Текст книги "История и философия науки: учебное пособие для аспирантов"

1.10. Объяснение и предсказание

Структура научных процедур объяснения и предсказания впервые была описана в виде логико-методологической схемы К. Поппером в его книге «Логика научного открытия» (1935). Далее эта схема разрабатывалась К. Гемпелем и П. Оппенгеймом, потому ее часто называют «схемой Гемпеля-Оппенгейма». Они сформулировали условия методологической адекватности схемы объяснения (левую часть этой схемы принято называть объясняющей частью, правую – объясняемой).

1. Объясняемая часть должна быть логическим следствием объясняющей части; она также должна отличаться от объясняющей части и любой из ее частей.

2. Объясняющая часть должна содержать по крайней мере один общий закон, без которого из нее нельзя вывести объясняемую часть.

3. В содержании объясняющей части должны быть эмпирические (фактические) компоненты.

4. В объясняющей части не должно быть таких утверждений, которые не используются в выводе из нее объясняемой части.

5. Утверждения, входящие в объясняющую часть, должны быть логически совместимыми.

Так как, согласно условию 3, в объясняющей части присутствует эмпирическое содержание, то можно вводить в нее любую гипотезу, лишь бы она была совместима с содержанием объясняющей части.

Довольно часто описанную схему характеризуют как «схему тождества» объяснения и предсказания. На самом деле – при общности схемы – имеется существенное различие между процедурами объяснения и предсказания:

♦ когда схема используется для предсказания, тогда она «прочитывается» от посылок к заключению;

♦ когда схема используется для объяснения, тогда она «прочитывается» от заключения к посылкам.

Если из (эмпирической) гипотезы следуют несколько предсказаний, то все они совместимы, и их можно посредством конъюнкции соединить в одно сложное утверждение. Объяснение не является однозначным. Одно и то же заключение можно вывести из разных законов и условий. Например, удлинение металлического стержня может быть объяснено как на основе закона теплового расширения тел, так и на основе пластических свойств данного металла, позволяющих растянуть (возможно, предварительно нагретый) стержень.

Другое существенное различие касается точности. Утверждение, являющееся предсказанием, должно быть максимально точным: только в этом случае можно со всей определенностью судить о том, подтвердилось предсказание или нет. С этой точки зрения, количественные суждения в качестве предсказаний обладают большей ценностью по сравнению с качественными или сравнительными суждениями. А ценность утверждения, которое представляет объясняемую часть схемы, хотя и зависит от точности объясняющей части, однако не в столь значительной степени: от приемлемого объяснения требуется, чтобы объясняемая часть была логическим следствием из объясняющей части. Схема Гемпеля-Оппенгейма совершенно четко указывает на важную роль логики в научном объяснении и предсказании – именно она образует их основу: без установления отношения логического следования объясняющая и объясняемая части были бы отделены одна от другой, и у нас не было бы ни объяснения, ни предсказания.

Теперь рассмотрим особенности объяснения и предсказания в социально-гуманитарном познании. Как известно, его принципиальная особенность заключается в том, что в нем субъект и объект познания в значительной мере совпадают друг с другом и в обоих присутствует отчетливо выраженный и существенно значимый идеальный компонент, связанный с разумом, волей и целеполаганием. Это обусловливает и многие другие особенности социально-гуманитарного познания; в нем, например, не только эмпирический, но также и теоретический уровни исследования, фактически, связаны с непосредственным взаимодействием субъекта и объекта. В результате свои собственные мысли об изучаемых явлениях и чувства, вызываемые ими у него, субъект вполне может принять за содержание этих явлений. Так, например, в исторической науке достаточно распространена погрешность, которую французский историк Л. Февр называет психологическим анахронизмом, – склонность к проецированию в прошлое самих себя, со всеми своими чувствами, мыслями, интеллектуальными и моральными предрассудками[28]28
  Февр Л. Бои за историю. М., 1991. С. 104–106.


[Закрыть]. Однако это вовсе не означает непременно погрешность познания, ведь изучаемые явления и были рассчитаны на определенный «отклик» в сознании и чувствах людей. Собственно, они потому и есть, что есть этот «отклик». Поэтому, в частности, история философии входит в предмет философии, и поэтому история духовной культуры входит в духовную культуру.

