Текст книги "Социологический ежегодник 2013-2014"

Список литературы

1. Заявление Совета по науке при Министерстве образования и науки РФ. – 27.06.2013. – Режим доступа: http://sovet-po-nauke.ru/info/27062013-declaration

2. Иванчик А.И. Как реформировали Российскую академию наук. – 08.05.2014. – Режим доступа: http://www.colta.ru/articles/specials/3133

3. Кряжимский А.В., Ефременко Д.В., Герасимов В.И. На пути к обновлению: Предварительные итоги экспертного опроса по поводу реформирования РАН // Поиск: Еженедельная газета научного сообщества. – М., 2013. – 6 сентября. – С. 8–9.

4. Курилла И.И. Нужно остановить законопроект // Троицкий вариант. – М., 2013. – 30 июля. – С. 3.

5. О реформировании Российской академии наук: По материалам экспертного опроса / РАН. ИНИОН. Отд. науч. сотрудничества и междунар. связей. – М.: ИНИОН РАН, 2013 a. – 48 с.

6. О реформировании Российской академии наук: По материалам экспертного опроса / РАН. ИНИОН. Отд. науч. сотрудничества и междунар. связей. – 2-е изд., доп. – М.: ИНИОН РАН, 2013 b. – 186 с.

7. Резолюция «Организация науки в России: Первоочередные задачи» // Вторая сессия Конференции научных работников России. – Москва, 25 марта 2014 г. – Режим доступа: http://www.rasconference.ru/index.php/program/resolution1

8. Российская Академия наук: Хроника протеста, июнь-июль 2013 г. / Сост. А.Н. Паршин. – 2-е изд., доп. и испр. – М.: Русский репортер, 2013. – 368 с.

9. Северинов К.В. «В РАН заниматься наукой плохо и неудобно» // Polit.ru. – 2013. – 29.07.2013. – Режим доступа: http://www.polit.ru/article/2013/07/29/severinov_about_ras_1/

10. Франк-Каменецкий М.Д. Механизмы торможения в науке // Иного не дано: Cб. науч. тр. / Под ред. Ю.Н. Афанасьева. – М.: Прогресс, 1988. – С. 634–647.

11. The United States Navy Arctic roadmap for 2014 to 2030. – Feb. 2014. – Mode of access: http://www.navy.mil/docs/USN_arctic_roadmap.pdf

12. Weingart P. Paradox of scientific advising // Expertise and its interfaces: The tense relationship of science and politics / Ed. by G. Bechmann, I. Hronszky. – B.: Sigma, 2003. – P. 53–90.

В.В. Клочков, С.М. Рождественская

Введение

В настоящее время в специальной литературе, СМИ и обществе в целом активно обсуждаются пути реформирования отечественной науки. В связи с этим особое внимание уделяется усилению конкурентных (конкурсных) принципов финансирования научных исследований. Авторы настоящей статьи берут на себя смелость утверждать, что значительное число сотрудников Российской академии наук, в особенности молодых, которые сегодня настроены против реформы РАН, на самом деле придерживается той же точки зрения, которую декларируют Правительство РФ, Министерство образования и науки. Одна из главных претензий к российской (а ранее – советской) науке – это уравнительный подход к финансированию отдельных ученых и научных коллективов. Суть реформаторских предложений в этом направлении сводится к следующему: «Необходимо уйти от советской уравниловки, провести (тем или иным способом) жесткий аудит как учреждений РАН, так и лабораторий и отдельных научных работников, чтобы отсеять балласт и сконцентрировать ресурсы у действительно высокопродуктивных ученых и научных групп».

Тот факт, что именно это «необходимо», не подвергается сомнению, спор идет об инструментах и деталях процесса. Господствующая концепция реформирования российской науки и ее ресурсного обеспечения предусматривает усиление ранжирования ученых и научных коллективов по тем или иным критериям (наукометрическим, формальным, экспертным) и перераспределение в пользу «лидеров» материальных и прочих дефицитных ресурсов. При этом в отношении остальных научных работников и учреждений предлагаются различные решения – от поддержки их обеспечения на некотором базовом минимальном уровне до радикального сокращения в качестве балласта.

