Текст книги "Первая судебная риторика. «Риторика для Геренния» («Ad Herennium»)"

Сразу же после выяснения вида дела, мы должны искать оправдательные причины. Именно то, что определяет поведение, и содержит в себе защиту. Итак, Орест (будем для ясности придерживаться этого конкретного дела) признается, что он убил свою мать. Если он не выдвинул оправдательную причину деяния – он загубил свою защиту. Поэтому он выдвигает одну [причину]; если бы ее не было, не было бы и поступка. «Потому что она, – говорит он, – убила моего отца». Таким образом, как я показал, оправдательная причина есть то, что включается в защиту; без нее нет ровным счетом ни малейшего сомнения, что не найдется ничего, что отсрочило бы приговор.

Найдя причину, пригодную для оправдания, мы должны искать главный довод обвинения, то есть то, что содержит обвинение и представлено в оппозиции к оправдательной причине защиты, которую я обсуждал выше. Он будет установлен следующим образом: когда Орест использует оправдательную причину: «Я имел право убить мою мать, потому что она убила моего отца», обвинитель прибегнет к главному доводу: «Да, но не твоей рукой она должна была быть убита или подвергнута наказанию без суда».

Из оправдательной причины защиты и главного довода обвинения должна возникнуть проблема определения того, что мы называем предметом судебного разбирательства, а греки – krinomenon. Он будет установлен из соединения главного довода обвинения и оправдательной причины ответчика следующим образом: когда Орест говорит, что он убил свою мать, чтобы отомстить за своего отца, справедливо ли, чтобы Клитемнестра была убита своим сыном без суда? Итак, это – правильный метод поиска предмета судебного разбирательства. После того как предмет разбирательства найден, каждый аспект всей речи должен работать на него.

17. Предметы разбирательства находятся по этому методу во всех видах дела и их разновидностях, за исключением толковательного. Здесь оправдательная причина деяния не ставится под вопрос, ибо деяние отрицается, как и главный довод обвинения, ибо оправдательная причина не была выдвинута. Поэтому предмет судебного разбирательства устанавливается из обвинения и отрицания следующим образом. Обвинение: «Ты убил Аякса». Отрицание: «Я этого не делал». Предмет разбирательства: он убил его? Каждый аспект обоих выступлений должен быть, как я уже говорил выше, направлен к этому предмету разбирательства. Если существует несколько видов дел или их разновидностей в одном деле, также будет несколько предметов судебного разбирательства, но все они также будут определяться подобным методом.

Я приложил большие усилия, чтобы обсудить кратко и ясно вопросы, которые должны были быть рассмотрены до этого момента. Теперь, так как эта книга достигла достаточного объема, будет удобнее поочередно излагать прочие вопросы во второй книге, чтобы большое количество материала не утомляло тебя и не притупляло твое внимание. Если я пересылаю эти материалы слишком медленно для твоего стремления [к знанию], тебе придется приписать это значимости предмета, а также моей потребности в других занятиях. И все же мне следует поторопиться и до конца компенсировать усердием время, потраченное на свои дела, чтобы этим даром, в знак твоей вежливости по отношению ко мне и моего собственного интереса к тебе, я смог в большей степени удовлетворить твое желание.

Книга II

1. В предыдущей книге, Геренний, я кратко рассказал о делах, в которых оратор должен разбираться, а также изложил его обязанности, которые с этим сопряжены, и средства, которые могут облегчить исполнение этих обязанностей. Но так как было невозможно рассмотреть все вопросы сразу, я стану в первую очередь обсуждать наиболее важные из них, чтобы остальные оказались более легкими для твоего понимания, следовательно, я решил остановиться на тех, которые являются самыми трудными.

Делам соответствуют три вида [речей]: показательные, совещательные и судебные. Наиболее сложными являются судебные; вот почему их рассмотрением заканчивается первая книга. Из пяти обязанностей оратора [умение производить] изобретение [речи] является самым важным и самым трудным. Данный вопрос мы изложим в этой книге; мелкие аспекты будут перенесены в третью книгу.

