Текст книги "Маргиналы в советском социуме. 1930-е – середина 1950-х годов"

В марте 1951 г. предложение МГБ было легитимировано Постановлением Совета министров СССР. В нем, кроме прочего, подчеркивалось: «выселение произвести навечно», а конфискованное имущество высылавшихся обратить на покрытие недоимок по государственным обязательствам и передать бесплатно колхозам. Операции по высылке СИ в 1951 г. было присвоено кодовое наименование «Север», в ходе нее, начиная с 4 часов утра 1 апреля, были подняты все намеченные к переселению семьи, погружены в вагоны и отправлены на восток.

Высылка СИ осуществлялась согласно постановлению Совета министров СССР № 667–339 сс и по приказу МГБ СССР № 00193 от 5 марта 1951 г. из Прибалтики, Молдавии и западных областей Украины и Белоруссии. Во время депортации данную группу везде, кроме Молдавии, не выделяли в самостоятельную учетную группу, а объединяли вместе с «кулаками» и «андерсовцами». Их расселение осуществлялось в Сибирском регионе. На 1 июля 1952 г. этот «контингент» насчитывал 9389 чел., на 1 января 1953 г. – 9363 чел., на 1 января 1954 г. – 10 218 чел. Основная их масса была размещена в Иркутской (6245 чел.) и Томской (3118 чел.) областях[245]245
  Земсков В.Н. Спецпоселенцы в СССР… С. 183, 211, 227.


[Закрыть]. Из приведенных данных видно, что в указанный период численность спец-контингента СИ была больше, чем собственно было выслано в ходе апрельской депортации 1951 г. Дело в том, что в марте 1952 г. был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР «О направлении на спецпоселение отбывших наказание осужденных, члены семей которых находятся на спецпоселении», согласно которому отбывшие наказание за разные преступления в исправительно-трудовых колониях, лагерях и тюрьмах МВД СССР члены организации СИ направлялись по месту жительства своих семей, находившихся на «вечном поселении»[246]246
  См.: Одинцов М.И. Совет Министров постановляет… С. 58–59.


[Закрыть].

Мужчины СИ составляли 30 %, женщины – 40 %, дети – 30 %. Имея достаточно высокий процент взрослого мужского населения, сопоставимый с категорией «бывшие кулаки», иеговисты оказались достаточно адаптивными к условиям спецпоселения. Уже в течение первого года пребывания на поселении в их семьях родилось 66 детей[247]247
  ГА РФ. Ф. Р-9479. Оп. 1. Д. 436. Л. 106.


[Закрыть]. В последующие годы в условиях эрозии системы спецпоселений начался процесс снятия с посемейного учета детей до 16 лет. Благодаря этому 1 января 1955 г. численность данной «учетной» категории составила уже 7517 чел., т. е. уменьшилась за год почти на 2,5 тыс. чел. Еще через год, 1 января 1956 г., на учете спецпоселений оставалось 6398, 1 января 1959 г. – 5107 иеговистов (3415 чел. в Иркутской обл., 1153 чел. в Томской обл., 239 чел. в Красноярском крае, 266 чел. в Курганской обл.)[248]248
  Земсков В.Н. Спецпоселенцы в СССР… С. 241, 256, 265, 275.


[Закрыть]. Более полная информация о демографическом потенциале репрессированных членов СИ получена нами путем рассмотрения базы данных ИЦ УВД по Томской области. Нами обработаны данные о 50 семьях (240 чел.), что составило около 1/5 данного «контингента», размещенного в Томской обл. на конец 1950-х гг. Статистика здесь оказалась иной, чем в рассмотренной выше ситуации с семьями ИПХ: семейная структура у СИ оказалась более естественной. Средний размер семьи по данной выборке составил 4,8 чел., что является весьма высоким показателем, особенно в послевоенных условиях. Причина этого в том, что, в связи с поздним вхождением территорий, откуда были высланы иеговисты, в состав СССР, репрессии против сектантов не успели «выкосить» мужскую часть религиозных организаций, как это было в случае с ИПХ. Кроме того, высылавшиеся в большинстве своем были жителями сельской местности, поэтому (за отдельными исключениями) это были типичные крестьянские семьи. В связи с этим можно с большой долей очевидности полагать, что среди причин высылки была еще одна: на западных территориях СССР надо было осуществлять мероприятия по коллективизации, а единоличники из числа верующих, категорически не принимавшие колхозную систему, здесь были не нужны.