Разумеется, любые из указанных предложений затрагивают интересы значительной части научного сообщества и потому становятся предметом ожесточенных дискуссий. Однако в этом вопросе желательно придерживаться научного подхода и, по возможности, руководствоваться не эмоциями и стереотипами, а результатами расчета и анализа. Иными словами, следует придать более научный характер науковедческим дискуссиям, которые сегодня имеют место внутри российской науки и вокруг нее.

В данной статье рассматриваются следующие вопросы.

1. Насколько эффективно ранжирование ученых по наукометрическим критериям, если их точность и достоверность, по признанию самих апологетов наукометрии, далеки от 100%-ных?

2. Насколько значительного прироста продуктивности следует ожидать от выделенной «научной элиты» после перераспределения ресурсов, выделяемых на науку, в ее пользу?

3. К каким социально-экономическим последствиям для российских научных работников приведет переход к конкурентным принципам финансирования фундаментальной науки?

4. Как усиление конкуренции и роли наукометрических показателей скажется на поведении ученых, моральном климате в научном сообществе и развитии различных научных направлений?

Предварительные ответы на эти вопросы получены авторами на основе математического моделирования. В данной статье оставлены за скобками чисто формальные аспекты исследования и сделан акцент на качественных выводах, полученных при анализе математических моделей.

Анализ эффективности ранжирования ученых по наукометрическим критериям

Критерии ранжирования ученых сами по себе, разумеется, не идеальны и могут давать значительные погрешности при оценке реальной продуктивности конкретного ученого или научного коллектива и, тем более, ценности научных результатов [см.: Игра в цыфирь, 2011; Управление большими системами, 2013]. Целесообразно ли выделять элиту, усиленно обеспечивая ее дефицитными ресурсами и сокращая неэффективных ученых и научные коллективы, если точность и надежность такого ранжирования невелика? Для ответа на этот вопрос авторы статьи построили простые математические модели [Клочков, Крупина, 2013 a; Клочков, Крупина, 2013 b].

При простейшей, примитивной квалификации проблемы в качестве индикатора результативности отдельного ученого или науки в целом можно выбрать количество условных научных результатов (публикаций в ведущих научных журналах или ссылок на них) в единицу времени (год), а в качестве критерия эффективности науки – использовать уровень удельных затрат в расчете на один результат (одно «открытие»). Авторы отдают себе отчет в крайней механистичности такого подхода к измерению результативности и эффективности науки, в несопоставимости между собой целого ряда научных результатов и принципиальной неформализуемости их реального значения для науки и практики. Однако господствующая в органах государственного управления и в определенной части профессионального сообщества точка зрения на науку, ее результативность и эффективность не менее механистична. То же самое можно сказать и о любых формальных наукометрических показателях. Поэтому данный язык представляется вполне уместным в ходе критической проверки обоснованности предложенной концепции реформы отечественной науки.

Ранжирование ученых на основе наукометрических показателей с формальной точки зрения можно рассматривать как задачу статистической классификации, поскольку ранжировать ученых предстоит на основе случайных, подверженных искажениям «измерений», их публикационной активности, цитируемости и т.п. Рассмотрим для начала простейший вариант разделения ученых только на два класса – высокопродуктивных и низкопродуктивных («лидеров» и «посредственных ученых»), причем избранный критерий будет считаться абсолютным (ученые, преодолевшие определенный порог формальных показателей, считаются высокопродуктивными, и наоборот). Качество критерия ранжирования можно измерить вероятностями ошибок первого и второго рода, состоящих в том, что истинно высокопродуктивный ученый будет отсеян, а «посредственный» попадет в элиту.

Проведенные параметрические расчеты показывают, что существенный прирост эффективности науки, т.е. многократное снижение затрат при относительно небольших потерях суммарной результативности научной сферы, достижим только: а) в некоторых специальных условиях, а именно при резкой сегрегации научного сообщества на относительно малочисленную (не более 10–20%) элиту и многочисленный балласт, уступающий ей в продуктивности в несколько раз или даже на порядок; б) при использовании высокоточных критериев ранжирования, с вероятностями ошибок первого и второго рода порядка 10% и менее, что при нынешнем качестве наукометрических методов вряд ли достижимо.

