Текст книги "Анастас Иванович Микоян: человек и политик"

Подписание торгового соглашения в Москве не только успешно завершило экономические переговоры между Югославией и Советским Союзом, но и создало необходимые условия для дальнейшего расширения базы межгосударственных контактов и установления дипломатических отношений между двумя странами. Важным шагом в дальнейшем сближении стала объявленная ратификация подписанных соглашений, которая была запланирована в Белграде в конце мая – начале июня 1940 г.

Для участия в церемонии ратификации договора Лаврентьев прибыл в Белград. В ходе переговоров с югославскими официальными лицами, состоявшимися после ратификации, он выразил живой интерес к внешнеполитической позиции Югославии, т. е. к ее нейтральной позиции в продолжающемся европейском конфликте, контактами с балканскими соседями и особенно к ее отношениям с Италией. Его особенно интересовали взгляды Югославии на роль великих держав на Балканах, политика Италии на Балканах и Средиземноморье, а также оценка политики Турции в регионе в случае конфликта в Средиземноморье. Что касается советской политики, Лаврентьев был крайне сдержан, повторяя только хорошо известные фразы о советской приверженности миру и желании сохранить мир и равновесие на Балканах. Он сказал только о советско-турецких и советско-болгарских отношениях, что они находятся на приемлемом уровне.

Вопреки ожиданиям югославских дипломатов, Лаврентьев не стал говорить о возможном векторе развития югославско-советских отношений, а также о вопросах, связанных с возможным возобновлением дипломатических отношений и проблемой выделения здания для советской торгового представительства. Он подчеркнул, что его миссия ограничивается исключительно обменом ратификационных грамот. Особенно оптимизм югославских хозяев вселило то, что переговоры прошли в исключительно благоприятной атмосфере[219]219
  АЈ, фонд 370 – Посланство Краљевине Југославије у Анкари, ф. 34, 647, Телеграм министра иностраних послова амбасадору у Анкари од 10. јуна 1940.


[Закрыть].

В ходе переговоров югославская сторона также подняла вопрос о возможных советских военных поставках в Югославию, но Лаврентьев не хотел об этом говорить, поскольку не имел необходимых полномочий для ведения такого рода переговоров [220]220
  АЈ, фонд 370 – Посланство Краљевине Југославије у Анкари, ф. 34, 647, Телеграм министра иностраних послова амбасадору у Анкари од 10. јуна 1940.


[Закрыть].

Лаврентьев 31 мая был принят югославским министром торговли и промышленности Иваном Андресом на ужине в его честь.

В своем выступлении Андрес отметил, что заключение торгового соглашения в Югославии было встречено с особой симпатией и что этот акт открывает новые перспективы для развития двусторонних экономических связей. Говоря о широких перспективах развития взаимного экономического обмена, он открыто говорил об усилиях Югославии по изменению структуры своей внешней торговли за счет сотрудничества с Советским Союзом, т. е. видеть в СССР не только поставщика нефти, сырья, материалов, хлопка, масла, железа, машин, промышленных товаров, а также а также покупателя югославских руд, промышленных товаров и сельскохозяйственной продукции.

Помимо экономического, он придал соглашению особое политическое звучание, напомнив об исторических, культурных и духовных связях между двумя народами. В заключении торгового соглашения он увидел залог прочной дружбы и сотрудничества между двумя странами и народами[221]221
  Hrvatski državni arhiv (далее – HDA), 1005– Lični fond Rudolfa ićanića, kutija 6, Predavanje dra Bićanića o dojmovima iz Sovjetske Rusije održano u dvorani „Radničkog doma“ 1. VI. 1940.


[Закрыть].

Лаврентьев тепло поблагодарил за радушный прием, подчеркнул важность восстановления экономических связей, но остался сдержанным в отношении дальнейшего развития двусторонних отношений[222]222
  Из дневника полномочного представителя СССР в Болгарии А. И. Лаврентьева: речь министра торговли и промышленности Югославии И. Андреса и ответное слово А. И. Лаврентьева на обеде в Белграде в связи с обменом ратификационными грамотами Договора о торговле и мореплавании между СССР и Югославии, 10 мая // Советско-югославские отношения 1917–1941. С. 325–326.


[Закрыть].