Важное значение имеет относительная самостоятельность духовной жизни общества по отношению ко многим характеристикам его материальной жизни, достаточно хорошо фиксируемым на точном, количественном языке. Эта самостоятельность вызывается многими причинами:

♦ воздействием географической среды (например, даже в музыке можно проследить следы такого влияния: в итальянской музыкальной школе – очевидно, ввиду климатических условий, благоприятных для голосовых связок, – развивались преимущественно вокальные жанры, и до сих пор она, несмотря на многолетнее взаимодействие с другими школами (например, среднеевропейской и скандинавской), не утратила (впрочем, как и они) своей специфики;

♦ сложностью, дифференцированностью и неоднородностью структур духовной жизни, которые ведут к явлениям и процессам духовной жизни, вызываемым именно взаимодействием различных ее областей и уровней, а не чем-либо еще;

♦ взаимодействием существующих явлений духовной культуры с остатками старых;

♦ взаимодействием друг с другом сосуществующих обществ на уровне духовной культуры и др.

В результате многие закономерности, устанавливаемые в социально-гуманитарном познании, имеют в большинстве случаев статистический, а не динамический характер, и при этом весьма необычный.

Например, часто это закономерности с резко асимметричными («гиперболическими») распределениями параметров и нелинейными характеристиками. Это, очевидно, следствие того совпадения субъекта и объекта, о котором говорилось ранее: нелинейность и асимметричность появляются в результате наличия многочисленных «обратных связей», как «положительных», так и «отрицательных».

Отметим обусловленные названными факторами особенности объяснения и предсказания в социально-гуманитарном познании.

1. И в процедуре объяснения, и в процедуре предсказания (прогнозирования) используется, как правило, несколько законов. Объясняя определенные процессы в жизни некоторого общества, нам придется привлечь установленные закономерности и материальных, и духовных процессов, а также факторы географической среды, преемственность внутри данного общества и взаимосвязь его жизни с жизнью других обществ и др. Соответственно, в объяснении нередко не удается выделить единственную причину. Например, в исторической науке «монизм в установлении причины – вызван ли он предрассудком здравого смысла, постулатом логика или навыком судейского чиновника – будет для исторического объяснения только помехой. История ищет цепи каузальных волн и не пугается, если они оказываются (ибо так происходит в жизни) множественными»[29]29
  Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. М., 1973. С. 104.


[Закрыть].

А предсказание оформляется в виде совокупности различных «сценариев», которые наряду с варьированием условий учитывают взаимодействие законов, влияющих на предсказываемое явление.

2. Существенное значение имеют законы-тенденции, причем они часто противоречат друг другу. Совокупности этих законов содержат большое количество неопределенностей разного рода. Именно поэтому от их анализа трудно ожидать сколько-нибудь однозначных заключений (объяснений или предсказаний), на которые мы обычно можем рассчитывать в области естественных или технических наук. Вместе с распространенностью в социально-гуманитарном познании дедуктивно-статистической схемы объяснения и предсказания это означает, что если мы «подвели» объясняемое (предсказываемое) явление под совокупность законов, то тем самым мы не показали того, что оно должно было (будет) иметь место. Но если учесть, что среди существующего есть необходимо существующее и случайно существующее, т. е. такое, что хотя и существует, но могло бы и не существовать, то мы, очевидно, вправе считать, что «законы-тенденции», включенные в дедуктивно-статистическую схему, тоже обладают научным статусом.

3. С учетом сказанного ранее о существенном совпадении и взаимодействии субъекта и объекта, немалую роль в объяснении и предсказании играют ссылки на психологические данные, относящиеся как к коллективной, так и к индивидуальной психологии, поскольку, как отмечает М. Блок, даже и «социальная однородность не так уж всесильна, чтобы некие индивидуумы или небольшие группы не могли ускользнуть от ее власти»<sup>[30]30
  Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. М., 1973. С. 67.


[Закрыть]</sup>. Кроме того, заметим, что даже если нам удалось показать необычность действий некоторого человека, это не означает, что мы показали их бессмысленность.

