Текст книги "Пособие по общественным связям в науке и технологиях"

Куда научному журналисту пойти?

Вступили ли мы в эпоху, когда научные журналисты постепенно теряют привычные медийные площадки и замещаются расторопными учеными, стремящимися продвинуть свои исследовательские бренды? Пока еще нет. Но, по мере того как традиционные СМИ пытаются удержать долю аудитории, научные журналисты вынуждены быть более предприимчивыми и искать новые способы доносить до аудитории суть современных исследований и разработок. Эти журналисты используют социальные сети – Facebook и Twitter – не только для того, чтобы поддерживать связь с источниками информации и экспертами, но также для того, чтобы выстраивать собственные персональные бренды. Сегодня успешный научный журналист может работать из дома, поддерживая популярный блог (в идеале – на сайте какого-либо традиционного СМИ) и регулярно сообщая о сюжетах, попадающих в сферу его экспертного опыта (специализация важнее всего). Кроме того, выступая в качестве автора-фрилансера (опять-таки в своей нише) в традиционных СМИ и интернете, такой журналист может надеяться, что синергический эффект его усилий принесет ему известность, признание и контракт на издание книги.

В некоторых странах журналисты, чтобы сохранить традиции журналистских расследований и популяризации, объединяются в некоммерческие организации. Группы опираются на широкую систему финансовой поддержки, прежде всего на фонды и частные пожертвования, и часто безвозмездно предоставляют свои материалы СМИ, готовым их публиковать. Одна из таких некоммерческих организаций InsideClimate News, специализирующаяся на освещении проблем энергетики и окружающей среды, получила в 2013 г. Пулитцеровскую премию за серию репортажей о разливе нефти в Мексиканском заливе, в которых журналисты проанализировали безопасность американской системы нефтепроводов (InsideClimate News Staff 2013).

В специальном номере журнала Journalism, посвященном научной журналистике в цифровую эпоху, авторы размышляют о влиянии происходящей на информационных каналах революции на научную журналистику. Редактор номера Стюарт Аллен (Allan 2011) отмечает, что это влияние может быть одновременно исцеляющим и негативным. «Дикий Запад» сегодняшнего интернета дает журналистам возможность непосредственно и открыто взаимодействовать с разными аудиториями – от обычных людей до ученых; интерактивная природа социальных сетей позволяет пользователям глубже понять проблемы науки; с учетом этих изменений журналисты, совершенствующие свое мастерство на разных медиаплощадках, могут рассказывать о науке куда эффективнее, чем прежде. Мультиплатформенный материал The New York Times «Снегопад: Лавина в Туннел-крик» о гибели группы лыжников мирового класса, застигнутых лавиной в горах на северо-западе США, демонстрирует пример такого потенциала{15}15
  www.nytimes.com/projects/2012/snow-fall/#/?part=tunnel-creek.


[Закрыть].

Но Аллен также просит нас не забывать о возможной теневой стороне этого прекрасного нового мира. Интернет, словно черная дыра, требует постоянной подкормки. Журналистика становится круглосуточным занятием, в котором истории сгорают как порох, часто не получая явного завершения. Создание научных новостей для интернета представляет немало трудностей: в частности, необходимость постоянного обновления и скорость, с которой информация должна быть превращена в предельно краткую историю, что критически важно для аудитории, распределяющей секунды своего внимания.

Фэи и Нисбет полагают, что функции журналистики расширятся, приспособившись к переменам, которые принес XXI в. (Fahy and Nisbet 2011). Хотя некоторые журналисты по-прежнему будут анализировать и объяснять, выступая в традиционной роли популяризаторов, потребность высвечивать злоупотребления и отслеживать общую картину, чтобы вовремя предупредить аудиторию о надвигающихся переменах, равно как и новые способы коммуникации неизбежно выведут журналистов к новым ролям. Среди них, отмечают Фэи и Нисбет, функция куратора, собирающего и осмысливающего текущие новости и комментарии, роль просветителя, использующего новости науки как средство информирования общественности «о целях, методах, пределах и рисках научных исследований» (Fahy and Nisbet 2011: 780), а также роль «публичного интеллектуала», журналиста, который не только собирает, но также интерпретирует факты со своей точки зрения.