Ранее, в тот же день, Лаврентьев был принят князем Павлом в ходе официальной аудиенции протокольного характера, хотя это не было предусмотрено программой визита. Князь Павел на хорошем русском языке сказал ему, что очень доволен тем, что начался процесс установления официальных отношений между Королевством Югославия и Советским Союзом. Он выразил надежду, что установление торговых связей стало лишь началом оформления дипломатических отношений[223]223
  Волков К. В. Советско-югославские отношения в начальный период Второй мировой войны в контексте мировых событий (1939–1941 гг.) // Советское славяноведение. 1990. № 5. С. 5.


[Закрыть].

Лаврентьев посетил Могилу Неизвестного героя, где возложил венок[224]224
  Јовановић М. СтоимировиЙ. Дневник 1936–1941, Нови Сад, 2000. С. 374–375.


[Закрыть]. После банкета, протокольного рукопожатия и совместного фотографирования с премьер-министром Драгишей Цветкович, Лаврентьев возложил венок к могиле короля Александра.

Таким образом, советский эмиссар символически отдал дань уважения умершему югославскому правителю от имени своей страны, тем самым выразив уважение не только к трагически погибшему королю Александру, но и к Королевству Югославия в целом. Этот шаг дал югославской стороне понять, что Советский Союз уважает свой внутренний порядок и основы, на которых он держится как государство, и одновременно дал четкий сигнал своему руководству о том, что Советский Союз желает тесных и дружеских отношений с югославским королевством[225]225
  Ribar I. Politički zapisi, IV. Beograd, 1952. С. 189.


[Закрыть].

Визит Лаврентьева оставил очень благоприятное впечатление на югославских министров, особенно на вице-премьера Владко Мачека [226]226
  Konstantinović М. Politika sporazuma. Dnevničke beleške 1939–1941. Londonske beleške 1944–1945. Novi Sad, 1998. С. 129.


[Закрыть].

На следующий день после ратификации югославско-советского торгового соглашения, 1 июня 1940 г., доктор Рудольф Бичанич прочитал в Загребском Доме рабочих лекцию о своих впечатлениях от поездки в Советский Союз, в ходе которой похвалил советскую экономику и ее значение для югославского королевства, а также заявил и о неизбежной необходимости установления дипломатических отношений между двумя странами.

Несмотря на высказанные некоторые критические замечания, прежде всего в отношении уровня жизни советских граждан и о советской повседневной жизни, которую он увидел во время своего пребывания в Москве, Бичанич указал на сравнительные преимущества развития отношений с Советским Союзом, особенно на необходимость диверсифицировать структуру внешней торговли Югославии, которая долгое время находилась под доминирующим влиянием Германии и Италии[227]227
  HDA, 1005 – Lični fond Rudolfa Bićanića, kutija 6, Predavanje dra ićanića o dojmovima iz Sovjetske Rusije održano u dvorani „Radničkog doma“ 1. VI. 1940.


[Закрыть].

Визит Лаврентьева в Белград вызвал широкий интерес общественности и дипломатических кругов, особенно Италии, как наиболее заинтересованной страны. Публикации в белградских ежедневных газетах «Время» и «Политика» о том, что Лаврентьев был срочно вызван в Москву. Сообщалось, что Советский Союз твердо привержен сохранению нынешней ситуации на Балканах, что Лаврентьев привезет в Москву предложения Югославии по налаживанию политического сотрудничества, вызвали противоречивую реакцию Италии.

Основываясь на доступных источниках, мы не можем однозначно сделать вывод, было ли это вопросом журналистских домыслов и изначального стремления к сенсационности или, что более вероятно, на наш взгляд, выражением потребности МИД Югославии послать сигнал итальянской стороне о том, что Югославия будет лояльна Советскому Союзу, таким образом, она хочет противостоять растущему итальянскому давлению в будущем.

Посол Италии в Белграде, явно расстроенный такой новостью, поспешил уточнить ее у помощника министра иностранных дел Милое Смилянич. Смилянич заверил, что это явный провал цензуры, задачей которой является предотвращение распространения новостей, исходящих не из официальных источников.

Он проинформировал итальянского дипломата, что в югославско-советских отношениях не было новых моментов и что в этом отношении ожидается только взаимное учреждение торговых делегаций. Он указал, что не думает, что приглашение Лаврентьева в Москву имело какое-либо отношение к Югославии, но что, согласно югославской информации, он и советский военный посланник в Софии были приглашены в Москву из-за существующего между ними конфликта. Он сообщил, что в ходе визита в Югославию были проведены протокольные переговоры и ратифицированы подписанные соглашения. По словам Смилянича, Советы высказали оговорки в отношении Югославии, поэтому он использовал возможность, чтобы выразить свое убеждение итальянскому посланнику, что, если не будет советской инициативы в этом направлении, он не пойдет дальше создания торговых представительств[228]228
  Izveštaj italijanskog poslanika u Beogradu Ćanu od 8. juna 1940. o razgovoru sa pomoćnikom ministra inostranih poslova Jugoslavije u vezi s pozivanjem Lavrentjeva u Moskvu // Aprilski rat 1941. Zbornik dokumenata, I–II, Beograd, 1969. S. 694–695.


