь вышла, и в том его МИССИЯ. Спасибо, Матвей, за ребят! Они стали настоящей командой, поверили в свои силы, победили полюс и свою трудную судьбу. Я верю, что у них все сложится в жизни отлично. В обычной жизни если на городском пруду провалится под лед человек и его спасет другой, то он герой. Без сомнений. А если это ребенок, то вдвойне. А члены нашей экспедиции каждый день по нескольку раз спасали друг друга.

В обычной жизни спасти от обморожения, обогреть замерзающего – благородно, милосердно. Но мы каждый день спасали друг друга от обморожения. И это не подвиг, а нормальная суровая жизнь. К морю может съездить всякий, а победить Северный полюс дано не каждому.

Алена Бабенко. Когда ушла Майя

Актриса театра «Современник» Алена Бабенко никогда не была знакома с великой балериной Майей Плисецкой.

Но знала ее так, как мало кто знал. Поэтому имеет право рассказать нам про нее. А на самом деле – про себя.

Когда ушла Майя, я готовила чай… Сын сидел «ВКонтакте»… Телевизор мы не смотрели. Когда она ушла, не захотелось ни-че-го… Вернее, захотелось сразу всего! Хотелось побежать за ней, заорать на весь мир: «Вернись!», сочинить про нее поэму немедленно, не писать никогда, встать, сесть, реветь, петь, играть навзрыд, любить, умереть… Все эти фуэте вертелись шекспировской «Бурей» внутри… А тело превратилось в лед.

Я никогда с ней не встретилась! Наши свидания я копила в левой части груди. Моя родственница Наташка летела с ней в самолете… Всего неделю назад! Видела ее совсем близко… Улыбнулась ей, а она ей… Хотела подойти и не подошла… «Ты просто балда! Как ты могла этого не сделать! Ты была обязана!!!»

Майя не покидала меня никогда, это я ее любила с антрактами: с 5 до 15 – в детских глазах она была не из наших – лицо, взгляд, шея, феноменальные руки, – не из людей – с неба! Антракт.

С 16 до 20 я открыла снова в себе к ней любовь – она была другая! Я ее не видела такой раньше и поменяла ей имя, заменив «Май» на «Ина». Так родилась моя Ина-я Майя. И снова антракт, и третье действие. Я уже артистка – я научилась сидеть с прямой спиной, думая именно о ней! Все эти мои не бывшие с ней свидания были во мне всегда – и вдруг! Как осколок в глаз Кая – без предупреждения. Ушла!

Она манила, обволакивала – я немела, как только ее огромные глаза притрагивались к моим! Глаза Снежной королевы – проницательные, умные, обращенные в саму себя… Я уже не чаяла ее увидеть хоть одним глазком и стала просто любить ее, тихо, по-семейному… Как все… Нет! Не как все!

Майя! Это же все было только вчера! Только вчера я, 6-летняя, каждое утро после завтрака вставала на узкий забор моего садика и назначала себе расстояние – пройти на цыпочках, как Майя на пуантах, примерно 20 метров.

Падала, рвала колготки, на зеленых коленках и локтях не было живого места, а однажды мимо шла мама в магазин, и я закричала: «Мама, смотри! У меня получилось!» И шлепнулась со всей дури на асфальт и сломала руку. Я не плакала. Я была счастлива: «Получилось! Это мне помогла моя Майя!»

Только вчера я танцевала перед гостями на Новый год ее и уже моего личного белого умирающего лебедя, сбивая крыльями то торшер, то вазу в маленькой хрущевской комнатке. Мне было волнительно, но не страшно: Майя была всегда со мной, как тогда со всеми Ленин!

Только вчера школьница лет 11 втихаря от родичей сигала по крыше, насмотревшись ее балета «Жар-птица». Ну правильно! Не буду же я – уже далеко не 6-летняя – бегать по двору и окрестностям, где тебя все знают, размахивая руками. А крыша – место идеальное: тайное и высокое! Можно и руками, и на цыпочках, и напрыгаться, зависая в воздухе! Однажды, правда, засек папа, и влетело мне не по-детски. Но это не в счет – Майя была рядом!

В общественном транспорте тренировка по растяжке – святое дело! Например, набитый автобус – а тогда, в советское время, это было обычно только так, – ноги максимально по 1-й или 2-й позиции с развернутыми стопами по одной линии, если на ступеньке – идеально: их можно развернуть за счет ступеньки повыше, попа в себя, спина в струну, шея навытяжку, плечи свободно вниз, и, держась за поручень, чтобы не упасть, а когда мало народу, можно просто так стоять, чтоб все видели и шептались: «О! Смотри, смотри! Она, наверное, балерина!» Я ловлю кайф и вытягиваюсь еще больше, так что чувствую, как из макушки растет антенна, соединяющая меня с небом! Я сейчас Майя! Это было только вчера!

