Текст книги "Бессмертный полк. Истории и рассказы"

Питомец «Ребячьей академии»

Васильев Владимир Александрович (1930–2005)

«Со взрослыми в бессмертье, в обелисках навечно юнг остались имена…». Эти стихотворные строки бывшего юнги Николая Уланова напоминают об одной из страниц в истории Второй мировой войны, прочитанной пока наспех.

Юнга! Есть что-то волнующее в этом коротком слове. На флотском языке юнгой называется подросток, готовящийся стать моряком, но практически – это юный моряк, наравне со взрослыми преодолевающий все тяготы морской службы. И нередко бывало так, что от штатного флотского специалиста он отличался только возрастом…

В России на военном флоте юнги существовали всегда. Многие бывалые моряки, видные флотоводцы начинали свой путь именно с этого скромного звания (до октябрьского переворота в России существовали две Школы юнг – кронштадтская и севастопольская). Много юных бойцов было в среде моряков и в годы Гражданской войны. Но особенно значимым стало движение юнг, которое развернулось в годы Великой Отечественной войны.

Владимир Александрович Васильев

Мой отец, Владимир Александрович Васильев, тоже был юнгой. Он родился в Ленинграде, начало Великой Отечественной войны встретил 11-летним подростком в родном городе, наравне со взрослыми выезжал в пригороды копать противотанковые рвы, тушил зажигалки на чердаках, ходил на Неву за водой…

Его отец, мой дед, Александр Максимович Васильев, сразу же был призван в ряды Советской армии, защищал Ленинград и, получив зимой 1942 года тяжелое ранение, умер в госпитале от ран 6 января. Похоронен на Пискаревском кладбище.

Юный Володя поклялся отомстить за смерть отца, не сколько раз убегал на фронт, но его возвращали домой – к матери и тете, которые жили и работали в осажденном Ленинграде.

Летом 1942 года на Краснознаменном Балтийском флоте для самых юных защитников Отечества, которые рвались в бой, но не подлежали призыву в армию по возрасту, стали создавать учебные подразделения, а в сентябре начались занятия в открытой на Соловках Школе юнг. Удовлетворить просьбы всех желающих поступить в школу было невозможно, и преимущество при отборе предоставлялось детям моряков и воспитанникам детских домов. Школу юнг на флоте очень скоро стали называть «ребячьей академией», хотя обучение длилось меньше года. Потом – присяга, а «практиковаться» приходилось уже непосредственно в боевой обстановке.

Всего за 1942–1944 гг., по данным архива, 2200 мальчишек добровольно и досрочно ушли служить на флот!

Экипажи принимали юных моряков в свою семью как сыновей, стремились не подвергать их опасностям, оградить от напрасного риска. Но на войне как на войне. Было немало случаев, когда в сложной боевой обстановке юнги заменяли погибших, с риском для жизни приходили на помощь друзьям, самоотверженно боролись за живучесть своего корабля и, даже будучи тяжело раненными, не оставляли боевого поста.

Но один из своих главных подвигов, как мне кажется, юнги совершили после войны. Торговые порты закрыты – моря вокруг Советского Союза усеяны смертоносной «черной икрой» – морскими минами. В одном только Финском заливе их плавало более 50 тысяч. «Ну прямо суп с клецками», – шутили служившие на Балтике моряки.

Однако веселого в этой самой настоящей минной войне было мало. Часть мин взрывалась сама, а освободить воды Балтики от остальных призваны были специальные корабли – тральщики. Мины просто расстреливались со шлюпок, спускаемых с катеров, с расстояния несколько десятков метров. Случалось, взрыватель не срабатывал, мина опускалась на дно и становилась во много раз опаснее. Другие мины срывались с «якоря», и ветер снова пригонял их на ставшие было безопасными морские пути…

Люди, трудившиеся на тральщиках, знали, что в любую минуту может произойти взрыв. Иным посчастливилось благополучно отслужить несколько месяцев, а другим – всего пять дней… Причем в «минной войне» участвовали не только опытные военнослужащие, но и, как и мой отец, 14—15-летние юнги.