Мы пока еще находимся на слишком ранней стадии процесса перемен, чтобы определить, какие профессиональные изменения возобладают, а какие будут исчезать. Ученые только начинают изучать влияние этих перемен, что затрудняет оценку связанных с ними социальных рисков и выгод.

Трудности будут сопровождать и дальнейшие исследования поведения и результатов работы научных журналистов. Один из важных вопросов: кто представляет аудитории научного журналиста. Прежние исследования учитывали организационную принадлежность как важный компонент определения. Но в мире, полном фрилансеров, один день работающих для журнала, а другой – в правительственной исследовательской лаборатории, попытка отделить научного журналиста от нежурналиста становится затруднительной.

Равным образом – что такое научный новостной сюжет? Твит засчитывается? А пост в блоге? И даже если сюжет похож на традиционный новостной текст, когда можно считать его завершенным? Как ученый определяет момент, когда можно оценить законченную историю, в условиях электронного издательского процесса, где журналисты и редакторы могут вносить в текст исправления, произвольно играть с контентом и даже удалять материалы (Riesch 2011)?

Что, однако, не изменилось, так это преданность своему делу и увлеченность научных журналистов. В моем родном городе Мэдисон в Висконсине вышел на пенсию Рон Сили, много лет работавший научным обозревателем в городской газете. Уволился он отчасти из-за разочарования в журналистике, приходящей в упадок в небольших городах. Местная газета, к сожалению, не планировала подыскивать ему замену. Однако Сили быстро нашел себе новое место – некоммерческий Висконсинский центр журналистских расследований, где он продолжил свою более чем тридцатилетнюю карьеру, освещая научные и экологические проблемы (Fuhrmann 2013). Он с заразительным воодушевлением воспринял новый этап своей карьеры, и это напоминает нам, что успех научной журналистики может иметь огромное общественное значение. Обществу необходимо понять, как сохранить этот потенциал.

Ключевые вопросы

• Как научная журналистика может выжить в условиях упадка традиционных СМИ, таких как газеты и журналы?

• Каким образом интернет как издательская площадка меняет составляющие новостных материалов о науке?

• Как бы вы определили качества научного журналиста в XXI в.? Чем это определение отличается от того, что давалось 50 лет назад?

Литература

Allan, S. (2011) ‘Introduction: science journalism in a digital age’, Journalism 12, 7: 771–777.

Allgaier, J., S. Dunwoody, D. Brossard, Y-Y. Lo and H. P. Peters (2013) ‘Journalism and social media as means of observing the contexts of science’, Bioscience, 63, 4: 284–287.

Bauer, M. (1998) ‘The medicalization of science news – from the “rocket-scalpel” to the “gene-meteorite complex”’, Social Science Information, 37, 4: 731–751.

Bauer, M. and Bucchi, M. (eds) (2007) Journalism, Science and Society, London and New York: Routledge.

Bauer, M. W., Howard, S., Romo, R., Yulye, J., Massarani, L. and Amorim, L. (2013) Global science journalism report: working conditions and practices, professional ethos and future expectations, London: Science and Development Network.

Boykoff, M. T. and Boykoff, J. M. (2004) ‘Balance as bias: global warming and the US prestige press’, Global Environmental Change, 14, 2: 125–136.

Broks, P. (2006) Understanding Popular Science, Maidenhead, Berkshire: Open University Press.

Brumfiel, G. (2009) ‘Supplanting the old media?’, Nature (18 March), 458: 274–277.

Bucchi, M. and Mazzolini, R. G. (2003) ‘Big science, little news: science coverage in the Italian daily press, 1964–1997’, Public Understanding of Science, 12, 1: 7–24.

