Текст книги "Исламские города в русской периодической печати. Том 1"

Гробница Магомета в Медине

(Всемирная иллюстрация. 1880. Т. XXIV. № 13. 20 сентября. С. 223)

Гробница Магомета, находящаяся в Медине, долго служила предметом разных басен, которым верили не только последователи его, но и христианские писатели. Проникнуть в мечеть, где схоронены останки мусульманского пророка, немусульманин может только обманом, рискуя жизнью, если обман его будет открыт, и потому все писавшие о гробнице Магомета передавали не виденное, а слышанное от других, вместе со всеми баснями, придуманными воображением поклонников-магометан. Лишь весьма недавно Буркгарт успел обмануть бдительность стражей священного для магометан гроба и дал подробное описание храма, где находится могила Магомета, и самой его могилы. Когда Магомет сделался главою многочисленной могущественной секты в Медине, и получил возможность открыто совершать обряды своей веры и проповедовать свое учение, он приступил к сооружению мечети. Местом для мечети было избрано кладбище, покрытое пальмами, так как это место было, по убеждению Магомета, указано ему самим Богом: во время торжественного вступления Магомета в Медину, верблюд его преклонил здесь колени. Деревья на кладбище срубили, мертвецов перенесли на другое место и тотчас же приступили к сооружению храма. Согласно с простотой религии, которую проповедовал Магомет, и сообразно скудным средствам ее исповедников, мечеть должна была иметь самый нероскошный вид и стены ее сооружались из земли и кирпича; стволы недавно срубленных пальм служили опорою для крыши, которая была сделана из пальмовых же ветвей и покрыта пальмовыми листьями. Мечеть занимала площадь в сто локтей и имела три двери: одна к югу, где впоследствии установлена была кебла, другая называлась воротами Гавриила и третья – воротами милосердия. Часть здания, называемая Соффат, предназначалась для жилья тем из правоверных, у которых не было своих домов. В постройке мечети Магомет лично принимал большое участие и собственными руками выводил стены и устраивал крышу, не подозревая, вероятно, что строит собственную свою гробницу. Много раз впоследствии мечеть эта перестраивалась и украшалась, но и до сих пор носит название Месджед-аль-неби, т. е. мечеть пророка, потому что была сооружена его руками. В этой мечети все велось сначала чрезвычайно просто, при полном отсутствии какой бы то ни было роскоши. Ночью она освещалась пальмовыми лучинами; кафедрою, с которой пророк говорил проповеди, служило небольшое возвышение, насыпанное из земли вокруг ствола пальмового дерева, к которому проповедник прислонялся спиной. Только впоследствии Магомет соорудил себе кафедру, на которую всходил по трем ступеням, и, по словам предания, когда он первый раз взошел на свою новую кафедру, пальма застонала. В утешение, покинутой пальме было предоставлено выбрать одно из двух: или быть пересаженной в сад и там зацвести снова, или быть перенесенной в рай и там доставлять плоды правоверным в будущей жизни. Так как пальма выбрала последнее, то ее погребли под кафедрой, где она и должна ожидать блаженного воскресения.

Аравия. – Гробница Магомета в Медине. (По фотографии С.Д. Лаптева)