[Закрыть].

Смилянич не хотел раскрывать итальянскому собеседнику реальную ситуацию и перспективы югославско-советских отношений, но пытался вызвать у него замешательство и сомнения относительно итогов визита Лаврентьева в Белград.

Безусловно, возросший интерес Италии к последним советским шагам на Балканах был стимулирован новыми советско-итальянскими переговорами о демаркации зон влияния на Балканах и в районе Дуная, в ходе которых Молотов неоднократно выражал советское недовольство существующим англо-французским соглашением о взаимопомощи. В то время, когда Советский Союз настаивал на признании Италией советских интересов в Черном море с предложением Италии признать свое господство в Средиземном море, Югославия как балканское и адриатическое государство и, следовательно, средиземноморское государство, была чрезвычайно важна для обеих сторон. В связи с этим советская дипломатия предложила немецкой и итальянской сторонам трехстороннее соглашение по Балканско-Дунайскому региону и бассейну Черного моря, но Италия, очевидно не желая принимать на себя обязательства относительно будущего разграничения зон влияния, отказалась обсуждать вопросы, поднятые советской дипломатией[229]229
  Смирнова Н. Д. Неизвестные страницы советско-итальянских отношений. По новым документам // Новая и новейшая история. 1996. № 2. С. 39–41.


[Закрыть].

Подводя итоги торговых переговоров между Югославией и Советским Союзом, британцы оценили, что короткий визит Лаврентьева в Белград вызвал особый интерес общественности и что посол был лично принят князем Павлом. Они также получили информацию о том, что советский посланник не вел переговоры политического характера [230]230
  Izveštaj poslanika u Beogradu Campbella državnom sekretaru lordu Halifaxu od 13. juna 1940 // Britanci o Kraljevini Jugoslaviji, III (1939–1941), Beograd, 1996. S. 476–477.


[Закрыть]. По оценкам британской дипломатии, Югославия в ближайшем будущем столкнется с реальной ролью Советского Союза в юго-восточной части Европы. Было подсчитано, что правящие круги Югославии находились под влиянием антикоммунистических настроений, но в некотором абстрактном смысле они всегда считали, что у них есть помощь со стороны России, и что теперь они хотели бы превратить эту абстрактную защиту в реальную. Утверждалось, что торговые переговоры с Советским Союзом имеют не экономическое, а политическое значение и были начаты в то время, когда Югославия находилась под угрозой итальянской агрессии. Они твердо верили, что югославы рассматривали советское присутствие на Балканах не только как противовес итальянским и немецким интересам, но также как потенциальный источник поставок вооружений и военной техники.

Поэтому предполагалось, что югославское правительство возобновит дипломатические отношения с Советским Союзом как можно скорее. Что касается возможных направлений советской политики на Балканах, по оценкам британцев, Советы, если Турция присоединится к союзникам в войне против Италии, могут вмешаться в направлении ее сдерживания, чтобы сохранить баланс сил в Балканском регионе.

В случае нападения Италии на Грецию, Советы могли изолировать конфликт и предотвратить вмешательство Югославии и Греции. Для этой цели можно было использовать и болгар. Учитывая, что Югославия, которая, как считалось, была на стороне союзников, определенно могла в какой-то момент пожелать вмешаться в дела Болгарии, и в этом случае Советы могли занять позицию против нее и ее интересов[231]231
  Šifrovani telegram poslanika u Beogradu Campbella Foreign Officeu od 17. juna 1940 // Britanci o Kraljevini Jugoslaviji, III (1939–1941). Beograd, 1996. S. 479.


[Закрыть].

Достигнутые договоренности о торговле и морском транспорте начали приносить результаты. Еще в начале июня судно «Ловчен», до этого работавшее на линии Сушак – Констанца, должно было продлить существующую линию и отправиться в Одессу. Таким образом будет восстановлено морское сообщение между двумя странами[232]232
  АЈ, фонд 370 – Посланство Краљевине Југославије у Анкари, ф. 34, 657, Телеграм амбасадора у Анкари министру иностраних послова од 15. јуна 1940.


