Текст книги "Бессмертный полк. Истории и рассказы"

Советское командование действительно выслало на помощь разведчикам два батальона десантников. Но те десантировались довольно далеко от завода и вынуждены были добираться до места назначения пешком. А американцы ехали на танках и автомобилях. И прибыли к заводу гораздо раньше красноармейцев. Советские разведчики попытались договориться, но американцы были разъярены тем, что на территории их влияния появились русские.

Дед утверждал, что огонь на поражение открыли именно русские разведчики. Первыми же очередями из автоматов лишив американскую группировку командования, которое пришло на переговоры с русскими. Затем дезорганизованную, но более многочисленную группировку отогнали подальше от завода лихой штыковой атакой (против танков врукопашную!). Ошеломленные американцы откатились, связались с командованием, получили строгий приказ и перешли к активным действиям. То есть открыли огонь по обороняющим завод из танков и пушек, а после артподготовки попытались вышибить русских с занятых ими позиций. Подготовленных еще немцами, а потому довольно внушительных.

По словам деда, до прибытия советских десантников разведчики, подпольщики и недавние военнопленные отразили восемь американских атак. Потеряв при этом более ²/₃ обороняющегося состава. Но цель была достигнута: с прибытием десантников у американцев, и так изрядно прореженных в атаках на завод, шансов захватить завод не осталось. Они опять откатились и вызвали подкрепление. Но на этот раз русские успели раньше. Первыми к заводу прибыли советские танки, которые на форсаже ехали на помощь десантникам и разведчикам. Танкисты умудрились пройти в обход немецких и американских частей (американцы наступали не единым фронтом, а клиньями, потому в линии фронта были огромные «плеши», которыми и воспользовались русские). Американцы не решились на продолжение атак. А конфликт (так назвали генералы полноценный бой в районе завода, в котором погибли более тысячи человек с обеих сторон) был благополучно замят и засекречен.

Василий Михайлович Ефтеев

Тот бой, вкупе со свидетельством командира партизанского отряда, что Василий Ефтеев попал в плен в бессознательном состоянии, спас деда от сталинских лагерей. Но его все равно лишили всех наград, на два года оставили в Германии в составе частей, вылавливавших недобитых нацистов. А удостоверение участника войны вручили лишь в 1967 году. Дед никогда не добивался возвращения ему лишенных наград, хотя он не был официально их лишен, а после получения удостоверения награды ему должны были вернуть автоматически. А ведь любая боевая награда означала солидную прибавку к пенсии. К примеру, за медаль «За отвагу» ежемесячно доплачивалось 8 рублей, за орден Красного Знамени – 20. По тем временам солидная прибавка к пенсии! Только усилиями моего отца, которые он предпринял втайне от деда, в 1983 году деду вернули медаль «Партизану Великой Отечественной войны» I степени (плюс 7 рублей к пенсии). В 1985-м кроме награждения орденом Отечественной войны II степени (к 40-летию Победы им награждали всех ветеранов) вернули и медаль «За отвагу». А вот орден Красного Знамени военком Гомельского гарнизона привез деду в деревню 14 августа 1991 года. Дед не дожил до этого вручения всего три дня… Он умер от лейкемии (белокровие), вызванной последствиями Чернобыльской катастрофы. Так получилось, что радиоактивное облако от Чернобыля двинулось сперва на север и разразилось дождями именно над территорией Гомельской области.

Максим Леонов

Отца ждал трибунал

Лапкин Яков Моисеевич (1903–1992)

О своем участии в финской войне мой отец рассказывал мало. Говорил что-то о финских снайперах на вершинах сосен, о том, как ловко финны кидали ножи. Остальное неотчетливо. А вот Великая Отечественная коснулась нас в полной мере…

Грянула война. Мой отец – Лапкин Яков Моисеевич – готовил эвакуацию своего завода на Урал. Он отправил всю большую семью бабушки (теток, их мужей и детей, дядю) в Свердловск (Екатеринбург), а вслед за ними и беременную жену, мою маму. Матушка разрешилась мною по дороге. Ну не в поезде, конечно. Когда начались роды, ее срочно высадили в Галиче Костромской области, где я и появился на свет божий в августе 1941-го. Потом мама со мной добирается до Свердловска. Еда ужасная. Едет в теплушке. Помыться негде. Я – весь в коросте. Вместо кроватки – деревянное корыто. Кругом мужики – военные, командированные с фронта. Солдаты, расположившиеся на всех уровнях – внизу, на вторых и третьих полках, – залезают за пазуху, выгребают вшей и бросают вниз. Мать плачет. Со второй полки голову свешивает раненый офицер: «Не плачь, мамаша, сын вырастет, богатырем станет». Как в воду глядел – мужик из меня вырос здоровенный.