На спецпоселении среди СИ наиболее распространенными были семьи из 4 чел. (25 % от общего числа семей) и 5 чел. (30 %), семей с численностью 6 чел. и более насчитывалось 20 %. Состав «учетных» глав семей также имел естественное демографическое распределение – 75 % мужчин и 25 % женщин. Распределение глав семей по возрасту было следующим: 1890 г. рождения – 5 %, 1891–1900 гг. рождения – 17 %, 1901–1910 гг. рождения – 27 %, 1911–1920 гг.

рождения – 30 %, 1921 г. рождения и моложе – 21 %. Самый старший возраст у глав семей – 69 лет (1882 г. р.), самый младший – 18 (1933 г. р.). Внутри данной выборки зафиксировано равновесие родившихся и умерших на спецпоселении – по восемь случаев.

На новом месте СИ оказались под жестким контролем и запретом на религиозную деятельность, но они проявили стойкость и личное мужество. Вот какую оценку дал им уполномоченный Совета по делам религиозных культов по Иркутской области И. Житов: «Иеговисты остались верны своей вере, сразу же показали себя во всей своей форме. Их легко обнаружить по внешним признакам. Они отказывались расписываться в ведомости на получение заработанной платы, не расписывались в получении спецодежды, пропуска на предприятия, инструмента для работы, с ознакомлением охраны труда и техникой безопасности, отказывались от подписки на государственный заем, от голосования на выборах в органы Советской власти, от службы в Советской Армии, от защиты Родины, даже от посещения театра, кино, клуба, собраний, лекций и т. д. Такое поведение иеговистов бросилось всем в глаза и, естественно, вызвало наибольшую бдительность к ним со стороны советских людей»[249]249
  ГА РФ. Ф. Р-6991. Оп. 3. Д. 684. Л. 206.


[Закрыть].

В сравнении со многими другими «контингентами» массовое освобождение членов СИ откладывалось главным образом в силу того, что последние сохраняли принципы конфессиональной корпоративности и не скрывали своего отношения к институтам власти. В.Н. Земсков приводит выдержку из докладной записки 4-го спецотдела МВД СССР на имя министра Н.П. Дудорова (сентябрь 1957 г.): «Резко отрицательно ведут себя в местах поселений “иеговисты”. По сообщению УВД Томской и Иркутской областей, большинство расселенных там спецпоселенцев “иеговистов” до последнего времени на выборах в Советы участия не принимают, мероприятия партии и правительства саботируют, в общественной жизни не участвуют, в то же время строго соблюдают свои религиозные обряды, устраивают нелегальные сборища, а наиболее активные из них ходят по населенным пунктам и распространяют антисоветские слухи. В Братском районе Иркутской области группа молодых “иеговистов” в марте 1957 г. ходила по населенным пунктам и распространяла антисоветское письмо о “новой жизни”, проповедуя при этом иеговистские взгляды[,] и проводила вербовку новых членов в секту “иеговистов”. Проживающие на нелегальном положении в Молдавии руководители иеговистского подполья снабжают антисоветской литературой сектантов, проживающих в Курганской, Омской и Томской областях[,] и призывают саботировать мероприятия Советской власти»[250]250
  ГА РФ. Ф. Р-6991. Оп. 3. Д. 684. Л. 270.


[Закрыть].

Есть определенные основания для вывода о том, что государство своими действиями подорвало основу самого существования группы ИПХ, пробывшей на спецпоселение в Сибири около 20 лет. Репрессии в сочетании с войной буквально изуродовали семейную модель депортированных ИПХ: в начале 1950-х гг. каждый четвертый взрослый находился в местах лишения свободы; во многом поэтому доля взрослых мужчин в составе семей колебалась до 10 %; в первое пятилетие пребывания на поселении (1944–1948 гг.) на одного родившегося среди них пришлось восемь умерших. Количественно и качественно группа фактически лишилась потенциала саморазвития.

Иной оказалась социально-демографическая ситуация группы СИ на спецпоселении. Занимая также антиэтатистские позиции, СИ сумели сохранить семью как основу своей самоорганизации и воспроизводства. Отчасти это было связано с поздним прибытием группы на поселение, когда адаптация пришлась на период развала всей системы ссылки и смягчения режима ссыльных. Либерализация общественной жизни позволила СИ преодолеть изоляцию и установить контакты с единоверцами внутри страны, что придавало указанной конфессиональной группе устойчивость и перспективу саморазвития. Впрочем, как в первом, так и во втором случаях государственные репрессии оказались орудием разрушения, но не эффективным инструментом в мировоззренческом противостоянии институтов власти и конфессиональных групп. В постсталинский период Сибирь продолжала оставаться местом изоляции верующих, признаваемых государством опасными, хотя практика семейной депортации ушла в прошлое.

