Текст книги "Социологический ежегодник 2013-2014"

Территориальный подход к анализу занятий и профессий позволяет учесть эти различия, хотя он и не отрицает институциональных универсалий в эволюции и организации профессиональных сообществ. В рамках территориального подхода обычно выделяют англосаксонскую и континентальную модели профессионализма; иногда к ним добавляется скандинавская версия континентальной модели. В силу обстоятельств, связанных с гегемонией американской и, в меньшей степени, британской социологии, в послевоенный период англосаксонская модель стала ведущей в изучении занятий и профессий. Однако в последние годы исследователи активно обсуждают ограниченные объяснительные ресурсы этой модели для характеристики происходящего в мире профессий3636
  Наиболее важными работами последних лет, касающимися обсуждения ренессанса континентальной модели, являются тексты Д. Скьюлли: [Sciulli, 2005, 2009].


[Закрыть]. В рамках континентальной модели не ставится под сомнение значение специализированного экспертного знания как ключевого элемента профессиональной власти, но процесс профессионализации, профессиональная автономия и состав профессиональных групп трактуются иначе. Прежде всего, подчеркивается роль государства в формировании образованных экспертных кадров для нужд управления и контроля над населением. В состав профессиональных групп включается не только узкий круг высокопрофессионализованных занятий, выстроивших надежные стены автономии, но также значительная часть среднего класса – «образованной буржуазии» (Bildungsbürgertum), занятой в коммерческом секторе и на государственной службе. Помимо этого принимается во внимание культурно-ценностный комплекс, присущий данным социально-профессиональным группам. Он значительно шире корпоративной этики профессий, изучение которых осуществляется в англосаксонской традиции и подразумевает наличие миссии производства, воспроизводства и распространения лучших образцов национальной культуры, а также – служения интересам народа (как в случае русской интеллигенции XIX в.). В целом на основе территориального подхода может быть выработана синтетическая модель профессий, учитывающая исторические и институциональные особенности формирования этих групп в разных странах.

Поиск теоретической платформы, позволяющей проводить всеобъемлющий и глубокий анализ профессиональных групп, привел к возникновению в Великобритании неовеберианского подхода. В нашей стране этот подход получил относительное распространение благодаря сотрудничеству с российскими коллегами известного британского социолога Майка Сакса и переводу ряда его работ на русский язык. Сакс полагает, что неовеберианский подход можно считать ортодоксальной методологией англо-американской социологии профессий, в рамках которой профессии определяются как группы, занимающие монополистическую позицию на рынке тех или иных услуг [Сакс, Олсоп, 2003]. В определенной мере неовеберианский подход помогает избежать структурно-функционалистского приписывания профессиям исключительно альтруистических побуждений служения общественным интересам, с одной стороны, и неомарксистской подозрительности к профессионалам как эгоистически настроенным группам, обслуживающим капиталистические порядки, – с другой. В качестве теоретической платформой данного направления неовеберианцы избирают идеи М. Вебера, касающиеся определения социального статуса, который формируется на основе профессиональных занятий, заинтересованных в отстаивании своих корпоративных интересов. С этой целью занятия борются за расширение «экономически обусловленной власти», которая выражается не только в доходах, но и в «социальных почестях», служащих источником как данной, так и политической власти [Вебер, 1997, с. 162–163]. Профессии, согласно М. Веберу, являются «статусными группами», где существенны «почести» внеэкономического характера и специфический «стиль жизни, который ожидается от тех, кто высказывает желание принадлежать к данному кругу людей» [там же, с. 171]. Эти группы стремятся создать монопольные возможности для извлечения статусных привилегий посредством социального закрытия и юридических фильтров. Такого рода группы М. Вебер относил к «стяжательским» и к «среднему классу» [там же, с. 176–178]. В работах нынешних неовеберианцев сложно найти оригинальные черты, отличающие их от ревизионистской версии позднего структурного функционализма и англосаксонской модели. Впрочем, следует отметить, что неовеберианцы склонны к более гибкому анализу отношений между занятиями, государством и рынком; кроме того, они демонстрируют противоречивость и многогранность процессов обретения или потери профессионального статуса на примерах трансформации законодательства и борьбы конкурирующих за юрисдикцию групп3737
  Недавно в жанре неовеберианского анализа в России была успешно защищена диссертация на соискание степени кандидата социологических наук. См.: [Садыков ,2013].


