Текст книги "Счастья много не бывает. Многодетная жизнь (сборник)"

– Расскажите про детей: сколько им лет, как кого зовут.

– Старшая – Ксения. Ей девятнадцать, сейчас она студентка второго курса математического факультета Высшей школы экономики. Побеждала на двух математических олимпиадах, на всероссийской олимпиаде по экономике, входит в «золотой запас» юных экономистов России. Второй – сын Серафим, с именем по «повелению» батюшки Николая, ему семнадцать. Он тоже учится в «Вышке», но на первом курсе, на факультете компьютерных наук. Призер Ломоносовской олимпиады по математике. Мария, ей четырнадцать лет. В прошлом году стала призером Питерской астрономической олимпиады и действительно увлекается именно астрономией. Младшему, Ивану, десять лет. Наверное, у него тоже математические способности, хотя пока его интересуют в основном компьютерные игрушки.

– И как растить из детей призеров олимпиад? Уроки вместе делать, мотивировать, с указкой над ними стоять? На что-то, кроме учебы, время вообще остается?

– У нас папа очень креативный, любит загадки всякие, они и детективы придумывали, и на охоту на бизона ходили!

Для нас самих загадка: дети настолько разные, единой системы-то нет. Когда я рожала Ксюшу, в палате была мама уже четвертого ребенка. И мы спрашивали ее: «Марин, ты, наверное, все знаешь про детей». Она говорит: «Ну, это смотря про что! Знаю, как ногти подстричь и клизму поставить. А вот как учить и лечить – нет, с каждым ребенком начинаю сначала. У каждого следующего ребенка другой характер, иные интересы, даже болеет он по-другому». Я ей тогда не поверила, пришлось на практике убедиться.

Это интересно!

Эдвард Григ (1843–1907 гг.) – великий норвежский композитор был четвертым ребенком из пяти детей в семье.

Ксюша с детства была словотворцем и уроки всегда делала сама. С Симой нужно было если не делать уроки, то присутствовать, а то он всегда надеялся, что уроки как-нибудь рассосутся и ему не придется напрягаться. Тут вопрос в стратегии. Ксюша старалась сделать триста процентов от того, что задано. И так до сих пор остается. Поставит цель и пять раз успеет сбегать туда-обратно. И скажет: так, три раза были лишними.

А если Сима поставит себе цель перепрыгнуть пропасть, то перепрыгнет ровно на одну ступню, пока Ксюша три раза прыгает. Сима скажет: «Ну а зачем? Надо было перепрыгнуть – я перепрыгнул».

Большое внимание всегда уделяли месту обучения. Дети учились в нескольких школах в Зеленограде, потом мы перевели их в Москву. Сначала старшие в физико-математической гимназии, теперь – младшие. Ксюше повезло с преподавателями: в Зеленограде была учительница математики совершенно феерическая.

– Как вы выбирали школы? По отзывам, по знакомым?

– При выборе школы уточняли, насколько сильны традиции, какие преподаватели, отзывы родителей и детей. Смотрели – улыбаются дети или нет.

В нашей гимназии ты заходишь – и не слышишь мата. Это сейчас повсюду, стоят ученики с пивом на крыльце и кроют все. Наши дети живут не в безвоздушном пространстве и, конечно, знакомы с этой лексикой, но ей не пользуются, потому что не привыкли.

Не отдавайте мальчиков в школу в 6 лет. Пожалеете!

Алексей и Софья Коровины, 4 детей

У нас в гимназии нет такого выпендрежа, что мой отец приехал на «бентли» и у него пять охранников, а у твоего – только три.

Мы не хотели, чтобы дети ходили в так называемые элитные школы, чтобы там меряться крутизной. Лучше гордиться не тем, какая у твоих родителей машина, а тем, сколько у тебя отличников в классе.

Сложным оказался вопрос с «православным уклоном»… Я год сама работала учителем географии в одной православной гимназии. Вернее, там было несколько православных классов. Перед началом учебы молебен, перед каждым уроком – «Отче наш», после – опять молебен. Но таких хулиганов, как у нас в классе, в школе не было. Они послушно пели молитвы, отстаивали молебны, но на этом их послушание заканчивалось. Их родители рассуждали так: вы – православная гимназия? Мы сдали вам детей – делайте из них людей.

Я страшно боялась перекормить детей православием – они ведь остро чувствуют фальшь. С одной стороны – молитвы, с другой – дикое отношение к одноклассникам. Что ребенок должен понять. Наверное, «это ваше православие – одно сплошное вранье»?..