2.3. Механизмы выживания и сопротивления в 1930–1950-е гг

Жизнедеятельность религиозных групп, основные поведенческие модели и религиозные практики в период сталинского правления определялись рядом обстоятельств. Среди них: влияние вероучительных представлений и догматических положений; характер организационного построения религиозной общины, историческая традиция нахождения той или иной конфессии в стране; общая государственная политика по отношению к различным вероисповеданиям и специфика отношения советского государства к отдельным конфессиям.

Немаловажным был и тот фактор, который можно определить как степень религиозности, полнота религиозных представлений и глубина религиозной веры[251]251
  Вопрос о том, кого и по каким критериям следует относить к верующим, в религиоведческой и в целом в обществоведческой науках остается дискуссионным. Выделяются разные критерии для типологии верующих, каждый из которых небесспорен. Самая простая типология выглядит следующим образом: 1) убежденные верующие (наиболее активно участвующие в жизни церкви); 2) формально верующие; 3) верующие промежуточного типа; 4) бездействующие верующие (не участвующие в жизни церкви). См.: Ильясов Ф.Н. Религиозное сознание и поведение // СОЦИС. 1987. № 7. С. 34.


[Закрыть]. Все эти факторы с разной степенью интенсивности влияли как на собственно религиозную, так и на мирскую жизнь каждого отдельного верующего. При этом следует заметить, что у части представителей отдельных деноминаций наблюдалось органическое единство вероисповедного и обыденно-бытового существования.

Верующие большинства христианских сект были достаточно сплоченны и резко выделялись среди других религиозных организаций. У одних эта обособленность проистекала из ярко выраженной специфики догматики и культа; часть религиозных общин отражала стремление к национальной консолидации и, по сути, религиозный фактор выступал способом этнической идентификации (меннониты). На базе общности догматики и культа осуществлялось внутреннее сплочение общин, а процесс самоизоляция общин целого ряда конфессий был следствием понимания и подчеркивания своей «инаковости».

В данном случае наблюдался двусторонний процесс: государство категорически не принимало такую позицию религиозных организаций и официально объявляло их вне закона, а те, в свою очередь, столь же категорично не признавали государство. К таковым относились организации Свидетелей Иеговы, адвентистов седьмого дня – реформистов, пятидесятников, общины ИПЦ, ИПХ, а также часть старообрядческих толков в соответствии с их укоренившейся традицией рассматривать государство как детище дьявола.

Большинство же евангельских церквей стремилось сохранить легальные основы своей жизнедеятельности и предпочитало добиваться приемлемого компромисса во взаимоотношениях с государством. Но жесткая политика коммунистической власти, направленная на выталкивание верующих из социума на самый низ социальной лестницы, а в отдельные периоды – и на физическое уничтожение, заставляла их постепенно перемещаться на позиции, занимаемые радикальными религиозными диссидентами, стремившимися к полной самоизоляции от советского общества.

Борьба за молитвенные дома. «Штурм и натиск» на религиозные общины периода коллективизации образца 1929 – начала 1930 г. сменился рутиной административного «выдавливания» общин из молитвенных домов. В марте 1930 г. руководство ОГПУ СССР разослало своим республиканским, областным и краевым подразделениям совершенно секретное «Циркулярное письмо № 37 о состоянии и перспективах церковного движения и очередных задачах органов ОГПУ», в преамбуле которого давалась традиционная оценка церкви как «контрреволюционной организации и выразительницы интересов социальных слоев, враждебных пролетарской диктатуре»[252]252
  Очевидно, что циркуляр появился уже после появления в печати 2 марта 1930 г. сталинской статьи «Головокружение от успехов», т. к. главная линия циркуляра выдержана в духе сталинской критики административных мер в борьбе с религией. За предоставленные сведения о циркуляре авторы благодарят к.и.н. Н. Рублеву (Киев).


[Закрыть]. Задачей циркуляра было поставить перед органами ОГПУ на местах новые задачи в связи с «обострением классовой борьбы» в отношении верующих всех течений. Констатируя, что «подавляющее большинство деревенского населения и даже часть бедняков были заражены религиозными предрассудками», руководство ОГПУ признавало: «…мы не могли при этих условиях административно-оперативным путем ликвидировать церковь». Не отрицая необходимости применения административного давления и репрессий, циркуляр настаивал на тщательной подготовке и реализации этих мер, а также на приоритете специфических приемов, нацеленных на создание и поддержку конфликтных отношений внутри религиозных организаций, дискредитацию священнослужителей.