Взяв себе в жены дочь Абу-Бекра, Айишу, Магомет устроил для своей любимицы жилище рядом с мечетью и здесь проводил почти все свое время, уделяя немного минут для остальных своих жен. Смерть застала Магомета в этом же самом доме, в жилище Айиши, и когда возник вопрос о том, где должен быть погребен пророк, между последователями его начались споры. Одни, именно могаджерины или ученики из Мекки, требовали, чтобы священные останки были погребены в Мекке, так как в этом городе Магомет родился; другие же, ансариане, стояли за погребение в Медине, где пророк нашел себе убежище и провел последние десять лет жизни; наконец, третьи хотели, чтобы останки Магомета были перенесены в Иерусалим, где обыкновенно погребались пророки. Конец этому спору, грозившему обратиться в серьезную распрю и породить раскол между правоверными, положил, пользовавшийся большим влиянием, тесть Магомета, Абу-Бекр, отец Айиши; он объявил, что сам Магомет прямо говорит, что пророк должен быть погребен на том самом месте, где умер, и, следовательно, надо было вырыть могилу в доме Айиши, над тою самой постелью, на которой Магомет испустил последнее дыхание; так и было сделано. Незамысловатая сначала мечеть пророка была заключена впоследствии в обширный храм, имеющий вид колоннады, которая обнимает продолговатый четырехугольник в 165 шагов длины и 130 ширины, без крыши, с четырьмя входными воротами. Колоннада, которую составляют, в несколько рядов, неодинаковой величины столбы, оштукатуренные и ярко раскрашенные, поддерживает с четырех сторон четырехугольника ряд небольших белых куполов. На каждом из четырех углов сделано по одному конусообразному минарету, очень красивого рисунка. Подле юго-восточного угла четырехугольника находится место, окруженное железной решеткой филигранной работы, раскрашенной зеленой краской и перевитой медною, вызолоченною проволокою, так что внутренность можно видеть только через маленькие отверстия, около шести квадратных дюймов каждое. Это самое место, называемое хаджира, заключает в себе гробницы Магомета и двух его друзей и первых преемников, Абу-Бекра и Омара. Над хаджирой возвышается купол, увенчанный вызолоченным шаром с полумесяцем, и когда идущие в Медину, на поклонение гробнице пророка, богомольцы завидят издали этот полумесяц, то обязаны приветствовать гробницу пророка особыми молитвами и делать земные поклоны. Долгое время существовало убеждение, что гроб Магомета висит в воздухе, не поддерживаемый ничем; магометане объясняли это чудом, христиане же – тем, что гроб сделан из железа и помещен, будто бы, между двумя магнитами. Гроб Магомета не железный, а мраморный и совсем не висит, а покоится на фундаменте, – также, конечно, как гробы Омара и Абу-Бекра, между которыми он находится. Самая мечеть испытала много превратностей. Однажды, в страшную бурю, она обвалилась частями и разрушилась, но была вновь перестроена египетским султаном. Многие калифы не жалели ничего для расширения и украшения священного храма, и в этом отношении отличился особенно Валед I, в царствование которого была завоевана Испания. Веггабиты, взяв и разграбив Медину, похитили несметные сокровища, пожертвованные правоверными и хранившиеся в мечети. Богомольцы допускаются только к решетке, а за решетку пускают лишь пашей и тех, которые могут заплатить большой взнос на украшение мечети. По темноте места, можно различить весьма немногое: гроб Магомета помещается на четырехугольном фундаменте из черных камней, который держится на двух столбах; его покрывают драгоценные материи, которые присылаются из Константинополя султаном через каждые шесть лет; старые покровы, снятые с гроба Магомета, идут на покрытие султанских гробов.

И. Березин
Кербеля

(Магазин землеведения и путешествий. 1858. Т. V. С. 206–230).

Месопотамии как будто суждено во все времена, начиная с глубочайшей древности, содержать в себе замечательнейшие приюты народонаселения, закинутые в пустыню: к числу таких городов принадлежит Кербеля. В первобытную эпоху процветала в Месопотамии вавилонская монархия, и народонаселение страны было довольно густо; может быть, эти благословенные времена процветания опять возвратятся Месопотамии, с устройством здесь железной дороги, а между тем взоры всего шиитского мира не перестают обращаться на эту страну, потому что здесь находятся гробницы Али и его детей, здесь погиб в битве у Кербеля Имам Хусейн, здесь сосредоточены священные места шиитского пелеринажа. Имевши случай посетить Кербеля, о котором европейские путешественники говорят очень мало, в том числе и достопочтенный Нибур[23]23
  Niebuhrs Reisebeschreibung, 2 Band, стр.266–270.


[Закрыть], я представляю очерк этого чтимого Шиитами города в замечательную для его существования эпоху, когда он только что был взят приступом Турками. Это последнее обстоятельство требует предварительного объяснения.

