Текст книги "Социологический ежегодник 2013-2014"

В.А. Аникин, Р.А. Соловьев

Проблема люмпенизации рабочей силы в условиях государства всеобщего благосостояния не самая популярная тема в отечественной социологии. Еще меньшее число исследований посвящено проблеме нисходящей профессиональной мобильности в среде тех, кто вынужден по тем или иным причинам просить милостыню. До недавнего времени этот ракурс был относительно новым и для зарубежных исследователей, тем не менее именно им принадлежит приоритет в освоении темы люмпенизации рабочей силы и разработке релевантного аналитического инструментария [Luckenbill, 1986]. Бóльшая часть понятий, формирующих этот аналитический корпус, заимствована из концепции экономики уличного уровня Хартли Дина, профессора Лондонской школы экономики [Dean, 1999; см. также: Adriaenssens, Hendrickx, 2011]. В рамках этой концепции попрошайничество рассматривается как форма маргинальной экономической деятельности. Дин доказывает, что данное явление во многом обусловлено современными процессами экономической глобализации и либерализации национальных рынков труда, зачастую выкидывающих людей на улицу [Stalder, 2006; Standing, 2011]. Одной из основных причин, предопределяющих в наши дни занятие попрошайничеством (и прочими видами деятельности, принадлежащими экономике уличного уровня), Дин считает трансформацию государства всеобщего благосостояния на протяжении последней четверти ХХ столетия. Эта точка зрения позволяет рассматривать попрошайничество как продукт социальной эксклюзии [Emmanuelli, 2008; Kennedy, Fitzpatrick, 2001], связанной с ограничением шансов на рынке труда, с одной стороны, и доступа к социальным услугам – с другой [Pierson, 2002]. Социальная эксклюзия меняет отношение человека к попрошайничеству, которое уже не воспринимается как неперспективная деятельность, но ассоциируется с искомой стратегией выживания, как будто обещающей конкретный доход на уровне прожиточного минимума [Massey, Rafique, Seeley, 2010].

Развитие идей, высказанных Дином и его единомышленниками, привело к трактовке попрошайничества в качестве девиантного вида занятости и альтернативы любой другой работе. Израильские исследователи Д. Шикор и Р. Эллис акцентируют значение социально-культурного контекста такого рода деятельности, что позволяет рассматривать попрошайничество как социальный институт [Shichor, Ellis, 1981]. Авторы ссылаются на пример собственной страны, где подаяние является существенным элементом культуры, а милосердие выступает в качестве одного из наиболее значимых морально-этических референтов повседневной жизни, социальным оправданием которого служит практика попрошайничества.

Очевидно, что траектория нисходящей мобильности в этот род деятельности достаточна сложна. С одной стороны, встречаются варианты осознанного выбора данной стратегии, что согласуется с теорией «девиантной карьеры» Ховарда Беккера [Becker, 1973; Luckenbill, Best, 1981; Visano, 1986]. Эта концепция зарекомендовала себя как убедительное объяснение повторного и последующих выходов на улицу, которые, как правило, практикуются, если помощь была получена хотя бы один раз (в случае, который рассматривают вышеназванные авторы, – от синагоги). С другой стороны, обращение людей к практике попрошайничества может оказаться следствием внешних факторов – социальных и экономических неудач (например, неспособности найти работу в формальном секторе экономики), что может быть обусловлено недостатком образования [Ogunkan, Fawole, 2009]. С учетом сказанного попрошайничество можно рассматривать как вариант непрерывного карьерного процесса, вовлекающего в себя представителей разных социально-профессиональных групп вследствие выталкивания их рынком труда.

Попрошайничество в России как низший уровень профессиональной иерархии

Попрошайничество в России традиционно рассматривается как социальный институт, т.е. как тип отношений между просящими милостыню и подающими ее, а значит, от последних непосредственно зависит благосостояние просящих. Оставляя в стороне исторические детали практики подаяний на паперти, стоит отметить, что в нашей стране именно эта разновидность попрошайничества является наиболее устойчивой. Паперть – это исторически обусловленное и наименее криминализированное пространство для сбора подаяний, которое традиционно легитимирует право человека просить милостыню [Кудрявцева, 2001; Аникин, Соловьев, 2013]. Это обстоятельство обусловливает особенности экономического поведения современных нищих в России, а именно – воспроизводство практик попрошайничества, существовавших до 1917 г. [Бутовская, Дьяконов, Ванчатова, 2007]. Данные отечественных исследований позволяют утверждать, что попрошайничество включено в систему современного российского рынка труда и представляет собой низший сегмент неформальной экономики [Ильясов, Плотникова, 1994; Кудрявцева, 2001; Бутовская, Дьяконов, Ванчатова, 2007]. Такой вывод позволяет рассматривать это явление в терминах нисходящей профессиональной мобильности.