[Закрыть].

Выше мы уже неоднократно упоминали о постепенном движении исследователей профессий от положительной и отчасти наивной оценки их роли в социальных системах к более строгому аналитическому и даже критическому взгляду. Уже во второй половине 1950-х годов стали появляться работы, где профессиональные практики и формы социализации подвергались критике. По-настоящему широким фронтом социологическая критика профессий развернулась в 1960-е годы и существенным образом изменила ландшафт исследований занятий и профессий. Неомарксистская критика обвиняла профессионалов в том, что, заняв привилегированные социальные позиции, близкие к положению буржуазии, профессионалы обслуживают интересы мира капитала, предоставляя ему свои экспертные знания и навыки [Poulantzas, 1975; Parkin, 1979; Boreham, 1983; Derber, 1982; Larson, 1980]. Например, радикальный неомарксистский теоретик Н. Паулантцас рассуждал (в духе Маркса) о классовом антагонизме, основанном на разнице интересов пролетариата и буржуазии [Poulantzas, 1975]. В обществах зрелого капитализма на первый план выходит «новая мелкая буржуазия», состоящая из специалистов, менеджеров и администраторов, занятых непроизводительным трудом. В рамках этой логики профессионалы могут рассматриваться как занятые производительным трудом в процессе материального производства – и непроизводительным в контексте социального разделения труда, где экспертное знание используется в целях капиталистического господства. Британский теоретик и писатель Ф. Паркин синтезировал марксистскую теорию классового анализа и веберовскую идею социальных привилегий: наряду с собственностью, профессиональный статус и креденциалистский ресурс являются ключевыми элементами классовой стратификации [Parkin, 1979]. Профессиональные группы используют разные виды капитала (культурный, образовательный, социальный) для поддержания собственных привилегированных классовых позиций.

Неомарксисты видели и оборотную сторону влияния зрелого капитализма на профессиональные группы. Опираясь на гипотезу Маркса о поляризации классов по мере развития капитализма, исследователи полагали, что профессии претерпевают «депрофессионализацию» и «пролетаризацию» [McKinlay, Arches, 1985] в результате роста технической и бюрократической подконтрольности их труда. Действительно, ряд глубоких изменений в организационной системе позднего капитализма наводили на эту мысль: начиная от роста влияния менеджеров и администраторов до внедрения нового оборудования в медицине, делопроизводстве, коммуникациях. Помимо этого, масштабные неолиберальные реформы в социальной политике и внедрение методов new public management в государственном управлении ослабляли союз профессий и государства, стремившегося поставить производство и потребление таких общественных благ, как образование и здравоохранение, на рыночные рельсы. Как итог, профессионалы (что особенно заметно в англосаксонском мире) были вынуждены поступиться весомой частью своей автономии3838
  Обзор работ по теме ограничения профессиональной автономии см., например: [Evetts, 2002].


[Закрыть], и теперь их можно называть экспертными работниками, включенными в сложную систему менеджериального контроля.

Неомарксистский анализ профессионализма широко использовался британскими исследователями в течение 1970–1980-х годов и прочно вошел в арсенал социологии занятий и профессий. В то же время последние 20 лет социологи избегают прямолинейного обращения к языку неомарксизма, предпочитая рассуждать о тех тенденциях в мире профессий, которые были описаны марксизмом, более нейтральным способом.

Идеи М. Фуко оказывали беспрецедентное влияние на социальные науки в течение последних трех десятилетий. Понятия дисциплинарного общества, биополитики, правительствености (governmentality), метод археологии знания, исторические трактаты, посвященные становлению института клинической медицины, психиатрии и управления, могут рассматриваться как серьезный вклад в понимание места профессий в современных обществах [Фуко, 1997, 1998, 1999, 2010, 2011]. Продемонстрированная Фуко неразрывная связь укрепляющейся государственной власти, искусства управления населением и профессиональной власти, основанной на экспертных научных знаниях, позволяет по-новому взглянуть на источники автономии и статуса профессионалов. Безусловно, все это сказалось на способах мышления социологов о профессиях и вдохновило их на ряд исследований, где применялись аналитические схемы французского философа и историка [Arney, 1982; Nettleton, 1992; Johnson, 1996; Reassessing Foucault, 1994]. Однако знакомство с соответствующими работами социологов профессий последних лет позволяет заключить, что фукианское наследие не находит должного места в исследованиях этого жанра, что отчасти объясняется спецификой терминологии и уникальным стилем работы Фуко с историческим и теоретическим материалом. Более строгие к выводам и организации материала британские социологи предположили даже, что «этот научный подход основан на бездоказательной аргументации» [Сакс, Олсоп, 2003]. Нам представляется, что теоретический корпус, выработанный М. Фуко, может оказаться более востребованным для понимания генезиса профессиональных групп в России, большинство из которых, начиная со времен Петра I, оказалось частью бюрократического аппарата управления. Кроме того, расширяющиеся технические возможности государств и корпораций по тотальному надзору и сбору персональных данных о гражданах (для чего нужны квалифицированные специалисты и аналитики) может стать серьезным вызовом правам человека и демократическим ценностям. Понимание того, как используются здесь профессиональные знания, – это задача социологов.