В то время минеры получали от государства «тральные». Плата за уничтожение обычной мины была 500 рублей «старыми деньгами» на корабль, за акустическую – тысяча. За подрыв мины опытный моряк награждался 150 рублями. Юнги выполняли эту опасную работу бесплатно…

Ведение всех послевоенных боевых действий было в то время строго засекречено. То, что ее сына-призывника или юнгу отправляли порой на верную смерть, матери, естественно, не сообщали.

Только в 1956 году командование ВМФ вручило 600 минерам нагрудные знаки «За боевое траление». В октябре 1957 года была официально уничтожена последняя мина на Балтике. После этого о «минной войне» на Балтике и ее героях, по сути поставивших последнюю точку в Великой Отечественной войне, государство постаралось забыть.

Период траления боевых мин засчитывался военнослужащим в выслугу лет в льготном исчислении, то есть один месяц службы за полтора месяца. Больше никаких льгот и почестей, которых удостоились ветераны войны, балтийцы-тральщики не получили. Мало того, время обучения в Школе юнг и практическое плавание до достижения призывного возраста в срок действительной военной службы юнгам вообще не засчитывались! И это несмотря на то, что иные за свои подвиги получали ордена и медали.

В конце 1950-х годов отец демобилизовался с флота, началась учеба, работа. Он даже побывал по комсомольскому набору на целине, где ударно трудился, о чем свидетельствуют многочисленные похвальные грамоты, хранящиеся в семейном архиве.

Владимир Александрович Васильев. 2003 г.

Со временем в Ленинграде было создано Общество ветеранов юнг-балтийцев, и в начале 2000-х годов они смогли «достучаться» до властей предержащих и получить, наконец, то, что заслужили: статус участника Великой Отечественной войны и боевые награды, среди которых редкая медаль Ушакова. И слава Богу! А то ведь еще немного – и награждать было бы некого (сейчас в Санкт-Петербурге юнг-балтийцев осталось около 100 человек).

А еще на Васильевском острове есть площадь, названная их именем, – площадь Балтийских юнг. Ее доминанта – трогательный памятник мальчишкам, которые погибли, так и не успев стать взрослыми: мальчик в матросской форме, сняв с плеча винтовку, опустился на одно колено, чтобы пустить бумажный кораблик…

Они были разные, балтийские юнги военных и послевоенных лет. Тихие и озорные. Застенчивые и бесшабашные. Рассудительные и отчаянные в своей решимости. Но у всех у них было и остается то общее, что объединяло их в суровые военные годы и объединяет сейчас: беззаветная любовь к Родине. И пусть это не покажется вам красивыми словами!

…Отец ушел из жизни в декабре 2005 года. Ушел трагически: возвращался вечером с заседания Общества ветеранов юнг-балтийцев, пост председателя которого он занимал долгие годы, был в форме, с орденами и медалями. На него напали какие-то подонки, ограбили, нанесли травмы не совместимые с жизнью, он пытался защищаться… Врачи сделали все возможное, но чуда не произошло. И для всех нас – его детей и внуков – он погиб как герой.

Светлана Васильева, дочь

Несломленная яблоня

В нашем семейном альбоме хранится пожелтевшая от времени фотография. На ней изображена молодая супружеская пара. Он и она – уроженцы Касторенского района Курской области. Молодожены шлют родным свой «Привет из Москвы» – так коротко был подписан снимок. Я мысленно повторяю эту фразу, пытаясь «прочесть» их взгляды. И в этот момент чувствую себя адресатом этого счастливого «привета» от моих, таких молодых и полных надежд, дедушки и бабушки. На снимке – Горловы Аристарх Игнатьевич и Мария Кирилловна.