Поэтому мы решили, что пусть лучше будет школа светская, но с традициями, с хорошим уровнем образования и отдельно что-то православное.

В нашей школе правильно и даже до некоторой степени престижно учиться хорошо. Мы наблюдаем за детьми, они обсуждают – я получил такую оценку, а у нас столько-то отличников, медалистов, столько-то олимпиад.

– А с отношением к гаджетам в вашей семье как?

– Был период, когда пытались полностью от них оградить. Но поняли, что это невозможно. Запретный плод становится сладким. Сейчас так все на этом завязано – и задание нужно сделать, и учитель пишет по электронной почте… Но как сделать так, чтобы ребенку было интересно еще что-то, кроме компьютера? В этой войне нам похвастаться особо нечем. Как только их в покое оставляешь, то детей тут же засасывает Интернет.

– Уроки помогаете делать?

– Да, мальчикам. Со старшим до десятого класса, а потом он осознал, что это надо ему, а не мне, и начал по-другому заниматься.

Перед каждым полугодием – в августе и январе – обсуждали цели старших на ближайший период. Что-то было связано с учебой, дисциплиной, дополнительными занятиями, репетитором, спортом. Обязательно была цель, связанная с помощью по дому и в семье: мы хотели, чтобы старшие помогали младшим. Цели бывали и шуточные – не обижаться, не ругаться, убирать кровать, вставать по будильнику. И каждая цель оценивалась: что-то стоило сто рублей, что-то – двести, а что-то и триста. Каждый месяц мы собирались и обсуждали процент выполнения целей – детям это понравилось, они втянулись в игру.

– То есть финансовая мотивация у вас присутствует?

– Да, обязательно. Карманные деньги мы даем и без этого, но ребенку важно, как его оценивают. Деньги на самом деле не важны, 195 или 198 рублей, главное другое – выполнил ли он цель на 50 % или на 70 %. Эта дискуссия сама по себе очень полезна. Мы задавали вектор, и было поле для обсуждения. Например, договаривались о получасовом сидении за компьютером, ты же просидел восемь – как-то нехорошо. Цели могут быть различными, но они позволяют формировать семейную повестку.

Когда старшие были помладше – проводили регулярные семейные советы. Дети вносили свою повестку – что они хотят от родителей? Отпуск обсуждали. Сейчас, правда, все изменилось. Старшие ребята, студенты, за своими заданиями приходят, а мы им – нет уж, у вас уже взрослая студенческая жизнь.

Собирайте семейный совет. На нем можно обсуждать все: от плана на ближайшие выходные до выбора профессии.

Алексей и Софья Коровины, 4 детей

А теперь и младшим в октябре поставили задачи. Мы просим детей дать самооценку, а в ходе обсуждения обычно ее повышаем. Маша за два часа до полуночи первого ноября прислала отчет, и мы сразу же это обсудили. Они очень самокритичны, поставят себе ноль процентов, а мы им говорим: «Ну посмотри: ты вот это сделал, так что 50 % точно есть». Это полезная техника, но обязательно участие родителей, именно они должны подводить итоги, нельзя все спускать на тормозах.

Ставьте детям цели на месяц. Обсуждение результатов – повод для глубокого разговора по итогам месяца.

Алексей и Софья Коровины, 4 детей

Говорить прописные истины: «нужно быть честным», «нужна взаимовыручка» – пафосно, глупо и выспренно. Словами нельзя ничему научить, они не дают ни веру, ни знания, ни мораль.

– А помимо обсуждения что вместе делаете?

– Чем дальше от детства, тем тяжелее придумывать, да мне вообще это всегда было тяжело. Вот Леша выдумал охоту на бизона, они ходили в лес, разжигали костер, плясали вокруг с палочками с жареным хлебом, мол, это мясо бизона. Дети до сих пор помнят. На Пасху закапывали листочки с подсказками про подарки, ребята на велосипедах гоняли и их собирали. Дети помнят такие вещи. В них нужно вкладываться, несмотря на собственную перегруженность и связанную с этим лень. Лень – это серьезный враг.

Муж им сказки раньше рассказывал, с продолжением. Возвращался с работы, а какая-нибудь сказка с пушистым хвостом пробегала мимо, он ее хватал и в кармане приносил. Дети щупали карман: есть там сказка или нет, шевелится ли. А когда сильно уставал, пытался русские народные сказки читать, афанасьевские, например. Не годилось – надо обязательно ту сказку, которую из леса привез. Живую, с пушистым хвостом.

