Текст книги "Маргиналы в советском социуме. 1930-е – середина 1950-х годов"

С делом новосибирской общины баптистов чекистами было организационно увязано дело бийской группы евангельских христиан и баптистов в составе 6 чел. во главе с союзным благовестником баптистов М.Д. Саввой, осужденных Судебной коллегией по уголовным делам Алтайского краевого суда в г. Бийске 8–9 августа 1941 г. и приговоренных к расстрелу.

С точки зрения чекистов, в Бийске наличествовали весьма благоприятные условия для антисоветской деятельности «сектантов». В течение 1930-х гг. в небольшом сибирском городе проживали видные деятели союза баптистов, которым Бийск был определен в качестве места ссылки либо они сами выехали в сибирскую «глубинку», спасаясь от репрессий. Здесь в разное время отбывали ссылку благовестник Волжского союза баптистов Ольшанский, заместитель председателя Дальневосточного союза баптистов П.Я. Винс и секретарь Федеративного Союза баптистов СССР Е.Г. Шалье, проживали бывший председатель Крымского союза баптистов В.И. Синицын и руководитель общины баптистов г. Боготола В. Лукин. Чекисты полагали, что такая концентрация евангельского «актива» существенно усиливала антисоветскую деятельность рядовых верующих[395]395
  В литературе есть также сведения о том, что в начале 1930-х гг. в Бийске проживало несколько сотен семей молокан, высланных преимущественно с Дальнего Востока.


[Закрыть]. Община евангельских христиан официально существовала в Бийске до июня 1937 г., ее собрания посещались также баптистами. После запрещения собраний верующие стали собираться на частных квартирах.

Согласно постановлению Бийского ГО НКГБ от 25 апреля 1941 г. о возбуждении уголовного преследования, аресту, кроме М.Д. Саввы, подлежали В.И. Синицын, председатель Бийской общины евангельских христиан С.А. Щербаков, член Благовещенской общины евангельских христиан С.Е. Чепуров, член Тюменской общины евангельских христиан Ф.С. Ковязин и проповедник Абаканской общины баптистов А.И. Крайнов. Кроме того, 27 апреля 1941 г. СПО УНКГБ по Алтайскому краю отдал распоряжение об аресте проповедника евангельских христиан И.А. Дмитриева, высланного в Бийск из Дальневосточного края[396]396
  ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 19874. Т. 2. Л. 1. Все обвиняемые по делу были арестованы во второй половине мая 1941 г. Один из обвиняемых, 79-летний И.А. Дмитриев, не был выведен на судебный процесс, так как, не вынеся следствия, 6 августа в тяжелом состоянии был помещен в Бийскую тюремную больницу, где скончался 18 августа 1941 г.


[Закрыть]. По версии чекистов, «в целях активной борьбы с советской властью указанные лица создали до 10 контрреволюционных сектантских групп, с которыми проводили нелегальные контрреволюционные сборища». Собрания баптистов на квартирах были квалифицированы начальником СПО Бийского ГО НКГБ М.П. Александровым как нелегальные «домашние церкви»[397]397
  Там же. Т. 1. Л. 55. 31 октября 1941 г. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда СССР отклонила кассацию приговоренных к рас


[Закрыть].

2 декабря 1941 г. Алтайским краевым судом была осуждена группа из шести баптистов во главе с А.П. Ивановой-Клышниковой, женой бывшего секретаря и зам. председателя Федеративного союза баптистов СССР П.В. Иванова-Клышникова, расстрелянного в Карлаге в 1937 г.[398]398
  Там же. Д. 5515. Т. 1–2.


[Закрыть] Вместе с ней по делу проходили секретарь Федеративного Союза баптистов СССР Евгения Шалье, баптистский проповедник И.А. Нестеров, бывший руководитель группы евангельских христиан Володарско-Волынского района Житомирской обл. Н.П. Кресняков, активные баптисты С.Г. Рара и К.Е. Андрущук. Постановление об аресте верующих было подписано начальником отделения СПО УНКГБ по Алтайскому краю мл. лейтенантом госбезопасности В.П. Даниловым 1 июля 1941 г. Главная вина верующих заключалась в том, что они для ведения «религиозной пропаганды среди отсталого населения» устраивали религиозные «сборища» на частных квартирах, причем в целях конспирации старались, чтобы количество присутствовавших не превышало 3–6 чел.