Особый интерес представляет вопрос о том, кто и каким образом приходит к попрошайничеству, а также – какова доля трудоспособных людей среди просящих милостыню и почему они оказались на паперти. Данные нашего предыдущего исследования, базировавшегося на серии глубинных интервью, показали, что среди людей, занимающихся попрошайничеством, встречаются представители экономически активного населения страны, которые, по сути, составляют трудовой потенциал для данного типа профессиональной практики [Аникин, Соловьев, 2013]. Была выдвинута гипотеза о том, что социальное воспроизводство института попрошайничества входящим в его состав экономически активным населением страны осуществляется за счет разнорабочих, или рабочих крайне низкой квалификации. Мы предположили, что именно разнорабочие являются так называемой смежной профессиональной группой для тех, кто просит милостыню на паперти [Аникин, Соловьев, 2013]. Подтверждение этой гипотезы позволило бы отнести попрошайничество к низшему уровню профессиональной иерархии, поскольку, согласно недавним исследованиям, в современной России нисходящая профессиональная мобильность по преимуществу характерна для смежных родов деятельности [Аникин, 2011]. Это означает высокую вероятность того, что представители смежных профессиональных групп физически пересекаются друг с другом, общаются в повседневной жизни и выполняют сходную по уровню сложности и содержанию работу. Поэтому крайне важно понять, какие профессиональные группы и по каким причинам переходят в люмпенизированный сектор экономики, каковым является попрошайничество. Эмпирическое осмысление проблемы нисходящей социально-профессиональной мобильности рабочей силы в сферу попрошайничества (путем анализа обусловливающих эти процессы личностных и социально-экономических причин) представляется логичным шагом к созданию относительно целостной картины люмпенизированного рынка труда в России.

Поскольку качественные методы исследования в данном случае малорезультативны, было решено провести массовый опрос людей, постоянно занимающихся сбором подаяний в личных целях возле храмов и монастырей в Москве. Это перовое масштабное исследование подобного рода в отечественной социологии. Ограничение исследовательского поля Москвой не сказывается на репрезентативности полученных данных, поскольку Москва как самый богатый город России является сосредоточением данного типа деятельности; кроме того, модель попрошайничества, существующая в столице, с большой долей вероятности воспроизводит себя в провинции (особенно, если речь идет о попрошайничестве на паперти).

Паперть – как институциональный локус феномена попрошайничества – также выбрана не случайно. Как уже было отмечено выше, паперть принадлежит к такому типу институциональных пространств, где практика подаяния имеет исторические традиции и выглядит легитимной в глазах общества, включая нерелигиозную его часть. К тому же организованная криминализация профессиональных занятий здесь минимальна – видимо, вследствие того, что Церковь как влиятельный и авторитетный институт осуществляет своего рода опеку «своих» нищих. Все это обеспечивает относительно низкие объективные барьеры для вхождения в эту сферу деятельности, за исключением некоторых неявных препятствий для других элементов квазипрофессионального закрытия, которыми иногда пользуются просящие милостыню около храмов [Аникин, Соловьев, 2013].

Формирование трудоспособных субъектов практики попрошайничества

Выборка, представленная в нашем исследовании, строилась поэтапно. Сначала методом случайного отбора были выделены 150 приходов, или 25% от общего числа московских храмов и монастырей (600 единиц). Затем была построена вероятностная выборка, воспроизводящая квоты административных округов Москвы; внутри каждого из округов случайным образом было отобрано 20% адресов, по которым были зарегистрированы церковные приходы; полевой этап исследования пришелся на июль – ноябрь 2013 г. Если по указанному адресу находились просящие милостыню, опрашивали как минимум двоих (с соблюдением гендерных пропорций). Поскольку часть приходов оказались недействующими, была выработана процедура использования резервных адресов из запасной выборки по каждому округу, так чтобы квоты округов были соблюдены. К сожалению, эти меры не могли спасти выборку от некоторого «осыпания», что отчасти было обусловлено спецификой избранного контингента респондентов, которые не всегда шли на контакт, так что получение итогового заполненного опросника было сопряжено с некоторыми объективными трудностями. Конечная реальная выборка составила 127 человек, представлявших генеральную совокупность людей, просящих милостыню на московских папертях (число которых, согласно расчетам, приведенным выше, не превышает 1 тыс. человек)4040
  Следует отметить, что хотя в России попрошайничество (как следствие доиндустриальной бедности) не является такой же острой проблемой, как в странах «третьего мира» [Ogunkan, Fawole, 2009; Fawole, Ogunkan, Omoruan, 2011], показатель в размере 1 тыс. нищих на паперти достаточно внушителен. Схожие цифры приводятся и в работах других исследователей [см., например: Бутовская, Дьяконов, Ванчатова, 2007].