Но недавно нашли заменитель: всей семьей ходим на квесты, получается совместное приключение. Их в Москве больше четырехсот. Организаторы сказали, что мы справляемся за счет идеальной командной работы. А музеи не годятся, ребятам скучно. Ваня после концерта в Малом зале Консерватории на весь зал заявил: «Папа, больше никогда не бери меня на эти свои музыкальные концерты!»

Каждое Рождество мы делали постановку сказки, наш друг семьи пишет сценарии – скоро книга выйдет из его сказок к нашим торжествам. Я всегда Баба-Яга, а муж – Кощей, дети играют сами себя. Это важно и для нас, и для детей, да и гостей зовем обязательно. Дети делали стенгазету, сами писали сказки. Девятилетний Сима придумал математическую сказку о холодильниках в Африке. А у Маши была история «про то, как дубы возвысились». Ксюша обычно иллюстрировала.

– Какие моменты в семейной жизни самые трудные?

– Когда понимаешь, что ребенку нужно что-то серьезное сказать. Учить надо собственным примером, но это очень тяжело. Иногда хочется поморализаторствовать, но понимаешь, что слова твои пройдут мимо. Они фальшивы. А найти грань, где надо говорить, а где не надо, сложно. Это фундаментальная проблема жизни. Трудно найти грань между пафосом и сюсюканьем. Бывает, пропускаешь момент особой близости, когда можно было просто сказать, а потом будешь уже доказывать.

Не уступайте ребенку, если он хочет бросить спортивную секцию или музыкальный кружок. Боритесь до последнего и уступайте, лишь когда иного выхода не останется. Например, когда придется сделать выбор между спортом и поступлением в институт. Сам ребенок скажет вам потом спасибо за стойкость.

Алексей и Софья Коровины, 4 детей

У Симы однажды была история – его класс в Рождественский пост ездил на экскурсию на шоколадную фабрику. Все шоколад там, конечно, ели, а он не ел, потому что пост. Приехал голодный, начал нам рассказывать, а мы посыл не поняли. Вместо того чтобы сказать: «Молодец, какой подвиг совершил», мы, наоборот, стали говорить – да зачем! Лучше бы ты съел, ничего бы страшного не произошло. Он до сих пор помнит, что весь его героизм был напрасен. Оказывается, это не нужно никому – ни родителям, ни Богу. Чуткости нам не хватило, мы пожалели, а у него что-то щелкнуло…

В общении с ребенком нужно продумывать каждое свое слово, слушать его, слышать, пытаться оценить, как оно может на него воздействовать – это очень трудно.

– А какие моменты самые радостные?

– Очень приятно, когда детям хорошо дома. Когда они улыбаются, сами что-то рассказывают, а не ты из них вытягиваешь. Радостно, если при встрече они весело общаются. И возраст разный, и пол – а всегда рады друг другу, и спать не идут, хоть и время позднее. Радует, что между старшими существует некий «мост». Нам Ксюша говорит, что Сима думает по тому или иному поводу, а вот мы можем и не попасть. Они хорошо друг друга чувствуют и понимают.

Например, я на Новый год решила подарить Симе наушники (он любит музыку слушать) и толстовку. Нашла толстовку, в которую встроены наушники, у нас на работе айтишник себе такую купил, все в восторге. Думаю: куплю «два в одном», все мечты исполню. Советуюсь: «Ксюша, как ты думаешь, Симе такой подойдет?» Я-то пришла за положительным ответом, а она мне: «Не лучшая идея! Когда создается гибрид из двух хороших вещей – обычно ни то, ни другое нормально не работает».

А других идей у меня нет, праздник все ближе – купила, подарила Симе. Он: «Угу, спасибо, классно». Смотрю: день не надевает, второй, третий. Спрашиваю, что ж, мол, так-то, а он: «Знаешь, когда соединяют две вещи в одну, то получается ни то ни се». Говорю: «Ксюша теми же самыми словами сказала, когда я советовалась с ней». – «И зачем же ты ее не послушалась? У нас мост, потому что у нас было общее детство».

Я проверила еще пару раз. Сидят взрослые дети в разных комнатах, я прихожу и задаю им один и тот же вопрос: совпадают ответы!

Мы не вполне классическая многодетная семья, без особых бытовых трудностей, нам помогала мама, были и другие помощники. Но всегда оставалось неизменным – дети друг друга учили и помогали. Чему мы их учили? А вот именно этому.

Подготовила Анна Данилова

Теории семейной жизни не было

Людмила Бородина – супруга протоиерея Федора Бородина, настоятеля храма святых бессребреников Косьмы и Дамиана на Маросейке, мама семерых детей, шесть из которых – мальчики. Как все успеть и вырастить детей настоящими людьми?