В связи с этим ранжирование ученых по формальным наукометрическим критериям и передача всего объема финансирования выделенным «лидерам», вероятнее всего, не принесет российской науке заметного роста ее эффективности. При этом ее абсолютная результативность, вероятнее всего, снизится пропорционально сокращению затрат. Таким образом, отбор ученых по формальным наукометрическим критериям по своим результатам будет слабо отличаться от механического сокращения их числа.

Подчеркнем, что в построенных упрощенных моделях не учитывались: а) системный характер научной работы, сложные взаимосвязи между учеными и научными коллективами, процессы кооперации, необходимые для получения значимых научных результатов во многих областях современной науки; б) так называемый закон Гудхарта, выражающийся в деформации сути научной работы, ее качества и морального климата в научном сообществе под влиянием внешних критериев «успешности»; в) эффект «критической массы» ученых и растущей отдачи от масштаба в сфере науки (отраженной, например, в гипотезе Кузнеца-Кремера). С учетом этих и подобных им факторов прогнозы последствий усиления конкуренции, «отсева неэффективного балласта» и т.п. мер реорганизации отечественной науки будут еще более пессимистическими.

Как свидетельствуют данные, приведенные в обстоятельном докладе академика С.М. Рогова, российская наука по абсолютным своим размерам (и, тем более, по объемам финансирования) категорически недостаточна для решения национальных задач [Рогов, 2013]. Поэтому некорректно думать, что, сократив ее путем «жесткого аудита», можно в итоге получить «компактную, но эффективную науку»: если абсолютный результат не будет достигнут, любые удельные показатели эффективности теряют смысл.

Прирост финансирования и прирост продуктивности научных работников

В описанных выше моделях по умолчанию предполагалось, что продуктивность отобранной научной элиты вырастет после ранжирования ученых и перераспределения в ее пользу дефицитных материальных ресурсов. Однако вполне возможно, что концентрация ресурсов у высокопродуктивных лидеров приведет к столь значимому росту их продуктивности, что это компенсирует потери значительной части научного потенциала страны, предсказанные в предыдущем разделе. В отличие от прочих факторов, не учтенных в простейших моделях реформирования российской фундаментальной науки, это вероятное обстоятельство свидетельствует как раз в пользу ранжирования ученых и усиления конкуренции между ними, а не против этой меры.

Поскольку предполагается повысить отдачу от науки путем концентрации финансовых ресурсов у немногочисленных лидеров, целесообразно оценить уровень возможного значимого прироста их индивидуальной продуктивности и итоговой суммарной продуктивности российской науки в целом в случае реализации предложенных стратегий. Аналогичный вопрос будет правомерен и в отношении отсеянного балласта. Вполне возможно, что низкая продуктивность работы многих научных сотрудников в настоящее время в первую очередь вызвана низким уровнем их финансирования, и простое его повышение позволит существенно повысить их научную результативность.

Для ответа на эти вопросы авторы настоящей статьи также предложили простую математическую модель, исходными параметрами которой выступают:

1) уровень дохода, получаемого ученым непосредственно за НИР;

2) уровень его базовых материальных потребностей;

3) альтернативная ставка зарплаты (за подработку, не связанную непосредственно с фундаментальными НИР).

Основанием предложенной авторами модели служит следующая гипотеза: дефицит базового финансирования, выделенного ученому для его свободных научных поисков, побуждает его искать подработку, отрывая его от основной исследовательской работы. Также предположим, что задача максимизации денежного дохода для ученого не актуальна – он нацелен, прежде всего, на научный поиск при условии достойного удовлетворения базовых материальных потребностей. При 100%-ном удовлетворении этих потребностей за счет зарплаты, получаемой за НИР, ученый будет посвящать фундаментальным исследованиям весь календарный фонд своего рабочего времени. Напротив, при значительном дефиците базового финансирования и при низкой ставке оплаты альтернативной работы ученый будет вынужден практически все свое время посвящать подработке в ущерб основной профессии. В то же время, именно у сотрудников, работающих «на стороне» по низким ставкам, наиболее высок потенциал относительного роста производительности их труда в качестве ученых при возможном повышении зарплаты по основному месту работы: базовое финансирование будет покрывать бо́льшую долю потребностей, так что появится возможность отказаться от низкооплачиваемой рутинной подработки в пользу НИР. В эту категорию работников, в частности, попадают молодые ученые, которые еще не имеют авторитета, деловых связей и опыта работы во вненаучных сферах деятельности (соответственно, их ставки оплаты альтернативных работ крайне низки). Основным видом подработки для многих из них, как правило, становится преподавание.