[Закрыть]. Из общего числа респондентов 63% составляли мужчины; возраст опрошенных обоего пола колебался от 24 до 83 лет, причем среди трудоспособных респондентов (40–59 лет) доминировали мужчины, тогда как в когортах пенсионного возраста преобладали женщины (см. табл. 1).

Таблица 1

Половозрастная структура просящих милостыню на паперти в Москве, 2013 г., % 4141
  При интерпретации значений таблиц сопряженности критерием значимости служило значение отклонения наблюдаемой частоты от ожидаемой, измеренной в числе стандартных отклонений Zij (adjusted standardized residual [Zij = (Nij – Eij) / σij]). Если переменные независимы, то при больших N случайная величина Zij имеет нормальное распределение с нулевым математическим ожиданием и единичной дисперсией: Ɲ ~ (0,1). При таком предположении для Zij практически невероятно отклонение, большее трех стандартных отклонений, так как вероятность такого исхода, согласно правилу трех сигм, составляет менее 0,0027 (т.е. менее 0,27% из 100). Поэтому, если мы получаем значение Zij, превышающее 3, то можно считать, что i-ое значение и j-ое значения X и Y связаны. В реальных исследованиях выдвигаются более мягкие критерии, начиная с 5%-ного порога уровня значимости (что соответствует 1,65σij) или Zij=2 [Толстова, 2000, с. 164–315; Бююль, Цёфель, 2002, с. 161]. Таким образом, если adj. res. ≥ 2,0, это значит, что мы отвергаем нулевую гипотезу о том, что связи нет, при уровне значимости α < 0,05, т.е. в 95% случаев мы можем утверждать, что наши переменные статистически взаимосвязаны (для краткости обозначим «*»); если adj. res. ≥ 2,6, то уровень значимости соответствует α < 0,01, что соответствует 99% вероятности (в наших обозначениях «**»); adj. res. ≥ 3,3 предполагает уровень значимости принятия гипотезы о том, что связи нет, на уровне α < 0,001, т.е. 99,9% (т.е. «***»). Поскольку в основе данного метода лежит тест Хи-квадрат, измеряющий наличие статистически значимой связи между номинальными признаками, статистически значимые результаты говорят не о силе связи, а о том, насколько надежен полученный результат.


[Закрыть]

Хотя не все мужчины трудоспособного возраста на самом деле способны к труду, доля таковых на паперти весьма высока (более 54%); оставшиеся 46% – это либо пенсионеры, либо инвалиды, т.е. те, кого, согласно определению органов официальной статистики, нельзя причислить к экономически активным гражданам. Этот факт подтверждает выводы Хартли Дина [Dean, 1999], обратившего внимание на просчеты социальной политики, которая неэффективна в отношении представителей группы риска (пенсионеров и инвалидов, вынужденных заниматься попрошайничеством), а также на недостатки структурной политики в отношении той части рабочей силы, которая является потенциальным ресурсом занятости. Процесс люмпенизации экономически активного населения страны ставит перед исследователями множество вопросов. Главный их них: что толкает людей к попрошайничеству, из каких профессиональных групп и с каким человеческим капиталом они приходят на паперть?

Согласно доминирующей в литературе точке зрения, причины могут таиться в так называемых «выталкивающих эффектах» (push-effects) либерально регулируемых рынков труда, которые выбрасывают людей на улицу, если их уровень образования и квалификации не соответствуют локальным рыночным запросам. Как показывает табл. 2, образовательный ценз экономически активных субъектов практики попрошайничества в Москве не сильно отличается от образовательной структуры занятого населения России, за исключением ярких различий ее крайних точек (начального и неполного среднего образования, с одной стороны, и высшего – с другой). Так, среди трудоспособных, оказавшейся на паперти, в три раза меньше людей с высшим образованием, чем среди занятого населения России в целом (10 против 31%), и в 5 раз больше тех, кто имеет неполное среднее образование (10 на фоне 2%).