Первый антракт

Еще вчера кровь вскипела от Кармен мгновенно и навсегда! И от музыки, и от Майи – они стали как параллакс знаменитой цитаты Маяковского о партии и Ленине: «Мы говорим – Кармен, подразумеваем – Майя. Мы говорим – Майя, подразумеваем – Кармен», и я подалась в режиссеры! Конкурс «А ну-ка, девушки» в 9-м классе на 8 Марта! Знаменитая партия – выход Кармен и хабанера, 3 пары – девочка-мальчик. Каблуки уж какие нашлись, такие и нашлись. Как я придумала эти ножные па, одному Богу известно! Неистовая я весь танец металась у стены огромного спортзала, крича и перекрывая музыку: «И раз! И два! Руки! Прыжок!» Мне было смертельно важно, чтобы парни максимально высоко и именно в такт взметнули девушек ввысь, но… в 9-м классе уже все – кто такой же, как в пятом, а кто вверх и вширь… Плевать! Мы выиграли! Моя Майя подарила мне первую победу!

Когда появилось слово «фитнес», я это слово возненавидела! И до времени объявила ему бойкот. Балет! Только он, и никаких измен! Футуризм «Болеро» Равеля и моей Майи – тоже на «ф», как слово «фитнес», – хочунимагу! Это в «Болеро» я увидела ее моей Ино-й Майей! Двадцать минут балета выучила за неделю перед зеркалом моими тощими способностями! Пот градом! И потом целый месяц каждый день, когда смогу – не важно, днем или ночью, – но как штык должна тренироваться! Домашний фитнес – это был тогда для меня подвиг. Мы с Майей снова были вместе!

Второй антракт

Еще вчера был ВГИК! Урок танца. Я первая у станка. Нога на палке. Меня увидела Наташка Погоничева, режиссерша с курса Соловьева, именно там, и… первая моя роль в ее ч/б-этюде. Первая моя немая роль в кино – балерина!!! Образ получился изящный, французистый – я себя такой не знала. Спасибо Наташке! И моей любимой, единственной Майе!

Режиссер Александр Митта не мог меня не позвать в свой фильм. Я ж там Одетта – сельская учительница – чистая, непорочная – белая лебедь, которая почти умирает! Но в ТВ-кино так не принято – ГГ (главгерою) умирать раньше времени, поэтому пришлось воскреснуть. Я только услышала название – «Лебединый рай», – что-то екнуло: мое! Ведь лебеди напоминают двойки, а 22-е мое любимое число. Все сошлось! Майя, между нами нет расстояния!

Третий антракт

Уже в театре «Современник». Только вчера мы репетировали спектакль «Время женщин»! И никак не находилось решение предпоследней сцены о мечте моей умирающей Тоньки! И вдруг почти вплотную к премьере Майя пришла ко мне – во сне! Она просто посмотрела на меня! Назавтра я уже на пуантах вытанцовывала сцену перед Егором – режиссером, доказывая, как моя Тонька может мечтать! Мечта! Моя детская мечта сбылась! Я на сцене на пуантах! Майя! Это все ты! Я лечу на этот спектакль из-за тебя!

Когда позвонила Илзе Лиепа и пригласила на открытие детской балетной студии – без раздумий «да»! Я спросила: «Можно взять пуанты?!» Она ответила: «Конечно! Нужно!» Я в пачке и на пуантах среди детей. Профессиональный станок. Закрываю глаза и вижу: я – маленькая балерина, и мне улыбается Майя! Волшебство!

Это было наше последнее не бывшее свидание… Третье действие… Вот так я прошла с ней свои 20 метров жизни на цыпочках… Вот почему Москва плакала 3 дня до… Бог уже все знал… Это ее лебединое озеро проливалось на город… А потом она ушла…

Я на кухне готовила чай. Сын сидел «ВКонтакте» и, не поднимая глаз, сказал: «Умерла Майя Плисецкая»… Я открыла в ютюбе «Линию жизни» с ней – передачу, где встречаются зритель и артист… Она посмотрела на меня и сказала: «Я очень терпеливая, но я кричала от боли. Все это пришлось пережить…» Я не отпускаю тебя, Майя! Не могу! Мне больно! Мне очень больно! Мне придется до конца жизни терпеть, что тебя нет… Нет! Нет! Нет! Все не так!