Свою приверженность возвращению к курсу на раскол конфессий, с таким успехом практиковавшемуся все 1920-е гг., органы политической полиции продемонстрировали, попытавшись использовать в своих интересах очередную кампанию по перерегистрации всех религиозных общин и объединений, развернувшуюся в феврале 1930 г. Начальник СО ОГПУ Я.С. Агранов и начальник 6-го отделения Е.А. Тучков потребовали от своих подчиненных связать этот процесс с проводимой ими «работой по церковникам» и «в процессе перерегистрации использовать все агентурные возможности, ведущие к углублению раскола за счет других течений […] к ослаблению религиозного движения среди населения». Чекистские подразделения на местах, вяло отреагировавшие на директиву центра, подверглись резкой критике со стороны Тучкова, который указывал: «…мы имеем ряд случаев, когда церковники и кулачество используют проводимую перерегистрацию для усиления религиозного движения и как одно из средств борьбы против колхозного строительства»[253]253
  Цит. по: Тумшис М. ВЧК. Война кланов. М., 2004. С. 108.


[Закрыть]. В результате Тучкову удалось добиться от подчиненных активизации действий по использованию перерегистрации в интересах органов.

Борьба властей с евангельскими общинами в Сибири шла в первой половине 1930-х гг. по двум основным направлениям: административные органы советской власти, в первую очередь в городах, осуществляли целенаправленную политику на перманентное сокращение официально зарегистрированных молитвенных домов и служителей культа, а органы ОГПУ проводили периодические «выемки» наиболее активных деятелей евангелистов.

Для закрытия молитвенных домов использовались, как правило, следующие схемы: здание облагалось непомерными налогами, которые верующие физически не могли выплачивать (налог со строений, уплата земельной ренты или страховых премий), либо комиссия местного совета устанавливала, что здание не содержится надлежащим образом, не проведен требуемый ремонт, и отказывала в перезаключении договора на его пользование. Отсутствие молитвенного здания автоматически влекло за собой отказ в перерегистрации общины. Нередко в качестве предлога использовалось «растранжиривание» верующими переданного им в аренду церковного имущества.

По этой схеме был закрыт молитвенный дом Омской общины баптистов – старейший и самый крупный баптистский молитвенный дом в Сибири[254]254
  Согласно акту Омского горкомхоза от 15 марта 1930 г. площадь здания составляла 399,43 кв. м.


[Закрыть]. Решение о расторжении договора о пользовании зданием и предметов культа, заключенного с группой баптистов 15 февраля 1927 г., было принято Омским горсоветом 2 марта 1935 г. и утверждено постановлением Омского облисполкома 7 апреля 1935 г.[255]255
  ГА РФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 1443. Л. 23.


[Закрыть] 22 мая 1935 г. молитвенный дом был изъят из ведения общины, насчитывавшей около 300 членов, тогда же в Госфонд было зачислено имущество общины на сумму более 50 тыс. руб. По заверению председателя Омского облисполкома С. Кондратьева, «здание молитвенного дома баптистов содержалось общиной крайне бесхозяйственно, занимая двухэтажный дом, община уничтожила межэтажное перекрытие, не выполняла утвержденного горсоветом плана ремонта»[256]256
  Там же. Л. 16.


[Закрыть].

Информация С. Кондратьева не соответствовала действительности: в 1934 г. община на основании Дефектного акта от 16 августа 1933 г. сделала ремонт дома, полное описание работ и их смета были переданы в горсовет.

Не дожидаясь решения ВЦИК, рассматривавшего жалобу баптистов, омские власти приступили к переоборудованию дома под конный резерв милиции, затратив на работы около 60 тыс. руб., что позволило им проигнорировать решение Президиума ВЦИК от 20 декабря 1935 г. об оставлении молитвенного дома в пользовании верующих. Особо в своем решении Президиум ВЦИК указал на отсутствие оснований к расторжению договора.

О решении ВЦИК в их пользу верующие узнали случайно в конце 1935 г., так как местные власти, естественно, не сочли нужным проинформировать общину. Последующие жалобы и телеграммы верующих привели к тому, что 10 июня 1936 г. Президиум ЦИК СССР принял решение обязать Омский горсовет предоставить баптистам взамен конфискованного молитвенного дома помещение для проведения собраний[257]257
  ГА РФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 1443. Л. 11.


[Закрыть]. Добиться исполнения этого постановления для общины было жизненно важно, так как без молитвенного здания все мероприятия баптистов попадали под разряд нелегальных.