Когда мама воссоединилась с бабушкой, быт как-то стал налаживаться. Хотя с едой, конечно, были проблемы. Вскоре на Урал переехал со своим заводом отец. Мама впервые показала меня отцу – худосочного недокормленного младенца. Но семейное счастье моих родителей продлилось недолго. Отец, всегда и во всем уступавший матери, в критические моменты жизни был очень решительным человеком. Будучи заместителем директора огромного завода, имевшего оборонное значение, отец имел бронь, но, имея бронь, имея солидный возраст – ему тогда было 38 лет, – он отправляется добровольцем на фронт. Рядовым. Матери сообщает об этом перед самым отъездом.

Что я сам могу вспомнить из того времени? Почти ничего. Темная лестница. Бревна, почему-то сложенные на лестничной площадке. Белый котенок играет среди них. Смотрит на меня. Моя будущая жизнь: и светлая, и беспокойная – всякая, смотрит на меня через его детские звериные глаза. Остались рассказы. Как мать стала курить. Махорку. Другого не было. Как скончалась бабушка. Как ждали редкие письма с фронта. Как слушали «Жди меня, и я вернусь», надеялись и тихо плакали. Как дети жадно хватали еду, когда в доме была еда. Быстро глотали и рычали, не в силах дождаться следующей ложки каши. Так жила вся страна. Сохранились выцветшие фотографии того времени. Осунувшаяся, не похожая на себя мать. Одни глаза, рано постаревшее, измученное лицо. И страшный, худой заморыш. Это я. Та же мука в глазах, что и у матери.

Яков Моисеевич Лапкин. На фронте. 1944 г.

В 44-м вернулись в свою квартиру на Литейном. Без вещей и мебели – все вынесли соседи, жившие этажом выше. Мать ни с кем не разбиралась. Начинала жизнь возвращаться фронтовики. На улицах цветы, песни, гармошка. От отца известий не приходило. Один веселый военный в гимнастерке на улице обратил на меня внимание, улыбнулся, помахал рукой. Я кинулся к нему с криком: «Дядя папа!» Я ведь не знал своего отца. Пришли известия, что части Второго Украинского задержались в Праге. Там был и отец. Там продолжались военные действия, гибли люди. А у нас началась мирная жизнь. Стали открываться магазины. Запомнилось событие: открылась булочная на Литейном. Я и сейчас ее по мню. Почему-то самое сильное детское впечатление – батон на столе. Булка – так говорили в Ленинграде.

Папин командир был проездом в Ленинграде: «Жди мужа, Любочка, скоро приедет. Твой Яша Героем возвращается. Все документы оформлены». Но получилось по-другому. Где-то в штабе представление к Звезде Героя поменяли, отца наградили орденом Красного Знамени. Отец никогда за себя не хлопотал.

Война закончилась. Отец цел-невредим. Почти все целы. У отца из огромной семьи погиб один старший брат. Любимый младший брат Боря вернулся из плена. Он выдавал себя за татарина и так спас себе жизнь. Какое счастье! Вся большая бабушкина семья в сборе. Нет только самой бабушки. Отец веселый, могучий. Поет арии, всех подряд затанцовывает. Берет в охапку маму и двух ее сестер, поднимает и кружит в вальсе. Папу все боготворят. Он – настоящий герой. Грудь в орденах. Двенадцать боевых наград. Выпивает залпом из горла бутылку водки за Победу.

Яков Моисеевич Лапкин. Венгрия. Июль 1945 г.