[Закрыть]. Советы приветствовали такой шаг Югославии и в следующие несколько дней дали свое согласие на создание новой судоходной линии, которая должна была соединить две страны в регулярном сообщении[233]233
  АЈ, фонд 859 – Лични фонд Милана Гавриловића, Извештај о искоришћености контигената од 7. фебруара 1941.


[Закрыть].

Итоги

Несмотря на обоюдное стремление к развитию взаимных экономических связей, торговые отношения между Югославским Королевством и Советским Союзом до начала апрельской войны были ограниченными. Хотя это не был крупномасштабный экономический обмен, югославский экспорт в СССР был значительно выше, чем советский экспорт в Югославию. В конце февраля 1941 г. Югославия экспортировала в Советский Союз экстракты для дубления кожи на сумму 207 500 долларов, ферросилиций на 64 900 долларов, цинк и свинец на 230 тысяч долларов, бокситы на 7 тысяч долларов, медь на 464 тысячи долларов, хмель на 201 тысячу долларов, свиные жиры, на 200 000 долларов, а также другие предметы на общую сумму 1 614 400 долларов.

В то же время текстильные отходы на сумму 12 100 долларов, парафин на 20 700 долларов, пленка на 12 100 долларов, асбест на 51 300 долларов, фармацевтические препараты на 20 500 долларов, хлопок на 600 тысяч долларов, сельскохозяйственная техника и инструменты на 8 100 долларов были экспортированы из Югославии в Советский Союз. Всего на 724 000 долларов. Впоследствии для нужд Югославии был закуплен хлопок на 1 000 000 долларов, а также хлопковые отходы на сумму около 300 000 долларов [234]234
  AJ, фонд 859 – Лични фонд Милана Гавриловића, Извештај о искоришћености контигената од 7. фебруара 1941.


[Закрыть].

Хотя этот экономический обмен был относительно скромным, он был важен для Югославии, поскольку таким образом ей удавалось производить большее количество хлопка, нехватка которого очень ощущалась на внутреннем рынке.

Югославско-советские экономические переговоры начались в условиях общей поляризации на европейской политической арене. Югославское правительство долгое время не решалось начать переговоры с Советским Союзом, опасаясь реакции как держав оси, так и западных союзников. Она решила сделать это в деликатный момент, когда ей угрожала опасность итальянского вторжения.

Причины начала торговых переговоров были многогранными и многоплановыми. С одной стороны, это было решение постепенно установить официальные отношения с Советским Союзом, что должно было привести к установлению дипломатических отношений из-за положительного исхода переговоров и, таким образом, послать Италии конкретный сигнал о том, что Югославия рассчитывает на рост.

Нехватка ключевого сырья, такого как нефть и хлопок, и невозможность их приобретения на мировом рынке подтолкнули Югославию к Советскому Союзу как крупного и значительного производителя этого сырья.

Помимо нехватки сырья, Югославию хронически мучила нехватка различного современного оружия и военной техники, которую она не могла закупить в Европе во время войны, поэтому в этом отношении, помимо Соединенных Штатов, Советский Союз казался подходящим партнером.

Достижение торгового соглашения с Советским Союзом открыло не только экономические перспективы для югославского королевства, но и определенную возможность нормализации общих отношений с Советским Союзом, которая последовала 24 июня 1940 г., что для нее, как для страны, находящейся под давлением Италии, Германии и других соседей, стремившихся к союзу с ними, означали открытие новых возможностей для советской помощи и защиты.

С советской точки зрения, это был ключевой шаг на пути к сближению с Югославией и усилению советского присутствия на Балканах, что имело решающее значение для них в ожидании великого исхода дипломатической игры, начатой соглашением с Германией в августе 1939 г.

* * *

Стоит отметить, что Анастас Микоян, как нарком внешней торговли СССР и главный переговорщик с советской стороны, сыграл ключевую роль в успешном завершении советско-югославских переговоров, приведших к расширению двусторонних контактов и установлению в 1941 г. официальных дипломатических отношений между СССР и Королевством Югославия.

Не менее важную роль ему предстояло сыграть и в нормализации двусторонних связей уже после прихода в 1944 г. к власти в Югославии коммунистических сил во главе с Иосином Броз Тито, а также после завершения развязанного Сталиным советско-югославского конфликта 1948–1953 гг.

А. С. Стыкалин

1.3. «У нашей партии и у братских партий есть тревога за судьбу Венгрии». А. И. Микоян и попытки урегулирования венгерского кризиса 1956 года[235]235
  © Стыкалин А. С., 2021. Публикация подготовлена при финансовой поддержке РФФИ (проект № 18-09-00573: Москва и Восточная Европа: Югославская модель социализма и страны советского блока, 1950-1960-е гг.)