Почти все исследования профессий активно обращаются к возможностям социальной истории занятий – для лучшего понимания трансформации отдельных профессиональных групп и всего института профессий [см., например: Becker, 2011; Hutchinson, 1996; Saks, 2003]. Эта традиция была заложена еще тематическими работами классиков – Г. Спенсера, Э. Дюркгейма, М. Вебера – и является важным аналитическим ресурсом исследователей профессий. Социальная история занятий и профессий служит наилучшим свидетельством институциональной природы профессионализма, которая может быть изучена посредством сравнительного социально-исторического анализа. Более того, в значительной мере аргументация и выводы исследователей основаны на сопоставлении изменений, которые переживали занятия в исторической перспективе, начиная со Средних веков. В России, к сожалению, почти отсутствуют работы, где интерпретативные возможности социальной истории занятий и профессий были бы раскрыты в полной мере, – здесь есть большой потенциал для отечественной социологии занятий и профессий.

Выше преимущественно рассматривались теоретические направления и течения в исследованиях занятий и профессий, которые исходили из тезиса о примате структурной и институциональной основы в генезисе и организации профессиональных групп. Между тем интеракционистская парадигма рассматривала «общество не как систему, представляющую собой статичный, подвижный или какой бы то ни было баланс, а как огромное количество совершающихся коллективных действий, многие из которых тесно связаны между собой, многие не связаны вообще, многие известны заранее и повторяются снова и снова, другие прокладывают себе новые пути, и все они служат целям участников, а не выполняют требования системы» [Blumer, 1969; цит. по: Йоас, Кнёбель, 2011, с. 201–202]. Интеракционизм в его американской версии никогда не был цельной и стройной теоретической моделью – скорее, это широкое интеллектуальное движение, ориентированное на поиск оснований социального не в нормативном комплексе и устойчивой социальной структуре, а в разнообразии и творчестве индивидов и групп, продуцирующих социальный порядок посредством различных форм взаимодействия.

Основателем и классиком интеракционистского подхода в исследованиях занятий и профессий является Э. Хьюз, теоретическое влияние которого явным и неявным образом ощущается в современных тематических работах. В России идеи Э. Хьюза в области социологии занятий и профессий хорошо известны специалистам благодаря переводам и глубоким аналитическим обзорам В.Г. Николаева [Николаев, 2012; Хьюз, 2009, 2012], поэтому здесь мы не будем детально их рассматривать. Отметим лишь, что тезис о «забвении и замалчивании наследия» [Николаев, 2012, с. 60] Э. Хьюза нам кажется несколько преувеличенным: Э. Эбботт, Э. Фрейдсон и ряд других ведущих социологов занятий и профессий осознанно обращались к работам чикагского социолога, которые остаются частью «золотого фонда» данной дисциплинарной области. Э. Хьюз придал новый творческий импульс исследованиям занятий и профессий своими отчасти интуитивными озарениями. Он радикально расширил объект исследования, включив туда не только непрофессионализованные занятия, но и так называемые маргинальные виды деятельности, включая криминальные, и даже неоплачиваемый труд. Также предметом социологии занятий и профессий стали темы, которых прежде избегали исследователи: сбои в профессиональной социализации, профессиональные субкультуры, влияние локальных контекстов на профессиональный мир и т.п. Будучи антропологом по образованию и свидетелем успехов Чикагской школы, Хьюз сделал хорошую антропологическую прививку социологии профессий, что существенным образом обогатило ее содержательно и методологически. Он воспитал плеяду учеников и последователей (среди них Г. Беккер, А. Стросс, Э. Гофман и др.), которые стали блестящими социологами и нередко обращались к теме изучения профессий.