В первой книге я взялся обсуждать шесть частей, из которых состоит речь. В предыдущей книге я толковал о введении, повествовании (изложении фактов) и разделении не более пространно, чем это было необходимо, и с не меньшей ясностью, чем, как я полагал, ты желал; далее будут взаимосвязано излагаться доказательство и опровержение. Поэтому я рассмотрел различные виды существа дела и их разновидности и в то же время показал, как они определяются в данном деле. Затем я объяснил, как правильно находится предмет судебного разбирательства; мы убедились, что каждый аспект всей речи должен работать на него. После этого я заметил, что существуют множество дел, к которым установленный порядок не применим.

2. Остается, как мне кажется, показать, каким образом можно приспособить средства изобретения к каждому виду дела или к их разновидностям, а также какие из технических[28]28
  По Аристотелю, техническими доказательствами называются те, которые исходят от самой речи, в противоположность нетехническим, добываемым, например, пыткой.


[Закрыть] аргументов (которые греки называют ἐπιχειρήματα[29]29
  Эпихейрема (от др. – греч. ἐπιχείρημα – довод, аргумент) – сокращенный силлогизм, в котором обе посылки представляют собой энтимемы. Энтимемой в свою очередь называется силлогизм с выпущенной большей или меньшей посылкой.


[Закрыть]) следует использовать, а каких – избегать; оба этих отдела принадлежат доказательству и опровержению. Затем, наконец, будет раскрыто, какое заключение следует использовать в речи; заключение [как] было [указано] – последнее из шести частей, слагающих речь.

Итак, сначала я рассмотрю, как следует вести дела, представляющие каждый из видов существа дела, и, конечно, уделю первоочередное внимание тому виду, который является наиболее важным и наиболее трудным.

В случае толковательного дела[30]30
  См. I: 11.


[Закрыть] изложение фактов обвинителем должно содержать перемежающиеся и разбросанные [по тексту] материалы, разжигающие подозрения к подсудимому, чтобы ни об одном действии, ни об одном слове, ни о появлении или уходе, короче, чтобы ни об одном его поступке нельзя было бы не подумать, что тут дело нечисто. Изложение фактов защитником должно быть простым и ясным, а также ослабляющим подозрения.

Процедура толковательного дела включает шесть частей: [преступление] вероятно (probabile), сопоставление (conlatio) [выгод], признаки [преступления] (signum), наглядное доказательство [вины] (argumentum), последующее поведение [подсудимого] (consecutio) и подтверждение [вины] (approbatio). Поясню смысл каждого из этих терминов.

Вероятность преступления устанавливается доказательством, что оно было выгодно подсудимому, и что он никогда не воздерживался от такого рода бесславных дел. Эта часть состоит из [раскрытия] побудительной причины и [образа] жизни.

Побудительной причиной является то, что привело подсудимого к совершению преступления, надежда ли получить выгоду или устранить затруднения. Вопросом здесь является, какую выгоду он стремился получить от преступления – честь, деньги или власть? Возможно, он надеялся удовлетворить некую страсть – любовь или непреодолимое влечение? Или же он пытался уклониться от неприятности – вражды, бесчестья, страдания или кары?

3. Если в деле усматривается надежда [подсудимого] на получение выгоды, обвинитель будет разоблачать страсть своего оппонента; в случае уклонения от неприятностей, он будет преувеличивать страх подсудимого. Защитник, со своей стороны, будет, если это возможно, отрицать, что существует побудительная причина, или, по крайней мере, будет решительно умалять ее значение; затем он скажет, что несправедливо ставить под подозрение в совершении преступления каждого, кто извлек какую-то пользу из действия.

Далее будет изучена предшествующая жизнь подсудимого. Сначала обвинитель рассмотрит, совершал ли обвиняемый ранее подобное преступление. Если ничего не найдет, он попытается узнать, не навлекал ли обвиняемый хотя бы подозрений в какой-либо подобной вине, и будет возводить [ее] на подсудимого, прикладывая все усилия, чтобы связать его образ жизни с побудительной причиной, которую он только что раскрыл. Например, если обвинитель утверждает, что побудительной причиной преступления были деньги, пусть покажет, что подсудимый всегда был жадным; если побудительной причиной выступали публичные почести – честолюбивым; так он сможет связать изъян в характере подсудимого с побудительной причиной преступления. Если он не может найти порок, соотносящийся с побудительной причиной, пусть найдет тот, который не соотносится. Если он не может показать, что подсудимый лихоимец, пусть укажет, что он коварный соблазнитель; короче, если может, пусть клеймит подсудимого позором за какой-нибудь промах, или, конечно, за все недостатки, какие только возможно. Затем он скажет: неудивительно, что человек, который однажды поступил так подло, должен был настолько же преступно действовать в данном случае. Если противник пользуется доброй репутацией честного и прямого [человека], обвинитель будет говорить, что должны быть рассмотрены дела, а не репутация; что подсудимый заблаговременно скрыл свои деяния, и что он ясно покажет, что подсудимый не неповинен в проступке.