Они жили и работали в Москве, где и поженились в сентябре 1939 года, а через год у них родился первенец – Михаил. Я знаю, что это короткое время моя бабушка Мария, имя которой ношу и я, была счастлива. Как страшный сон, она вспоминала минувшие годы: раскулачивание своей семьи и последующий страшный голод, на глазах уносивший жизни близких людей. Казалось, что ничего ужаснее не случится. Но судьба готовила новые тяжелые испытания. Приближался июнь 1941 года.

Привет из Москвы. Горловы Аристарх Игнатьевич и Мария Кирилловна. 1939 г.

Моя бабушка Маша с маленьким сыном гостила у родных в Курской области – там ее и настигло страшное известие о начале войны. Шла всеобщая мобилизация. Нужно было немедленно попасть в Москву – оттуда призывался на фронт мой дед Аристарх. Но на станции в Касторном поезда были переполнены, билеты не продавались. С маленьким сыном на руках она вышла на перрон. В одном из вагонов-теплушек отчаяние молодой женщины заметили. «Тебе куда, мать?» – услышала голос. «В Москву!» – сквозь слезы ответила она. Поезд уже медленно трогался, как чьи-то сильные солдатские руки подхватили ребенка из рук матери, а затем и ее саму подсадили в вагон. В сердце с новой силой разгорелся огонек надежды.

Дома на столе ее ждала короткая записка: «Маруся, я в военкомате. Успеешь – приходи. Твой Аристарх». Она чудом успела.

Мой дедушка Аристарх, прощаясь, просил ее ни при каких условиях не оставаться в Москве, а отправляться к его родителям на хутор Окоп Касторенского района Курской области. Именно там, в отчем доме, договорились встретиться после войны все пятеро братьев Горловых. Мой дедушка был средним из них. Горько осознавать, что живым в победном 1945 году вернется только один из братьев. Но в тот момент слез и прощания, в июне сорок первого, когда все еще были живы, Аристарх верил, что спасает жену и сына от войны в глубинке Курской области.

Моя бабушка Маша стала собираться в обратный путь. Но столице не хватало рук. На смену мобилизованным мужчинам приходили женщины – бабушку просили остаться в Москве. Ей предложили работу кондуктора трамвая, а маленького Мишу уже брали в ясельную группу детского сада. Но ослушаться мужа она не могла…

Так моя бабушка с сыном вновь оказались на станции в Касторном. Дальнейший путь лежал на хутор Окоп. А на краю соседнего села Мелавки, так близко, что рукой подать, стоял дом ее матери – Белозеровой Александры Ивановны. Места, наполненные и прекрасными, и самыми тяжелыми воспоминаниями, должны были уберечь от войны. Но, увы… Края эти вой на не минула, не обошла…

4 июля 1942 года немецкие войска на долгие семь месяцев оккупировали Касторное и территорию района. Хутор Окоп заняли немцы. Они чувствовали себя хозяевами. Мирных жителей использовали как рабочую силу. Урожай с полей и огородов касторенской земли убирали на хранение в амбары и погреба для последующей поставки в Германию. Здесь также находились склады оружия и боеприпасов, немецкая военная техника.

Много воспоминаний об этом времени хранила моя бабушка. Рассказывала, как по ночам подкармливали партизан: оставляли корчажки с молоком и хлебом в установленном месте, а по утрам проверяли. Были рады-радешеньки, если молоко перелито, а в пустой корчажке записочка (что-то еще просят). Немцы преследовали партизан, выявляли и расстреливали радисток, выгоняли жителей из домов, отнимали продукты. Но такими были не все. Однажды бабушка поймала на себе взгляд молодого немца. В это время она занималась с маленьким Мишей. Немецкий солдат смотрел на них с большой грустью, а потом жестом попросил подойти. Он достал из кармана потертую фотографию: на снимке была молодая немка, которая держала на коленях сына. Немец виновато улыбнулся и протянул Мише конфету, а моей бабушке подарил кусок ароматного мыла.