Мне не страшно, Майя! Я буду в профессии, как ты, твоя Кармен – смелая и не-ис-то-ва-я! Обещаю!!! Занавес! Здравствуй, Майя!

Ника Белоцерковская. A moi. L’histoire d’une de mes folies, или Всего одно лето в…

В жизни каждого нормального человека может случиться это: жил-был нормальный человек и вдруг стал блогером.

Как это происходит, что с этим делать, надо ли этого бояться и можно ли, будучи блогером, оставаться при этом нормальным человеком? Обо все этом, базируясь на собственном опыте, размышляет Ника Белоцерковская, она же блогер Belonika.

8 марта 2010 года Белонике исполнилось ровно полтора года. Мне очень удобно считать, столько же моему младшему сыну.

Однажды, когда я разводилась (чтобы совсем не путаться – в последний раз, а делала я это до последнего устойчивого брака раза четыре). Вряд ли этот процесс можно назвать симпатичным, но сейчас мне иногда удается находить в малоприятном действе даже что-то милое. Например, у меня была очень забавная «шоколадная» эволюция в отношениях с тем человеком. Когда мы познакомились, я обожала покупать огромные немецкие шоколадки с большими орехами и, наверное, достаточно несимпатично вынимать из них только орехи – его это невероятно умиляло, и каждый вечер он возвращался домой с такой шоколадкой. Надо сказать, что по отдельности ни шоколад, ни орехи я, мягко говоря, не люблю, что удивительно. Мы жили. Шоколадок становилось все меньше – потом они просто исчезли, через какое-то время он стал эту мою особенность яростно ненавидеть, вот просто невыносимо, до чудовищных скандалов и неподдельного отвращения. Я поняла, что этот брак закончился, собрала вещи и сняла себе квартиру. И тут произошло чудо – он неожиданно снова стал приносить мне эти шоколадки. Опять каждый вечер… Вдруг выяснилось, что эти шоколадки самое главное в его жизни.

Сейчас я его понимаю. Мой блог для меня – это то, что было для него моей шоколадкой. То, что я сама иногда люто ненавижу за свою зависимость, но что не в состоянии бросить. То, что стало для меня сейчас, наверное, одной из главных моих сущностей. Я ужасно аддиктивна.

А если серьезно, в последние несколько лет мир действительно существенно изменился. И параллельно для меня он изменился необратимо.

Для меня совершенно чудесным откровением явилось то, что сейчас в фокус главного внимания попадает не сам человек, а его виртуальный отпечаток в Интернете, а особенно это чувствуется в блогах; четвертое измерение найдено, оно здесь, и его неразрывная связь с тремя остальными до того очевидна, что и в подтверждениях не нуждается.

Блоги имеют в составе своего успеха у окружающих хорошую ретросоставляющую: здесь и возрожденная страсть к эпистоле, и реинкарнация дневника, хотя, казалось бы, такими глупостями можно увлечь лишь юное существо, находящееся в яростной битве со своими гормонами, но это только казалось бы…

Блоги изменили Интернет и практически уничтожили и историю с анонимностью, и историю с личным пространством, но об этом позже. Блоги, как и остальные человеческие попытки, к непреходящему и искреннему моему удивлению, и сами бывают успешными и безуспешными. О последних либо хорошо, либо ничего; об успешных же могу сказать – в основе, насколько я успела понять, лежит хорошая и страстная человеческая эмоция, тут даже больше, чем в реальности, это необходимо чувствовать.

Так было и с моим блогом. Я завела его, когда в моем глубоко беременном организме кипела нешуточная девичья обида. Журналист Красовский лично очень меня оскорбил.

Жажда борьбы с несправедливостью была слишком велика, а желание ответить обидчику слишком сильно. Подруга Ульяна, наблюдавшая мои трехдневные метания, страшно веселилась. Забавное зрелище – женский организм, которому со дня на день рожать, весом восемьдесят килограммов, был в абсолютной, кристальной ярости. Я почему-то постоянно вспоминала поговорку, привезенную мною с африканского сафари, где нам долго объясняли, что самое опасное животное, которое мы можем встретить, это бегемот. И каждый проводник считал своим долгом повторить: «Никогда не стой между бегемотом и рекой!»

Походив по комнатам нервными шагами, я решила мстить. И – на самом деле, ничего удивительного – искренняя человеческая эмоция (в данном случае – дикая обида) мгновенно завоевала свои первые пять минут славы. После первого же поста у меня появилось пятьсот друзей.

И вдруг, к полному моему смятению, я поняла – за всеми этими небольшими картинками и короткими текстами комментариев скрываются люди, они живые, такие же, как я, они отвечают, сердятся, восхищаются – и они рядом. И я совершенно перестала злиться, до того мне стало любопытно.