Кербеля, обитаемый преимущественно шиитами из Персии, с давнего времени посещается во множестве персидскими богомольцами, вследствие чего Персияне мало по малу убедились в мысли, что Кербеля есть персидский город, хотя он и лежит в пределах турецкой империи. В этом заблуждении особенно поддерживал их предпоследний багдадский паша Али, который жаловал Персиян, любил персидскую литературу и сам хорошо говорил по-персидски: Кербеля имел своего «хакима», градоначальника из Персиян, получавшего утверждение в Багдаде, и вся зависимость Кербеляйских горожан от багдадского паши, ни во что не вмешивавшегося, состояла лишь в уплате податей. Али-паша был переведен в Дамаск, на визиральное место, и, с прибытием в Багдад нового паши Неджиба, обстоятельства изменились: Неджиб потребовал, чтобы Кербеляйцы допустили в свой город турецкого коменданта и турецкие войска. Разумеется, такое требование не понравилось шиитам; главными противниками его, по словам Персиян, были шииты арабского происхождения, обитавшие в Кербеля, и число которых доходило до 500 человек, между тем как Персиян-Шиитов в Кербеля было до 8,000. Громкий голос арабских шиитов заглушил робкие сомнения Персиян, и арабские бунтовщики, получившие турецкое прозвание «ярамаз» (негодяй), объявили, от имени всех жителей Кербеля, что они не пустят к себе Неджиб-пашу. Может быть, при этом отказе они рассчитывали и на содействие персидского правительства, но такой расчет оказался совершенно ложным. Неджиб-паша объявил Кербеля вне закона, и, зная, что Кербеляйцы приготовились к защите, не решился напасть на город с одними своими солдатами, а просил помощи у мосульского паши, который славился своим «Низамом» (регулярным войском) и своим пушечным заводом. Мухаммед паша послал требуемое вспоможение, и Неджиб с соединенными силами в числе 12,000, двинулся на Кербеля. Полевая артиллерия заступила место осадной, но тем не менее она наводила страх на пустынных Арабов, уклонившихся от участия в войне. Кербеляйцы заперлись в своем городе; ярамазы, с предводителем своим Сеид Ибрахим Зафрун-Фурушем (торгующий шафраном) заняли городские стены и ожидали неприятеля, который не замедлил явиться. Началась осада.

Нельзя сказать, чтобы осада была ведена правильно; за недостатком знания дела, а отчасти и орудий, Турки напали на город только с одной юго-восточной стороны, вырубили здесь пальмы, не смотря на сопротивление бунтовщиков, и начали действовать ядрами по городской стене. Сделав пролом, что было очень не трудно, осторожный паша медлил приступом, но наконец решился, Турки без большого сопротивления проникли в город и устремились к святилищу Аббаса. По-видимому, здесь произошли, хотя и в малых размерах, кровавые сцены: свирепые Османлу избивали невинных, потому что ярамазы, еще в начале приступа, покинули Кербеля противоположными воротами. Через три часа по взятии города объявлен был Неджиб-пашею «аман» (помилование), только на жизнь, а не на имущество: грабеж по всем домам продолжался довольно времени. Персидские принцы, жившие в Кербеля, удалились из города еще до начала осады, а семейства их, оставшиеся в городе, были спасены, во время грабежа, покровительством одного влиятельного лица, и в безопасности препровождены в турецкий лагерь. – Осада продолжалась около трех недель.

Эти события приняты были в Иране очень дурно: весть о них явилась в самый Рамазан <…>, и конечно, будь у Персии деньги или войска наготове, война между этой державой и Турцией была бы неизбежна. Основываясь на преувеличенных рассказах трусливых Иранцев, персидский консул в Багдаде настрочил настрочил своему правительству такое мудреное и плачевное донесение, что первый министр шаха не знал что и думать о Кербеляйском казусе: консул одних убитых показывал в своем рапорте до 20,000 человек (!!!), залил святилище Аббаса кровью по колени и навалил здесь трупов шиитских в человеческий рост.

По своему обыкновению, недоумевающее персидское правительство обратилось за советами и содействием к русскому и английскому посольству в Тегеране. Не лишнее заметить, что всякое посольство как-то невольно сдружается с двором, при котором оно находится, и всегда принимает сторону этого правительства в делах с другими правительствами: тоже случилось и здесь. Но посредники вместе с тем старались уладить дело миролюбиво, и так как еще раньше спор о границах на севере между Персией и Турцией был рассматриваем русским и английским коммисарами, то и в Кербеля отправили Англичанина, полковника Фарента, которому и русское посольство поручило свое доверие в этом деле. Нужно ли прибавлять, что полковник Фарент занимался исследованием несколько месяцев, а между тем мало по малу Кербеляйская экспедиция забылась, и дело кончилось почти ничем, между тем как начало его обещало не такой исход: покойный Мухаммед-Шах очень рассердился при первом известии о Кербеляйской экспедиции, боялся, что народ принудит его к войне с Турцией, и даже из предосторожности велел запереть на несколько дней гонца, привезшего весть о взятии Кербеля, чтобы молва об этом печальном событии не разошлась во время Рамазана по всей Персии. На ту пору появилась на западе комета, и Муджтехид испаганский утверждал, что это меч ниспосылаемый Аллахом Ирану, для войны с Турцией.