Особо подчеркнем, что уровень базовых материальных потребностей индивидуален и существенно меняется на протяжении жизненного цикла ученого. Так, наивысшая объективная потребность в средствах характерна для молодых ученых, которым необходимо обзавестись жильем и прочим имуществом, создать семью, воспитывать детей. Именно в этом возрасте, при данном уровне базового финансирования, ученый в большей степени (по сравнению со своими зрелыми коллегами) будет озабочен поиском дополнительных источников дохода в ущерб основной исследовательской деятельности. В то же время как раз молодой возраст считается наиболее продуктивным для генерации оригинальных идей и осуществления «прорывного» научного поиска. Такое противоречие настоятельно требует специального решения материальных проблем именно молодых научных сотрудников.

Рассмотрим теперь вероятные эффекты позиции, согласно которой научное сообщество состоит из лидеров и малопродуктивного балласта, притом что и те и другие могут находиться в разных материальных условиях. Разумеется, при одинаковых базовых потребностях и ставках оплаты «рутинной» работы истинные лидеры всегда будут продуктивнее своих ординарных коллег. Тем не менее, как показывают результаты расчетов по описанной модели, истинно высокопродуктивный ученый при недостаточно благоприятных условиях может сравняться по текущей результативности с посредственным или даже уступать ему. Такое может иметь место, если уровень базовых потребностей лидера высок, либо он вынужден подрабатывать по относительно низким ставкам. Этот факт свидетельствует о том, что текущая результативность может вовсе не соответствовать истинному научному потенциалу работника при достаточном базовом финансировании.

Наконец, проанализируем, к каким последствиям может привести увеличение базового финансирования: поможет ли оно выявить истинное превосходство лидеров с точки зрения научной результативности и каков ожидаемый прирост числа научных результатов для лидеров и балласта. Простые примеры показывают, что вполне возможны ситуации, когда потенциально продуктивный ученый, вынужденный прежде тратить бо́льшую часть своего времени на подработку, благодаря повышению основной зарплаты многократно увеличивает фонд времени для НИР, и наоборот – его более результативный коллега, который и прежде практически полностью удовлетворял свои базовые потребности, это время существенно не увеличит. В итоге изначальное многократное превосходство второго над первым сменится многократным же превосходством первого над вторым.

Таким образом, и сама продуктивность исследовательской деятельности ученых, и влияние на нее увеличенных базовых ставок финансирования зависят от материального положения этих ученых, их квалификации и прочих факторов. Учет этих различий является дополнительным контраргументом против усиления роли наукометрических критериев оценки эффективности работы ученого: строго говоря, неясно, что именно эти критерии измеряют и что подлежит сопоставлению применительно к разным ученым в процессе ранжирования.

В интервью от 10 февраля 2014 г. [Ливанов, 2014] министр образования и науки РФ Д.В. Ливанов сказал: «Надо провести реструктуризацию научного сектора – чтобы дать ресурсы тем ученым, которые способны работать на высоком уровне». Однако, как показывает проведенный здесь простейший анализ, до тех пор, пока ученым не будут предоставлены необходимые ресурсы, не представляется возможным определить, кто из них «способен работать на высоком уровне». Мы приходим здесь к тому же выводу, что и в предыдущем разделе статьи: если Россия ставит задачу иметь развитую науку мирового уровня, ей не избежать многократного увеличения абсолютных затрат на науку – до уровня, который позволит сделать удельное подушевое финансирование ученых и научных коллективов сопоставимым с мировым (в соответствующей области науки). Только после этого можно будет приступать к отбору и ранжированию ученых, тем более что задача количественного сокращения в сфере науки для нашей страны неактуальна, так что на самом деле придется решать разве что задачу отбора наиболее перспективных молодых исследователей на смену старшему поколению ученых.