Сколько всего осталась в прошлом! Позади контузия – рядом взорвалась мина. Паралич левой части тела. Чуть восстановился в госпитале – бросился догонять свою часть. Левая половина лица долго оставалась неподвижной. На одной из фронтовых фотографий видно, что лицо перекошено. Отец был старше других фронтовиков, его звали Батей. Судьба берегла его от пули. Но жизнь могла прерваться и по другой причине. Отец был связистом. Однажды под Курском ему с группой бойцов дали задание – наладить связь между нашими подразделениями. С катушками за спиной и автоматами они должны были с боем пройти через «слоеный пирог» русских и немецких позиций и вернуться в расположение своей части. До этого уже было отправлено несколько групп, все погибли. Бой продолжался несколько дней. Задание выполнено. Отец возвращается, заходит доложить в штаб. Незнакомый офицер разглагольствует: «Мы здесь жизнью рискуем, а жиды по тылам отсиживаются». Отец бросается на него, бьет кирпичом по ненавистному лицу. Отца ждет трибунал. По законам военного времени – расстрел. Историю как-то замяли. Как обошли смершевцев, тоже не знаю. Бог отвел. И неизвестный мне командир. Отважный, благородный человек. Который при этом лично рисковал. Отец получил очередную награду. А зимой 1945-го его представили к званию Героя за форсирование Одера. Красная армия захватила плацдарм на другом берегу. Надо было дать связь. Ползли с катушками по льду. Рядом с отцом рванула мина, лед разошелся, и тяжеленная катушка потащила вниз, под воду. Молоденький мальчик-связист из его отделения опустил в воду шест, отец успел за него ухватиться. Повезло. Вылез из ледяной воды. Отделение двинулось дальше. Связь дали. Так рассказал мне отец. За эту операцию он был представлен к званию Героя.

Недавно мой сын на сайте «Общедоступный банк документов «Подвиг народа в Великой Отечественной войне 1941—45 гг.»» нашел копии подлинных документов, представляющих отца к наградам. Посмотри, говорит, дед у нас терминатором был.

«Гвардии старшина – Лапкин Яков Моисеевич – при форсировании реки Одер и штурме сильно укрепленной обороны на территории Германии проявил исключительное мужество, самообладание, отвагу и геройство.

Командуя отделением связи, личным примером воодушевил своих подчиненных на боевые подвиги.

Неоднократно сам лично ходил на устранение прорывов линии связи.

26 января 1945 года при выполнении боевого задания в упор расстрелял 5 гитлеровцев – и связь была дана своевременно.

…за форсирование реки Одер и участие в штурме сильно укрепленной обороны противника достоин высшей правительственной награды – присвоения звания Героя Советского Союза, вручения ордена Ленина и знака особого отличия – медали Золотая Звезда».

Лев Лапкин

Они венчались не в церкви

Фронтовые встречи – особенные, не похожие на те, что сопутствуют нам в обычной жизни. Из рассказов родителей я знаю, что фронтовые друзья – самые верные и надежные, что фронтовая любовь – самая крепкая. Иначе и быть не могло: в аду военных будней не обойтись без крепкого плеча друга и нежной улыбки подруги. Но были и совсем необычные встречи, длиной на всю оставшуюся жизнь. Случайно увидев в юности мамин паспорт, я был потрясен: брак моих родителей зарегистрировал в августе 1943 года ЗАГС Карельского фронта…

Жили в центре Киева в просторной красивой квартире три сестры с мамой и папой. Их детство пришлось на тяжелую, смутную пору – революции, Гражданская война… И тем не менее все складывалось вполне благополучно до тех пор, пока в 1929 году не репрессировали отца, обычного школьного учителя. Знаменитое, шитое белыми нитками, насквозь фальшивое «дело учителей». Состряпано оно было настолько безобразно, что всех проходивших по нему реабилитировали в числе самых первых, в 1954 году. Но тогда все складывалось серьезно… Дочерям поставили условие – публично осудить отца, подписав заметку в газете, в случае отказа им грозила ссылка. Две сестры со слезами подписали подсунутую им мазню, а третья сама собрала чемодан и отправилась на край света, на Кольский полуостров, в городок Хибиногорск. Так моя мама Галина Авксентьевна Болозович оказалась в числе северян-первопроходцев. Ей только что исполнилось 18 лет.