Таблица 2

Образовательная структура экономически активных субъектов практики попрошайничества на паперти в Москве в сравнении с занятым населением России, 2013–2014 гг., %

¹ Здесь и далее в тексте: по причине недоступности данных официальной статистики на февраль-март 2014 г. информация по образовательной и прочим структурам занятого населения приведена по текущему всероссийскому исследованию Института социологии РАН «Средний класс в современной России: Десять лет спустя», репрезентирующему основные социально-экономические группы населения России, в том числе по образованию и профессиям. См. подробнее: Средний класс в современной России: Десять лет спустя: Презентация аналитического доклада. – Режим доступа: http://www.isras.ru/institute_news.html?id=3182

Из данных, приведенных в табл. 2, следует, что только высшее образование служит относительным гарантом того, что его носители не окажутся на улице. Вероятно, это связано не только с уровнем знаний, открывающих доступ к рабочим местам, где диплом высшей школы порой ценится больше, чем реальная квалификация, но и с объемом социального капитала и опытом социализации, способными поддержать человека в трудную минуту. Обратная сторона проблемы состоит в том, что портрет трудоспособного россиянина как субъекта практики попрошайничества формируют люди с профессиональным образованием (70% – по сравнению с 80% занятого населения России в целом). Похожая ситуация наблюдается и в Великобритании, где профессиональное и даже высшее образование не дает людям дополнительных гарантий сохранения статуса при резком ухудшении экономической ситуации [Murdoch, 1994]. Структурные исследования последних лет показывают, что независимо от качества образования в России и Британии среднее специальное образование (как наиболее характерное для людей, просящих милостыню) является мощнейшим фактором обеднения населения и выдавливания его на низкоресурсные позиции или в зону социальной эксклюзии [см. подробно: Бедность и бедные… 2014]. Вместе с тем для российской экономики самой распространенной является ситуация, когда люди со средним специальным образованием получают работу в системе формальной занятости. Для того чтобы понять, почему одни трудоспособные россияне остаются на своих рабочих местах, а другие, имеющие тот же образовательный статус, их теряют и оказываются на улице с протянутой рукой, требуется анализ профессионального портрета занимающихся попрошайничеством.

Профессиональный портрет занимающихся попрошайничеством

Общий дизайн нашего эмпирического исследования позволяет проследить профессиональный путь, который прошли трудоспособные граждане, в итоге оказавшиеся на паперти. Для этого мы использовали следующие факторы: 1) специальность, по которой человек проработал большую часть своей жизни, и 2) его последнее место работы. Распределение по этим факторам приведено в табл. 3, из которой видно, что 96% трудоспособных лиц, занимающихся попрошайничеством на московских папертях, имели опыт профессиональной деятельности, а значит, безработица не являлась их сознательным жизненным кредо.

Данные табл. 3 показывают, какие конкретные профессиональные группы пополняют сферу попрошайничества. Ее главный социальный источник, как мы и предполагали, – это работники средней и низкой квалификации, занятые физическим трудом. 69% трудоспособных субъектов практики попрошайничества (из числа респондентов) проработали на этих экономических позициях всю жизнь, 80% – последние годы, причем в качестве разнорабочих. Получается, что как минимум для 14% трудоспособных людей, занятых попрошайничеством, уличная экономика стала последним пристанищем на пути их нисходящей профессиональной мобильности. Следует отметить, что в нашей выборке были крайне редкими случаи перехода между «несмежными» профессиональными группами. Так, среди 127 опрошенных лишь несколько сменили профессиональные позиции на неквалифицированный труд. В основном нисходящая профессиональная мобильность некогда экономически активных респондентов, оказавшихся на паперти, протекала в границах характерной для них классовой ситуации (в неовеберианской трактовке этого понятия).