Защитник, если может, [пусть] в первую очередь покажет честную жизнь своего клиента; если не может, он будет ссылаться на его легкомыслие, глупость, молодость, силу или на вредное влияние. По этим причинам… порицание не должно налагать за поведение, не относящееся к настоящему обвинению. Если говорящему серьезно препятствует безнравственность и дурная слава человека, он сначала озаботится тем, чтобы осторожно упомянуть, что о невинном распространились ложные слухи, и будет использовать общее место, что слухам нельзя верить. Если ни одно из этих оправданий не применимо, пусть он использует последнее средство защиты: пусть скажет, что он не перед цензорами обсуждает моральные устои этого [человека], но обвинения его оппонентов перед судьями.

4. Сопоставление используется, когда обвинитель показывает, что деяние, в котором он обвиняет своего противника, не принесло пользы никому, кроме подсудимого; или что никто, кроме его противника, не мог совершить его; или что противник не мог совершить его, по крайней мере, так же легко другими средствами; или что ослепленному страстью его противнику не удалось найти средства легче. Опровергая это, защитник должен показать, что преступление было выгодно и другим, или что другие также могли бы сделать то, что вменяется его клиенту.

Признаки [преступления] показывают, что обвиняемый искал благоприятную возможность для успеха [своего деяния]. Признак имеет шесть разновидностей: место, момент времени, продолжительность времени, случай, надежда на успех, надежда избежать преследования.

Место рассматривается таким образом: было ли оно посещаемым или заброшенным, уединенным, или оно пустовало [только] в момент совершения преступления? Было ли место священным или нечистым, общественным или частным владением? Какие места находятся по соседству? Могла ли жертва быть замечена или услышана? Я охотно описал бы в подробностях, какие из этих вопросов работают на защиту, а какие – на обвинение, [если бы не соображение], что в каждом данном случае это легко определить. Только начальные принципы изобретения должны происходить из теории; все остальное легко будет восполнено практикой.

Момент времени рассматривается так: в какое время года, в какой час – будь то ночное или дневное время – в какой час дня или ночи, это деяние, как утверждается, было совершено, и почему [именно] в это время?

Продолжительность времени будет учитываться следующим образом: достаточно ли было времени, чтобы довести деяние до конца, и знал ли обвиняемый, что его будет достаточно для совершения деяния? То, что у него было достаточно времени, чтобы совершить преступление, имеет, впрочем, небольшое значение, поскольку он не мог заранее знать или предвидеть этого.

Случай рассматривается так: был ли он благоприятным для предприятия, или был лучший повод, который либо был упущен, либо оказался неожиданным?

Была ли какая надежда на успех, будет исследовано следующим образом: сходятся ли вышеупомянутые признаки? Особенно, если власть, деньги, здравый смысл, предвидение и подготовленность фигурируют на одной стороне, и оказывается, что с другой стороны были слабость, нужда, глупость, отсутствие предусмотрительности и неготовность? Все это покажет, имел ли обвиняемый уверенность в успехе или нет.

В чем заключалась надежда избежать преследования, мы стремимся узнать у доверенных лиц, очевидцев или сообщников, независимо, свободных или рабов.

5. Наглядным доказательством вина демонстрируется с помощью показаний, которые повышают уверенность и укрепляют подозрения [в совершении преступления]. Они охватывают три периода: предшествующий преступлению, совпадающий со временем совершения преступления, последующий за совершением преступления.