4. В объяснении, как правило, присутствует генетический компонент, связанный с происхождением (истоками) и условиями происхождения и генезиса того или иного социального явления. Здесь таится определенная опасность – опасность принять описание истоков за собственно объяснение. Например, такого рода ошибка встречается у неискушенных этимологов: им кажется, что они «все» объяснили, если, толкуя современное значение слова, привели самое древнее из всех значений, которые им известны, как будто суть проблемы состоит не в том, чтобы выяснить, как и почему произошел «сдвиг» значения.

1.11. Процедуры обоснования теоретических знаний

Существует принципиально важный аспект соотношения теории и опыта – «аспект подтверждения», по терминологии Г. Рейхенбаха. В самом деле, наука как особая форма духовной деятельности начинается именно тогда, когда осознается необходимость сопоставления теории и опыта (шире – «теории и практики») с целью проверки и обоснования теории.

Бытует предрассудок, что «чистая наука» (и теория, и научный эксперимент, который тоже включается в «чистую науку») не имеет практического значения. Но, во-первых, человеческие потребности достаточно разнообразны. Они, помимо других, включают в себя идеальные потребности, т. е. потребности человека в познании окружающего мира и своего места в нем, познания смысла и назначения своего существования на земле, достигаемого как посредством присвоения (приобщения) уже имеющихся культурных ценностей, так и путем открытия нового, неизвестного предшествующим поколениям. При этом, подчеркивает наука, потребность познания не является просто производной от биологических и социальных потребностей, хотя, разумеется, вторично связана с ними самым тесным образом.

Во-вторых, отказ от чистой теории чрезвычайно опасен. Как свидетельствует история человеческой мысли – т. е. важнейшая часть истории homo sapiens,человека разумного, мыслящего, – именно исследования, некогда полностью оторванные от практики, со временем сыграли решающую роль в ее прогрессивном развитии. Так, сугубо теоретические изыскания математиков прошлых времен стали главным инструментом современного естествознания и основанной на нем исключительно «практичной» техники. То же самое можно сказать и о логике, которая две с половиной тысячи лет была в Европе, фактически, достоянием и утонченным развлечением «интеллектуалов», если не считать ее использования в риторике и практической деятельности юристов. В XX в. она наряду с математикой и естествознанием положила начало кибернетике. Из кибернетики развилась информатика, т. е. и новая информационная техника, и технология – настолько «практичные», что они, очевидно, приведут к преобразованию всей нашей жизни. То же самое можно сказать и об исследованиях в области «микромира», которые тоже когда-то были «чисто теоретическими», а затем открыли доступ к атомной энергии.

Реальное содержание научной деятельности и развитие науки показывают, что при сопоставлении теории и опыта мы имеем дело вовсе не с такой ситуацией, когда теория будто бы полностью отстранена от реальности и по отношению к ней пассивна, а опыт только непосредственно с реальностью и имеет дело, активен и еще совершенно независим от теории.

Содержание процедуры сопоставления теории и опыта

Рассмотрим, как выглядит процедура сопоставления теории и опыта. Только в самом первом приближении теория и опыт непосредственно сталкиваются друг с другом в процессе проверки теории: из подлежащей проверке теории выводится доступное проверке следствие. Это следствие сопоставляется с данными опыта (эксперимента, наблюдения, моделирования). В зависимости от положительного или отрицательного результата опыта оценивается теория – соответственно как сохраняющаяся для дальнейшего применения или отбрасываемая.

В действительности картина намного сложнее. Во-первых, теория существует не в изолированном состоянии: она погружена в определенный интертеоретический контекст, включающий в себя другие теории, релевантные данной, и некоторые более высокие уровни систематизации научного знания. Во-вторых, в большинстве теорий отчетливо различаются общие утверждения и утверждения меньшей степени общности. В состав теории входят также правила соответствия, используемые для интерпретации теоретических терминов.

Далее, с опытом сопоставляется не непосредственно исходная, проверяемая теория, а прежде всего ее подтеория, которая сформулирована таким образом, что такое сопоставление оказывается в принципе возможным. Из подготовленной для сопоставления с опытом теории выводятся проверяемые следствия (предсказания).