Дополнительным репрессивным мотивом выступали прежние судимости: Н.П. Кресняков в 1930 г. был осужден к 10 годам лагерей, С.Г. Рара в 1932 г. выслан с Дальнего Востока за «контрреволюционную баптистскую деятельность» на три года в с. Бирилюссы Красноярского края, К.Е. Андрущук по аналогичному обвинению был осужден в Новосибирске к 10 годам лагерей, Е.Г. Шалье осуждена в 1935 г. к трем годам за «связь с заграницей», заключавшейся в получении посылок с гуманитарной помощью. Такие же посылки и денежные переводы от баптистов получала из-за границы во второй половине 1930-х гг. А.П. Иванова-Клышникова. В отличие от 1937–1938 гг., как на этом, так и на двух других вышеназванных судилищах верующим уже не предъявлялись вымышленные обвинения в шпионско-диверсионной, саботажнической и повстанческой деятельности. Для вынесения жестокого приговора судопроизводству военного времени было достаточно обвинений в нелегальной религиозной антисоветской деятельности. Несмотря на мужественное поведение во время следствия и отказ признавать свою вину, все обвиняемые были приговорены к расстрелу[399]399
  Приговором Судебной коллегии Верховного суда РСФСР от 16 января 1942 г. приговор к высшей мере наказания для всех обвиняемых был оставлен в силе. Приговором Судебной коллегии Верховного суда СССР от 9 мая 1942 г. высшая мера наказания для всех обвиняемых была заменена на 10 лет заключения с последующим лишением избирательных прав на пять лет. стрелу верующих и оставила приговор к высшей мере наказания в силе, ссылаясь на условия военного времени. Приговор был приведен в исполнение 10 января 1942 г. Текст приговора см.: Советское государство и евангельские церкви Сибири… С. 371–373.


[Закрыть].

Очевидно, что в 1941 г. репрессии в отношении сектантов в Сибири не ограничились только тремя вышеописанными делами. Так, по делу секты истинно-православных христиан, арестованных 24 июня – 6 июля 1941 г. и осужденных 7 октября 1941 г. Новосибирским областным судом за «читку религиозных писаний», «злобную клевету» на руководство партии и правительства, призывы не исполнять советские законы, уничтожение личных документов и отказ от воинской службы, проходило 24 чел., в том числе иеговисты и евангельские христиане[400]400
  К высшей мере наказания были приговорены и расстреляны 13 из 24 чел., остальные верующие осуждены к различным срокам заключения, из них двое освобождены впоследствии за недостатком улик// См.: Тепляков А.Г. Управление НКВД по Новосибирской области накануне и в начальный период Великой Отечественной войны // Западная Сибирь в Великой Отечественной войне (1941–1945 гг.). Новосибирск, 2004. С. 281.


[Закрыть]. В ряде работ, посвященных деятельности органов НКВД – НКГБ Сибири в предвоенный период и военные годы, содержится концепция о резком увеличении и ужесточении в 1941–1942 гг. репрессий по обвинениям в политических преступлениях[401]401
  См.: Папков С.А. «Контрреволюционная преступность» и особенности ее подавления в Сибири в годы Великой Отечественной войны (1941–1945) // Урал и Сибирь в сталинской политике. Новосибирск, 2002. С. 205–223; Степанов М.Г. Сталинские репрессии в Хакасии в конце 1930 – начале 1950-х гг. Абакан, 2006. С. 64–65.


[Закрыть]. Данные о преследовании евангельских верующих свидетельствуют в ее пользу.

Христианские секты в 1940–1950-е гг. По общим оценкам специалистов, именно на позднесталинский период пришлось время определенной активизации верующих, деморализованных предшествующим наступлением на религию и церковь. Активность эта была направлена в том числе на восстановление деятельности своих общин хотя бы в самых ограниченных рамках.

Оживление поведения верующих, проявившееся с началом Великой Отечественной войны, стало еще более очевидным, когда сталинское руководство дало понять, что готово пойти на возобновление официальной деятельности церквей и молитвенных домов. Для получения разрешения требовалось, чтобы под ходатайством о регистрации общины подписалось не менее 20 (обычно их было больше) взрослых верующих данной конфессии, проживавших в определенной местности. Местные власти не только проверяли подлинность подписи, но и попутно «проводили» с подписантами соответствующую работу, пытаясь вынудить их отказаться от заявления. Однако по тому, что по всей стране в органы власти посыпался поток заявлений от верующих разных конфессий о регистрации их общин, можно сделать вывод, что в этот период по-прежнему значительное количество верующих не боялось открыто заявить о своих религиозных убеждениях. Так, В Алтайском крае с 1944 по 1949 г. было подано 249 заявлений. Некоторые инициативные группы на протяжении указанных лет повторили свои просьбы по 4–6 раз. За эти же годы власти Новосибирской обл. получили 157 заявлений из более чем 50 населенных пунктов[402]402
  ГАНО. Ф. 1418. Оп. 1. Д. 11. Л. 2.