В отношении периода, предшествующего преступлению, следует рассмотреть, где обвиняемый был, где он был замечен, делал ли он некие приготовления, встречал ли кого, сказал ли что, или обнаруживал какие-либо признаки [готовящегося преступления] перед имеющимися доверенными лицами или сообщниками, или средства совершения [преступления]; находился ли он в таком месте, или в такое время, которые бы противоречили его обычаям. В отношении периода, совпадающего со временем преступлением, мы будем стремиться узнать, был ли он замечен во время совершения деяния; был ли слышен какой-то шум, крик или грохот; или, короче, воспринималось ли что-либо одним из органов чувств – зрением, слухом, осязанием, обонянием или вкусом. В отношении периода после совершения преступления, [обвинитель] будет стремиться выяснить, действительно ли после того, как деяние было завершено, осталось нечто, указывающее, что было совершено преступление, или кем оно было совершено. Указывает на совершение преступления, например, если тело умершего опухает и чернеет и синеет, это означает, что человек был убит ядом. Указывает на то, кем было совершено преступление, например, если оружие, или одежда, или что-то в этом роде осталось брошенным, или был обнаружен след обвиняемого; если на его одежде была кровь; или если после того как дело было закончено, он был пойман или замечен на том месте, где, как утверждается, было совершено преступление.

В последующем поведении исследуются признаки, которые обычно сопутствуют вине или невиновности. Обвинитель скажет, если это возможно, что его противник, когда пришел [в суд], покраснел, побледнел, вздрогнул, говорил неуверенно, отрывисто, или произнес какую-то фразу – [выказал] признаки нечистой совести. Если подсудимый не сделал ничего из этого, обвинитель скажет, что его противник настолько все заранее просчитал, что будет происходить с ним, что то, что он стоял на своем и отвечал с величайшей самоуверенностью – признаки дерзости, а не невиновности. Защитник, если его клиент выказал страх, скажет, что он встревожен, но не угрызениями совести, а размером опасности [ему угрожающей]; если его клиент не проявил страха, защитник скажет, что он был непоколебим, потому что полагался на свою невиновность.

6. Подтверждение – это то, что мы используем, наконец, когда подозрение было обосновано. Оно имеет отличительные и общеупотребительные места. Отличительными местами являются те, которые может пользоваться только обвинение или только защита. Общеупотребительные места есть те, которые используются то защитой, то обвинением, в зависимости от случая. В толковательном деле обвинитель использует отличительное место, когда говорит, что не должно соболезновать безнравственным людям и покровительствовать гнусности преступления. Защитник использует отличительное место, когда пытается сыграть на жалости и обвинить противную сторону в клевете. Общеупотребительными местами для обвинения и защиты являются: выступать за или против свидетелей; за или против показаний, данных под пыткой; за или против наглядного доказательства, а также за или против слухов.

В пользу свидетелей будем говорить по образцу: (а) примерность поведения свидетелей и (б) последовательность их показаний. Против свидетелей – по образцу: (а) неблагопристойность их образа жизни; (б) противоречивый характер их показаний; (в) если мы заявляем, что то, как они утверждают, произошло, или не могло произойти, или не происходило, или что они не могли знать об этом, или что пристрастие питает их слова и умозаключения. Эти аспекты будут относиться как к отводу, так и к допросу свидетелей.

7. Мы будем говорить в пользу показаний, данных под пыткой, если укажем, что это было сделано, чтобы открыть истину, что наши предки пожелали установить дознание с применением пытки и мучения, и что человек, вынуждаемый жестокой болью, скажет все, что ему известно. Кроме того, такое рассуждение будет иметь большую силу, если мы придадим видимость правдоподобия признательным показаниям, вытянутым под пыткой, посредством той же аргументации, которая используется для очистки факта от всяких сомнений; так же следует поступать с показаниями свидетелей.

Против показаний, данных под пыткой, будем говорить так: во-первых, наши предки пожелали, чтобы пытки включались [в дознание] только применительно к недвусмысленным вопросам, когда истинное утверждение следствием могло быть распознано и ложное показание опровергнуто; например, если они пытались узнать, куда положен некий предмет, или если было в вопросе что-то, что могло быть обнаружено, или проверено по отпечаткам ног, или воспринято как некий подобный след. Затем скажем, что на боль не следует полагаться, потому что один человек менее подвержен боли, или более изобретательный в выдумке, чем другой, а также потому, что часто можно узнать или предугадать, что председательствующий в суде надеется услышать, и свидетель знает, что если он это скажет, то его боль прекратится. Такие рассуждения принесут пользу, если вразумительным аргументом мы опровергаем заявления, сделанные в показаниях, данных под пыткой; и для достижения этой цели мы должны использовать разделения в толковательном деле, которые я изложил выше.