Но, как было написано в одной из жалоб баптистов, «легче в Москве постановлять, чем здесь в Омске выполнять». 26 августа 1936 г. в ответ на очередную просьбу верующих разрешить собрания горсовет ответил отказом «до разрешения вопроса об отводе помещения». Здание не было предоставлено вплоть до конца 1936 г., что давало основания запрещать все мероприятия баптистов, в том числе и на частных квартирах. Наконец, в мае 1937 г. горсовет выделил общине три полуразвалившихся здания на окраине города, которые, по мнению верующих, не только не соответствовали санитарно-техническим требованиям, о соблюдении которых так пеклись власти, но и в принципе не были годны под жилье. «Такое выполнение постановления ЦИК со стороны горсовета просто оттяжка времени и насмешка», – писали баптисты в Омский горсовет 8 мая 1937 г. Но все дальнейшие требования баптистов предоставить им адекватную замену остались без ответа, община так и не была зарегистрирована[258]258
  Там же. Л. 4–6. В частности, в качестве замены баптисты предлагали выделить им изъятую у еврейской общины синагогу.


[Закрыть].

В случае с группой баптистов Белозерского сельсовета Ужурского района Западно-Сибирского края (ЗСК) власти поступили еще более бесцеремонно. Молитвенное здание, приобретенное верующими в 1930 г., было в 1932 г. снесено сельсоветом под предлогом невыполнения решения о регистрации. Все имущество группы, в т. ч. документы, кафедра и железная печь, были конфискованы[259]259
  Там же. Д. 655. Л. 3–5. Жалоба группы баптистов в ЦИК СССР, 27 февраля 1933 г.


[Закрыть].

В конце 1935 г. подоходным налогом в 800 руб. была обложена община евангельских христиан г. Тайга, совершавшая свои богослужения с разрешения горсовета, начиная с конца 1932 г., на частной квартире председателя общины Волковой[260]260
  Там же. Д. 651. Л. 210. С 1919 по 1933 г. община имела свой собственный молитвенный дом, который был изъят у верующих и передан под школу.


[Закрыть]. Вплоть до уплаты налога горсовет запретил общине проводить молитвенные собрания и изъял общинные книги и печать. Когда же верующие обжаловали решение горсовета и доказали незаконность налогообложения, собрания общины были запрещены под предлогом несоответствия помещения для религиозных собраний санитарным нормам. Все просьбы и жалобы евангельских христиан остались без ответа, что заставило их собираться «тайком по квартирам для молитвы, нарушая этим закон»[261]261
  Там же. Л. 210–211.


[Закрыть].

Начиная с осени 1934 г. большое количество молитвенных зданий в крае оказалось «временно» занятыми под ссыпку зерна, хлеб в течение длительного времени намеренно не убирался из храмов[262]262
  По сведениям Западно-Сибирского крайисполкома, уже в 1933 г. на местах под предлогом отсутствия складских помещений практиковалось занятие молитвенных домов и церквей под засыпку зерна и семян без санкции краевых властей // См.: ГАНО. Ф. П-47. Оп. 1. Д. 2006. Л. 168–170, 390.


[Закрыть]. Так, молитвенный дом Славгородской общины евангельских христиан-баптистов был занят под склад зерна 10 октября 1934 г. и освобожден только в конце 1935 г. после неоднократных жалоб верующих и соответствующего решения Комиссии по культам при ЦИК СССР[263]263
  ГА РФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 651. Л. 191. См. также: Куксенко Ю.Ф. Мои воспоминания. 2002, неопубликованная рукопись.


[Закрыть]. В г. Камне-на-Оби по распоряжению председателя горсовета Комкова 19 марта 1936 г. был закрыт молитвенный дом баптистов, ценная утварь и 2039 руб. из кассы общины изъяты представителями горсовета. Практика использования молитвенных помещений для хозяйственных нужд приняла в Сибири такие размеры, что 7 апреля 1936 г. начальник УНКВД по ЗСК В.А. Каруцкий был вынужден проинформировать председателя Западно-Сибирского крайисполкома (ЗСКИК) Ф.П. Грядинского о том, что «в ряде районов местные власти, без санкции краевых организаций, закрывают церкви и занимают помещения для хозяйственных нужд местных организаций, чем создают нездоровые настроения среди верующего населения»[264]264
  ГАНО. Ф. П-47. Оп. 5. Д. 214. Л. 246.


[Закрыть].