Burnham, J. C. (1987) How Superstition Won and Science Lost, New Brunswick, NJ: Rutgers University Press.

Collins, H. M. (1987) ‘Certainty and the public understanding of science: science on television’, Social Studies of Science, 17, 4: 689–713.

Dearing, J. (1995) ‘Newspaper coverage of maverick science: creating controversy through balancing’, Public Understanding of Science, 4, 4: 341–361.

De Cheveigné, S. (2006) ‘Science and technology on TV news’, in J. Willems and W. Göpfert (eds) Science and the Power of TV, Amsterdam: VU University Press, 85–100.

Dimopoulos, K. and Koulaidis, V. (2002) ‘The socio-epistemic constitution of science and technology in the Greek press: an analysis of its presentation’, Public Understanding of Science, 11, 3: 225–242.

Dunwoody, S. (1999) ‘Scientists, journalists, and the meaning of uncertainty’, in S. M. Friedman, S. Dunwoody and C. L. Rogers (eds) Communicating Uncertainty: Media Coverage of New and Controversial Science, Mahwah, NJ: Erlbaum, 59–79.

Dunwoody, S. (2004) ‘How valuable is formal science training to science journalists?’, Communicacao e Sociedade, 6: 75–87.

Dunwoody, S. and Konieczna, M. (2013) ‘The role of global media in telling the climate change story’, in S. J. A. Ward (ed.) Global Media Ethics: Problems and Perspectives, Oxford: Blackwell Publishing, 171–190.

Einsiedel, E. F. (1992) ‘Framing science and technology in the Canadian press’, Public Understanding of Science, 1, 1: 89–101.

Fahy, D. and Nisbet, M. C. (2011) ‘The science journalist online: shifting roles and emerging practices’, Journalism, 12, 7: 778–793.

Fishman, M. (1980) Manufacturing the News, Austin, TX: University of Texas Press.

Fuhrmann, L. (2013) ‘Investigative journalism center hires prominent journalist Ron Seely as reporter, editor, mentor’, WisconsinWatch.org; www.wisconsinwatch.org/2013/06/20/investigative-journalism-center-hires-prominent-journalist-ron-seely-as-reporter-editor-mentor; accessed 31 July 2013.

Golinski, J. (1992) Science as Public Culture: Chemistry and Enlightenment in Britain, 1760–1820, Cambridge: Cambridge University Press.

Goodell, R. (1977) The Visible Scientists, Boston, MA: Little, Brown.

Goodell, R. (1986) ‘How to kill a controversy: the case of recombinant DNA’, in S. M. Friedman, S. Dunwoody and C. L. Rogers (eds) Scientists and Journalists: Reporting Science As News, New York: Free Press, 170–181.

Granada, A. (2011) ‘Slaves to journals, serfs to the web: the use of the internet in newsgathering among European science journalists’, Journalism, 12, 7: 794–813.

Gregory, J. and Miller, S. (1998) Science in Public: Communication, Culture, and Credibility, Cambridge, MA: Basic Books.

Hijmans, E., Pleijter, A. and Wester, F. (2003) ‘Covering scientific research in Dutch newspapers’, Science Communication, 25, 2: 153–176.

Hornig, S. (1990) ‘Television’s NOVA and the construction of scientific truth’, Critical Studies in Mass Communication, 7, 1: 11–23.

InsideClimate News Staff (2013) ‘InsideClimate News team wins Pulitzer Prize for national reporting’; http://insideclimatenews.org/news/20130415/insideclimate-news-team-wins-pulitzer-prize-national-reporting; accessed 3 June 2013.

Kiernan, V. (2003) ‘Diffusion of news about research’, Science Communication, 25, 1: 3–13.

LaFollette, M. (2002) ‘A survey of science content in US broadcasting, 1940s through 1950s’, Science Communication, 24, 1: 34–71.