Дальнейшие несколько недель я провела, прилипнув к экрану моего «Макинтоша». Собственно, и знаменитая «послеродовая» благодаря этому на сей раз (а у меня есть опыт) обошла меня.

Здесь неожиданно оказалось все сразу, как на понедельничном антикварном рынке в Ницце, который на тот момент был главным моим развлечением. В куче многослойного виртуального хлама, сомнительных откровений, хамства, литдыбра и моргающих розовых котят с отвратительными бантами обнаружились настоящие сокровища – люди, истории, целые жизни, бесстыдно выложенные напоказ.

Я сделалась азартной, как лас-вегасский пенсионер на пятицентовом автомате; и я поняла, что пропала. Первые дни я сидела с лицом ребенка, впервые наблюдающего гала-парад в Диснейленде. У меня просто кружилась голова, так мне было интересно. Это была история про непрерывное открытие других миров; нельзя сказать, чтобы все из моих открытий меня порадовали. Если честно, то чем больше открытий я делала, тем больше не понимала, как же мне реагировать, и путалась в их сомнительной ценности.

В ЖЖ я встретилась с людьми, с которыми никогда раньше не встречалась; вступила в контакт с теми, с кем никогда в силу слишком разных географий и планет не пересеклась бы в реальной жизни. Здесь было и плохое, и хорошее, однако обычные, привинченные годами фильтры были сняты и уничтожены навсегда. Я изменилась.

Меня захватило ощущение схлопнувшегося пространства; любое расстояние, и физическое, и социальное, и личное, потеряло смысл. И меня вдруг стали в этом, как мне казалось, ненастоящем – по-настоящему ненавидеть и любить. В таких промышленно ощутимых масштабах я никогда с этим не сталкивалась.

Мне начали угрожать. Мне стало страшно. Я начала злиться. Где-то далеко, а может быть, и недалеко, кто тут разберет – сидел, к примеру, какой-то человек, готовый жестоко растерзать меня, даже не зная. Это было удивительно и совершенно завораживающе; у меня без дополнительных заявок с моей стороны сами собой откуда-то вдруг появились поклонники и враги. Многие вещи не трогали бы меня, когда бы не происходили с такой регулярностью и в таком количестве; то, что в первый, пятый и десятый раз я воспринимала философски, в сотый и тысячный начинало пугать. Я стала популярной. Справедливости ради надо сказать, что, наверное, я никогда не была обделена вниманием, но тут…

Журналисты, домохозяйки, менеджеры туристических фирм, детские писатели, экзальтированные и очень приземленные, сумасшедшие и пугающе вменяемые, успешные и ничтожные, гомосексуальные и существа, пишущие про себя в среднем роде, с московскими и монгольскими (!) айпи, юные и очевидно несвежие – стали, как говорят в ЖЖ, «слать мне лучи» ненависти или любви. Они даже стали сплачиваться в зависимости от…

Я была совершенно заколдована.

На врагов я неожиданно для себя реагировала острее – острее, чем обычно, острее, чем предполагала сама. Неожиданно вдруг выяснилось, что моя змеиная мудрость и выдержка, приобретением которой я к своему зрелому возрасту так гордилась, здесь совершенно не работают. Мне пришлось заново учиться себя контролировать.

Больше всего меня бесило приклеивание ярлыков, а уже через несколько вылазок в ЖЖ я была облеплена ими, как чемодан в Шереметьево. Здесь начинало играть неприятие всего плоского, однозначного и коллективного; да я даже в студенчестве отказалась морковку собирать, понимая, чем это чревато, не из-за того, что было лень, нет, просто не могла выносить этого надвигающегося коллективного нечто. А тут оно просто зашкаливало.

Я снова начала много курить. Прекрасно, но мой другой мир, в котором я с кучей своего, как мне казалось, никому, кроме меня, не нужного хлама, своими детьми, друзьями, собаками, домами, кастрюлями, – заиграл совершенно по-новому. Он стал интересен. Не мне, не моим дорогим близким, а совершенно чужим людям.

По-прежнему, как в детстве, накрывался огромный стол, под свежепосаженным диким виноградом, ярко светило южное солнце, море шуршало, и все шумели, я терзала гостей «новыми» кроликами, только делала я уже это не одна, как раньше. Со мной рядом появилась Белоника и те, кому очень хотелось знать, почему она «такая».

И я стала делиться – мне не жалко.

Я вдруг почувствовала себя удивительно счастливым человеком и поняла, что просто не замечала этого.