[Закрыть]. Верующие, ведя борьбу за приход, подыскивали убедительные аргументы. В одном из ходатайств, в частности из Усть-Тарского района Новосибирской обл., верующие обещали: «Будем молиться за то, чтобы еще больше помогать в колхозе, Красной Армии, чтобы скорее разгромить врага»[403]403
  Там же. Д. 27. Л. 15.


[Закрыть]. В некоторых заявлениях фактически требовалось вернуть церкви в таком виде, в каком они были при закрытии.

В своих заявлениях верующие указывали и на чисто духовные причины, по которым нуждались в церкви. Ходатаи из г. Осинники (Кемеровская обл.) писали: «И вот мы, верующие, обречены на томительный голод. Нам негде молиться, негде услышать Божия слова. Тысячи некрещеных детей; наши покойники зарываются в землю без молитв, без надгробного пения, без прощения и отпущения грехов. Живем мы без духовной радости и утешения, валяемся, как свиньи, в нравственной грязи и темноте. Света не видим. А ведь мы тоже люди»[404]404
  ГАКО. Ф. 946. Оп. 1. Д. 12. Л. 159.


[Закрыть]. Таким образом, граждане ясно давали понять государству, что те варианты духовного развития, которые предлагала им коммунистическая идеология, были для них недостаточны или неприемлемы.

Общины, получившие разрешение на возобновление деятельности приходов, с большим энтузиазмом взялись за их восстановление. Средства на строительство собирали сами верующие, с трудом доставали ремонтно-строительный материал, который религиозным организациям продавали в последнюю очередь. Работали методом народной стройки, пока молитвенные дома не приобрели подобающий благолепный вид и жизнь общин вошла в почти привычное русло. При этом в годы войны и первые послевоенные годы все зарегистрированные общины активно подключились к благотворительной работе, участвуя в сборах средств для армии, в помощь сиротам и т. п.

Хотя благотворительность им была запрещена, но власти «закрывали на это глаза», а для верующих это была возможность выразить свои патриотические чувства в сложный для страны период.

Однако подобное возрождение оказалось возможным лишь для очень небольшого количества общин: всего в Западной Сибири в 1943–1948 гг. (после этого практически прекратилась официальная регистрация религиозных общин) было открыто 54 храма РПЦ (значительная их часть располагалась в нетиповых помещениях), две церкви старообрядцев белокриницкого согласия, три мечети, две синагоги, 15 молитвенных домов церкви евангельских христиан-баптистов (ЕХБ). На огромную территорию, где проживали последователи самых разных конфессий, такого количества молитвенных храмов было совершенно недостаточно. Поэтому многие религиозные организации продолжили практику нелегального существования 1930-х гг.

Стратегии поведения протестантских конфессий во многом определялись исторической традицией их существования в России как религиозных меньшинств, действовавших во враждебной по отношению к ним обстановке. Это способствовало формированию организаций с крепкой внутренней дисциплиной, фиксированным членством, самоорганизацией и взаимопомощью. В изучаемое время самой крупной по числу приверженцев и количеству организаций протестантской церковью была церковь ЕХБ, созданная путем слияния в 1944 г. двух ранее самостоятельных объединений – баптистов и евангельских христиан. Формально эти исповедания в СССР не запрещались, в отличие от других протестантских направлений, более того, они даже попали в число тех, на кого распространялся либерализационный курс сталинского руководства в религиозном вопросе.

В период с 1944 по 1948 г. произошло официальное восстановление поместных общин ЕХБ путем их регистрации. Правда, как и в случае с православием, разрешение на законное существование получило незначительное меньшинство организаций ЕХБ, в то время как в нелегальных условиях оказалось их подавляющее большинство. Так, в областях и краях Сибири регистрацию прошли по 3–5 объединений ЕХБ, в то время как не добились такого разрешения по 15 и более общин в каждом регионе, при том, что верующие баптисты и евангелисты настойчиво ходатайствовали об этом. Таким образом, значительная часть ЕХБ вновь оказалась в ситуации вынужденной нелегальной жизнедеятельности.