В частности, книга Э. Гофмана «Представление себя другим в повседневной жизни» [Гофман, 2000] построена на демонстрации напряжений, которые возникают в повседневных ситуациях между профессионалами и дилетантами, и способов поддержания социального порядка в процессе их взаимодействия. Автор драматургического подхода прекрасно владел знанием опубликованных и неопубликованных текстов по социологии занятий и профессий своего времени и отсылал к примерам, почерпнутым из них. В частности, Гофман с легкостью развеял функционалистскую веру в резонность изощренного и длительного профессионального обучения: «Для закрепления таких идеальных представлений существует своеобразная “риторика обучения”, при помощи которой рабочие союзы, университеты, торговые ассоциации и другие выдающие лицензии учреждения вынуждают практиков глотать мистические пилюли в виде традиционного объема и длительности обучения, отчасти, чтобы сохранить свою монополию, а отчасти, чтобы навязать впечатление, будто дипломированный практик – это человек, заново созданный в процессе его обучения и отделенный тем самым от всех прочих людей. Так, о фармацевтах рассказывают, будто они сознают, что четырехлетний университетский курс обучения, требуемый для получения лицензии на занятия фармацевтикой, в общем “полезен для профессии”, но вместе с тем некоторые из них признают, что практически достаточно всего лишь нескольких месяцев обучения» [Гофман, 2000, с. 79–80].

Любопытен взгляд Э. Гофмана на роли, которые отведены представителям разных занятий с управлением впечатлением и поддержанием спектакля повседневного взаимодействия: «Роль специалиста по услугам исполняют индивиды, специализирующиеся в постановке, корректировке и поддержании спектакля, который их клиенты отстаивают перед другими людьми. Одни из таких специалистов – архитекторы и продавцы мебели – трудятся над созданием обстановки действия; другие – дантисты, парикмахеры и дерматологи – работают над персональным внешним видом клиента; третьи – штатные экономисты, бухгалтеры, юристы и исследователи – формируют фактологическую часть публичного вербального поведения клиента, т.е. его командную линию аргументации или интеллектуальную позицию» [Гофман 2000, с. 192–193].

Эти цитаты дают возможность понять, насколько оригинальны и свободны суждения Э. Гофмана о профессиях и насколько слабо они оказались задействованы мейнстримом американской и британской социологии занятий. Впрочем, они обогатили социальную антропологию занятий и профессий, которая была подкреплена интеракционизмом, этнометодологией и феноменологией. Феноменологический подход рассматривает повседневность как типизированную реальность, которая конструируется в процессе взаимодействия типизированными же акторами в типизированных ситуациях. Именно так, например, происходит «нормальное» общение врача с пациентом. Кроме того, феноменологический подход дает возможность исследовать многообразие жизненных миров профессиональных сообществ, включая их локальные особенности самоорганизации, языка, поддержания идентичности и практик: «В повседневной профессиональной деятельности люди имеют дело с алогичными и противоречивыми инструкциями, ошибками и практиками приладки и пригонки деталей, латентными правилами, позволяющими работнику обходить формальные регламенты, чтобы достигать целей» [Романов, Ярская-Смирнова, 2009, с. 28]. Сами профессионалы здесь выступают стражами специализированных знаний о подуниверсумах социальной реальности. Эти знания также не являются завершенными, упакованными нарративами (в виде монографий и инструкций), но сочетают в себе элементы здравого смысла, традиций, скрытого знания и практического мастерства, с трудом поддающегося формализации. Для феноменологического подхода также важна другая сторона – как воспринимается профессиональный мир профанами (клиентами, обществом в целом), т.е. повседневные впечатления, стереотипы и истории, касающиеся труда профессионалов.

В целом интеракционистское движение в социологии занятий и профессий снимает концептуальное различие занятия и профессии – объектом внимания могут быть самые разные виды деятельности. На этом фоне изучение микроинтеракций как основного источника социального порядка и генерирования профессиональной деятельности становится более важным, нежели функционалистский взгляд «с высоты птичьего полета». Кроме того, акцент переносится на изучение повседневных проявлений жизни профессиональных сообществ (сленга, туземных субкультур, мифологии, дресс-кода).