По взятии Кербеля, паша ограничился постройкой в городе цитадели и введением турецкого градоначальника с турецким гарнизоном: предводитель бунтовщиков Сеид Ибрахим спокойно разгуливал при мне по Багдаду, как ничего не сделавший мирный горожанин; остался также правителем Кербеля, хотя по имени, Персиянин Сеид Вахаб. Со своей стороны Шииты ограничились несколькими картинками кербеляйского избиения, нарисованными в Багдаде; одну из них, необыкновенную по своей величине для персидского искусства (около сажени длины) имел случай видеть и я: на ней Турки избивают Персиян в святилище Аббасовом. Между Шиитами видны только двое с саблями; все остальные безоружны. Очень возможно, что и на самом деле было так. Подробности здания, к сожалению, мало верны, особенно купол и минареты; так что это изображение недоступной неверному мечети почти не послужило мне в пользу, для ознакомления с Кербеляйским святилищем. Персияне же смотрели на эту картину с особенным благоговением, как на чудное и святое произведение искусства, и персидский багдадский консул отправил копию с нее своему правительству. Эта копия равнялась в исторической верности донесению самого консула. – Неджиб-паша, простоявший чуть не месяц под хрупкими стенами Кербеля, представлял это дело совершенной ничтожностью для храброго Османлу и говорил мне, что «теперь нам больше хлопот с постройкой цитадели, нежели было прежде с разрушением городских стен».

Спустя несколько месяцев после описанных событий, я прибыл в Багдад, познакомился здесь с завоевателем Кербеля – Неджиб-пашой, и отсюда предпринял поездку в этот священный шиитский город, лежащий за Тигром и Евфратом, на окраине огромной аравийской пустыни. Путь от Багдада к Кербеля перерезывает Месопотамию вкось с СВ. на ЮЗ.; благочестивые Шииты построили на дороге большие и красивые караван-сараи, никем не обитаемые, потому что кочевые Арабы занимают берега Евфрата и держат всю страну в постоянном страхе. Во время Нибура караван-сараев было здесь меньше.

Через Евфрат переправляются у деревни Мосейб, расположенной на левом берегу реки; к этой деревне я пробрался от Хиля, потому что собственно я ездил из Багдада на развалины Вавилона и уже отсюда проехал в Кербеля. От последнего караван-сарая на этом пути, называемого Беглер-Хан, я ехал по степи, без всякой проторенной дороги; местами скудная растительность является на песчаной равнине, палимой жгучим солнцем, и одушевляет грустную картину пустыни. Странное обстоятельство на этом проезде осталось для меня необъясненным: на каждом почти шагу находятся в земле дыры, точно как будто мы ехали по развалинам, засыпанным пустынным песком. Животные спотыкались беспрерывно. В полутора часах караванного пути от Беглер-Хана находится здание Имам-задэ Абуль-Касема Ибн Эль-Хасана – обыкновенная молельня, красиво укрытая с одной стороны пальмами. В Персии редкая деревня не имеет своего Имам-задэ, т. е. молельни над могилой одного из бесчисленных потомков Али; как же не быть таким Имам-задэ на местах шиитского пелеринажа? И действительно через четверть часа опять встречается Имам-задэ «Авлад-ульмуслем» (детей Муслема); здание это довольно обширно, имеет два купола, покрытых зелеными изразцами, которые издали блестят на солнце точно серебряные; вокруг молельни идут полуразрушенные покои для богомольцев, восстанавливаемые на счет Ост-Индской компании, которая тоже вероятно придерживается шиизма; по обе стороны здания ясно видны два русла высохших каналов: малого и большого. Но лучшее украшение этого Имам-задэ составляют пальмы, которыми оно окружено со всех сторон и которые привлекательно манят в тень свою путника. Через четверть часа я прибыл в деревню Мосейб.