[Закрыть]

Аннотация. На основе исторических источников, прежде всего архивных документов, рассмотрен один из ключевых эпизодов международной деятельности Анастаса Микояна, связанный с его попытками мирного урегулирования политического кризиса в Венгрии летом-осенью 1956 г. Проанализированы причины, по которым ему это не удалось сделать.

Ключевые слова: история холодной войны, Венгерский кризис 1956 года, международная деятельность Анастаса Микояна, XX съезд КПСС и его последствия, международные конфликты в XX веке.

XX съезд КПСС (14–25 февраля 1956 г.), состоявшееся на нем разоблачение Сталина в закрытом докладе Н. С. Хрущева, прочитанном в конце работы съезда, равно как провозглашение в отчетном докладе съезду новой программной установки о многообразии форм перехода к социализму, образовали ту новую систему ориентиров, в соответствии с которой лидерам восточноевропейских стран «народной демократии» предстояло откорректировать свою политическую практику. При всей непоследовательности в выявлении сущности сталинизма решения съезда придали мощный импульс реформаторски настроенным силам в странах советского лагеря, ведь критика тех или иных сторон однопартийной системы, за которую прежде представители оппозиционно настроенной интеллигенции подвергались гонениям, вдруг получила неожиданную поддержку из самой Москвы. Движение с требованием коренной демократизации и десталинизации коммунистических режимов достигло весной 1956 г. наибольшего размаха в Польше и Венгрии, что поставило в сложное положение лидеров и правящие коммунистические элиты этих стран. Это вызвало естественную обеспокоенность в Москве, ведь руководители КПСС увидели первые симптомы ослабления в странах-союзницах позиций правящих компартий, а это никак не могло приветствоваться людьми воспитанными в духе большевистских представлений о путях продвижения к социализму. В условиях разрешения нараставшего в Венгрии внутриполитического кризиса в интересах СССР (как они понимались в Кремле и на Старой площади) был в полной мере востребован политический опыт А. И. Микояна, равно как и его талант гибкого переговорщика, умеющего добиваться целей по возможности мягкими методами, без излишних издержек.

Лидер венгерских коммунистов Матяш Ракоши, которого вся система пропаганды в его стране подавала как «лучшего венгерского ученика товарища Сталина», монополизировал со своей командой при советской поддержке власть к середине 1948 г. и управлял своей страной предельно жесткими репрессивными методами, претендуя к тому же на роль «первой скрипки в оркестре» в ходе развязанной Сталиным в 1948 г. массированной антиюгославской кампании. Это проявилось, в частности, в организации «дела Райка» 1949 г.? сфабрикованного по образцу больших московских судебных процессов 1936–1938 гг. всецело фальсифицированного показательного процесса, который выполнил отведенную ему роль – поднял на новый виток критику И. Броза Тито и его команды, которые после прозвучавших в Будапеште на суде саморазоблачений Ласло Райка и других осужденных вместе с ними коммунистов объявили уже не просто ревизионистами и националистами, но «шпионами и убийцами», овладевшими руководством одной из компартий[236]236
  Из новой литературы об антиюгославской кампании см.: Москва и Восточная Европа. Советско-югославский конфликт и страны советского блока, 1946–1953 гг. Очерки истории ⁄ Отв. редактор А. С. Аникеев. М.-СПб., 2017.


[Закрыть]. Но уже после смерти Сталина «коллективное руководство» КПСС, крайне недовольное экономическим положением в Венгрии, попыталось ограничить полномочия Ракоши, по сути заставив его разделить власть с новым премьер-министром И. Надем[237]237
  См.: Стыкалин А. С. Венгрия после смерти Сталина: между ожиданиями советского руководства и реальным ходом внутриполитических изменений // Studia Historiae Bulgariae et Europae Orientalis. К юбилею T. В. Волокитиной. М., 2018. С. 267–293; Rainer J. М. The New Course in Hungary in 1953 // Cold War International History Project Working Papers. N38. Wash., 2000.


[Закрыть]. И после того, как Имре Надь к весне 1955 г. потерял доверие в Кремле и был удален из руководства, оказавшись чересчур радикальным реформатором, положение Ракоши продолжало оставаться сложным. Ведь в Москве именно к этому времени восторжествовал курс на сближение с титовской Югославией[238]238
  Важной вехой на пути примирения двух режимов явилось посещение Белграда советской правительственно-партийной делегацией во главе с Н. С. Хрущевым в конце мая – начале июня 1955 г. Подробнее см.: Едемский А. Б. От конфликта к нормализации: советско-югославские отношения в 1953-1956 гг. М., 2008.