Поведенческие модели членов данной конфессии характеризовались следующими особенностями. Так же, как и большинство православных верующих, евангельские христиане-баптисты в послевоенное время были настроены в целом лояльно к советской системе и основным ее официальным институтам. В обычной мирской жизни их поведение отличалось законопослушанием, стремлением хорошо трудиться по месту работы, участвовать по возможности в некоторых общественных начинаниях (соцсоревновании, сборах подписей под воззваниями о мире), они подписывались и на многочисленные займы, собирали средства в Фонд мира и др. Такая позиция, особенно трудолюбие и прилежание, соответствовала вероучительным принципам всего протестантизма. Баптистские семьи были по преимуществу многочисленны, дружны. Баптисты воздерживались от сквернословия, курения, распития спиртных напитков. Казалось бы, все это должно было приветствоваться обществом. Но советская пропаганда настойчиво внушала мысль о том, что не стоит умиляться всеми положительными и общественно-полезными проявлениями в поведении баптистов, поскольку они, дескать, проистекают не из искреннего желания приносить пользу обществу, а из сугубо эгоистических стремлений к личному спасению. Нередко поэтому верующих сознательно не поощряли за хорошие производственные показатели, а многодетных матерей даже не представляли к награждению соответствующей медалью. В результате образ жизни верующего, даже если он и не наносил очевидного вреда делу коммунистического строительства, демонстративно игнорировался и даже осмеивался. Верующие вытеснялись на «задворки» общества, превращались в социальных изгоев. Именно религиозные общины становились местом, где верующие были востребованы, где могли рассчитывать на помощь, в том числе материальную; в них и проводили значительную часть своего времени, занимаясь чтением молитв, изучением и обсуждением Библии, религиозными песнопениями, совершая обряды, присутствуя на проповедях, организуя религиозные праздники, оказывая помощь единоверцам в бытовых делах.

Специфической маргинальной группой в рассматриваемое время были верующие немецкой национальности. Они попадали под определение маргиналов сразу по нескольким основаниям. Во-первых, многие немцы в этот период оказались на спецпоселении как депортированные; ранее проживавшие на территории региона попали, в силу известных обстоятельств, под особый контроль властей. Во-вторых, почти все конфессии, к которым принадлежали немцы, рассматривались государством как крайне нежелательные.

Активность представителей меннонитской и лютеранской конфессий в Западной Сибири стала отмечаться властями в основном только с середины 1950-х гг. В данных уполномоченного Совета по делам религиозных культов по Омской области на 1950 г. не значится ни одной общины лютеран, хотя он и писал о возобновлении деятельности некоторых групп немцев, в том числе в деревне Хортица Ново-Омского района[405]405
  ГАОО. Ф. 2603. Оп. 1. Д. 6. Л. 19; Д. 10. Л. 110. Судя по всему, речь шла именно о лютеранах.


[Закрыть]. Затишье в деятельности организаций верующих-немцев в 1940 – первой половине 1950-х гг. было связано с несколькими причинами. Во-первых, в результате предвоенного погрома церквей были не только закрыты и отобраны молитвенные дома, но произошел слом организационной структуры, были разрушены межобщинные связи, а также осуществлены массовые репрессии против рядовых верующих и церковного актива. Практически все руководители и проповедники меннонитов и лютеран были уничтожены или отбывали длительные сроки заключения. Во-вторых, следует учитывать влияние психологических и идеологических факторов. Та общая атмосфера подозрительного, негативного отношения к немецкому народу, которая вылилась в официальную политику советского государства по отношению к российским немцам, не могла не сказываться и на религиозной ситуации в немецкой среде, поэтому в течение послевоенного десятилетия меннонитская и лютеранская церкви были в состоянии полной дезорганизации. Тем не менее вышеперечисленные причины послужили основанием для укрепления религиозного чувства и настроений немецкого населения Сибири, что в конечном итоге и проявилось в повсеместном восстановлении и возобновлении деятельности меннонитских и лютеранских обществ. В первые послевоенные годы общины меннонитов и лютеран организовывались явочным порядком и существовали без официальной регистрации, то есть вне закона, со всеми вытекавшими отсюда последствиями: штрафы и аресты проповедников, судебные процессы, агентурные разработки с целью дискредитации веры и религиозных обществ. Власти отказывались регистрировать общины под предлогом нелояльности верующих-меннонитов, особенно их руководителей, к советскому государству и по причине проповедования ими пацифизма.