В пользу наглядного доказательства, признаков [преступления] и других способов усиления подозрений выгодно говорить так: при совпадении многих косвенных признаков и следов, которые согласуются друг с другом, результатом должен явиться очевидный факт, а не догадка. Также, признаки и наглядное доказательство заслуживают большего доверия, чем свидетели, поскольку эти первые представлены именно так, как они имели место в действительности, в то время как свидетели могут быть опорочены подкупом, или пристрастностью, или намеком, или неприязнью. Против наглядного доказательства, признаков и всего, провоцирующего подозрения, следует говорить следующим образом: мы укажем, что никто не застрахован от нападок подозрениями, а затем мы ослабим все основания для подозрений и каждое [по отдельности] и попробуем показать, что они применимы к нам не более чем к любому другому; возмутительное дело – рассматривать подозрения и догадки при отсутствии свидетелей, в достаточной степени подкрепляющих главный довод обвинения.

8. Мы будем говорить в пользу слухов, заявив, что слух не имеет обыкновения порождаться бездумно и без какого-либо основания, и что ни у кого не было никакого повода от начала до конца сочинять и выдумывать его; и, более того, если другие слухи, как правило, являются ложью, мы докажем аргументами, что в данном случае он верен.

Мы будем говорить против слухов, если сначала указываем, что многие слухи являются ложными, и приводим пример ложного сообщения; если говорим, что слухи были изобретением наших врагов или других людей злонамеренных и клеветников по природе; если либо представляем некую вымышленную историю [, свидетельствующую] против наших оппонентов, про которую заявляем, что она у всех на устах, либо предъявляем правдивое сообщение, в какой-то степени позорящее их, и говорим, что мы пока еще не имеем никакой веры в него по той причине, что вообще любой человек может пустить и распространять любой позорящий слух или вымысел о каждом человеке. Если, тем не менее, слух кажется весьма правдоподобным, мы можем уничтожить его влияние с помощью логических аргументов.

Поскольку толковательное дело является самым трудным для рассмотрения, и в реальных делах по необходимости к нему обращаются наиболее часто, я более тщательно изучил все его подразделения, для того чтобы мы не затруднялись ни малейшим колебанием или промахом, если только соединили эти положения теории с усердной практикой. Теперь позволь мне обратиться к разновидностям правового дела[31]31
  См. I: 11.


[Закрыть].

9. Когда намерение автора [текста] входит в противоречии с буквой текста, выступая в поддержку буквы[32]32
  Там же.


[Закрыть], будем использовать следующие места: сначала, после изложения фактов, – панегирик автору [текста] и потом чтение текста вслух; затем – допрос наших противников: осведомлены ли они должным образом с текстом этого закона, завещания, контракта или любого другого документа, приобщенного к делу? Затем [следует] сличение текста с признаваемым нашими противниками документом, за которым судье надо следить: не подправлен ли осторожно документ и не придумано ли ловко толкование? После [выяснения], что трактовка придумана и внесена в текст нашими противниками, [они] будут унижены и ослаблены. Тогда будет поднят вопрос: избегал ли писавший опасности, добавляя запись такого рода, неужели он действительно намеревался сделать это, или было невозможно записать это полностью где-то еще? Затем следует выяснить состояние писавшего и предъявить соображение, что он имел в виду, когда писал, и показать, что [наш] текст является ясным, кратким, уместным, полным и точно спланированным. Вслед за тем приведем примеры судебных решений, вынесенных в пользу текста, хотя противники поднимали вопрос о духе и смысле. Наконец, следует показать опасность отступления от буквы текста. Общеупотребительным местом здесь является [выступление] против того, кто, хотя и признавшись, что он нарушил освященные установления или предписания завещания, все же стремится оправдать свой проступок.