Вскоре амбары и погреба стали освобождать. Картофелем были наполнены грузовые машины, подготовленные к отправке на железнодорожную станцию в Курбатово. Немцы поручили старосте хутора Окоп найти человека, который хорошо знает местность и будет указывать путь. «Маруська Горлова вас поведет!» – как приговор, прозвучал голос старосты. Показывать фашистам дорогу означало лишь одно – ПРЕДАТЬ. Никто не ожидал от молодой женщины столь решительного ответа: «Нет! Не поведу!»

Аристарх Игнатьевич Горлов. Сентябрь 1944 г.

Дочь раскулаченного мельника, уже испытавшая на себе удары судьбы, она понимала, чем грозит ей подобный ответ. Горлову Марусю тут же объявили партизанкой и под конвоем привели к погребу, в который посадили ожидать до рассвета. Расстрел был назначен на утро.

Ночью мою бабушку никто не охранял, ведь немцы не могли предположить, что у хрупкой женщины хватит сил на то, чтобы выбраться. Было очень трудно, но она смогла. Расстрел не состоялся. Утром была объявлена тревога – искали сбежавшую «партизанку».

Две недели она скрывалась в кустарниках у торфяных оврагов, выбираясь по ночам к своему родному дому на краю села Мелавки. Ночью набиралась сил, а с рассветом уходила снова. Немцам не было известно, что Александра Ивановна Белозёрова – мать сбежавшей «партизанки». И староста этот секрет не выдавал – в этом доме Марусю Горлову не искали. За молчание Александра Ивановна платила продуктами: яйцами или козьим молоком. Обыска в своем доме бедная женщина допустить не могла. Конечно же, она боялась за жизнь дочери, но была и другая причина: эти стены прикрывали деятельность молодой разведчицы-радистки. Когда и откуда она пришла, никто не знал. Но Александра Ивановна представила девушку как родственницу. В легенду поверили – эту радистку, одну из немногих, так и не выявили фашисты.

Аристарх Горлов. Берлин. 1945 г.

Недалеко от дома росла одинокая яблоня, под которой разведчица скрывала портативную радиостанцию. Когда-то здесь был целый сад, а рядом стояла ветряная мельница. В этом дворе трудилась большая и дружная семья Белозеровых. …От мельницы остался один белый камень, да и не было никакой вины у вырубленного сада. Но одна уцелевшая яблонька словно секретничала каждую ночь с молодой радисткой, становясь символом другого, не менее сурового, этапа истории для семьи «единоличницы» Александры Ивановны Белозёровой. Моя бабушка никогда не забывала ту ночь, когда разведчица прошептала ей: «Маруся, сегодня можешь не прятаться. Завтра утром наши будут здесь».

Стоит ли описывать события следующего дня?! «Началось страшное…» – одна фраза, за которой следовало тяжелое молчание. Воронежско-Касторенская наступательная операция была в разгаре. Мелавку и Окоп от немецких оккупантов освобождала 167-я стрелковая дивизия 38-й армии Воронежского фронта.

Женщина-комиссар в длинном черном пальто с решительным настроем задавала один и тот же вопрос жителям освобожденного хутора: «Как вел себя староста?» Тяжелый пистолет нервно взлетал в ее руке. Молчали все, но нашелся смельчак, который поспешил сообщить, что на этот вопрос может подробно ответить Горлова Маруся.

Несломленная.

Мария Кирилловна Горлова с детьми.

Фото послевоенных лет

Жена старосты, мать пятерых детей, примчалась к моей бабушке первая. «Маруся, не выдавай!» – в слезах просила она. Пронеслись слухи, что в освобожденных ранее селах «женщина-комиссарша» расстреливала старост, содействовавших немецким оккупантам. Конечно же, бабушка Маша ничего не рассказала.