Кроме того, в содержании процедуры проверки присутствует еще некоторая совокупность теоретических положений – тех, которые послужили основой принципа действия (метода), заложенного в аппаратуру, которая использовалась при получении опытных данных<sup>[31]31
  Э. Нагель называет совокупность законов, в соответствии с которыми построены и действуют приборы, используемые в опыте, «заимствованными», или «присоединенными».


[Закрыть]</sup>.

Таким образом, с опытом сопоставляется целый комплекс взаимосвязанных утверждений, в который входит проверяемая теория. Поэтому ни совпадение, ни расхождение между следствиями, выведенными из этого комплекса, с одной стороны, и результатами опыта – с другой не дают нам оснований для вполне однозначных заключений, касающихся проверяемой теории.

Приоритет опыта

Тем не менее сложность сопоставления не является основанием ни для упрощенного рационализма, ни для концепции «приоритета неэмпирических проверок». Последняя принадлежит одному из известных современных философов науки М. Бунге и формулируется им так:

«Нравится нам это или нет, но любая органически целостная система научных идей (т. е. теория. – Э. К.) оценивается в свете результатов четырех ступеней проверки: метатеоретической, интертеоретической, философской и эмпирической. Первые три составляют неэмпирическую проверку, а все четыре в совокупности могут кое-что сказать относительно жизнеспособности или степени истинности теории»[32]32
  Бунге М. Философия физики. М., 1975. С. 299.


[Закрыть].

Метатеоретическая проверка состоит в выяснении того, является ли теория непротиворечивой, имеет ли она недвусмысленное фактуальное содержание и проверяема ли она опытным путем при использовании дополнительных рабочих теоретических понятий и гипотез, которые связывают ненаблюдаемые сущности (например, причины) с наблюдаемыми (например, симптомы).

Интертеоретическая проверка предназначена выявить совместимость данной теории с другими, ранее принятыми теориями, в частности, с теми, которые логически предполагаются рассматриваемой теорией (т. е. релевантны по отношению к ней). Эта совместимость нередко достигается в некоторых предельных случаях, например, для (очень) больших или (очень) малых значений определенных характерных параметров.

Философская проверка является исследованием общефилософских (метафизических) и теоретико-познавательных достоинств ключевых понятий и предположений теории в свете той или иной философской концепции. Например, с точки зрения позитивизма преимущество отдается феноменологическим теориям (термодинамика, бихевиористская теория обучения и др.), а теориями, которые пытаются объяснить строение и структуру изучаемых объектов, будут пренебрегать.

Оценим изложенную концепцию. Прежде всего, необходимость проверки на внутреннюю, собственную непротиворечивость теории представляется совершенно понятной. Ведь если теория содержит противоречащие друг другу утверждения, то с ее помощью можно объяснить или предсказать все что угодно. На международном симпозиуме «Таллин – SETI-81» – «Поиск разумной жизни во Вселенной» – при всей фантастичности (и для того времени, и, видимо, для сегодняшнего тоже) обсуждаемой темы один из организаторов и руководителей симпозиума, академик Г. И. Наан, открывая первое же заседание, попросил участников о следующем. Прежде чем кто-либо надумает высказать оригинальное и будто бы перспективное предложение (вроде «разумной плесени» или «мыслящего облака»), пусть сам подвергнет его проверке на непротиворечивость (т. е. метатеоретической и интертеоретической проверке).

Что касается философской проверки, то здесь, фактически, речь идет об обсуждении. Оно тоже, как говорится, «не помешает». Однако говорить о его приоритете по отношению к эмпирической проверке, очевидно, не приходится.

Таким образом, суммируя, можно сказать, что приоритет принадлежит эмпирической проверке. Однако при этом следует учесть всю сложность сопоставления теории и опыта. Так что говорить об абсолютной суверенности опыта тоже нет достаточных оснований. Лучше также говорить о доэмпирической, а не «неэмпирической» проверке, как это делает Бунге, и о доэмпирическом обсуждении. В этом обсуждении выясняется наличие у теории некоторой совокупности характеристик, удовлетворяющих или нет требованиям «методологических регулятивов». И если теория ими обладает, то специалисты признают ее «хорошей».