[Закрыть], и Ракоши пришлось под давлением СССР пойти на частичный, пока еще не полный пересмотр дела Райка, в одном из выступлений лета 1955 г. публично признав, пусть в довольно обтекаемой форме, несостоятельность антиюгославских обвинений, прозвучавших на суде в сентябре 1949 г.

В дни XX съезда сильный удар по позициям Ракоши, находившегося в Москве в качестве гостя съезда, был нанесен публикацией в «Правде» 21 февраля статьи известного советского ученого-экономиста венгерского происхождения академика Е. С. Варги (в 1919 г. народного комиссара Венгерской советской республики) «Семидесятилетие со дня рождения Белы Куна», в которой последний был назван не только «фактическим руководителем Венгерского советского правительства» 1919 г., но и выдающимся деятелем международного коммунистического движения. Если учесть, что вся пропагандистская машина Венгерской партии трудящихся (ВПТ) долгие годы создавала миф о Ракоши как основателе венгерской компартии, единоличном вожде Венгерской советской республики 1919 г., лидере коммунистического движения в 1920-е годы, то нетрудно представить себе, что означала для него официальная реабилитация Москвой репрессированного в 1938 г. в СССР Белы Куна.

Позже, уже после XX съезда, по возвращении в Будапешт, Ракоши, делая хорошую мину при плохой игре, в своем выступлении на мартовском пленуме собственной партии пытался записать факт реабилитации Белы Куна в свой актив, подав это как собственную заслугу[239]239
  Подробнее см.: Стыкалин А. С. Прерванная революция. Венгерский кризис 1956 года и политика Москвы. М., 2003. Глава 1.


[Закрыть]. Однако не только в Венгрии, но и за ее пределами многим было очевидно истинное значение этого события для дальнейшей судьбы первого секретаря ЦР ВПТ. Так, австрийская газета “Die Presse” отмечала 22 февраля: «После реабилитации в Венгрии Белы Куна пересмотр процессов Райка в Венгрии и Сланского в Чехословакии[240]240
  Судебный процесс по делу Р. Сланского в Чехословакии, состоявшийся осенью 1952 г., имел не антиюгославскую, а прежде всего антисионистскую направленность.


[Закрыть] становится не более чем вопросом времени. Во всяком случае это может иметь для “лучшего венгерского ученика великого Сталина Матяша Ракоши” далеко идущие последствия. Ракоши, который является самым динамичным из всех руководителей коммунистических партий и который до сих пор при всех без исключения изменениях в направлении своей партии сумел выходить целым и невредимым, должен теперь напрячь все свои силы, если он хочет спастись». Справедливость этого утверждения доказал ход событий последующих месяцев.

Если к реабилитации Б. Куна Ракоши был в известной мере подготовлен, то выступление Хрущева с критикой культа личности явилось для него, как он признал впоследствии в мемуаpax, настоящей неожиданностью[241]241
  См.: «Людям свойственно ошибаться». Из воспоминаний М. Ракоши // Исторический архив. 1999. № 1.


[Закрыть]. При этом опытный Ракоши правильно сумел оценить, какая мина замедленного действия была заложена в выступлении Хрущева. Хотя секретный доклад и не предназначался для публикации, подготовленный на его основании текст был не только зачитан на многочисленных партсобраниях в СССР, но и стал известным и в странах «народной демократии», вызвав громадный отклик и еще более осложнив положение партийных лидеров, служивших «верой и правдой» официальной Москве.

Начиная с марта советские дипломаты доносили в Москву о необычной активности на партсобраниях низовых парторганизаций ВПТ[242]242
  См.: Советский Союз и венгерский кризис 1956 г. Документы ⁄ Редакторы-составители Е. Д. Орехова, В. Т. Середа, А. С. Стыкалин. М., 1998.


[Закрыть]. Начала меняться сама внутрипартийная атмосфера: «Люди свободнее стали чувствовать себя, свободнее высказывать свои мысли. Стали больше чувствовать себя хозяевами жизни»[243]243
  Архив внешней политики (АВИ) РФ. Ф. 077. Оп. 37. И. 187. Д. 8. Л. 155.