Это сейчас Кировск – обычный город со зданиями, асфальтом, автобусами, а тогда у подножия Хибин ютилось несколько палаток. Новоселье в только что отстроенном бараке считалось величайшим событием! Цвет ленинградской интеллигенции – инженеры-строители, металлурги, химики, врачи осваивали среди гор и тундры будущий город. Молоденькая киевлянка недолго чувствовала себя одинокой – ее окружали умные, порядочные, интересные люди. А связывало их в ту нелегкую пору, помимо общности взглядов, упорного созидательного труда и тяжелого быта одно великолепное начало – творчество. Непрофессиональные, но довольно хорошо подготовленные музыканты, певцы, чтецы сразу обратили на себя внимание. Их стали приглашать в другие города. Отпечатанные на жуткой бумаге программки их выступлений свидетельствуют о весьма серьезном и сложном репертуаре. Вот когда принесли золотые плоды детские занятия музыкой! Сколько лет маленькая Галя под веселый шум двора со слезами на глазах разучивала на прекрасном бекштейновском инструменте скучные этюды. Зато теперь, в суровом снежном Заполярье, она обрела не только друзей, но и зрительскую аудиторию. Ей доводилось выступать на сценах областного центра, ее неоднократно приглашало мурманское радио, после чего специалисты настойчиво советовали ей подумать о карьере пианистки. И все больше было уверенности в письмах, через полстраны тянувшихся в далекий Киев, и все весомее становились переводы, которые она всегда отправляла в один и тот же день – на следующий день после зарплаты.

Галина Авксентьевна Болозович

Шли годы. В 1937 году среди живописной Мончетундры был заложен красавец Мончегорск, с которым связано едва ли не полжизни моей мамы. И все повторилось: палатки, бараки и первая квартира в деревянном доме. И то же увлечение музыкой – мама стала частой гостьей Дома техники и Клуба металлургов. В конце тридцатых к ней переехали родители. Отец занял должность главного бухгалтера жилищно-коммунального управления комбината «Североникель». Именно с ней, оказавшейся в далеком и неустроенном краю, решили связать свою старость родители.

Осенью 1941 года мама ответила на вопрос «что делать?» в полном соответствии со своей совестью: рейтарские курсы, Карельский фронт. В тылу не пряталась, сразу отправилась на передовую. Буквально под пулями ассистировала хирургам, которые в переносной палатке-операционной ли жизнь раненым. Керосина не хватало, и истории болезни она заполняла своим четким бисерным почерком при свете допотопной лучины (в преклонные годы это отзовется катарактой).

И нередко сама смерть заглядывала ей в лицо. Однажды осколок немецкого снаряда «ошибся» всего на пару сантиметров. Придя в себя, она подняла его, но тут же выронила – такой он был раскаленный. Этот осколок она хранила всю жизнь. Даже странно как-то: всего на два сантиметра ближе – и не было бы ни меня, ни брата…

Как и раньше в Кировске и Мончегорске, здесь, на передовой, мама пользовалась огромным авторитетом и уважением сослуживцев. Пронеся сквозь северные ветры и житейские бури чувство собственного достоинства и смелость, не растеряла она их и в военном аду. И сегодня светятся они в ее боевых наградах. Ее любили и уважали и не понимали только одного: ну как можно свои законные фронтовые сто грамм отдавать сестричкам и санитаркам!.. Да, для алкоголя она всю жизнь оставалась незнакомкой.

Здесь же, на фронте, поджидала ее и судьба в лице бравого артиллерийского капитана. Александру Васильевичу Бобкову, уроженцу села Безводное Нижегородской губернии, было в ту пору тридцать пять, и дома у него оставалась семья. Любовь к тридцатилетней медсестре перевернула всю его жизнь и стала огромным, сильным чувством, которое он пронес до конца своих дней. Они были очень разными и вряд ли подходили друг другу, но вспыхнувшая фронтовая любовь вовсе не была мимолетной – видимо, слишком крепкой печатью скрепил их союз фронтовой ЗАГС…

Александр Васильевич Бобков

Даже спустя десятилетия после войны пассажиры поездов, следующих из Мурманска в Ленинград, обращали внимание на бесчисленные крохотные озерки вдоль железной дороги. Мало кто знал, что это – воронки от немецких бомб и снарядов. Уже не осталось на станции Масельская руин водонапорной башни, в которую угодил снаряд как раз тогда, когда там находился отец со своим боевым расчетом. К счастью, ранение оказалось несерьезным. Детьми мы с братом по дороге в отпуск буквально прирастали к вагонному окну, даже если проезжали мимо этой водокачки глубокой ночью…

Война надолго разлучила родителей. Отец продвигался на запад, участвовал во взятии Вены и освобождении Праги, где и встретил День Победы, а мама в 45-м трудилась медсестрой в эвакогоспитале, который разместился в здании мончегорской средней школы № 3. Впоследствии мы с братом в ней учились. Помню, как мама впервые привела в школу. «Здесь были палаты, – вспоминала она, проходя мимо классов, – а здесь перевязочная. Актовый зал – это же операционная!»