10. В пользу намерения будем говорить так: сначала похвалим автора [текста], написавшего только то, что было необходимо, за искусную лаконичность; он не счел нужным писать то, что можно было бы понять без текста. Далее скажем, что следовать словам буквально и пренебрегать намерением есть крючкотворство. Затем будем утверждать, что никакой буквой не может быть передано все [на свете], или, по крайней мере, без нарушения юридической нормы, правового прецедента, закона природы или справедливости – писавший хотел, что никто не станет отрицать, чтобы все это самым строгим образом соблюдалось; напротив, то, что мы сделали – безусловно справедливо. Кроме того, трактовка наших противников или не содержит истолкования, или является необоснованной, несправедливой, неисполнимой, или не согласуется с предыдущими или последующими комментариями, или находится в противоречии с общепринятым правом, или с другими общеобязательными правовыми нормами, или с ранее принятыми решениями. Далее будем ссылаться на примеры решений, вынесенных в пользу смысла и вопреки букве, а затем читать и объяснять законы или договоры, которые были написаны кратко, и все же в которых намерение автора [текста] подразумевается. Общеупотребительным местом здесь является [выступление] против того, кто [лишь] оглашает волю автора [текста] и не разъясняет его намерения.

Когда два закона противоречат[33]33
  См. I: 11.


[Закрыть] [друг другу], мы должны сначала выяснить, не были ли они отменены или ограничены, а затем – является ли их разногласие таковым, что один требует, а другой запрещает, или один принуждает, а другой позволяет. Конечно, для человека будет слабым оправданием сказать, что он не смог сделать то, что один закон предписывал, потому что другой закон сделал это необязательным; обязанность строже связывает, чем простое позволение. Также скудным оправданием для человека [станет попытка] показать, что он соблюдал закон, который был изменен или ограничен, не обращая внимания на требования позднее принятого закона.

После этих соображений мы сразу перейдем к толкованию, пониманию и сердечному наставлению в законе, благосклонном нам. Затем поясним смысл противоречащего закона и обратим его на пользу нашего дела. Наконец, следует перенять теорию безусловно-юридического дела[34]34
  См. I: 14.


[Закрыть] и рассмотреть, с какой стороны [наше дело] поддерживают [оба] закона; этот подвид юридического дела я буду обсуждать позже.

11. Если текст оценивается как неоднозначный[35]35
  См. I: 12.


[Закрыть], поскольку может быть истолкован в двух или более смыслах, то разбираться с этим следует так: сначала следует проверить, является ли текст на самом деле двусмысленным; затем показать, как он был бы написан, если бы автор хотел придать ему то значение, которое наши противники ему приписывают; далее, что наше толкование является исполнимым, причем исполнимым в согласии с честью и правом, с юридической нормой, правовым прецедентом, законом природы или справедливостью; интерпретация наших противников – «верно и обратное»; текст не является двусмысленным, так как каждый хорошо понимает, в чем заключается истинный смысл.

Есть некоторые, кто считает, что для ведения такого рода дел, как учат диалектики, знание софизмов весьма полезно. Я, однако, думаю, что это знание ничуть не помогает, и даже могу сказать, представляет самое серьезное препятствие. На самом деле эти писатели пребывают в любовании всеми софизмами, даже не имеющими никакого смысла ни в одной интерпретации. Соответственно, когда кто-то так говорит, они делаются по отношению к нему враждебно настроенными оппонентами, а когда пишет – надоедливыми и туманными толкователями. И когда сами говорят, желая сделать это осторожно и искусно, кажутся совершенно косноязычными. Таким образом, боясь вымолвить некую двусмысленность, они не могут произнести даже свои собственные имена. На самом деле я опровергну детские мнения этих авторов самыми прямыми доказательствами, если ты пожелаешь. Сейчас не стану уделять место опротестованию, чтобы выразить свое презрение к многословному учению этой школы косноязычия.

12. Когда возникает [проблема] определения[36]36
  Там же.


[Закрыть], сначала дают краткое определение спорного понятия, например: «То умаляет величие государства, что разрушает элементы, составляющие его достоинство. Что это, Квинт Цепион? Избирательное право народа и совещание магистратов. Тогда, очевидно, ты и народ лишил права голосовать, и магистратов – совещаться, разрушив мостки [для голосования]». Точно так же, в ответ: «Тот умаляет величие государства, кто наносит ущерб его достоинству. Я не причинил, а скорее предотвратил ущерб, потому что спас казначейство, противодействовал решению безнравственных людей и сохранил величие государства от конечной погибели»[37]37
  Пример иллюстрирует дело Сатурнина и Цепиона, о котором упоминалось в I: 12.