Моя смелая, несломленная бабушка, Горлова Мария Кирилловна, не покорилась немецким оккупантам и, под угрозой собственной жизни, сорвала поставку грузовых машин с продовольствием на железнодорожную станцию. Достоин ли был этот подвиг награды?! Стоило ли о нем молчать тогда?! Думаю, что моя бабушка таких вопросов себе не задавала. Главной наградой для нее стали улыбки детей старосты, которые не потеряли отца.

«Счастливая ты, Маруська!» – не раз услышит моя бабушка эту фразу от своих овдовевших односельчанок, когда, пройдя все дороги войны, от Москвы до самого Берлина, вернется с Победой в родной дом мой дед Аристарх. У маленького Михаила появятся две сестренки: Валентина и Нина (моя мама).

Трагические судьбы братьев Горловых заслуживают отдельного повествования, в рамках этой истории стоит сказать о том, что в родительском доме их будут продолжать ждать, не веря официальным извещениям военкоматов, надеясь на чудо. Аристарх, единственный выживший сын на той страшной войне, не посмеет оставить стариков-родителей наедине с горем – возвращение в Москву не состоится.

Деду Аристарху – гвардии рядовому 74-й Гвардейской Нижнеднепровской ордена Богдана Хмельницкого стрелковой дивизии – было уготовано судьбой уцелеть на полях сражений, но все же погибнуть в открытом поле… 1 сентября 1951 года… во время сильной грозы от прямого удара молнии. Его младшей дочери Нине (моей маме) на тот момент не было и двух лет, но она помнит, как вместо игрушек, которых никогда не было в тяжелое послевоенное время, она играла отцовскими наградами: медалями «За боевые заслуги» и «За оборону Сталинграда» и маленькой звездочкой, которую очень любила, – это был знак «Гвардия».

Спустя годы бабушка Маша снова и снова будет рассказывать своим детям о том страшном времени, всегда одинаково начиная свое повествование: «Тогда все еще были живы…» До конца жизни будет переживать за судьбу радистки, предупредившей об освобождении села, которая исчезла так же внезапно, как и появилась; приводить своих детей к той самой одинокой яблоне, под которой выходила на связь молодая разведчица. К той самой несломленной яблоне…

Мария Васильевна Сечина

Командир взвода танков

Мой отец, Баташов Василий Павлович, родился 28 декабря 1917 г. в Архангельске в многодетной семье. В начале 30-х, после того как от болезни умер отец (наш дедушка), семья (две младшие сестры и два младших брата (тетя Нина, тетя Тамара, а также младшие братья дядья Коля и Гена) переехали в Казань, где у мамы отца были родственники и было легче найти работу. По рассказам папы, ехали в Казань с большими трудностями, порой под вагонами, в общем, как удастся. Так сложилось, что Василий Павлович был старшим в семье, сёстры – Тамара, Нина, братья – Коля и Гена были младше.

В 1937 году умерла мама. К тому времени Василий Павлович, приписав себе 4 года, уже работал на валяно-фетровой фабрике – делал основу для командирских бурок. В таких условиях ему пришлось возглавить и содержать семью.

Работая на фабрике, он постоянно совершенствовал технологию производства: придумывал разнообразные оснастки, которые помогали увеличить производство и качество продукции. Его фотография не сходила с Доски почета предприятия – был стахановцем вплоть до начала войны с белофиннами. Затем по комсомольской путевке (так как он был первым секретарем комсомольской организации Кировского района города Казани) ушел в армию добровольцем на войну с Финляндией.

В сентябре 1940 года в Кремле, из рук М. И. Калинина за самоотверженный труд он получил орден Трудового Красного Знамени.