Переобложение финансовыми органами пресвитеров и проповедников как служителей культа также использовалось властями в качестве одной из эффективных мер по ликвидации общин. Так, Абаканский городской финансовый отдел обложил в конце 1935 г. руководителя общины евангельских христиан г. Абакана Н.И. Курдюкова годовым налогом в размере 634 руб., в то время как за служение в общине он получал в течение года 60 руб. в месяц[265]265
  ГА РФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 652. Л. 18. Из получаемых 60 руб. проповедник около 20 руб. тратил на хлеб, 15 руб. платил за квартиру, остальные 25 руб. подпадали под категорию расходов «разное».


[Закрыть]. По аналогичной схеме действовали финорганы в случае с руководителем Ишимской общины баптистов Тагильцевым, обложив его в 1935 г. подоходным налогом в сумме 5382 руб. Невозможность уплаты налога привела к распродаже с торгов имущества и дома проповедника[266]266
  Государственный архив Омской области (ГАОО). Ф. 437. Оп. 6. Д. 302. Л. 84–90.


[Закрыть].

В случае с общиной адвентистов седьмого дня пос. Красный Теныш Усть-Талинского сельсовета Горно-Шорского района налогообложение было использовано в качестве средства давления на одного из членов общины, взявшего на себя смелость обжаловать решения местных властей. Последние распустили в 1932 г. «сектантский» колхоз «Надежда», состоявший исключительно из адвентистов – жителей поселка. Верующие весной 1933 г. подготовили жалобу в Постоянную комиссию по культам при ВЦИК, которая в соответствии с общим решением была подана от имени одного из активистов общины, И.Е. Лалуева. Местный сельсовет тут же обложил жалобщика как «проповедника и организатора религиозной общины»[267]267
  И.Е. Лалуев был рядовым членом общины, не был рукоположен. Обряды отправлялись проповедником Г.А. Григорьевым, проживавшим в Новосибирске и периодически посещавшим пос. Красный Теныш // См.: ГА РФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 655. Л. 63–64.


[Закрыть] индивидуальным налогом в размере 2640 руб. Проведенная проверка не подтвердила, что И.Е. Лалуев имел источники нетрудового дохода, однако руководство районного финансового отдела оставило в силе решение сельсовета в отношении Лалуева, квалифицировав его «как злостного неплательщика натурпоставок государству», и приказало описать его имущество в счет погашения индивидуального налога[268]268
  ГА РФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 655. Л. 61.


[Закрыть].

Дефицит рукоположенных пресвитеров и проповедников также был на руку властям. Так, в январе 1935 г. власти Тюкалинского района отказались регистрировать общину евангельских христиан-баптистов с. Глебовка потому, что община не выбрала из своих рядов постоянного руководителя. Все указания общины на то, что «начетчика мы никогда не выбирали, обслуживаемся поочередно грамотными из общины», и отказ райисполкома в регистрации ущемляет права верующих, не имели воздействия, молитвенный дом общины был закрыт[269]269
  ГАОО. Ф. 437. Оп. 6. Д. 302. Л. 48–51.


[Закрыть].

Под тем предлогом, что «обряды совершаются неизвестными людьми для горсовета», 14 мая 1936 г. решением Абаканского горсовета были запрещены собрания городской общины баптистов[270]270
  ГА РФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 884. Л. 1.


[Закрыть]. Абаканская община баптистов была зарегистрирована решением горсовета от 16 февраля 1932 г., в том же году на средства верующих был выстроен молитвенный дом. К моменту конфликта с властями в общине официально состояло 139 членов. В действительности требы отправлялись в 1932–1933 гг. приезжавшими в Абакан на непродолжительное время краевым уполномоченным Союза баптистов Э.О. Воженко и в 1935 г. – пресвитером Кемеровской общины баптистов И.А. Дородновым, о чем городские власти были заблаговременно проинформированы. В результате горсовет отдал приказание баптистам снести молитвенный дом к 1 июня 1936 г. «как не выдерживающий противопожарных правил», несмотря на то, что дом был выстроен в 1935 г. с его собственного разрешения и все соответствующие разрешения от пожарной охраны общиной были получены[271]271
  Там же. Л. 172–174.


[Закрыть]. В случае неисполнения распоряжения о сносе общине угрожали судом. Т.К. Скрипкин, член общины, направивший жалобу в Комиссию по культам, был убежден, что теперь тюрьмы баптистам не избежать в любом случае: не снесут – посадят, и снесут – тоже посадят, «потому что дом есть государственный и разорять его не позволят. […] Но горсовет на всякую такую непонятную уловку ставит верующих людей, чтобы разорить в их совести веру в Бога. Защищать веру нельзя, если кто выступит, второй раз побоится». Об арестах Скрипкин писал не понаслышке: в его жалобе перечисляются фамилии семи баптистов города и района, арестованных в 1935 г. за то, «что они молятся Богу»[272]272
  ГА РФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 884. Л. 172–174. Жалоба Т.К. Скрипкина в комиссию по культам, 26 июля 1936 г. См. также л. 171.