[Закрыть]. Таким образом, значение слова сначала кратко разъясняется и приспосабливается к выгоде нашего дела; потом следует связать наш образ действий с толкованием термина; и, наконец, будет опровергнут принцип, лежащий в основе противоположного определения, как ложный, нецелесообразный, позорный или вредный – и здесь нам следует перенимать средства из разделов теории, рассматривающей безусловно-юридическое дело, которые я вскоре буду обсуждать.

В деле, основывающемся на отводе[38]38
  См. I: 12.


[Закрыть], сначала проверим, имеет ли кто право предъявить иск, претензию или обвинение в этом вопросе, или его лучше следует предъявлять в другое время, или в соответствии с другим законом, или перед другим [судьей], ведущим расследование. Соответствующие средства предоставляются юридической нормой, правовым прецедентом, законом природы или справедливостью, которые я буду обсуждать в связи с безусловно-юридическим делом.

В деле, основывающемся на аналогии[39]39
  См. I: 13.


[Закрыть], следует сначала постараться узнать, существует ли какой-либо текст [правового документа] или [судебное] решение по вопросам большей, меньшей или равной значимости; затем – схожи или несхожи их обстоятельства с рассматриваемым вопросом; затем, – не является ли отсутствие текста, касающегося вопроса, здесь рассматриваемого, преднамеренным, потому что автор [текста] не был склонен употребить некое положение, или потому что он думал, что положений достаточно, благодаря аналогичным положениям других правовых документов.

О разновидностях правового дела, я сказал достаточно; теперь мне следует обратиться к юридическому.

13. Дело является безусловно-юридическим, если, не прибегая к внешним по отношению к делу источникам, мы утверждаем, что само действие, совершение которого мы признаем, было законным. Здесь уместно проверить, находится ли действие в соответствии с законом. Мы можем обсуждать этот вопрос, как только существо дела установлено, если знаем разновидности источников права. Источниками права выступают: природа (natura), закон (lege), обычай (consuetudine), судебное решение (judicato), справедливость (aequo et bono) и соглашение (pacto).

К закону природы относятся обязанности, соблюдаемые из-за родства или преданности семье. В соответствии с этим видом права родители дорожат своими детьми, а дети своими родителями.

Положение закона (юридическая норма) является видом права, который одобрен волей народа; например, ты должен предстать перед судом, будучи вызванным в суд.

Правовой обычай есть то, что, будучи примененным при отсутствии какого-либо законодательного акта, наделяется силой юридической нормы; например, деньги, внесенные меняле[40]40
  Менялы в древности играли роль банкиров: они держали запас монет разных государств.


[Закрыть] на расходы, можно прямо истребовать у его компаньона.

Судебное решение есть то, что по подобному вопросу было вынесено в качестве приговора или содержится в постановлении. Они часто противоречат друг другу в зависимости от того, что [один] судья, претор, консул или народный трибун определил отдельно от другого; и нередко случается, что в очень похожих случаях один указал или решил не так, как другой[41]41
  В Древнем Риме все указанные магистратуры были парными.


[Закрыть]. Например, Марк Друз, городской претор, удовлетворил иск о нарушении договора против наследника, тогда как Секст Юлий отказался это сделать. Опять же, Гай Целий, заседая в суде, оправдал по обвинению в нанесении ущерба человека, который оскорбил поэта Луцилия на сцене, в то время как Публий Муций осудил человека, который обзывал поэта Луция Акция[42]42
  Луций Акций (170 ‒ 90 гг. до н. э.) – римский поэт.


[Закрыть]. Следовательно, так как различные судебные решения могут предлагаться для аналогичных дел, придется, когда до этого дойдет, сравнивать судей, обстоятельства и количество решений.

Закон опирается на справедливость, если он, как представляется, удовлетворяет истине и общему благополучию; например, когда человек, которому более шестидесяти лет, ссылаясь на болезнь, выставит вместо себя поверенного [в суде]. Таким образом, в зависимости от обстоятельств и состояния человека, в сущности, вполне может быть установлен новый закон.