Для счастья, как для греческой драмы, мне, к примеру, нужно единство места, времени и пространства. Не нужно отвлекаться. Нужно жить в тот момент, в котором ты сейчас, и делать это с настоящей любовью. С самоотдачей, увлекаясь, и с достаточным количеством искренности. Отвратительный в своей фонетической конструкции рецептыш. Но, наверное, самый главный.

Так то, что приносило такое счастье и в детстве, стало моим естественным щитом; мне понадобилось время, чтобы спрятать Нику Белоцерковскую, оставив Белонику на кухне; фокус внимания естественным путем, без какой-либо болезненной кастрации, сместился на то, что стало действительно полезно и мне, и моей растущей аудитории. Белоника не так активна, как Ника Белоцерковская, Белонике интересно меньше тем, чем Нике Белоцерковской, зато и самой Нике теперь гораздо спокойнее – Белоника занята делом, в котором разбирается достаточно хорошо, а блог ее, претерпев болезненные трансформации, остался там, куда его естественным образом прибило – на моей кухне.

Но и здесь нам, уже двоим, далеко было до спокойствия. Вырулив по сути в монотему, я обнаружила, что и аудитория у меня изменилась: я, вероятно, случайно оказалась в нужном месте в нужное время, в эпицентре огромного тренда интереса к качественной домашней еде, гурманского, не побоюсь этого слова (с ним в среде ЖЖ-кулинаров надо быть очень аккуратной), свойства. Здесь уже были свои звезды и звездочки, которые также реагировали на мое вторжение по-разному; впрочем, для общения с ними я была уже достаточно закаленным бойцом, шок от встречи со стаями обезумевших «белониконенавистников» уже прошел, хотя кулинарная среда блогосферы, как ни странно, очень недоброжелательна. Почему-то именно кулинарные блогеры дико ревнивы к чужому успеху.

Кем я только не была – кухаркой, жирной уродливой тварью, старой б…, лицемерной богатой сукой, жидовкой и антисемиткой, короче, пожалуй, весь комбинаторный ряд из латинских букв, которые можно было собрать в самые невероятные слова из обсценной и не очень, к тому моменту был полностью исчерпан.

Мой дневник стал кулинарным.

С «главной кухаркой ЖЖ» мой виртуальный аватар, Белоника, был на своей территории, и чувствовать я стала себя гораздо комфортнее и сосредоточеннее, чем раньше. И то, что раньше заставляло ощущать себя такой беспомощной, неожиданно сделало меня очень сильной.

И постепенно, с помощью почти уже восемнадцати тысяч моих френдов – некоторые из них уже прочно перешли в мою реальную жизнь в качестве обыкновенных друзей, – блог опять совершил непредсказуемое для меня движение. (Мне каждый раз очень смешно читать про себя как про «маркетинговый проект».) Я согласилась на предложение издательства выпустить книжку, «кулинарный блокбастер», как сказал один из журналистов, и, наверное, по динамике и драматургии того, как это происходило в моей реальной жизни, это был именно он. Блогбастер, ага. С неожиданным фееричным успехом.

И с полным переворотом моей жизни с ног на голову, бесконечной готовкой и учебой, подстраиванием наших семейных путешествий под мои интересы, переделыванием фотографий (я чудовищная перфекционистка), а также покупкой фотоаппарата Leica, с которым мы стали неразлучны, какой-то тотальной стремительной переориентацией. Мне ужасно забавно смотреть на свою эволюцию за год. Я как-то залезла во фликр, в котором храню все свои жэжэшные фотографии, на первые страницы. Это просто невозможно. И читать мои тексты годичной давности тоже невозможно. Это два разных человека. Я, конечно, знаю, что упорна и обучаема. Но тут, пожалуй, впервые в своей жизни я себе по-настоящему приятно удивилась.

И – да, виртуальная Белоника опять объединилась с Никой Белоцерковской, она вышла в реальную – реальней некуда – жизнь, с книжкой, родившейся из блога, со встречами с читателями в книжных магазинах, с дальнейшими идеями о том, как больше не терять тех друзей и просто симпатичных людей, с которыми удалось встретиться, и – кто знает, может быть, с очевидным ощущением шизофрении окружающего пространства, потому что ни мне самой, ни кулинарному блогеру Белонике до сих пор до конца не ясна одна вещь. Где он – виртуальный мир – заканчивается и где начинается реальный.

Но зато такое павичское «у нее было два голоса» перестало меня пугать совершенно.

P. S. Главному редактору: Не очень пафосно? Чего-то перечитала, х… ня какая-то напыщенная.

Б…, разучилась писать что-то, кроме рецептов

Хнык.

Ошыпки править нету сил.