* * *

Данный обзор открывался пассажем шведского социолога Томаса Бранте из его статьи 1988 г. о том, что исследования занятий и профессий находятся на перекрестке теоретических и методологических путей [Brante, 1988]. Год выхода этой работы был плодотворным для социологии профессий: именно тогда Э. Эбботт опубликовал свой фундаментальный труд «Система профессий: Эссе о разделении экспертного труда» [Abbott, 1988]. В это же время появились первые тревожные сигналы грядущего кризиса дисциплинарной истории англо-американской социологии профессий: в том же 1988 г. Дж. Ритцер и К. Макдональд выпустили статью с многозначительным названием «Социология профессий: Жива или мертва?» [Macdonald, Ritzer, 1988], где они с некоторым опозданием откликнулись на опубликованную шестью годами раньше работу Р. Холла «Теоретические тенденции в социологии занятий» [Hall, 1983], автор которой утверждал, что социология профессий исчерпала свою повестку дня и идет на спад. Дж. Ритцер и К. Макдональд стали оппонентами этого тезиса, аргументируя свою точку зрения отсылкой к разнообразию и количеству профильных публикаций в Великобритании и США.

Действительно, в 1980–1990-х годах вышло немало интересных работ и исследований в этом жанре, однако теоретического прорыва в дисциплинарной области исследований занятий и профессий не произошло. Сегодня на тематической конференции по социологии занятий и профессий можно обнаружить отсылки к концепциям и моделям объяснения, появившимся в период расцвета этой области знания. Конечно, есть серьезные успехи, но достигнуты они в основном либо на локальных участках (в ходе объяснения подъема или упадка очередного занятия), либо как продолжение достойных традиций социологии профессий. Данная дисциплинарная область выглядит как добротный автомобильный олдтаймер, с надежными деталями и изысканным классическим дизайном, в ряду более заурядных, но быстрых и комфортабельных современных собратьев по дорожному ряду. Так, например, значительная часть тематики социологии занятий и профессий была приватизирована социологией высшего образования, организационными исследованиями и management studies, рефлексией социальной работы о своем месте в рамках государства и общества, претерпевающих реформирование социальной политики. Сказывается и общее снижение влияния социологии, которой отводится все меньше места в университетских учебных планах и курсах. Можно ли тогда сказать, что представленная выше классификация – в некотором смысле попытка «сохранить на память» ускользающую реальность? На наш взгляд, видимая старомодность социологии профессий может сослужить ей хорошую службу, поскольку позволяет поддерживать дисциплинарные границы и не утратить объект исследования. Представленные в настоящем обзоре теоретические направления предоставляют возможности для разностороннего анализа занятий и профессий, а рост интереса к данной проблематике в России может дать новый интеллектуальный импульс этой дисциплине, поэтому говорить о ее упадке, на наш взгляд, преждевременно.

Список литературы

1. Абрамов Р.Н. Профессиональный комплекс в социальной структуре общества (по работам Т. Парсонса) // СоцИс. – М., 2005. – № 1. – С. 54–66.

2. Бессуднов А.Р. Социально-профессиональный статус в современной России // Мир России. – М., 2009. – Т. 18, № 2. – С. 89–115.

3. Брукс Д. Бобо в раю: Откуда берется новая элита. – М.: Ad Marginem, 2013. – 296 с.

4. Вебер М. Основные понятия стратификации // Кравченко А.И. Социология Макса Вебера: Труд и экономика. – М.: На Воробьевых, 1997. – С. 169–183.

5. Гадеа Ш. Социология профессиональных групп во Франции. Историческая перспектива и вопросы современного развития // СоцИс. – М., 2011. – № 4. – С. 70–80.

6. Гофман Э. Представление себя другим в повседневной жизни. – М.: Канон-пресс-Ц: Кучково поле, 2000. – 304 с.

7. Йоас Х., Кнёбель В. Социальная теория: Двадцать вводных лекций. – СПб.: Алетейя, 2011. – 840 с.

8. Лукша О.В. Социология профессиональных групп: Определение понятий // Профессиональные группы интеллигенции / Отв. ред. В.А. Мансуров. – М.: ИС РАН, 2003. – С. 61–79.

9. Мансуров В.А., Юрченко О.В. Социология профессий: История, методология и практика исследований // СоцИс. – М., 2009. – № 8. – С. 36–46.