Где-то там, в глухих карельских лесах, давно поросла травой землянка, где мои родители и их фронтовые друзья поставили на дощатый свадебный стол букетик полевых цветов в жестяной кружке, флягу медицинского спирта да банку американской тушенки… А вот отцовские и материнские награды и сегодня блестят, сверкают, как будто новенькие, словно гордятся, что вручены были тем, кто дорогой ценой заслужил право честно и прямо смотреть людям в глаза.

Не тускнеет, не стирается временем гордость. Она, как и память, бессмертна.

Валентин Бобков, главный редактор Издательского дома «Пресс-Курьер»,

Санкт-Петербург

Водитель полуторки

Мой дедушка, Соболев Фёдор Терентьевич, родился шестого июля 1912 года. Произошло это на южной окраине Советского Союза, в селе Новоголовка Астрахан-Базарского района Азербайджанской ССР.

В восемнадцать лет он женился на моей бабушке, Робушевой Евдокии Николаевне. Оба работали в колхозе. Он – механизатором, она – в полеводческой бригаде. Рожали и растили детей и к началу войны у них уже был сын и три дочери, мал мала меньше.

22 июня гитлеровская Германия напала на нашу несчастную страну. Спустя несколько месяцев в Азербайджане объявили всеобщую мобилизацию. Дедушку призвали в действующую армию. Погрузили в воинский эшелон и отправили на запад.

Федор Терентьевич Соболев

Евдокия Николаевна Соболева (Робушева)

Прибыв на фронт, Фёдор Терентьевич стал водителем грузовой машины «ГАЗ-АА» и принялся за трудную, неблагодарную работу. Изо дня в день он крутил баранку и обслуживал жуткие потребности ненасытного молоха войны. Вёз на передовую десятки молодых и здоровых красноармейцев, а забирал назад несколько тяжелораненых калек, обильно истекающих кровью.

Согласно техническому паспорту, бортовой грузовик мог перевозить 1500 килограммов. Благодаря этому неприхотливый автомобиль звали «полуторкой». Правда, никто не смотрел в инструкцию, а в кузов грузили столько, сколько поместится. Иногда этот вес доходил до трёх тонн. Причём большую часть приходилось кантовать самим шоферам.

Первые месяцы войны фашистские истребители безраздельно хозяйничали в небе и нападали на всё, что движется в воздухе и на земле. Но больше всех досаждали солдатам бомбардировщики «Ju-87». У этих самолётов не убирались посадочные стойки, а на колёсах стояли обтекатели, которые делали шасси похожими на ноги, обутые в огромные башмаки.

За это их прозвали «лапотниками». Однако смешное прозвище не делало их менее опасными. Заметив автомобиль или пешую колонну, «юнкерсы» устремлялись к земле в крутом пике. Включали воздушную сирену и сбрасывали на цель пятидесятикилограммовую бомбу.

Во время жестоких боёв мой дедушка часто попадал под миномётный огонь и бомбёжку. Несколько раз его ранило и сильно контузило. Дедушке очень везло. Всё обходилось без крупных увечий, и он вновь возвращался в строй.

Однажды случилось и вовсе невероятное происшествие. Он приехал на артиллерийскую батарею и привёз ящики со снарядами. Полуторку быстро разгрузили, а в кузов уложили десяток раненых. Рядом с шофёром посадили контуженого лейтенанта. Дедушка сел за руль. Повёл машину в тыл, и тут начался мощный обстрел.

Один из снарядов попал в кузов. Взорвался и разнёс на куски грузовую платформу. Из облака огня вылетела кабина грузовика с уцелевшим передним мостом. Проехала несколько метров на двух колёсах, а затем скатилась в большую воронку. Рядом с ней упал другой снаряд, и огромный вал земли засыпал яму так ровно, будто её никогда не было.