[Закрыть]. В ходе обсуждений остро поднимался вопрос о нарушениях законности в Венгрии, о том, что виновные не понесли наказания, при этом назывались конкретные фамилии, в частности, бывшего члена политбюро и министра обороны М. Фаркаша, несшего немалую долю ответственность за «дело Райка» и ряд других сфальсифицированных судебных процессов. Вызвал отклик и провозглашенный XX съездом тезис о мирном сосуществовании как генеральной линии ЦК КПСС во внешней политике, причем некоторые из выступавших напрямую связывали его с требованием нейтралитета Венгрии.

По возвращении из Москвы Ракоши тщетно пытался доказать партийному активу свою готовность к перестройке работы в духе идей XX съезда. Так, 12 марта на расширенном пленуме ЦК он признал, что явления «культа личности» затронули и Венгрию, хотя давно уже преодолены. В то же время были оставлены в силе оценки раскритикованного в 1955 г. «правого уклона» во главе с И. Надем, исключенным в декабре из партии по обвинению в фракционной деятельности. На пленуме из уст ряда влиятельных ветеранов партии, на протяжении многих лет относившихся к ее ядру, звучала непривычно острая критика Ракоши не только за просчеты в экономической политике и систематические нарушения законности на рубеже 1940-х – 1950-х, но и за сохраняющиеся нарушения коллегиальности уже на новом этапе. Пленум явно обозначил изменение расклада сил в партийном руководстве в пользу сторонников определенной корректировки внутриполитического курса. Глава столичной парторганизации член политбюро И. Ковач имел все основания констатировать 30 марта в беседе с послом СССР Ю. В. Андроповым: влияние Ракоши снизилось, все больше людей среди высшего партийного актива настаивает на его самокритике; Ракоши, привыкший видеть в любом критическом замечании антипартийную вылазку «справа», упорно сопротивляется; он пытается оказать давление на более молодых членов партийного руководства и заручиться их поддержкой в стремлении укрепить свое пошатнувшееся положение в партии[244]244
  Советский Союз и венгерский кризис 1956 г. С. 51–54.


[Закрыть].

Обсуждение решений мартовского пленума на партийных собраниях в еще большей степени, нежели сам пленум, свидетельствовало об ослаблении позиций Ракоши в ВПТ. Периодически звучало требование не только полного пересмотра «дела Райка» и реабилитации жертв фальсифицированного судебного процесса, но и привлечения к ответственности тех, кто занимался его фабрикацией. Особенно много вопросов возникало в свете продолжавшегося сближения «народно-демократического лагеря» с Югославией: трудящимся непонятно, почему осенью 1949 г. Тито именовали не иначе как «цепным псом» американского империализма, теперь называют товарищем, но при этом Райк, осужденный как титовский агент, остается не реабилитированным, – говорил советскому дипломату работник партаппарата[245]245
  АВП РФ. Ф. 077. Оп. 37. П. 187. Д. 7. Л. 42–44.


[Закрыть].

Столкнувшись с непривычно резкой критикой, Ракоши был вынужден пойти на уступки – в конце марта, выступая на одном из партактивов, он признал полную несостоятельность обвинений против Райка и осужденных вместе с ним коммунистов. Вместе с тем, желая оградить себя от ответственности, первый секретарь ЦК ВПТ, попытался переложить ее на одного из своих сподручных, упомянутого выше М. Фаркаша. Еще в марте была создана специальная партийная комиссия для расследования и вынесения решения по делу Фаркаша в связи с его непосредственным участием в фабрикации незаконных обвинений против Л. Райка и многих других коммунистов (включая высокопоставленных военачальников) в 1949–1951 гг. Возглавивший ее И. Ковач 30 марта доверительно говорил Ю. Андропову о намерении высших органов ВПТ «провести расследование дела Фаркаша как можно организованнее и не дать ему возможность переложить свою вину на т. Ракоши»[246]246
  Советский Союз и венгерский кризис 1956 года. С. 53.