Laslo, E., Baram-Tsabari, A. and Lewenstein, B. V. (2011) ‘A growth medium for the message: online science journalism affordances for exploring public discourse of science and ethics’, Journalism, 12, 7: 847–870.

Lehmkuhl, M., Karamanidou, C., Mora, T., Petkova, K., Trench, B. and AVSA-Team (2012) ‘Scheduling science on television: a comparative analysis of the representations of science in 11 European countries’, Public Understanding of Science, 21, 8: 1002–1018.

León, B. (2008) ‘Science related information in European television: a study of prime-time news’, Public Understanding of Science, 17, 4: 443–460.

Mellor, F., Webster, S. and Bell, A. R. (2011) Content Analysis of the BBC’s Science Coverage. Appendix A of BBC Trust Review of Impartiality and Accuracy of the BBC’s Coverage of Science; www.bbc.co.uk/bbctrust/assets/files/pdf/our_work/science_impartiality/appendix_a.pdf; accessed 30 July 2013.

Metcalfe, J. and Gascoigne, T. (1995) ‘Science journalism in Australia’, Public Understanding of Science, 4, 4: 411–428.

Mooney, C. and Nisbet, M. C. (2005) ‘Undoing Darwin: as the evolution debate becomes political news, science gets lost’, Columbia Journalism Review, 2, 20 (September/October): 30–39.

National Science Board (2012) Science and Engineering Indicators 2012, Arlington VA: National Science Foundation.

Nelkin, D. (1995) Selling Science, revised edition, New York: W. H. Freeman and Company.

Pellechia, M. G. (1997) ‘Trends in science coverage: A content analysis of three US newspapers’, Public Understanding of Science, 6, 1: 49–68.

Peters, H. P., Brossard, D., de Cheveigne, S., Dunwoody, S., Kallfass, M., Miller, S. and Tsuchida, S. (2008) ‘Interactions with the mass media’, Science, 321, 5886: 204–205.

Phillips, D. P., Kanter, E. J., Bednarczyk, B. and Tastad, P. L. (1991) ‘Importance of the lay press in the transmission of medical knowledge to the scientific community’, New England Journal of Medicine, 325, 16: 1180–1183.

Riesch, H. (2011) ‘Changing news: re-adjusting science studies to online newspapers’, Public Understanding of Science, 20, 6: 771–777.

Secko, D. M., Tlalka, S., Dunlop, M., Kingdon, A. and Amend, E. (2011) ‘The unfinished science story: journalist-audience interactions from the Globe and Mail’s online health and science sections’, Journalism, 12, 7: 814–831.

Silverstone, R. (1985) Framing Science: The Making of a BBC Documentary, London: British Film Institute.

Wilson, K. (2000) ‘Drought, debate, and uncertainty: measuring reporters’ knowledge and ignorance about climate change’, Public Understanding of Science, 9, 1: 1–13.

Zara, C. (2013) ‘Remember newspaper science sections? They’re almost all gone’, International Business Times, 10 January; www.ibtimes.com/remember-newspaper-science-sections-theyre-almostall-gone-1005680; accessed 31 May 2013.

Глава 4
Научные музеи и центры
Развитие и современные тенденции
Бернард Шиле

Вступление: Что такое ЦМН?

В этой главе речь пойдет о музеях науки и научно-досуговых центрах, которые мы объединим аббревиатурой ЦМН – центры и музеи науки. И через весь этот разговор красной нитью проходят три главных вопроса: какие знания ЦМН передают посетителям, что главное в их взаимодействии с посетителями и как они представляют посетителям науку?{16}16
  Прежняя редакция этой главы (Schiele 2008) освещает историю развития естественнонаучных музеев и музеев науки с их возникновения до начала 2000-х гг., акцентируя внимание на том, как идеи Просвещения способствовали формированию и современных музеев, и современной науки. Глава завершалась упоминанием о трансформации музейной сферы. Новая редакция главы, повторяя определенные аспекты сказанного прежде, имеет самостоятельное значение.