Это селение принадлежит к числу не малых, что в этом краю составляет редкость: здесь есть свой базар с незначительным запасом провизии, свои сады и свой караван-сарай. Евфрат в этом месте довольно узок, но очень быстр; до кербеляйской экспедиции здесь был мост на судах, но гневный паша уничтожил его после похода и теперь все люди и ослы переправляются через реку на лодке-пароме, а лошади и мулы – вплавь. Это последнее обстоятельство несколько затруднило сопровождавшего меня, по распоряжению Багдадского паши, жандарма; но, по коротком размышлении, он схватил первого попавшегося ему под руку Араба, всунул ему в руку повод своей лошади и на турецком языке, которого Араб не разумел ни мало, велел ему переплыть с конем на ту сторону. К несчастью, этот Араб был старик, не только не могший плавать, но едва таскавший ноги по земле, в чем он и клялся всеми шейхами; но жандарм никак не хотел признать своей неудачи, избил несчастного Араба и уже по моему настоянию отстал от него и взял сам своего коня в повод. Но увы! ретивый бегун не желал плыть за паромом, вырвал повод из рук жандарма и воротился к берегу; тогда один молодой Араб, отличный пловец, вступил в борьбу с непослушным конем и принудил его, плывя то спереди, то сзади, переправиться через реку. Картина этой борьбы арабского пловца с турецким бегуном на водах Евфрата была великолепна. Не мешает заметить, что та же сцена повторилась и на обратном пути нашем из Кербеля в Багдад. Берега Евфрата в этих местах лишены всякой растительности: благословенная райская река протекает здесь по пустыне, богатой лишь песком. Не то было в прошлое время: здесь были и обильная растительность и многочисленное население, следом которых остались высохшие каналы. Так, переправясь через Евфрат и миновав караван-сарай на правом берегу, тоже именующийся Мосейб, мы переехали по высокому кирпичному мосту, широкий сухой канал, вероятно, еще не в давнее время оплодотворявший и оживлявший страну; теперь же и самый мост, называющийся «Хасанов барьер» (Сед-и-Хасани), как ненужная вещь при высохшем канале, разбирается понемногу на постройку стен. Невдалеке виднеется разрушающийся караван-сарай Калья-и-Мирахор. Таким образом, не смотря на усилия благочестивых Персиян, при беспорядке управления, все здесь разрушается очень скоро, а новые здания стоят необитаемые.

Дорога кербеляйская от этого моста до самого города чрезвычайно дурна: она идет по неровной песчаной степи, усеянной небольшими холмами, в песке которых тонут ноги вьючных скотов. Низенькая и тощая травка пожирается множеством верблюдов, разгуливающих со стадами других животных по этой степи, но самих владельцев скота – пустынных Арабов не видно; они или держатся где-нибудь вдали, или скрываются за холмами, в ожидании легкой добычи. Грабежи здесь весьма обыкновенное дело, потому что большая часть проезжающих состоит из Персиян, отправляющихся с денежными приношениями в Кербеля.

Через полчаса караванного похода мы миновали тростники, вдающиеся в пустыню от евфратских прибрежьев: для разбойников-Арабов эти тростники служат прекрасным убежищем. Вскоре является по левую сторону дороги кербеляйский канал, идущий к самому городу и оплодотворявший местность: богомолец-Шиит, бывало, не нарадуется, что достиг струй, напояющих священный город, но теперь этот канал сух, потому что тот же гневный багдадский паша приказал пересечь сообщение его с Евфратом. Канал и глубок и широк, так что он доставлял много воды. На половине дороги между Мосейбом и Кербеля находится караван-сарай «Атеши», огненный, название вполне оправдываемое раскаленным зноем здешней пустыни: этот караван-сарай построен по общей форме персидских зданий этого рода, и по общему закону здешней местности тоже приходит в разрушение. Вдобавок у этого караван-сарая нет и воды, так что ожидания наши освежиться от жгучего полдневного зноя были совершенно обмануты. Вместо того, взойдя в «баля-ханэ» (переделанный Европейцами в балкон), я мог любоваться игрою солнечных лучей на куполе Аббасовой мечети в Кербеля: при отражении степных песков, зеленый изразцовый купол кажется серебряным, что еще ранее я заметил на куполах молельни «детей Муслема». Окрестные места определил мне из баля-ханэ компас следующим образом:

Кербеля SW 26° W

Деревушка в двух верстах S 35° SW

На половине дороги между караван-сараем Атеши и Кербеля начинаются с левой стороны, по ту окраину кербеляйского канала, пальмовые сады, на которых отрадно отдыхает взор, измученный однообразием песчаной степи и ослепительным отражением солнечных лучей на песках. Не много далее «Белого моста» (Пул-иСефид), довольно большого, с двумя башенками, построенного иждивением Индусов-Шиитов, начинаются пальмовые сады и с правой стороны, так что дорога идет между двух пальмовых рощ. Но это приятное очарование дисгармонически нарушается маленькими, глубокими канавами, беспрестанно пересекающими дорогу, а через эти каналы перекинуты предрянные мостики из двух пальмовых стволов, засыпанных землею: того и гляди, что свалишься вместе с конем с такого узкого и большею частью сгнившего мостика. Эти канавки назначены к проведению воды из кербеляйского канала в сады по правую сторону дороги. – Почти под самым городом переезжают по другому кирпичному мосту меньших размеров, называемому Абу-Хадед: здесь находятся колодцы, из которых пользуется водою священный шиитский город. Таким образом Кербеля, в двадцати верстах от Евфрата, пьет колодезную воду, которою жители должны запасаться в течение дня, потому что на ночь городские ворота запираются и уже ни для кого не могут быть открыты. Несмотря на эти неудобства, город не так несчастлив в отношении воды, как кажется, потому что колодезная вода Абу-Хадедская хороша и вкусна.

Свернув с аллеи влево, мы увидали очень близко городские ворота: и было уже пора увидать их, потому что солнце касалось горизонта, а ворота запираются с закатом солнца, и запоздалым путникам предоставляется ночлег в степи, с голодными львами. В течение пятичасового пути от Мосейба до Кербеля я не видал ни одного шиитского богомольца, что, конечно, должно было броситься в глаза и не шииту, но турецкий градоначальник Кербеля объяснил мне впоследствии, что Персияне, считая священный город свой оскверненным и угнетенным турецкою властью, не идут пока на богомолье или идут очень мало, не смотря на то, что в городе и по дороге теперь больше порядка и безопасности. Относительно города слова Турка могли быть справедливы; но едва ли пустыня стала смирнее после кербеляйской экспедиции: Бедуинов такими подвигами не запугаешь.

В Кербеля я поселился смиренно в каравансарае подле базара, избегая дорогого гостеприимства местных властей или казенной квартиры, и тотчас же отправился обозревать город, но в крепости меня встретил сам «Мутеселлим» (градоначальник) и убедил перейти на квартиру в его «конак», отель, находящуюся в крепости. Не желая испытывать долго услуги жадного турецкого лакейства, нахально заглядывающего в карман каждого гостя, я постарался в тот же вечер обозреть весь город, и на рассвете, когда Мутеселлим еще покоился мирным сном, я выехал из Кербеля, в сопровождении пашинского «каваса» (жандарма). Не помню что мне стоил ночлег у турецкого градоначальника, но вот результаты моего знакомства с Кербеля. Город Кербеля, получивший свое название от рыхлой почвы, затрудняющей путь, равняется величиной небольшому нашему уездному городу, но народонаселения здесь гораздо больше, потому что восточные улицы гораздо уже наших проулков, дома строятся часто один подле другого, и в довершение в Кербеля нет площадей. Город окружен кирпичною стеною (из сушеных на солнце кирпичей), имеющею два яруса: верхний представляет террасу, а нижний состоит из пустых открытых спереди отделов с перегородками, иногда обитаемых бесприютными бедняками, точно как в Багдаде. Городская стена тонка и непрочно сложена, так что только турецкую артиллерию могло затруднять подобное препятствие; впрочем, главную защиту города составляли не стены, а… может быть, вы подумаете, твердая грудь обитателей: совсем нет! защищали Кербеля пальмовые сады, со всех сторон окружающие город и затруднявшие приступ. Да и какую преграду может составить рыхлая стена, которой ширина в основании не более аршина, а вышина около трех сажень? У багдадских ворот, через которые я въехал в город, стена несколько выше других мест, почему Турки и не вели приступа отсюда. Местами, на небольших расстояниях, в общей линии стены, находятся башни.

Следы турецкой осады в городской стене обнаруживаются с юго-восточной стороны, где Турки вырубили все пальмы, сделали в стене пушечными выстрелами пролом, через который и шли на приступ. Пушки, которые никак нельзя назвать осадными орудиями, были поставлены, к крайнему прискорбию Персиян, на соседнее стене здание Имам-задэ, в расстоянии не более двухсот сажень, и отсюда-то Турки громили стену; ближайшие к пролому дома и постройки также очень пострадали от выстрелов турецких. Теперь городская стена, где сделан был пролом, уже исправлена, но заделка отличается от старой постройки, а соседние здания остаются в прежнем виде разрушения, как будто для того, чтобы напоминать Шиитам падение священного их города. Персияне рассказывали мне, что багдадский Паша долго не отваживался на приступ уже после того, как ядра открыли в стене пролом, опасаясь резни в узких улицах города; что Турки вторгнулись в город тогда, когда жители спали и не ожидали нападения, и что Арабы-бунтовщики, называемые здесь по-турецки «ярамаз», негодными, и сравниваемые Мутеселлимом с янычарами, покинули тотчас город через противоположные ворота: Турки, не позаботились даже окружить караулами Кербеля.