[Закрыть].

Власти активно пользовались тем, что общины зачастую приглашали проповедников со стороны, соглашаясь оплачивать их услуги.

Последние должны были получить разрешение на постоянное проживание, что давало местным органам широкую возможность для манипуляций. Так, в мае 1935 г. Москаленский райисполком Омской обл. санкционировал распоряжение о выселении проповедника Мироновской и Мирнопольской общин баптистов А.П. Левена, «как временно проживающего» в данной местности. Левен был приглашен общинами на служение в январе 1935 г. и зарегистрирован в райисполкоме как «служитель культа»[273]273
  ГАОО. Ф. 437. Оп. 6. Д. 302. Л. 55.


[Закрыть]. От Новосибирской общины баптистов горсовет в 1936 г. требовал в каждом отдельном случае получения предварительно разрешения на проведение религиозных собраний, что вызвало критику со стороны Комиссии по культам[274]274
  ГА РФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 657. Л. 217.


[Закрыть].

Не все общины выдерживали давление со стороны государства. Зачастую верующие предпочитали отказаться от молитвенного здания, владение которым становилось тяжелым и опасным бременем. В таких случаях петиции местных властей рисовали, как правило, картину единодушного и сознательного разрыва с религией. Так, в январе 1933 г. все молокане с. Иудино Аскизского района «организованно» вышли из общины и передали молитвенный дом на «культурно-просветительные» цели[275]275
  Там же. Д. 653. Л. 75.


[Закрыть]. Впрочем, отказ верующих от молитвенного дома и самороспуск общины в данном конкретном случае не спас их от репрессий. По обвинению в антисоветской агитации 27 декабря 1936 г. Особым совещанием НКВД к разным срокам лишения свободы были приговорены пятеро молокан, проживавших в с. Иудино.

Таким образом, в 1920-е гг. в церковно-государственной политике в СССР доминировала линия, направленная на разложение конфессий изнутри и провокацию конфликтов между различными религиозными течениями, завершавшихся разделением верующих на несколько противоборствующих лагерей. В 1930-е гг., вплоть до начала массовых операций, приоритет получают меры административного и финансового характера, мелочная регламентация и постоянный контроль над общинами на фоне хорошо поставленного органами ОГПУ – НКВД агентурного осведомления.

Уклонение верующих от уплаты налогов в 1930-е гг. В сентябре 1926 г. и январе 1927 г. секретарь Комиссии по проведению Декрета об отделении церкви от государства при ЦК ВКП(б) и начальник 6-го отделения СО ОГПУ Е.А. Тучков подготовил для руководства страны две докладные записки по вопросу взаимоотношения советской власти и сект[276]276
  24 сентября 1926 г. разослана его записка «О состоянии сектантства в СССР, его политической и экономической роли»; 26 января 1927 г. Е.А. Тучковым отправлена Е.М. Ярославскому записка по поводу перерегистрации под видом сект и религиозных групп организаций, не признающих выполнение государственных повинностей // См.: РГАСПИ. Ф. 89. Оп. 4. Д. 119. Л. 9–18, 22–24.


[Закрыть]. Такое внимание к неортодоксальным, преимущественно протестантским, конфессиям диктовалось подготовкой в это время постановления ЦК ВКП(б) «О сектантстве»[277]277
  См. раздел «Нормативно-правововое регулирование 1920–1950-х гг.».


[Закрыть]. Одним из основных вопросов, обсуждавшихся в связи с подготовкой данного постановления ЦК ВКП(б), была проблема официальной регистрации «под видом сект и религиозных групп» организаций, не признающих выполнение государственных повинностей. Хотя в первую очередь речь здесь шла о наиболее остром вопросе – признании обязательности для верующих военной службы с оружием в руках, наряду с ним был поставлен вопрос об отказе уплаты налогов по религиозным убеждениям. И если в докладной записке Тучкова от 24 сентября 1926 г. упоминаются только два случая отказа верующих от уплаты налогов, то записка от 26 января 1927 г. уже в значительной степени была посвящена проблеме религиозного «саботажа» налогообложения. В ней Тучков пришел к выводу о том, что «регистрация групп и общин, отказывающихся от выполнения государственных повинностей под религиозным флагом, повлечет за собой в ближайшие годы не только массовое возникновение анархо-непротивленческих сект, но и внесет неустойчивость в осуществление принятых решений[278]278
  Здесь Е.А. Тучков имел в виду решения, принятые к этому времени руководством евангельских христиан, баптистов и адвентистов седьмого дня, о признании обязательности для верующих военной службы с оружием в руках.