Прогнозирование социально-экономических последствий усиления конкурентных принципов финансирования российской науки

Выделение элиты в научном сообществе, в той или иной форме, приведет на практике к резким социальным изменениям. В базовых моделях реформирования отечественной науки предусматривалась возможность увольнения всех не вошедших в элиту ученых, либо – финансирования части из них. Однако все ученые, получившие финансирование, рассматривались как равноправные атомарные единицы. Вместе с тем подчеркивалось, что подобное «равноправие» не учитывает системного характера научной деятельности и принципа взаимодополняемости участников научных коллективов. В связи с этим можно задать риторический вопрос: почему в ведущих научных державах мира, располагающих достаточным количеством нобелевских лауреатов, не увольняют всех ученых, помимо этих признанных лидеров?

На самом деле, малочисленная элита, в отсутствие уволенного балласта, не сможет не только поддерживать абсолютный уровень продуктивности национальной науки, но и сохранить свою удельную эффективность, поскольку последняя во многом была обусловлена взаимодействием с «малопродуктивными» коллегами. Это понимают, судя по их предложениям, и сами реформаторы науки, и предполагаемые бенефициары – кандидаты в элиту. Конкретные предложения, как правило, предусматривают выделение малочисленной элиты именно как адресата и распорядителя выделяемых на науку средств; в рамках же своего бюджета ее субъекты вольны нанимать любое число помощников и исполнителей. Такова суть идеи о «1000 лабораторий», а также предложения о введении института постоянных сотрудников РАН и нанимаемых на временные контракты прочих научных работников.

Таким образом, в реальности полного увольнения научного балласта не произойдет, но его роль и социальная структура научного сообщества существенно изменятся. Можно утверждать, что с социальной точки зрения подобные институциональные изменения приведут к глубокому экономическому, правовому и статусному неравенству ученых. По сути, узаконивается «научный феодализм» и даже «научное рабство». Единоличный распорядитель бюджетных средств сам волен выбирать исполнителей, не обладающих аналогичной рыночной властью, и заключать с ними соглашения на более выгодных ему условиях. Они могут – и, вероятнее всего, будут (как показывает опыт работы российских ученых за рубежом в сходных условиях) – практиковать в отношении наемных помощников существенное «поражение в правах», даже по сравнению с нынешним низкооплачиваемым, но самостоятельным научным работником. Это коснется не только уровня зарплаты, но и профессионального статуса ученых, а также авторства научных результатов.

Не следует путать такое положение дел с традиционной для нашей страны организацией науки, в рамках которой младшие по должности научные сотрудники подчинялись старшим, но пользовались определенными правами именно как самостоятельные ученые, как сотрудники государственных НИИ (нарушения этих прав не отменяют того факта, что официально эти права за ними признавались). По сути дела, вместо большого количества обладающих соответствующими правами научных работников (подотчетных государству, официально получающих от него средства, а также подчиненных руководителям институтов и их подразделений исключительно в рамках прозрачных должностных обязанностей) в научном сообществе предлагается идентифицировать полноправную элиту и ущемленное в правах с помощью экономических механизмов большинство. Являются ли такие социальные изменения в российской науке желательными – вопрос, выходящий за рамки данной работы, однако необходимо недвусмысленным образом заявить о возможности таких изменений.

С учетом сказанного, можно более точно прогнозировать, как изменится суммарная продуктивность научной работы в России вследствие реализации исследуемых здесь реформаторских предложений. Даже без учета эффектов наподобие закона Гудхарта117117
  С учетом же этого фактора, продуктивность научной деятельности в России определенно возрастет, поскольку критерии отбора теперь будут непосредственно связаны с публикациями в зарубежных журналах. Относительно малое число таких публикаций у российских ученых позволяет сравнительно быстро повысить их количество благодаря эффекту «низкой базы».