Папа – Федор Бородин, протоиерей, настоятель храма святых бессребреников Косьмы и Дамиана в Москве.

Мама – Людмила Бородина.

Дети – Серафим, Филипп, Илья, Анастасия, Алексей, Федор, Иван.

– Матушка, в семье вашего детства говорилось о вере?

– Нет, эта тема не поднималась, ее даже боялись, как отзвука прошлой жизни. Шесть человек в нашей семье были репрессированы. В раннем детстве я была на попечении прабабушки, комсомолки первого созыва, затем идейной коммунистки. Ее даже из партии три раза исключали за соцпроисхождение, но она восстанавливалась и продолжала верить в светлое будущее коммунизма.

Ее отец, мой прапрадед, отрекся от дочери за то, что она – единственная из трех сестер-погодок – стала комсомолкой, приняла новую власть. Простил ее перед самой смертью, когда увидел новорожденную внучку, мою бабушку. Человеком он был честным, верным до конца присяге. В имении его был храм, при котором жили монахини. Бабушкина сестра рассказывала мне, что он кончину свою предсказал…

Когда баба Нина умирала и уже говорить не могла, она пыталась осенить себя крестным знамением. Чего просила ее душа, моя бабушка, воспитанная в неверии, так и не поняла. Но маму свою отпела. А после ее смерти бабушка, дядя и я постепенно пришли к вере.

Дядя мой, будучи студентом, комсомольцем, отличником, дружил с прекрасным верующим человеком, Андреем Николаевичем Горбуновым, шекспироведом, преподавателем МГУ. Андрей Николаевич – теперь он диакон – стал его наставником не только в литературе и творчестве, но и в вере. А затем крестил дядю дома, тайно пригласив священника. В те годы нужно было иметь решимость и бесстрашие, и для того, чтобы воцерковлять человека, и для того, чтобы креститься и начать ходить в храм.

Открыв для себя новую жизнь, дядя не мог не поделиться этим и со своей мамой, и со мной. Он не давил, просто жил теперь совсем по-другому, а мы смотрели. Потом он женился, а спустя некоторое время был рукоположен, стал отцом Павлом. Сейчас служит в Голицыне, восстановил не один храм. Пишет книги для взрослых и детей, преподает в семинарии, литературу в школе. А недавно порадовал наших русских друзей из Ирландии – перевел с французского акафист святому Патрику.

Крестилась я лет в пятнадцать. Лето мы проводили в старом дачном месте у нашей родственницы. А рядом была дача, в которой жил брат отца Артемия Владимирова, Митя. Мы познакомились случайно, он попросил велосипед покататься, а через два дня вернул, перекинув его через забор. С Митей и его женой мы много говорили о вере, гуляли по окрестностям, находили развалины церквей. Тема эта была для меня не такой уж чужой. Митя договорился с батюшкой из Алабинской церкви, и хотя тот и не очень хотел без разрешения родителей крестить меня, но все же крестил. А сам он стал восприемником. Настоящее же воцерковление началось в шестнадцать лет, и как-то очень резко – я сразу решила идти в монастырь…

На лето мы часто ездили в Латвию. Гуляя по Риге, я наткнулась на женский православный монастырь. Матушки с радостью замечали и привечали молодежь, стоящую в храме. Я стала часто там бывать и, вопреки воле родителей, хотела остаться. Даже выпускной вечер в десятом классе пропустила, поехала в монастырь. А летом, между последними старшими классами, жила в Сергиевом Посаде, помогая друзьям нянчить детей-погодок. И каждый день, насколько это было возможно, бегала к отцу Кириллу, своему духовнику. А он всегда надо мной посмеивался в отношении монастыря, наблюдая, как я вожусь с детьми, говорил: «Ну, готовься, готовься». А потом… благословил выйти замуж за отца Федора.

– Расскажите про знакомство с отцом Федором.

– Мы с отцом Федором почти не были знакомы до того момента, как нас благословили жениться. У его мамы долгие годы был подпольный книжный магазин, к ней многие ходили за православными книжками. Отца Федора видела раза три – мы просто здоровались.

Потом семья отца Федора переехала на Маросейку, и он, возвращаясь домой, часто заходил в храм святителя Николая в Кленниках, к отцу Николаю, своему учителю по иконописи, наблюдал, как тот работает. А мы с другими молодыми, вдохновленными личностью и талантом отца Николая ребятами, помогали ему расписывать Казанский центральный иконостас. С отцом Федором мы просто здоровались.