Связи между единоверцами меннониты и лютеране поддерживали через деятельность разъездных проповедников, обмен литературой, приезды гостей на праздники. Как и представителей других протестантских конфессий, меннонитов и лютеран отличало отличное знание Библии: хорошее знание текста, ежедневное чтение Библии и активная ее пропаганда считались естественной обязанностью каждого верующего. В обиходе были издания Священного Писания на немецком языке. В силу ряда причин Библия была дефицитом, отсюда бережно-священное отношение к ее сохранению. В семьях сибирских меннонитов она рассматривалась как самая главная реликвия и ценность. То, что Библию меннониты получали от своих родственников и единоверцев из-за границы, служило основанием подозревать и обвинять их в связях со спецслужбами и идеологическими центрами Запада.

Семьи меннонитов были многочисленны и крепки. Четко соблюдались семейные традиции, дети росли послушными и с ранних лет воспитывались в религиозном духе. Проблема воспроизводства религиозной веры в меннонитских церквах Западной Сибири практически не стояла. В семьях практиковалось обучение детей грамоте на основе изучения Библии. Когда ребенок еще не знал грамоты, взрослые читали ему библейские сюжеты как сказки на ночь. Когда дети подрастали, устраивались конкурсы на лучшее знание библейских текстов. В качестве колыбельных песен детям исполняли религиозные музыкальные произведения, главным героем которых был Иисус. Не случайно поэтому основным источником пополнения состава верующих этой конфессии было естественное воспроизводство населения. Однако нужно признать, что не приветствовалось заключение браков с иноверцами или неверующими. Многие верующие молодые люди не стремились продолжать свое образование после начальной или неполной средней школы. Детям не разрешалось вступать в пионерскую организацию. Власти Алтайского края, например, били тревогу: в целом ряде сел, где численно преобладало немецкое население, пионерская и комсомольская прослойки в школах были очень малы. Верующая Л. Нейфельд (Омская обл.) запретила своим детям вступать в пионеры и объяснила это так: «Нам трудно воспитывать своих детей для Бога и Советской власти»[406]406
  ЦХАФАК. Ф. 1692. Оп. 1. Д. 52. Л. 43; ГАОО. Ф. 2603. Оп. 1. Д. 41. Л. 70.


[Закрыть]. Практиковалась организация воскресных школ для детей по изучению Библии, что рассматривалось властью как грубейшее нарушение закона о религиозных культах.

Практически невозможно было встретить меннонитов в кино, клубе, на других светских мероприятиях, да они и не рвались туда. Известно, что каждая община имела свои хоровые и музыкальные коллективы. Спевки, репетиции также сплачивали членов общины. Для детей устраивались рождественские праздники и новогодние елки. Молитвенные собрания проводились у меннонитов регулярно. Богослужения проходили в молитвах, пениях, чтении Библии и проповедях. Молитвенное собрание начиналось и заканчивалось песнопением в сопровождении аккомпанемента[407]407
  Хор общины с. Апполоновка (Омская обл.) исполнял псалмы на мотив «Амурских волн» и др. известных песен // ЦДНИОО. Ф. 17. Оп. 72. Д. 86. Л. 25.


[Закрыть]. С проповедями по очереди могли выступать многие верующие.

Многие из указанных поведенческих характеристик меннонитов стали присущи и лютеранам. В Сибири в состав верующих-лютеран, помимо немцев, входили латыши, эстонцы, финны. В силу ряда исторических обстоятельств[408]408
  По оценкам специалистов (Г. Штриккер, И. Чернова), изначально с появлением и распространением в регионе лютеранства его организационные и богослужебные структуры стали приобретать существенные и отличные от лютеранства европейской части страны черты. Отсутствие достаточного количества специальных молитвенных помещений – кирх, а также специально образованных пасторов и проповедников, слабые межобщинные связи, а также с центральными руководящими центрами церкви – все это приводило к тому, что для сибирских лютеран внешние организационные формы (кирха, даже пастор) были не столь важны, как наличие внутренней веры, на чем, собственно, изначально и стоял протестантизм.