Во избежание повторения восстаний, Паша, по взятии Кербеля, предписал постройку цитадели внутри города, подле стены и близ пролома. Цитадель не велика, состоит из казарм и градоначальнического дома с обширным двором для экзерциций турецкого гарнизона; стены новой цитадели нисколько не лучше городских, но на башне, в северном углу цитадели, стоят две небольшие английские пушки, наведенные на город, которых достаточно для того, чтобы содержать в повиновении Персиян. Турецкая предусмотрительность этим не ограничивается: предположено воздвигнуть еще башню, вооружить и ее пушками; да кроме того на дворе Мутеселлима стоят четыре пушки. Показывая мне их, градоначальник турецкий прибавил:

«Это ваши пушки, Ингилиз»; но я не замедлил вывести его из заблуждения о моей национальности, что пришлось очень кстати, потому что Мутеселлим познакомился с Русскими во время кампании 1829 года. Кроме цитадели, пушек и Мутеселлима, который в восхищении от своей цитадели, Турция имеет в Кербеля до 500 человек «низама» (регулярного войска): в том числе есть и кавалерия и музыканты. В короткое время проживания моего у градоначальника эти войска обучались на его дворе воинским приемам, но Мутеселлим не был доволен этим ученьем и сознавался, что солдатам недостает хороших наставников, хотя в то же время он отзывался с большим презрением о персидских войсках, приходу которых, объявленному за верное кербеляйскими Шиитами, он нисколько не верил, в чем и был совершенно прав. Между прочим этот Мутеселлим оказал свою храбрость на деле: он со своим батальоном вошел в числе первых в Кербеля.

Улицы в Кербеля не мощены; дома построены преимущественно из необожженного кирпича, большею частью высоки и следуют общему персидскому характеру: замечательных по величине или архитектуре построек нет. <…> – Городской базар довольно велик и весь занят персидскими купцами; впрочем выражение весь здесь неуместно, потому что есть и пустые лавки, вероятно, покинутые вследствие последних смут. Необходимо было заметить об исключительной торговле в Кербеля персидских купцов, потому что в соседнем городе Хиля торгуют на базаре большею частью Арабы: два элемента сходятся здесь близко. Главный предмет торговли на кербеляйских базарах составляют: съестная провизия разного рода и произведения местных ремесленников, занимающихся, по восточному обыкновению, своими работами на самом базаре; мануфактурных произведений здесь очень мало и все они состоят из английских ситцев и бумажных материй. – Из фруктов имеются на базаре те же плоды, какие и в Багдаде, за исключением винограда; белый хлеб здесь так же хорош, как в Хиля; в харчевнях базарных преобладает персидская кухня.

Как я уже сказал, площадей (мейдан) в городе не находится: только у багдадских ворот есть небольшое пустое пространство для продажи дров и провизии, привозимых в город из соседних арабских аулов.

Народонаселение в Кербеля состоит из Персиян, поселившихся здесь издавна, Арабов шиитов и Османлу: господствующее население есть персидское, и поэтому Кербеля имеет характер преимущественно персидский. Здешние Персияне одеваются, однако же, как Арабы, и только бедняки, недавно прибывшие из Персии и не имеющие капитала на покупку чалмы арабской, носят персидские остроконечные бараньи шапки (каджари). Здешние Персияне говорят по-персидски и по-арабски, но более употребительный язык в городе есть арабский; самые нравы и обычаи жителей составляют смесь арабских с персидскими. Привязанные к своей национальности Персияне, под влиянием местной святости, нисколько не чуждаются Арабов-шиитов, отчего и происходит смешение нравов; только Турков Персияне ненавидят, хотя и боятся в то же время: моего каваса на каждом шагу приветствовали пренизкие поклоны Персиян, на которые едва успевал отвечать киваньем головы гордый Османлу. Кербеляйские Персияне еще во время Нибура славились своим фанатизмом[24]24
  Reisebeschreibung, II, 269.


[Закрыть].