1.12. Критерии выбора теории

Критерии выбора теории – это некоторые утверждения философско-методологического характера. Они, естественно, «перекликаются» с атрибутивными характеристиками научного знания.

Принципиальная проверяемость

Как мы знаем, для объяснения одной и той же совокупности данных опыта можно предложить различные теории. Проверяют их с помощью вывода из них следствий, которые доступны проверке опытом. При этом содержание этих следствий должно отличаться от содержания данных, используемых при построении теории. Если таких следствий не вывести, то теория будет принципиально непроверяемой.

Сделаем уточнения. Может иметь место «техническая непроверяемость», связанная с ограниченными возможностями имеющегося в данное время инструментария (приборы, методики расчета, катализаторы определенной чистоты и т. д.). Это – одно, а то, что имеется в виду в понятии принципиальной непроверяемости, это другое. Далее, непроверяемость может заключаться в том, что из теории выводятся новые следствия, но они совместимы с любым исходом опыта, и поэтому такую теорию в принципе невозможно даже попытаться опровергнуть.

Опровергаемость гипотезы (и теории) связана с получением как можно более конкретных предсказаний, причем лучше количественных. Именно этим отличаются, например, от многих гипотез древних натурфилософов современные научные концепции: гипотезы древних или вообще не содержали даже намерения вести к каким-либо новым фактам, или же, в лучшем случае, указывали на следствия в общей качественной форме, без строгих количественных характеристик. На современном уровне развития науки во многих областях (в первую очередь в естествознании) гипотеза «принимается всерьез», только если она оформлена строго, с использованием необходимого математического аппарата, и позволяет выводить следствия (предсказания), допускающие количественное сопоставление с данными опыта.

Проверяемость обязательно предполагает опровергаемость, и то, что не может быть опровергнуто никаким мыслимым опытом, а может быть согласовано с любым исходом опыта, тем самым и не может быть проверено. И подтверждение – лучше, наверное, сказать «подкрепление» – теории опытом только в том случае обладает ценностью, если соответствующие проверяемые следствия могли быть опытом и опровергнуты.

Максимальная общность теории

Содержание этого требования следующее: из предлагаемой теории (гипотезы) должны выводиться (посредством логических умозаключений и математических расчетов) не только описания тех явлений, для объяснения которых она служит, но и как можно более широкая совокупность описаний (предсказаний) явлений, которые непосредственно, очевидным образом не связаны с исходными явлениями.

Очевидно, данное требование связано с требованием принципиальной проверяемости. В самом деле, непроверяемое утверждение – это как раз такое утверждение, которое специально подобрано для объяснения определенных данных опыта и ничего, кроме них, ни объяснить, ни обосновать не может, так как ограничено исключительно теми явлениями, для которых оно и было предназначено.

Конечно, не любое теоретическое построение обязательно претендует на большую общность. Особенно часто эта «необязательность» встречается в исторических науках, где нужно объяснить именно некоторое индивидуальное явление (или же какой-то ограниченный класс явлений). Но и в этом случае частная гипотеза не должна постулировать – если, конечно, она подается как научная – существование каких-то совершенно необычных факторов, так сказать, «уникальных» настолько, что они нигде и никогда больше не встречаются.

В догадках нет ничего ненаучного, если мы имеем в виду и требование принципиальной проверяемости, и требование максимальной общности (а также другие критерии). К нам, например, обращаются с вопросом о «летающих тарелках», или НЛО. Допустим, мы отвечаем, что «летающих тарелок» в смысле космических кораблей инопланетян не существует. Человек возмущается: «Разве доказано, что существование „летающих тарелок“ невозможно?» – «Нет, – отвечаем мы ему, – доказать этого мы не можем. Просто это маловероятно». – «Но так рассуждать – ненаучно! Если вы не можете доказать, что это невозможно, то как же можно позволять себе говорить, что это маловероятно?» (Так же обстоит дело и с гипотезами о «мыслящей плесени», о «разумных облаках» и т. п.) На самом деле наш способ рассуждений есть именно научный способ: наука говорит как раз о том, что более или менее вероятно, а не доказывает каждый раз, что возможно, а что – нет. Сообщения о «летающих тарелках» – скорее результат определенных особенностей мышления тех жителей нашей планеты, которые склонны к иррациональному и таинственному, нежели неизвестных рациональных усилий мыслящих существ с других планет. Первое предположение более правдоподобно.