[Закрыть] для сибирских лютеран ведущей формой организации в свое время стали братские общины или семейные часы молитв, во время которых пели религиозные песни, читали Библию и совместно объясняли прочитанное. Именно эта традиция и возобновлялась в первую очередь, когда режим проживания для ссыльных был ослаблен, а официального признания религиозных общин было не дождаться. Начали возрождение «сестры» – верующие женщины, а потом к ним присоединялись возвращавшиеся из заключений «братья». Национальная религиозная вера совместно с родным языком, на котором велись молитвенные собрания, выступали важнейшими идентификационными чертами для немцев, латышей, эстонцев, находившихся в инонациональном и зачастую недоброжелательном окружении. Как и большинство религиозных организаций, лютеранские общины существовали нелегально.

Еще в более неблагоприятных условиях существования оказались пятидесятники, адвентисты и иеговисты. Жизнедеятельность организаций данных исповеданий – яркий пример и вынужденного, и сознательного изоляционизма. Вынужденного потому, что советское государство категорически отказывалось их признавать, включая в списки запрещенных на территории страны конфессий. Сознательного потому, что люди, принадлежавшие к данным направлениям, не желали отказываться от положений и принципов веры, за которые их, собственно, и объявляли вне закона. Что же касается объединения Свидетелей Иеговы, то они вообще были равнодушны к тому, как к ним относится государство, ибо, согласно вере, у них может быть только одно-единственное государство – Бога Иеговы, ни в каких разрешительных санкциях земных властей они не нуждались.

Специфически маргинальное положение в СССР было у христиан веры евангельской (ХВЕ) – одного из течений в пятидесятничестве. В рассматриваемое время их организации, хотя и не столь многочисленные, встречались во всех областях региона. Например, власти Кузбасса имели информацию о 10 группах пятидесятников. Среди них Яшкинская насчитывала свыше 100 чел., в пос. Таштагол – 75 чел., активны были группы в Прокопьевске, Анжеро-Судженске, Киселевске. В г. Кемерово пятидесятники распространяли свое влияние в районе шахт «Пионер», «Северная». Активность организации областного центра Кузбасса в начале 1950-х гг. объяснялась тем, что сюда приехало и поселилось свыше 50 семей пятидесятников из Средней Азии. Имелись также исповедники этой веры в Юрге, на станции Байдаевская. В г. Сталинске (Новокузнецке) община пятидесятников состояла из реэмигрантов из Китая[409]409
  ГАКО. Ф. П-75. Оп. 7. Д. 73. Л. 25–32.


[Закрыть].

Небольшие по численности группы ХВЕ имелись в Асиновском, Александровском, Колпашевском, Кривошеинском, Молчановском, Томском, Тегульдетском, Чаинском районах Томской обл., а также в самом областном центре. Еще в 1951 г. начальник Асиновского РО МГБ докладывал, что его ведомством «была вскрыта и ликвидирована организация евангелистов-пятидесятников. Руководили ею Киданов, Плеханов и Ледовских. Руководитель и организатор – Киданов – бывший кулак-скотопромышленник»[410]410
  ГАТО. Ф. Р-1786. Оп. 1. Д. 232. Л. 62–74; ЦДНИТО. Ф. 482. Оп. 1. Д. 313. Л. 102.


[Закрыть]. Чекисты характеризовали эту организацию как контрреволюционную, поскольку ее члены отказывались работать в советских учреждениях, не принимали участия в каких-либо политических кампаниях, отказывались служить в армии, не посещали культурных мероприятий. После возвращения из заключения (по амнистии 25-летний срок заключения им был сокращен) эти люди вновь восстановили группу пятидесятников в Колпашевском районе.

Отмечалась деятельность сект пятидесятников в Кулундинском, Кытмановском, Рубцовском, Мамонтовском, Косихинском, Троицком районах Алтайского края, а также в городах Бийске и Барнауле. Имелись организации пятидесятников в Новосибирской и Тюменской областях. В Тюмени община пятидесятников всегда была многочисленной и очень активной. Особенно много групп пятидесятников действовало в Омской обл., где чуть ли не в каждом селе Любинского и Азовского районов были сторонники веры в Духа святого[411]411
  ГАОО. Ф. 2603. Оп. 1. Д. 10. Л. 16; ЦДНИОО. Ф. 17. Оп. 72. Д. 86. Л. 21, 87, 89–90.


[Закрыть].

Все перечисленные организации верующих находились на нелегальном положении, вернее, существовали вопреки официальному законодательному запрету и подвергались преследованию в связи с этим со стороны властей. Причина запрета данной конфессии на территории СССР заключалась не только в общем антирелигиозном духе советской власти. Пятидесятничество попадало под запрет сразу по двум веским основаниям: их вероучение и религиозная практика рассматривались, во-первых, как враждебные социализму и советскому строю, во-вторых, как наносящие вред здоровью своих членов. Именно к этой церкви в первую очередь применялся эпитет «изуверская». На чем обосновывались такие обвинения?