10. Николаев В.Г. Социология занятий и профессий Эверетта Хьюза: Забытый интеллектуальный ресурс // Антропология профессий: Границы занятости в эпоху нестабильности / Под ред. П.В. Романова, Е.Р. Ярской-Смирновой. – М.: ООО «Вариант»: ЦСПГИ, 2012. – С. 59–74.

11. Радаев В.В., Шкаратан О.И. Социальная стратификация: Учеб. пособие. – М.: Аспект Пресс, 1996. – 318 с.

12. Романов П.В., Ярская-Смирнова Е.Р. Мир профессий: Пересмотр аналитических перспектив // СоцИс. – М., 2009. – № 8. – С. 25–35.

13. Романов П.В., Ярская-Смирнова Е.Р. Те самые профессии: Шкалы престижа и рамки публичности // Антропология профессий: Границы занятости в эпоху нестабильности / Под ред. П.В. Романова, Е.Р. Ярской-Смирновой. – М.: ООО «Вариант»: ЦСПГИ, 2012. – С. 7–28.

14. Руднев М.Г. Методология и основные результаты исследований престижа профессий в зарубежной социологии // Вопросы образования. – М., 2008. – № 2. – С. 217–239.

15. Садыков Р.А. Врач-гомеопат: Особенности социально-профессионального статуса и профессионализации: Дисс. … канд. социол. наук; науч. рук. д. социол. наук, проф. П.В. Романов. – М.: НИУ ВШЭ, 2013. – (Рукопись).

16. Сакс М., Олсоп Дж. Социология профессий: Государство, медицина и рынок в Великобритании // Профессиональные группы интеллигенции / Отв. ред. В.А. Мансуров. – М.: ИС РАН, 2003. – С. 79–104.

17. Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. – М.: Соцэкгиз, 1962. – 654 с.

18. Фридман М. Капитализм и свобода. – М.: Новое издательство, 2006. – 240 с.

19. Фуко М. Безопасность, территория, население: Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1977–1978 уч. г. – СПб.: Наука, 2011. – 544 c.

20. Фуко М. История безумия в классическую эпоху. – СПб.: Университетская книга, 1997. – 576 с.

21. Фуко М. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы. – М.: Ad Marginem, 1999. – 480 с.

22. Фуко М. Рождение биополитики: Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1978–1979 уч. г. – СПб.: Наука, 2010. – 448 с.

23. Фуко М. Рождение клиники. – М.: Смысл, 1998. – 310 с.

24. Хьюз Э.Ч. Профессии // Антропология профессий: Границы занятости в эпоху нестабильности / Под ред. П.В. Романова, Е.Р. Ярской-Смирновой. – М.: ООО «Вариант»: ЦСПГИ, 2012. – С. 31–47.

25. Хьюз Э.Ч. Социальная роль и разделение труда // СоцИс. – М., 2009. – № 8. – С. 46–52.

26. Эветтс Дж. Новые вызовы доверию и профессионализму // Свободная мысль. – М., 2009. – № 11. – С. 127–142.

27. Юдин Г.Б. Социология профессий и социология как профессия // Гефтер. – 10.04.2013. – Режим доступа: http://gefter.ru/archive/8295

28. Abbott A. The system of professions: An essay on the division of expert labor. – Chicago (IL): Univ. of Chicago press, 1988. – XVI, 435 p.

29. Arney W. Power and profession of obstetrics. – Chicago (IL): Univ. of Chicago press, 1982. – XI, 290 p.

30. Becker E.M. Medicine, law and the state in imperial Russia. – Budapest: CEU press, 2011. – X, 399 p.

31. Blau P.M. Orientation toward clients in a public welfare agency // Administrative science quart. – L., 1960. – Vol. 5, N 3. – P. 341–361.

32. Blumer H. Symbolic interactionism: Perspective and method. – Englewood Cliffs (NJ): Prentice-Hall, 1969. – X, 208 p.

33. Boreham P. Interdetermination: Professional knowledge, organization and control // Sociological rev. – Hoboken (NJ), 1983. – Vol. 31, N 4. – P. 693–718.

34. Boys in white: Student culture in medical school / Geer B., Hughes E.C., Strauss A., Becker H.S. – Chicago (IL): Univ. of Chicago press, 1961. – XIV, 456 p.