Предсказательная сила теории

Теория должна обладать «предсказательной силой», т. е. быть в состоянии предвидеть новые факты.

Как мы видели ранее, требование принципиальной проверяемости теории тоже связано с выведением из теории новых фактов. В самом деле, способность быть опровергнутой (разумеется, еще не будучи таковой!) – это и есть просто по-другому названная способность делать предсказания, т. е. позволять выводить новые следствия, которые можно проверить на опыте. Однако в этом случае «новизна» означает, что «новые» факты не участвовали в построении теории, а были ли или не были они известными вообще, не имеет значения. А в требовании от теории предсказательной силы подчеркивается именно способность теоретически предвидеть нечто до этого вообще неизвестное. Эта способность теории напрямую связана с ее ролью в развитии научного знания.

И с требованием максимальной общности данное требование тоже связано. Но опять-таки, требование максимальной общности имеет в виду уже известные факты, которые данная теория должна объяснить.

Опыт очень редко ставится «случайно», без какого бы то ни было заранее намеченного плана. Опыт либо нацелен на проверку каких-то конкретных предсказаний, либо он имеет поисковый характер. Даже и в этом, последнем случае, хотя подробное описание опыта и не следует непосредственно из теории, тем не менее, его, так сказать, «общая направленность» все равно как-то соотносится с теорией (гипотезой). Таким образом, теория, которая позволяет делать предсказания, является плодотворной, она «работает».

Здесь уместно напомнить о взаимодействии теории и опыта, чтобы не сложилось не совсем правильное представление о науке. Дело вовсе не обстоит так, что мы все время только строим теоретические догадки, а затем их проверяем на опыте. То есть будто бы эксперимент играет только подчиненную роль. Это не так. Например, м-мезон, о существовании которого никто и не предполагал, был открыт сугубо экспериментальным путем. Более того, как замечает Р. Фейнман, и теперь никто не знает, как можно было бы догадаться

О существовании такой частицы[33]33
  Фейнман Р. Характер физических законов. М., 1968. С. 172.


[Закрыть].

Принципиальная простота

Очевидно, одна из ценностей теории состоит в ее способности быть более простой, нежели простая регистрация опытных данных, хотя последняя и обеспечивает «полное согласие» с фактами. Однако то, что можно назвать «принципиальной простотой» теории, не связывается непосредственно и жестко с лингвистической простотой, состоящей в использовании, по возможности, несложных средств естественного языка и в воздержании – опять-таки по возможности – от использования специальных усложнений формализованных языков. Нет жесткой связи «принципиальной простоты» с семантической простотой, состоящей в избежании строгих и, соответственно, нередко достаточно сложных методов установления значений используемых терминов и смысла входящих в теоретические доказательства формулировок.

Можно сказать так: принципиальная простота теории заключается в ее способности (опираясь на относительно немногие основания и не прибегая к произвольным допущениям ad hoc)объяснить как можно более широкий круг явлений. Наоборот, сложность теории заключается в наличии в ней многих искусственных и достаточно произвольных допущений, которые не связаны с ее основными положениями и подчас превращают теорию в целом в громоздкое построение.

Объективное основание требования принципиальной простоты теории связано, во-первых, с нашими представлениями о том, что теория несет в себе некоторое объективно истинное содержание. Неадекватная в отношении отражения реальности теория, для того чтобы быть согласованной с опытными данными, должна (будет) постоянно вводить в свой состав различные допущения ad hoc,различные добавления. Тем самым она утрачивает принципиальную простоту, даже если она, возможно, и обладала ею. Во-вторых, принципиальная простота теории основывается на самой ее природе: цель теории – охватить ту «основу», которая находит выражение в многообразных явлениях, а не просто полную запись всех опытных данных.