В центре вероучения пятидесятников находился догмат о Духе святом и учение о пятидесятнице – дне, когда официально Дух святой сошел на земных людей. Не случайно поэтому учение пятидесятников называют духоцентричным, а основанный на нем культ – харизматическим. Вера в то, что при определенных условиях Дух святой может снизойти на истинного верующего, сформировала совершенно особую обрядовую и молитвенную практики пятидесятников, которые и рассматривались как изуверские и наносящие вред здоровью человека. От пятидесятников требовалась высокая степень фанатизма и молитвенного экстатизма. Последнее могло явиться результатом четкого и систематического осуществления сложного комплекса культовых действий. Собственно, именно они особо выделяют последователей веры в Духа святого среди всех христианских и даже протестантских конфессий. Именно эти культовые действия вызывали (и вызывают) у посторонних людей непонимание и неприятие: длительные и изнурительные молитвы, осуществлявшиеся по особой процедуре и в особой последовательности и приводившие к бурным внешним проявлениям, длительное и изнурительное (до голодных обмороков) держание поста, коллективные моления на коленях и с высоко поднятыми руками. Понятно, что в таком положении усталость наступала быстрее, а с нею и видимые физические экстатические проявления: дрожь, охватывавшая все тело и переходящая затем в конвульсии. Далее срабатывал закон «заражения»: молившимся рядом с человеком, вошедшим в транс, как бы передавалось его состояние. Помимо дрожи и конвульсий, могли проявиться потеря речи на привычном языке и «иноязычная» речь, видения и тому подобное. Для постороннего наблюдателя такие мгновения в ходе молитвенных собраний могли казаться некой всеобщей истерией и коллективным помешательством, ибо верующие находились в состоянии экстаза, ликования, одни плакали, другие смеялись, некоторые даже пускались в пляс[412]412
  Описание молитвенных собраний пятидесятников в атеистической литературе советского периода изобиловало «черными красками». Верующих изображали как сумасшедших фанатиков, которые в своем религиозном помешательстве доходили до крайних проявлений, вплоть до того, что соглашались приносить своих детей в жертву. Антирелигиозные брошюрки и газетные публикации неоднократно приводили такие факты, но очевидно, что это были злостные фальсификации с целью опорочить верующих.


[Закрыть].

Тем не менее, или именно поэтому пятидесятники всегда находили последователей, пусть и немногочисленных, поскольку вера их считалась более «горячей», искренней и неформальной. В основе организации церкви пятидесятников лежал принцип личного членства. Прием в общину регламентировался уставом и предусматривал большую предварительную воспитательную работу с уверовавшим. Кандидат в члены общины имел беседы с наставниками, выполнял поручения организации, ходил на молитвенные собрания, изучал устав, основы вероучения. Только после этого он попадал в разряд «приближенных», а через некоторое время мог стать полноправным членом общины. Члены общины добровольно жертвовали на «дело Божье»: ремонт молитвенного дома, приобретение инвентаря, посуды и других вещей, необходимых собранию, художественное оформление помещения, покупка топлива, оплата за освещение и т. д. Из этих же денег производилась оплата сторожу, уборщице.

В условиях преследования и запретов верующие действовали конспиративно. В частности, постоянно менялись места сбора на молитвенные собрания, чтобы милиция не могла «накрыть их сборища». Службы проводились поздно вечером или даже ночью, в летнее время устраивали моления за городом[413]413
  См.: ГАТО. Ф. Р-1786. Оп. 1. Д. 258. Л. 10.


[Закрыть].

Окружавшее общество было враждебно настроено к пятидесятникам. Несовершенство мира христианами веры евангельской понималось и оценивалось соответственно. Об этом свидетельствуют строки стихотворений, читавшихся на молитвенных собраниях: «Ночь вокруг, чересчур уж темно», «Везде измена, яд вражды вокруг», «Мы живем среди мира страданий. Мы идем среди горя и слез». Все это сводилось к проповеди близкого конца жизни на земле: «Да день тот уже близок, день великий и страшный, когда все народы предстанут перед судом»[414]414
  Центр документации новейшей истории Тюменской области (ЦДНИ ТюО). Ф. 3894. Оп. 1. Д. 64. Л. 59.


[Закрыть].