К счастью, это видели несколько артиллеристов. Едва кончилась канонада, солдаты выбрались из окопа и поползли откапывать кабину автомобиля. Скоро из земли вытащили контуженого лейтенанта. Всё его тело оказалось иссечено осколками так сильно, что на нём не нашлось живого места. А Фёдора Терентьевича лишь оглушило. Через час бедный лейтенант умер, а дедушка пришёл в себя, но стал заикаться.

Однажды он поехал на передовую. Отвёз на позицию оружие и провизию. Взял раненых и двинулся назад. В это время фашисты начали наступление. Прорвали советскую оборону и окружили часть войск. Полуторку дедушки обстреляли немецкие танки. Машина сгорела, но он выскочил из кабины и прыгнул в овраг.

Дождался, пока немцы уйдут вперёд. Примкнул к какой-то воинской части и вместе с солдатами стал пробиваться к своим. Когда красноармейцы вырвались из «котла», их встретили особисты. Обвинили в оставлении позиции без приказа. Обозвали трусами и приговорили к отправке в штрафной батальон.

Так уж случилось, что мимо колонны проезжал полковник медицинской службы, хорошо знавший Фёдора Терентьевича. Каким-то чудом офицер узнал дедушку в толпе грязных и оборванных красноармейцев. Поговорил с охранниками. Обменял его на бутылку спирта и увёз с собой.

Дедушка благополучно вернулся в госпиталь и продолжил служить на санитарной машине. В медсанбате он ещё ближе сошёлся с пожилым офицером. Нужно сказать, что этот врач всю жизнь занимался изучением способов лечения экземы. Очень тяжелого кожного заболевания, которое вызывается расстройством нервной системы. Видя любознательность шофёра, он стал объяснять ему причины страшного недуга и методы борьбы с ним.

Заметив, что водитель проявляет большой интерес, полковник передал ему свои книги и тетради. Если встречались больные экземой, офицер звал солдата. Вёл приём в его присутствии и объяснял, что и как. В свободные часы дедушка читал записи медика. Быстро научился распознавать виды болезни и составлять мази для их лечения. Вскоре полковник погиб под обстрелом, а Фёдор Терентьевич оставил себе документы врача. Со временем, он стал применять свои знания и всё чаще помогать сослуживцам, у которых возникала болезнь.

Так он воевал до последнего дня войны. Участвовал во взятии Берлина и оставил свою подпись на стенах захваченного Рейхстага. Во время боевых действий дважды попадал во фронтовую кинохронику, которую видели односельчане и моя мама, которая была тогда ещё маленькой девочкой. По её словам, кадры с его участием мелькают в каком-то документальном фильме.

Пока мой дедушка воевал на фронте, моя бабушка работала в колхозе бригадиром. Кроме своих четверых детей она взяла на воспитание ещё девятерых сирот, эвакуированных из районов, захваченных гитлеровцами. Благодаря трудолюбию и упорству самоотверженной женщины её огромная семья не голодала, как многие другие. Все дети работали в саду, в огороде, сеяли пшеницу на пустырях.

Когда советские власти стали собирать помощь для жителей блокадного Ленинграда, бабушка сдала в этот фонд двести пудов зерна. Про этот великодушный поступок напечатали во многих газетах и поместили снимок Евдокии Николаевны и всех её детей.

Корреспонденты нашли дедушку, находившегося на фронте, и торжественно вручили ему газету с фотографией. На имя бабушки пришла благодарность от советского правительства за подписью товарища Сталина. В письме были такие строчки: «Спасибо Вам за хлеб. За сотни душ, которых Вы от голода спасали. Мой низкий Вам поклон! Иосиф Сталин».

После окончания Великой Отечественной войны дедушка был направлен на Дальний Восток на войну с Японией. Как и большую часть войны, он служил шофёром на санитарной машине и перевозил раненых. За боевые заслуги Родина наградила его медалями «За отвагу», «За взятие Берлина», «За победу над Германией» и «За победу над Японией».

В 1947 году он наконец-то вернулся домой и пошёл работать в колхоз. Эвакуированные сироты, которые жили в его доме, к тому времени уже разъехались по своим детдомам.

За годы работы в деревне дедушку несколько раз избирали председателем колхоза. Долгое время он трудился главным механиком сельхозпредприятия, а когда рядом построили завод виноградных вин, стал главным инженером.

Александр Филичкин