Таблица 3

Динамика профессиональной структуры трудоспособного населения, занимающегося попрошайничеством в Москве, в сравнении с профессиональной структурой занятого населения России, 2013–2014 гг., %

Эта классовая ситуация определяется рабочей средой, довольствующейся средней и низкой квалификацией. Только 50% нетрудоспособных субъектов практики попрошайничества вышли из рабочей среды, т.е. в половине случаев это опустившиеся на социальное дно специалисты, служащие, работники медицинских и образовательных учреждений и даже самозанятые и предприниматели4242
  О маргинальности статуса самозанятых в России, чреватого люмпенизацией, см.: [Попова, 1999].


[Закрыть]. Симптоматично, что пенсия по возрасту или инвалидность может нивелировать дополнительные блага нефизического труда, которые не предоставляются в случае занятости на рабочих местах, предполагающих низкие объемы человеческого капитала.

Основные причины и особенности участия в экономике уличного уровня

Инвалидность и проблемы со здоровьем, включая травмы, несовместимые с полноценной трудовой деятельностью, расцениваются в среде нетрудоспособных субъектов практики попрошайничества как одна из наиболее значимых (после отсутствия денег) причин прихода на паперть (24% опрошенных). Существенной причиной для этого шага для многих неработоспособных граждан (16%) оказалась болезнь близких родственников (в условиях минимальной помощи государства таким людям). Эти результаты означают, что одиночество, в особенности пенсионеров и людей с ограниченными возможностями, является одним из главных факторов сползания в бедность в современной России (из числа тех, что принадлежат сфере государственной социальной политики).

Если для нетрудоспособной части россиян, стоящих на паперти, причиной этого стали не зависящие от них обстоятельства (т.е. те, которые в принципе должно страховать государство), то причиной участия в этой сфере деятельности для 28% трудоспособных людей во многом послужили факторы, обусловленные их личностными особенностями (т.е. не рынок труда и не просчеты системы социального страхования). Табл. 4 показывает, что для 28% из них триггером выхода на улицу, помимо денежного фактора, стала утрата документов; для 20 – ссора с родственниками; для 17% – потеря жилья. Типичная история присоединения к сообществу профессиональных нищих на паперти выглядит следующим образом. Человек едет на временные заработки в Москву в качестве неквалифицированного или низкоквалифицированного рабочего (чаще всего, строителя); тут он становится жертвой обмана, собственной невнимательности или слабости к спиртному, вследствие чего теряет документы и деньги. С семьей он связаться не может или не хочет, поскольку поссорился с родственниками еще до отъезда, тем самым отрезав себе единственный путь к спасению. Незащищенность от мошенничества, рассеянность и злоупотребление алкоголем вкупе с опытом первых дней пребывания на улице приобщают человека к практике попрошайничества, причем выход на паперть становится своего рода рационализацией возможных стратегий уличной экономики [Аникин, Соловьев, 2013].

Таблица 4

Причины профессионального попрошайничества среди трудоспособных субъектов, 2013 г., %

¹ Сумма ответов превышает 100%, поскольку данный вопрос предполагал до трех вариантов ответа.

Как и в случае бедности, приобщение к сфере попрошайничества опосредуется адаптационным периодом, в течение которого у человека еще есть возможность выбраться из сложившегося положения: он исчисляется тремя годами. Согласно полученным данным, именно после трех лет пребывания на паперти индивид теряет надежду изменить свой статус и мирится со своей новой ролью. Согласно исследованиям бедности, три года – это срок, на протяжении которого у человека формируется так называемая культура бедности, атрофируется мотивация к социальным достижениям, формируются установка на выживание любой ценой и паразитический образ жизни [Бедность и бедные… 2014]. В данном контексте некоторое основание для оптимизма дает тот факт, что около 75% работоспособных «представителей паперти» занимаются попрошайничеством менее трех лет (исключение, вероятно, составляют те, кто потерял жилье вследствие конфликта с родственниками или мошенничества). Это значит, что на определенном этапе освоения уличного опыта человек возвращается к более или менее нормальной жизни, отказавшись от алкоголя либо помирившись с родственниками. Немалую роль в процессе реинтеграции профессиональных нищих играет институт церкви (прежде всего, РПЦ), использующий не только материальные ресурсы для оказания помощи, но и легитимное право наставлять на путь истинный.