Как и другие протестанты, сибирские пятидесятники стремились распространять свою веру и привлекать в организацию новых членов. Для этого использовались традиционные способы: индивидуальная работа, воспитание в семье, оказание помощи и поддержки людям, попавшим в затруднительное положение. Итоги этой работы хотя и не были впечатляющими, но тем не менее имели свои плоды. В целом в не очень многочисленных группах западносибирских пятидесятников встречалось немало молодых людей, в том числе и не из семей верующих.

Видимо, только глубокая вера и сплоченность позволяла пятидесятникам выживать и сохранять свои организации в условиях запретов, преследований со стороны государства, непонимания и неблагожелательного отношения со стороны окружающего населения. Эта неблагожелательность являлась результатом и пропагандистской работы со стороны антирелигиозников. В печати, например, постоянно публиковались сообщения об изуверском характере веры и культа пятидесятников, писалось, что эта вера доводит людей до психического расстройства и даже самоубийства, разоблачались «главари сект», их антисоветский и антиобщественный настрой и тому подобное[415]415
  См.: «Из зала суда…» // Тюменская правда. 1959. 12 дек.


[Закрыть]. Практически все активисты и руководители пятидесятнических групп Западной Сибири неоднократно попадали под суд и получали различные сроки наказания[416]416
  ГАКО. Ф. 964. Оп. 1. Д. 49. Л. 220.


[Закрыть]. Частыми арестами и особенно ссылками власти как бы инициировали активность пятидесятников и расширение «сети» этой организации по стране и по Сибири, поскольку на новом месте жительства ссыльные занимались пропагандой своего учения.

Здесь уместно напомнить, что поведенческие стратегии отдельных конфессиональных групп в Сибири во многом определялись и тем, что их костяк составляли лица, так или иначе пострадавшие от советской власти, которые были зачислены ею в свои враги, причем считались таковыми и после того, как расплатились за свои «преступления» отсидкой в тюрьме, лагере или ссылкой. Не случайно именно за такими верующими власти вели наблюдение и не верили в их лояльность. Указание на то, что тот или иной верующий уже отбыл срок или подвергался наказанию, служило своеобразным сигналом для местных властей ждать от них какого-либо подвоха. Нередко сам факт того, что такие люди входили в религиозную группу, служил доказательством демонстрации неприязни к власти. Например, разбирая деятельность баптистской общины г. Ишима (Тюменская обл.), представитель местного отделения КГБ уже в 1956 г. основной упор делал на то, что эта община, перешедшая на нелегальное положение после разгрома в 1929 г., и тогда, и в названное время состояла в основном из бывших «кулаков» и другого антисоветского элемента и, стало быть, ее члены не могли не разделять враждебного к власти отношения. По сообщению УКГБ, данная община особенно оживила свою деятельность в 1951 г., когда «в г. Ишим переехали из Ханты-Мансийска освободившиеся из ссылки бывшие кулаки-сектанты, антисоветски настроенные Чьянов Виктор, его жена Чьянова Матрена, отбывшие наказание за антисоветскую деятельность, Коржевская Матрена, отец и брат которой репрессированы за антисоветскую деятельность»[417]417
  ЦДНИ ТюО. Ф. 3894. Оп. 1. Д. 64. Л. 31–33.


[Закрыть].

Названные лица и в месте отбывания ссылки (в г. Ханты-Мансийске) состояли в подпольной религиозной организации, возглавляемой ссыльными – бывшим «кулаком» Шеркуновым и украинским националистом Садовским. Оба последних в 1953 г. вновь были арестованы и осуждены за «антисоветскую деятельность», а уехавшим в Ишим «удалось сгруппировать вокруг себя активных баптистов […] Все они занялись враждебной деятельностью». По данным спецсообщения, эта деятельность заключалась в проведении тайных сборищ, клевете на советскую действительность, вербовке новых членов религиозной группы. Как крайнее проявление антисоветизма и враждебности было оценено то, что баптистам «удалось разложить и вовлечь в секту» секретаря комсомольской организации с. Лариха З. Черняеву, мастера Ишимского пивоваренного завода и некоторых других лиц. За все это (т. е., по сути, только за проповедничество и миссионерство) активистов ишимской группы арестовали и попытались отдать под суд, но доказать обвинения против них не удалось «ввиду организованного отказа свидетелей-баптистов давать показания. Все они заявили, что «своих братьев по вере предавать не намерены»[418]418
  Там же. Л. 33.


[Закрыть].