Отец Николай стал предлагать моему будущему мужу, который оканчивал семинарию и собирался поступать в Академию, рукоположиться в дьяконы на Маросейку, служить и работать вместе. За советом отец Федор отправился к архимандриту Кириллу. Тот сказал: «Зачем тебе Академия? Иди на Маросейку, к отцу Александру Куликову. У тебя невеста есть?» «Да нет, нравится одна девушка, Людмила», – сказал мой будущий муж. А в ответ услышал: «А, Людочка? Бери ее!» Так и решилась моя судьба, очень неожиданно. Собиралась в монастырь, а оказалась замужем. Мне было 19 лет, отцу Федору 24 года. Через месяц его рукоположили в диаконы, началась роспись храма святителя Николая на Маросейке.

– Когда вы поняли, что вы семья, единое целое?

– Жизнь была, с одной стороны, невероятно счастливая – общий подъем, восстановление храмов как непрекращающаяся пасхальная радость… С другой стороны, живя на Маросейке, мы были в гуще политических событий начала девяностых: народные волнения, доносящиеся выстрелы, уж не говоря об отсутствии чего-либо на прилавках магазинов… Но почему-то не было страшно. Потом отцу Федору дали храм Косьмы и Дамиана.

Друзья, родные, маросейские прихожане активно участвовали в организации жизни прихода. Все, начиная с настоятеля, молодые и счастливые. Одна девушка как-то сказала, что наш храм – как целый город, который отдали детям. Действительно, все свое время и силы мы отдавали церкви. И первые года три у меня было ощущение, что мы с отцом Федором живем как в Раю. Мы и не ссорились почти, даже если возникали какие-то проблемы.

Потом начались бытовые сложности, сложности во взаимоотношениях. Когда мы оба стали взрослеть, меняться, я почувствовала, что отец Федор – стена, за которой мы все можем укрыться, столп, на котором держится все – семья, дом. Наверное, тогда пришло ощущение семьи. Но времени прошло немало, немало было житейских треволнений, болезней, испытаний. Через это проходит всякая семья.

– Говорят, что любовь приходит с годами семейной жизни…

– Конечно. Учитывая то, что мы мало знали друг друга до замужества. Происходило некое узнавание, проверка временем и разными жизненными обстоятельствами. Когда уже не раз и не два человек тебя прощает и выручает, и деликатно, мягко помогает выйти из тяжелой ситуации, ты многое понимаешь о себе и о нем.

– Поженившись, вы жили отдельно или с родителями?

– Родители нас поделить никак не могли, и мы жили то у одних, то у других. Потом девять лет снимали квартиру. Затем начали строить загородный дом, нас на это благословил отец Кирилл, десять лет уже строим, достраиваем.

– Какие-то представления о семейной жизни до брака были? Теория не разошлась с практикой?

– Никакой теории не было. В юности я считала, что замужество, быт – дурной тон, мещанство, это все не для меня. Примера полноценной семьи у меня перед глазами не было, хотя бабушка все, что могла, делала для меня. Берегла даже от элементарных домашних забот, говорила: «Выйдешь замуж – всему научишься». Поэтому, когда я столкнулась с бытовыми проблемами, еще долгое время не могла справиться с то и дело подступающей паникой, не могла понять, с чего начать, как себя вести.

Особенно тяжело было, когда мы переехали за город. Даже элементарно – купить продукты непросто, нужно минут тридцать идти до магазина, а ты – с маленькими детьми… Вода у нас была в колодце, подолгу сидели без света. Печка топилась день и ночь. В общем, спартанские условия.

Постепенно все выровнялось, стало чуть легче. Дети пошли в школу, первое время мы возили их в гимназию в Москву.

Потом очень тяжело заболел третий мальчик, Илюша, пришлось на четыре года законсервироваться в нашем доме. Подозревали тяжелое заболевание, следовало избегать любой инфекции. Старшие мальчики учились дома. Отец Федор – постоянно в храме (а как иначе быть настоятелю?), когда приезжал домой, привозил продукты, мыл посуду, помогал, чем мог.

Думаю, умение справляться с бытом заложено в людях.

Матушка Людмила Бородина, мама 7 детей

Еще во время революции моя прапрабабушка, бывшая фрейлина императрицы Марии Федоровны, спряталась в далеком городке. Ей надо было поднимать внуков, потому что дочери работали. И она завела корову, пошла учительницей в школу, преподавала французский и немецкий языки. Она вырастила не только трех дочерей, но и внуков.