[Закрыть] ^опризнании и выполнении государственных повинностей».

В качестве наиболее ярких примеров «попыток социально-враждебных нам элементов использовать легальные возможности для организации групп, отказывающихся от выполнения государственных повинностей под видом религиозных сект» Е.А. Тучков привел заявления членов двух новообразовавшихся сект[279]279
  В записке не указана конфессиональная принадлежность данных сект, скорее всего, речь шла об общинах православного толка.


[Закрыть] в Чувашской обл. и на Кубани, демонстративно уничтоживших все свои документы, полученные за время советской власти, и обратившихся в местные органы с требованием «исключить их из списков граждан СССР и не посылать окладных листов, т. к. они по “религиозным убеждениям”

налогов платить не будут». Аналогичным образом повели себя штундисты[280]280
  Штундизм – религиозное течение среди русских и украинских крестьян во второй половине XIX в., возникло под влиянием протестантизма. Позднее слилось с баптизмом.


[Закрыть] с. Кирилловка Володарской волости Акмолинской губернии, отказавшиеся от приема окладных листов и уплаты сельхозналога, который был ими внесен только после назначения торгов описанного финорганами имущества. Отказ от платежа налогов верующие объяснили религиозными убеждениями, «исключавшими, по их мнению, [возможность] иметь дело с “неверными”».

Несмотря на весь пыл и страсть записки Е.А. Тучкова, совершенно ясно, что случаи отказа от уплаты налогов по религиозным убеждениям во время нэпа были эпизодическими. Баптисты, евангельские христиане, меннониты, адвентисты, молокане и духоборы в массе своей регулярно выплачивали налоги, тем более что уплата налогов не противоречила христианской догме, требовавшей отдать «кесарю кесарево». Таким образом, запрет регистрации религиозных организаций, отказывающихся от уплаты налогов, зафиксированный в постановлении ЦК ВКП(б) «О сектантстве» от 7 апреля 1927 г., носил преимущественно превентивный характер.

Ситуация коренным образом изменилась в первой половине 1930-х гг., когда деятельность «сектантов», сопротивлявшихся вступлению в колхозы и агитировавших за отказ от уплаты налогов и выполнения государственных обязательств, стала причиной серьезной обеспокоенности как местных властей, так и высшего партийно-советского руководства страны. Особую тревогу у них, особенно на завершающем этапе коллективизации, стала вызывать способность «сектантов» выполнить роль объединяющего фактора и вождя для единоличников.

К 1934 г. приблизительно треть крестьянских хозяйств России сохраняла свое единоличное состояние, адаптировавшись к новой социально-экономической обстановке. Это обстоятельство расценивалось руководством страны как главная причина замедления темпов коллективизации, что, в свою очередь, привело к смене государственного курса в деревне, ориентированного с середины 1934 г. на полную ликвидацию группы крестьян-единоличников. В качестве главного рычага ликвидации единоличных хозяйств выступало налогообложение, которое, по авторитетному мнению историка российского крестьянства В.А. Ильиных, стало с этого времени носить в их отношении реквизиционный характер[281]281
  Политика раскрестьянивания в Сибири / Отв. ред. В.А. Ильиных, О.К. Кавцевич. Новосибирск, 2000. Вып. 2. С. 5, 66–74.


[Закрыть]. Резкое увеличение ставок сельскохозяйственного налога для единоличников, а равно самообложение и сборы на нужды культурно-бытового и жилищного строительства, изменение принципов их привлечения к обязательным поставкам зерна, молока и мяса, введение осенью 1934 г. дополнительного («единовременного») налога на единоличные хозяйства, а также право судебных органов производить конфискацию имуществ единоличников в случае невыполнения ими денежных налогов и государственных поставок привели к разорению и резкому сокращению числа единоличных хозяйств[282]282
  По данным В.А. Ильиных, с 1 октября 1934 г. по 1 января 1935 г. количество единоличных дворов в Западно-Сибирском крае уменьшилось с 305,7 тыс. до 253,3 тыс. (на 17,1 %), к осени 1935 г. их осталось в два раза меньше, а к лету 1936 г. вновь произошло двукратное сокращение их численности. На 1 октября 1936 г. в крае насчитывалось 58,6 тыс. семей единоличников, что составляло 7,8 % от общего числа крестьянских дворов // См.: Политика раскрестьянивания в Сибири. Вып. 1. С. 71.


[Закрыть].