35. Brante T. Sociological approaches to the professions // Acta sociologica. – L., 1988. – Vol. 31, N 2. – P. 119–142.

36. Brint S. Professionals and the «knowledge economy»: Rethinking the theory of postindustrial society // Current sociology. – L., 2001. – Vol. 49, N 4. – P. 101–132.

37. Burrage M. Revolution and the making of the contemporary legal profession. – Oxford: Oxford univ. press, 2006. – XI, 683 p.

38. Collins R. The credential society: An historical sociology of education and stratification. – N.Y.: Academic press, 1979. – VII, 222 p.

39. Derber Ch. Professionals as workers. – Boston (MA): G.K. Hall, 1982. – VI, 231 p.

40. Dingwall R., Fenn P. «A respectable profession»? Sociological and economic perspectives on the regulation of professional services // International rev. of law a. economics. – Amsterdam, 1987. – Vol. 7, N 1. – P. 51–64.

41. Evetts J. New directions in state and international professional occupations: Discretionary decision-making and acquired regulation // Work, employment a. society. – L., 2002. – Vol. 16, N 2. – P. 341–353.

42. Freidson E. Professional powers: A study of the institutionalization of formal knowledge. – Chicago (IL): Univ. of Chicago press, 1986. – XVIII, 241 p.

43. Freidson E. Professionalism: The third logic. – Chicago (IL): Univ. of Chicago press, 2001. – VIII, 250 p.

44. Gross E., Etzioni A. Organizations in society. – Englewood Cliffs (NJ): Prentice-Hall, 1985. – VIII, 232 p.

45. Hall R.H. Theoretical trends in the sociology of occupations // The sociological quart. – Hoboken (NJ), 1983. – Vol. 24, N 1. – P. 5–23.

46. Hutchinson J.F. Politics and medical professionalization after 1905 // Russia’s missing middle class: The professions in Russian history / Ed. by H.D. Balzer. – Armonk (NY): M.E. Sharpe, 1996. – P. 89–116.

47. Johnson T. Governmentality and the institutionalisation of expertise // Health professions and the state in Europe / Ed. by T. Johnson, G. Larkin, M. Saks. – L.: Routledge, 1996. – P. 7–25.

48. Larson M.S. Proletarianization and educated labor // Theory a. society. – Dordrecht, 1980. – Vol. 9, N 1. – P. 131–175.

49. Larson M.S. The rise of professionalism. – Berkeley: Univ. of California press, 1977. – XVIII, 309 p.

50. Leicht K.T., Fennell M.L. Professional work: A sociological approach. – Malden (MA): Blackwell, 2001. – XVI, 254 p.

51. Macdonald K.M. The sociology of the professions. – L.: SAGE, 1995. – XIII, 224 p.

52. Macdonald K.M., Ritzer G. The sociology of the professions: Dead or alive? // Work a. occupations. – L., 1988. – Vol. 15, N 3. – P. 251–272.

53. McKinlay J., Arches J. Towards the proletarianization of physicians // International j. of health services. – Amityville (NY), 1985. – Vol. 15, N 2. – P. 161–195.

54. Nettleton S. Power, pain and dentistry. – Buckingham: Open univ. press, 1992. – X, 165 p.

55. Parkin F. Marxism and class theory: A bourgeois critique. – L.: Tavistok, 1979. – XI, 217 p.

56. Poulantzas N.A. Classes in contemporary capitalism. – L.: New left books, 1975. – 336 p.

57. Reassessing Foucault: Power, medicine and the body / Ed. by C. Jones, R. Porter. – L.: Routledge, 1994. – X, 225 p.

58. Roos P.A. Professions // Encyclopedia of sociology / Ed. by E.F. Borgatta. – 2^nd ed. – N.Y.: Macmillan, 2000. – P. 2258–2264.

59. Saks M. Orthodox and alternative medicine: Politics, professionalization and health care. – L.: Continuum, 2003. – 194 p.

60. Sciulli D. Continental sociology of professions today: Conceptual contributions // Current sociology. – L., 2005. – Vol. 53, N 6. – P. 915–942.

61. Sciulli D. Professions in civil society and the state: Invariant foundations and consequences. – Boston (MA): Brill, 2009. – 488 p.

62. Smith T.V. Professional work as an ethical norm // J. of philosophy. – N.Y., 1925. – Vol. 22, N 14. – P. 365–372.

63. Witz A. Professions and patriarchy. – L.: Routledge, 1992. – IX, 233 p.