[Закрыть]. Зная о проблемах, вставших перед Ракоши, в Москве не собирались их усугублять, скорее напротив. 6 апреля в главной венгерской партийной газете “Szabad Nep” (а накануне в «Правде») была опубликована поздравительная телеграмма советских лидеров Н. А. Булганина и Н. С. Хрущева своим венгерским коллегам по случаю очередной годовщины освобождения Венгрии от германских нацистов и собственных нилашистов. В ней со всей очевидностью подчеркивались заслуги Ракоши в деле строительства социализма в Венгрии, что могло только приободрить первого секретаря ЦР ВПТ. Эта публикация, что показательно, почти совпала с перепечаткой в «Правде» 7 апреля с некоторыми сокращениями опубликованной за два дня до этого в «Женьминь жибао» статьи «Об историческом опыте диктатуры пролетариата». Если содержание этой статьи свидетельствовало о более чем сдержанном отношении руководства второй по своему реальному влиянию компартии мира к идеям и веяниям XX съезда КПСС, то самый факт ее перепечатки в «Правде» говорил о готовности лидеров КПСС откорректировать свои принципиальные позиции с учетом мнения Пекина (историкам известно о состоявшейся как раз перед этим миссии А. И. Микояна в Пекин в целях разъяснения советской позиции и снятия некоторой напряженности, возникшей в связи с различием оценок КПСС и КПК). Компромиссом в интересах нахождения общей платформы с китайской компартии явилась и редакционная статья «Правды» от 5 апреля «Коммунистическая партия побеждала и побеждает верностью ленинизму». Ее пафос заключался в том, что «политика партии во все периоды ее истории была и остается ленинской политикой». Газета резко осудила обнаружившиеся к концу марта в ходе всенародного ознакомления с закрытым хрущевским докладом «отдельные гнилые элементы», которые «под видом осуждения культа личности пытаются поставить под сомнение правильность политики партии». Эта публикация по своему пафосу достаточно резко контрастировала с предшествовавшей установочной редакционной статьей «Правды» от 28 апреля «Почему культ личности чужд духу марксизма-ленинизма?», что свидетельствовало о колебаниях в Кремле и на Старой площади.

Все важнейшие статьи, опубликованные в «Правде», на следующий день перепечатывались или подробно излагались в венгерской прессе (как и прессе других стран «народной демократии»), выступая в качестве определенного камертона, на который ориентировался актив правящей партии. Несмотря на очевидные попятные движения в Москве и периодическое приглушение критики «культа личности», связанное как с опасениями ее выхода из-под контроля, в Венгрии любые попытки антиреформаторских сил предпринять контрнаступление оказывались малоэффективными в обстановке общественного подъема, вызванного XX съездом КПСС. В середине апреля резкая критика в адрес партийного руководства звучала на партсобрании в Союзе писателей, а затем со второй половины апреля и в прессе, особенно на страницах литературно-общественного еженедельника “Irodalmi Ujsag”[247]247
  В этой газете Д. Хай и другие публицисты выступали также за прекращение административного вмешательства в культуру, расширение гласности. См.: Середа В. Т., Стыкалин А. С. Из истории одного противостояния: союз венгерских писателей в общественно-политической борьбе середины 50-х годов // Политические кризисы и конфликты 50-60-х годов в Восточной Европе. М.,1993. С. 93–145


[Закрыть]. Превращалось в фикцию и постоянное декларируемое единство правящей партии, XX съезд лишь ускорил процесс размежевания сил как в низовых парторганизациях, так и в верхних эшелонах ВПТ. Хотя нормы партийной жизни всячески препятствовали вынесению верхушечных баталий на суд широкой общественности, от последней все же не могло ускользнуть наличие серьезных противоречий и трений в партийном руководстве. Более того, начиная с мая, отдельные лица из ближайшего окружения Ракоши (включая второго человека партии Э. Герё) сначала очень осторожно, а затем все более открыто и решительно совершают «подкоп» под первого секретаря ЦР ВПТ, формируя против него мнение советской дипломатии, а опосредованно и официальной Москвы[248]248
  Подробно см.: Стыкалин А. С. Прерванная революция. Глава 1.


[Закрыть]. В атмосфере, сложившейся после XX съезда КПСС, мысль об устранении Ракоши путем «дворцового переворота» уже не была утопией – его позиции значительно ослабли. Хотя И. Ковач и жаловался Андропову, что «в Политбюро пока мало людей, которые бы имели собственную точку зрения и отваживались бы высказывать ее даже в тех случаях, когда она не совпадает с мнением т. Ракоши»[249]249
  Советский Союз и венгерский кризис 1956 года. С. 84.


[Закрыть], из документов следует, что не в последнюю очередь именно под давлением своего политбюро первый секретарь ЦП ВПТ 18 мая выступил на будапештском партактиве с непривычно острой самокритикой, публично, перед широкой аудиторией признал свою ответственность за культ личности и репрессии. Об ослаблении позиций Ракоши свидетельствовало и то, что он так и не смогу поставить преград на пути следствия по делу Фаркаша, чреватого крайне нежелательным исходом для него самого, как и не смог воспротивиться продвижению на ответственные должности ряда своих политических оппонентов.