Тем не менее закрепление статуса профессионального нищего вопреки желанию человека, попавшего на паперть (даже при относительной стабильности его новых доходов), остается достаточно серьезной проблемой, в особенности для нетрудоспособных, которые просят милостыню более трех лет. Косвенным признаком этого может служить высокая дисперсия доходов среди людей, стоящих на паперти (см. табл. 5). Именно в силу этой дисперсии различия доходов трудоспособных и нетрудоспособных респондентов, полученных ими в будние и выходные дни, оказались статистически незначимыми (z = –1,474, p < 0,141; z = –0,217, p < 0,828), притом что в будний день средний заработок нищего в Москве составляет 380 рублей, а в выходной – 870 (табл. 5). Тем не менее эти доходы впечатляют; если предположить, что человек на паперти может оптимально распределять свои часы, то доход от попрошайничества может обеспечить прожиточный минимум в столице, равный 10 632 рублей, а в некоторых случая и превысить его вдвое [Аникин, Соловьев, 2013].

Таблица 5

Характеристика доходов от попрошайничества в Москве, 2014, %

Очевидно, что даже высокие доходы не являются достаточной причиной для того, чтобы оставаться профессиональным нищим, особенно если речь идет о трудоспособных гражданах, оказавшихся на паперти в силу личных причин. Почему же для одних эти личные обстоятельства становятся роковыми, а другие находят силы их преодолеть?

Роль классового статуса в процессе люмпенизации трудоспособных

Для ответа на этот вопрос вернемся к нашей исходной гипотезе и выводам, которые мы уже сделали. Предпринятый нами выше анализ показал: 1) неоднозначность уровня образования как фактора люмпенизации рабочей силы; 2) существенную роль нисходящей мобильности и классового статуса, определяемого характером и содержанием труда; 3) значимость личностных характеристик индивида на протяжении его пребывания на паперти. Для того чтобы проследить, как эти же факторы способствуют приобщению к практике попрошайничества нетрудоспособных респондентов, была построена регрессионная модель. В рамках этой модели зависимая переменная представляет собой бинарный выбор, отражающий принадлежность к категории трудоспособных (0 – нетрудоспособная категория граждан, 1 – трудоспособные граждане, соответственно, в контексте попрошайничества). Это классическая вероятностная модель. В качестве регрессоров выступают следующие переменные:

– продолжительность попрошайничества (в месяцах);

– наличие проблемы с документами (0 – нет, 1 – да);

– уровень образования (0 – отсутствие профессионального образования, 1 – наличие профессионального образования);

– последний профессиональный статус (0 – принадлежность к группе промышленных рабочих, включая слесарей, сантехников, сварщиков и пр., а также неквалифицированным работникам, 1 – принадлежность к любой из групп нефизического труда).

Оценивалась логистическая форма вероятностной модели методом максимального правдоподобия; основные оценки приведены в табл. 6.

Представленная модель обладает хорошим уровнем объяснения, поскольку более 67% наблюдений классифицировано верно. На уровне ошибки p < 0,05 три признака из четырех являются значимыми при объяснении вероятности обнаружения трудоспособных граждан на столичных папертях. Исходя из данных регрессионного анализа, представленного в табл. 6, вероятность нахождения трудоспособных на паперти возрастает по мере:

1) сокращения времени, в течение которого индивид стоит с протянутой рукой;

2) наличия у него проблем с документами;

3) пребывания в составе средне– и низкоквалифицированных рабочих, разнорабочих.

Таблица 6

Факторы, способствующие приобщению к практике попрошайничества

Необходимо подчеркнуть, что наличие профессионального образования никак не сказывается на доле трудоспособных на паперти, что подтверждает выдвинутую нами гипотезу. Классовая ситуация, опосредованная габитусом, культурой, образом жизни и нравами той профессиональной среды, к которой принадлежит человек, является куда более важной детерминантой его судьбы, чем набор полученных им образовательных навыков и знаний и навыков. Для низкоквалифицированных работников, попавших в число профессиональных нищих, типичным является опыт взаимодействия с тоталитарными институтами, такими как тюрьма или детский дом (λ² = 11,45; p < 0,001), который не только уничтожает психологические барьеры для приобщения к уличной экономике, но и дает преимущества для адаптации к уличной среде. Все это формирует специфическую атмосферу профессионального попрошайничества и задает определенные образцы поведения, которые оцениваются в терминах девиантности применительно к прочим сферам профессиональной занятости.