[Закрыть]

ЦМН – это музеи, посвященные науке. Хотя такое определение явно отличает их от художественных и исторических музеев, следует ли отнести к ЦМН также и зоопарки, аквариумы, планетарии, обсерватории, оранжереи, ботанические сады, дендрарии, природные парки, выставочные центры, не говоря уже о космических центрах, музеях транспорта и железнодорожных музеях и т. д.? Все их объединяет общая цель – распространение научных и технических знаний. Точно так же возникает вопрос, следует ли включить в число ЦМН антропологические и этнологические музеи и музеи, посвященные каким-то социальным явлениям? Априори – нет, если мы придерживаемся традиционного разделения наук на естественные, гуманитарные и общественные. Однако, если мы примем во внимание недавнюю эволюцию ЦМН, которые все в большей мере представляют науку и технику применительно к их роли в обществе, обращаясь к дискурсу и методам социальных и гуманитарных наук, различие становится менее четким, тем более что антропологические, этнологические и социально-исторические музеи все чаще включают в свои экспозиции элементы науки и техники.

Таким образом, границу между ЦМН и, например, социально-культурным музеем ныне провести тем труднее, что экспозиции, посвященные науке, более не удовлетворяются рамками, отделяющими их от влияния, которые они оказывают на общество. Одна из причин заключается в том, что сложные отношения между наукой и обществом могут быть – возможно, упрощенно – представлены в виде возрастающей интеграции вплоть до момента, когда развитие современного общества не может быть осмыслено без развития науки и техники (Schiele 2011).

Вот почему музеи всех направлений всегда чувствительны к изменениям в обществе, отражая в экспозициях, программах и всей своей деятельности постоянную адаптацию общества к развитию науки и, сверх того, силу, с которой наука влияет на развитие общества. Они отражают тот факт, что «главный источник напряжения в отношениях между наукой и обществом возникает из возрастающего вторжения науки в проблемы, касающиеся ключевых человеческих ценностей и устойчивых убеждений» (Leshner 2007: 1326). Иными словами, если поиск знания может быть представлен как приключение, удовольствие или полезная деятельность, музеи больше не могут представлять науку вне ее взаимодействия с обществом, а пропагандируя и продвигая науку и технику, не могут воздерживаться от критического изложения их роли.

Держа в уме эти замечания, мы ограничимся музеями науки и техники и начнем наши размышления с определения, предложенного Олтинсом (Althins 1963) во времена, когда музейное сообщество искало выход из кризиса, в котором оказались музеи науки первого и второго поколений. По Олтинсу, музеи науки и техники «a) прежде всего охватывают всю науку и технику или какую-то их частную область; б) не всегда четко отличимы от музеев естественной истории, в особенности связанных с биологией, природными ресурсами и т. д.; в) подчеркивают последние достижения, представляя, однако, и историю в той мере, насколько это уместно; г) их предмет очень прочно связан с другими категориями музеев: историческими, региональными и специальными» (Althins 1963: 132).

До последнего времени, согласно Олтинсу, их главная миссия не менялась. Музеи знакомят широкую общественность с последними открытиями, демонстрируют, что достижения прикладных наук прямо связаны с прорывами в науке, отдают должное изобретателям и первооткрывателям, вносят вклад в естественнонаучное образование в соответствии со своей тематикой и посредством подготовки персонала, развивают критическое мышление и независимость ума, показывают, что улучшение условий жизни всегда зависит от науки и техники, и в целом способствуют тому, чтобы экспансия индустриального общества не угрожала культурным традициям и правам человека. Такой взгляд сохраняется, даже если ЦМН связаны с отношениями науки и общества.