[Закрыть] этот показатель не будет существенно меняться (или не изменится вовсе), поскольку отсеянный научный балласт будет по-прежнему продолжать работу, пусть и в ином качестве. Также можно прогнозировать резкое повышение формальной продуктивности (а вслед за этим – и профессионального статуса) выделенной элиты, поскольку распорядитель средств сможет рассчитывать на соавторство в тех работах, которых он непосредственно не выполнял, на приоритетное и даже на единоличное авторство. Подобная практика и прежде имела место в отечественной науке, когда даже младшие научные сотрудники формально обладали теми же правами, что и более авторитетные их коллеги, однако эти явления воспринимались именно как нарушения этического и юридического характера. В то же время в условиях подлинного «научного феодализма» (закрепленного на уровне системы экономических взаимоотношений, а не декларируемого) уже не будет формальных оснований для порицания подобных явлений118118
  Говорить о «научном феодализме» в отношении отечественной, советской и постсоветской академической науки стало чрезвычайно модно в рамках информационной кампании за ее радикальное реформирование.


[Закрыть].

Влияние конкуренции на поведение ученых и моральный климат в научном сообществе

Специального анализа требует активно пропагандируемое представителями власти и самого научного сообщества требование преимущественно конкурсного финансирования науки по сравнению с базовым. Тем самым, не только премии и прибавки к достаточному уровню базового финансирования, но и просто выживание ученого ставится в зависимость от итогов конкурентной борьбы. При этом маловероятно, что участники этой борьбы будут следовать правилам и этическим нормам и руководствоваться стремлением к научной истине, а не соображениями личного выигрыша любой ценой. Следовательно, в соответствии все с тем же законом Гудхарта, усилия ученых будут нацелены именно на успех в конкурентной борьбе, а не на достижение значимых научных результатов. В зависимости от ситуации это может выразиться: а) в отказе от прорывных исследований, связанных с высокими рисками, в пользу более «надежных» (с точки зрения выигрыша), но более консервативных; б) в активизации псевдонаучной деятельности по «накрутке» разнообразных индексов и рейтингов; в) в непосредственном нарушении научной этики, в том числе – путем организованной травли оппонентов, формирования блоков, призванных обеспечить выигрыш «своих», и т.п.

При этом в отношении научных оппонентов неизбежным окажется радикальный антагонизм, стремление во что бы то ни стало их «подавить». Такая ситуация в любом случае способствует упрочению позиций «мейнстрима» в той или иной дисциплине, поскольку любые точки зрения, выходящие за его рамки, – удобная и «допустимая» цель для уничтожения их апологетов на фоне снижения стимулов к научным рискам и инсайтам. В такой обстановке рождение и развитие действительно инновационных научных концепций практически невозможно.

При необходимости можно обосновать формально, почему антагонистическая конкуренция провоцирует неэтичное поведение (причем на любых, не только научных, рынках). Можно представить данную ситуацию как биматричную игру отдельного ученого с научным сообществом. Ученый имеет возможность выбрать одну из двух стратегий:

1) добросовестно заниматься исследованиями, опираясь на работы коллег и соперничая с ними в рамках научной этики;

2) заниматься преимущественно конкурентной борьбой, подчиняя научную работу и поведенческие принципы конечному выигрышу.

Согласно классической пирамиде мотиваций А. Маслоу, на нижней ее ступени находятся базовые потребности, на последующих – нематериальные, в том числе моральные стимулы. К последним относятся самоуважение и уважение коллег, а также удовлетворенное честолюбие (например, вследствие приоритетного авторства или научного открытия). К подобным «благам второй очереди» можно отнести и материальные премии, дополняющие достойный базовый уровень оплаты труда ученого. Если от выигрыша в конкурентной борьбе зависит только распределение благ второй очереди, а базовый уровень имеет гарантированное обеспечение, то для многих ее участников антистимулы к нечестному поведению (общественное порицание, совесть) вполне могут взять верх над мотивацией к удовлетворению честолюбия или получению дополнительных материальных бонусов. Такие ученые предпочтут честно искать научную истину, хотя, разумеется, найдутся и такие, кто выберет победу в конкурентной борьбе. В этом случае ситуация с формальной точки зрения выступает аналогом известной «дилеммы заключенного». Здесь равновесие Нэша (т.е. сочетание стратегий), нарушение которого в одностороннем порядке невыгодно никому из участников (в нашем случае это всеобщая жесткая конкуренция, где и ученый, и его коллеги выбирают стратегию № 2 данной игры), не является тем не менее оптимальным состоянием по Парето (когда уже нельзя улучшить ничье положение, не ухудшив чье-либо еще). Если все игроки поведут себя «неправильно», т.е. откажутся от жесткой антагонистической конкуренции, они одновременно выиграют, поскольку нематериальные стимулы при мирном сосуществовании выше, а ожидаемый материальный выигрыш – как минимум не меньше того, который возможен в условиях жесткой конкуренции, поглощающей часть выделяемых ученым ресурсов. Как и в других ситуациях данного типа, общество (в данном случае – научное сообщество) может установить правила, предписывающие всем игрокам выбирать «общественно оптимальную» стратегию, и наказывать за их нарушение.