Данные предложенной нами регрессионной модели наглядно демонстрируют близость неквалифицированных рабочих к социальному дну, что становится необходимым условием для потенциальной нисходящей мобильности. По сути, люмпенизация рабочих начинается еще до того, как они покидают рынок труда; утрата документов оказывается не просто катализатором смены статуса, но ярчайшим признаком люмпенизации. Так, данные табл. 6 показывают, что принадлежность к рабочему классу увеличивает долю трудоспособных в составе попрошайничества в 3,26 раза, а наличие проблем с документами – в 2,37 раза. Как это ни парадоксально, но именно факторы личного порядка (потеря документов, ссора с близкими, пристрастие к алкоголю) одновременно служат залогом будущего спасения человека, поскольку их значимость быстро сходит на нет в условиях духовного и нравственного обновления, которое часто случается на паперти. Об этом говорят данные регрессии, согласно которым доля трудоспособных респондентов из числа профессиональных нищих падает по мере роста продолжительности их пребывания в уличной экономике. Однако, несмотря на признаки стихийной реинтеграции трудоспособных, оказавшихся на паперти, то обстоятельство, что люмпенизация рабочих начинается еще до того, как они попали на улицу (т.е. в самой среде, обусловленной неквалифицированным физическим трудом), требует существенной трансформации социальной политики в отношении данной категории трудоспособных граждан.

Подводя итоги, следует отметить, что попрошайничество прочно закрепилось в социальной структуре российского общества, являясь продолжением классового положения определенных профессиональных групп – прежде всего, разнорабочих. В этом отношении наша исходная гипотеза полностью подтвердилась: практику попрошайничества можно рассматривать как смежную область (квази) профессиональной деятельности для неквалифицированных рабочих. Было показано, что люмпенизация этой социальной категории трудоспособных граждан начинается с нисходящей профессиональной мобильности и опыта взаимодействия с тоталитарными институтами. Вместе с тем тонкая черта, которая отделяет человека, занятого физическим трудом, от профессионального обитателя паперти, практически полностью определяется его личностными особенностями (ответственностью в отношении личных документов, способностью найти общий язык с близкими и преодолеть пристрастие к алкоголю). Именно нарушение баланса этих жизненных составляющих, а не потеря основного места работы становится главным триггером участия рабочей силы в уличной экономике. Поскольку же сбор подаяния и простой физический труд в рамках отношений найма разделены не столько экономическими, сколько социально-психологичекими барьерами, у бывших рабочих всегда есть возможность вернуться к нормальной трудовой деятельности (что они чаще всего и делают, не затягивая опыт жизни на паперти более чем на три года). В этом возвратном нравственно-социальном движении огромная роль принадлежит церкви как институту (и, в случае паперти, конкретному «месту») духовного обновления людей, препятствующему их окончательной личностной деградации, – в особенности тех, кто сохранил способность к труду.

Те же, кто этой способности лишен, оказываются в более тяжелой ситуации, которая требует внимания со стороны государства и реформы социальной политики в отношении бедных. Для нетрудоспособных респондентов попрошайничество представляет собой вариант стабильной занятости при отсутствии реальных альтернатив; в эту практику нередко включаются и представители более высоких профессиональных групп. Если для неквалифицированных рабочих попрошайничество оказывается своего рода логичным продолжением их прежней деятельности, порой в культурно близкой им среде, то для работников нефизического труда, внезапно потерявших трудоспособность, паперть оказывается значительно более глубоким социальным потрясением. Все это требует от государства более серьезных и разносторонних мер, чем простые запретительные инициативы. Прежде всего, должны быть улучшены программы по социальной реинтеграции инвалидов и пенсионеров, а также выпускников детских домов и людей с тюремным прошлым. Необходимы также просветительская работа и культурный надзор в среде разнорабочих, которые на данный момент предоставлены сами себе; сегодня никто не знает, что происходит в этой профессиональной группе и к каким последствиям может привести конкуренция в этой среде, вызванная притоком низкоквалифицированной рабочей силы из числа трудовых мигрантов. Проблема люмпенизации трудоспособных граждан России должна получить решение задолго до того, когда она даст о себе знать посредством уличной экономики или конфликтных ситуаций.

Список литературы

1. Аникин В.А. Модернизационный потенциал профессиональной структуры занятого населения России // Общество и экономика. – М., 2011. – № 11–12. – С. 35–64.

2. Аникин В.А., Соловьев Р.А. Попрошайничество как (квази) профессия в современной России // Профессии социального государства / Под ред. П.В. Романова, Е.Р. Ярской-Смирновой. – М: ООО «Вариант»: ЦСПГИ, 2013. – С. 326–355. – (Библиотека «Журнала исследований социальной политики»).