Последующие определения не слишком много к этому добавили, однако акцентировали внимание на функциях ЦМН. Данилов дает следующее определение научно-досуговых центров:

В основном это современные, интерактивные, неформальные образовательные инструменты, а не исторические собрания артефактов, которые «руками не трогать». В отличие от многих музеев, где царит тишина и элитарность, научно-досуговые центры оживленны и доступны. Они стремятся продвинуть общественное понимание науки, просвещая и развлекая, и не требуют при этом от обычного посетителя какой-то особой заинтересованности или специальной подготовки (Danilov 1982: 2).

Открытые для всех, ЦМН ставили общеобразовательные задачи, стремясь представить развитие науки с самого начала до новейших открытий (с упором на последние), нести актуальную информацию о науке и технике, поднимать общий уровень знаний, пробуждать интерес общественности к науке и технике, рассматривать вклад науки и техники, подчеркивая их роль и значение для современного общества, демократизировать знание, то есть предлагать выставки, программы и занятия, предназначенные для всех, безотносительно к полученному образованию, ожиданиям и интересам.

Существенно, что число ЦМН постоянно растет и на рубеже XXI в. достигло 3300 (Beetlestone et al. 1998; Persson 2000). Движение это ширится: Китай, например, решил обзавестись обширной сетью ЦМН и поддержать их развитие (см. написанную Тренчем и соавторами главу этого пособия). Из этого следует, что в определенной степени знание научно-технической культуры сегодня востребовано обществом. ЦМН представляют эту потребность как законное, полезное стремление и как средство, обеспечивающее встраивание в современное общество и большую социальную мобильность.

Однако у музеев в целом, в том числе и у ЦМН, нет монополии на передачу знаний, даже несмотря на то, что они по определению представляют собой места, посвященные знанию, будь то научное знание в ЦМН, историческое – в исторических музеях, антропологическое или этнологическое – в музеях соответствующего профиля. Научно-популярные журналы, телепрограммы и документальное кино, научно-фантастические и футурологические фильмы, интернет-сайты, университеты и школы – все это места, где знания постоянно передаются слушателям, читателям, зрителям, студентам, исследователям и обычным людям. Согласно Хорхе Вагенсбергу, известному директору музея, основавшему в 2004 г. в Барселоне ЦМН CosmoCaixa:

Музей может добровольно обучать посетителей, обеспечивать их информацией, воспитывать, вести исследования, хранить наследие… Но всегда где-то еще есть институт, который делает это лучше музея: школы и университеты лучше учат, семья и социальная среда оказывают долгосрочное влияние на воспитание, интернет – кладезь информации обо всем, ученые лучше исследуют. Так чем же хорош музей?

‹…› Музей науки – это пространство, предназначенное для того, чтобы пробуждать в любом человеке интерес к научному знанию, научному методу и научному мышлению, что достигается прежде всего с помощью реальности (реальных объектов и феноменов), вступающей в диалог с самой собой и с посетителями (Wagensberg 2006: 26–27).

Какого рода этот диалог? Согласно Макдональду, в духе Беннета (Bennett 1995) и Фуко (Foucault 1970; 1977) музеи науки «можно трактовать как культурные технологии, определяющие особые виды “знания” (и определенные знания как суммарное “знание” или “науку”) и особые виды аудитории» (Macdonald 2001: 5). Другими словами, в отличие от определений, предлагаемых Олтинсом и Даниловым, в случае ЦМН дело не только в стремлении покрыть всю область знания (область науки), не в приверженности некой форме и методу распространения знания (создании стимула для неформального распространения). Дело, скорее, в понимании того, как организации – ЦМН – представляют знание: «музеи, связанные с наукой, не просто выставляют науку на обозрение, они также создают для аудитории определенные виды науки и предоставляют им свою легитимизирующую санкцию» (Macdonald 2001: 2).

И это возвращает нас к первоначальным вопросам: с помощью каких средств науку можно успешно представить общественности? Какие типы медиации для них характерны? Как в итоге представлена наука?