В начале 1941 года призван на срочную службу в Красную армию. После призыва оказался на службе в учебном подразделении механиков-водителей Самарканда, где пришло сообщение о начале Великой Отечественной войны. К сентябрю один раз горел в танке Т-28 (где сгорели все фотографии и бабушки, и дедушки) и еле вышел из окружения; потом переформирование – и на фронт под Москву. После того как в очередной раз танк подбили под Москвой, отца перевели в резерв для пополнения. По рассказу отца, «…в резерве построили, выходит майор, проходит перед строем и вызывает меня и еще 5 человек, командует – направо, шагом марш в вагоны». Так отец в начале 1942 года оказался курсантом 1-го Харьковского танкового училища, а в последующем стал командиром взвода танков Т-34 в звании лейтенанта. (Это училище в 1941 г. успели эвакуировать из Харькова в Узбекистан, в г. Чирчик, где по ускоренной программе проходили обучение будущие командиры танков).

В танковом училище судьба свела отца с Георгием Николаевичем Кривовым. Георгию Николаевичу было 19 лет, когда он был призван в училище. Они подружились. До армии Г. Н. Кривов жил в Ташкенте, можно сказать, что был местный. О жизни той поры, их дружбе можно прочитать в воспоминаниях Г. Н. Кривова.

Их дружба прервалась в 2001 году, когда умер папа. Георгий Николаевич ушел из жизни в середине 2000-х. Для всех нас живущих их дружба является примером и поныне. Они были вместе почти 60 лет…

Ранней весной 1943 года полных два выпуска командиров танка Т-34 (около 1000 человек) выехали в Нижний Тагил за получением танков.

Часть выпуска попала на Курскую битву, а он оказался на южном направлении, сначала под Краснодаром, где в составе 37-го гвардейского танкового полка 15-й гвардейской механизированной бригады 4-го гвардейского стрелкового механизированного корпуса за бои под хутором Найдорфом получил свою первую боевую награду – медаль «За отвагу», затем продолжил воевать в районе Котельниково, Мариуполь, и дальше, в направлении городов Никополь, Кривой Рог.

Уже во втором бою танк был подбит, погиб механик, он и другие члены экипажа получили ранения.

После медсанбата отец был направлен в штаб командира танкового корпуса в качестве офицера связи.

В декабре 1943 года, в одном из боев под Никополем, получил очень тяжелое ранение и был отправлен в глубокий тыл – в Алма-Ату, где профессор Александров, прооперировав отца, вернул его к жизни. Потом папа проходил лечение в госпитале до апреля 1944 года. А наша мама, Александра Герасимовна Баташова, все это время ждала его в Чирчике вместе с нашей бабушкой Анисией Степановной Куприяновой (своей мамой).

Таким образом, в боевых действиях Василий Павлович в общей сложности участвовал 1 год и 3,5 месяца. Не считая финской войны.

Учитывая тяжелейшее ранение, с апреля 1944 года папа продолжил службу в Ташкентском танковом училище на должности «завспец. классного оборудования» – офицер учебного отдела.

В 1949–1950 гг. был направлен на учебу в Ленинград, на высшие офицерские курсы «Выстрел» (там родился брат Сергей). Затем служил в должности командира танкоремонтной роты Ташкентского танкового училища, а с 1957 года – главным инженером Танкоремонтного завода ТУРКВО в Чирчике.

В 1959 году последовал перевод на должность заместителя по технической части танкового полка в городе Мары – ныне Республика Туркменистан.

Так сложилось, что вся его служба, жизнь были связаны со Средней Азией, Туркестанским военным округом и Чирчиком.

Василий Павлович Баташов

После демобилизации в звании подполковника в 1964 году семья переехала в Чирчик Ташкентской области Узбекистана на постоянное место жительства.

По направлению партийных органов Республики Узбекистан с 1964 г. папа 3 года работал заместителем руководителя санатория «Акташ».

В 1967 году был приглашен на должность руководителя банно-прачечного комбината военного гарнизона Чирчика и Ташкентского танкового училища (выпускником которого он был в 1943 году), где проработал до 1994 года.

За время службы Василий Павлович был награжден тремя орденами и многочисленными медалями.

Сергей Васильевич Баташов