Требование принципиальной простоты применяется не к какой-либо отдельно взятой теории, а к некоторому множеству конкурирующих друг с другом теорий. Сравниваемые с точки зрения принципиальной простоты теории должны быть эквивалентны в отношении их согласия с опытными данными: если это условие опустить, то, очевидно, всякая теория может оказаться как угодно простой.

Имеется в виду принципиальная простота «в развитии» – динамическая, а не статическая. В ходе развития научного познания в определенной области из нескольких теорий, которые вначале примерно одинаковы с точки зрения и простоты, и согласия с опытными данными, на последующих этапах развития данной науки при стремлении объяснить новые данные какие-то из этих теорий начинают «обрастать» усложнениями и утрачивают свою первоначальную простоту.

Системность

Говоря о содержании критерия «системность», имеют в виду, что части науки (научные дисциплины, теории и т. д.) связаны друг с другом, что наука не является просто каким-нибудь множеством отдельных теорий или групп теорий. В отечественной философии науки Л. Б. Баженовым было предложено данное требование истолковывать в смысле совместного действия: 1) определенного «принципа соответствия» теории по отношению к парадигме установившейся («старой») и парадигме нарождающейся («новой») и 2) определенных, достигнутых в данной научной области и в науке в целом стандартов, или «правил игры»[34]34
  См.: Баженов Л. Б. Строение и функции естественнонаучной теории. М., 1978. С. 145.


[Закрыть].

Напомним, что у Т. Куна парадигма, или дисциплинарная матрица, включает в себя четыре основные части:

а) «символические обобщения», т. е. четко (в математической форме, на уровне количественных понятий и суждений) сформулированные закономерности явлений, изучаемые и используемые в данной области;

б) «концептуальные модели» (Кун называет их еще и «метафизическими частями парадигм») – это общепризнанные в данном научном сообществе предписания наподобие «теплота представляет собой кинетическую энергию частиц, составляющих тело»;

в) «ценности», т. е. стандарты исследований, разработок, проектирования, внедрения, прогнозирования;

г) «образцы», или признанные научным сообществом «образцовые», с праксеологической точки зрения, примеры решения проблем, способствующие как осмыслению сформулированных закономерностей, так и прогнозированию дальнейшего развития данной научной области.

Требование системности, таким образом, можно представить как указание на то, что парадигма включает в себя соблюдение определенных стандартов, приобретенных данной наукой в ходе ее развития: то, что выполнено ниже этих стандартов, просто не допускается к обсуждению. И поддержание этих стандартов – один из важных компонентов профессиональной научной работы.

«Принцип соответствия» говорит, что старая теория с появлением новой, более совершенной теории может сохранять свое значение для прежней совокупности опытных данных в качестве «предельного случая» новой теории. Утверждения, истинные в новой теории и касающиеся старой совокупности опытных данных, являются истинными и в старой теории.

От парадигмы к парадигме «ценности», или стандарты, вообще говоря, меняются. Но есть и определенная «кумулятивная составляющая»: достигнутые в данной области и в науке в целом стандарты и другие характеристики олицетворяют «науку вообще», и именно как систему знаний.

Требование системности, очевидно, воплощает в себе некоторого рода «защитный механизм» целостного научного знания. В самом деле, «принцип соответствия» формулирует условия включения новых теоретических построений в имеющуюся систему научных знаний. Этот принцип выражает собой преемственность новой теории по отношению к сложившейся системе знаний. В связи с этим следует коснуться так называемых «сумасшедших» (выражение Н. Бора), новых и радикальных научных идей, которые «не вписываются» в существующую парадигму. Подчас это «сумасшествие» толкуют как противоречие логике, имея в виду нарушение «закона противоречия». В действительности новая идея противоречит не логике, а имеющейся системе знаний о данной предметной области. И именно благодаря (!) логике это противоречие и обнаруживается. И кроме того, такая идея не должна быть «тривиально-сумасшедшей», по выражению Л. Б. Баженова, т. е. не должна быть «чем попало». Она не выводится из имеющейся системы знаний, но она с ней связана: она «индуцируется» существующей системой знаний и новыми опытными данными, не поддающимися пониманию в рамках существующей теории. И конечно же в формировании идеи еще участвует и воображение.