Если же ученые поставлены в условия «игры на выбывание», антистимулы к нечестному выигрышу в конкуренции для всех ученых, независимо от их индивидуальных предпочтений, априори окажутся слабее желания выжить (по крайней мере, оставаясь в профессии)119119
  Впрочем, и в таких ситуациях всегда находились люди, ставящие благо окружающих выше своего физического выживания; в то же время, такое поведение вряд ли может считаться массовым.


[Закрыть]. При этом следует подчеркнуть, что стратегия № 2 уже никому не гарантирует выживания и продолжения работы, она только дает шанс выиграть необходимые для этого материальные ресурсы, тогда как стратегия № 1, избранная в одностороннем порядке, такого шанса ученому заведомо не оставляет. Подчеркнем, что такая ситуация не обязательно вызвана общим дефицитом финансирования науки. Даже при достаточном объеме выделяемых средств сами правила распределения финансирования вполне могут искусственно вовлечь ученых в такую ситуацию («победитель получает все»), хотя средний уровень ресурсной обеспеченности и позволяет этого избежать. Очень часто «бои гладиаторов» между учеными устраиваются преднамеренно, с ясным пониманием их последствий для научного сообщества и для общества, ориентированного на научный результат в целом.

Влияние наукометрических показателей на развитие различных научных направлений

Как повлияет усиление роли наукометрии на процессы развития самой науки, зарождения научных школ, смену научных концепций и т.п.? В качестве примера мы обратимся к экономической науке.

Прежде всего, следует отметить, что экономика не является «нормальной наукой» в терминологии Т. Куна, т.е. такой наукой, в которой существует единственная общепризнанная парадигма. Причина этого – в высокой неопределенности экономических научных знаний. На ранних стадиях исследования данной области неопределенность оценок (значений тех или иных величин, возможной эффективности той или иной политики) настолько высока, что нельзя сказать, что какая‐то концепция более верна, чем прочие. Это обстоятельство предоставляет заинтересованным сторонам широкие возможности для манипулирования общественным мнением и информационного управления (в том числе – посредством образования, экспертно-аналитической деятельности, пропаганды своих взглядов в СМИ и научно-популярной литературе). Заинтересованные стороны и политизированные группы ученых акцентируют внимание на «желательных» для себя аспектах изучаемых явлений. Когда выявляются отношения доминирования между альтернативными концепциями, одна из них может быть признана истинной и принята в качестве парадигмы. Именно в этот момент наука, строго говоря, становится «нормальной». Важно подчеркнуть, что сам этот термин имеет еще и тот смысл, что в такой науке оправданно установление жестких норм, отсекающих заведомо ошибочные суждения и ненаучные подходы [Сокулер, 2001].

В то же время, как показано в ряде работ, вполне возможно, что высокая неопределенность знаний имманентно присуща экономике и другим общественным наукам не только в силу сложности объекта изучения, но, главным образом, вследствие его изменчивости; именно эта особенность исключает последовательное уточнение моделей и теорий на протяжении исторического времени, характерное для естественных наук. Экономисты зачастую не успевают выявить отношения доминирования между разными концепциями, прежде чем произойдет очередная структурная перестройка системы, в результате чего все оценки приходится выстраивать заново. При этом на ранних стадиях своего развития принятая парадигма еще не успевает доказать свое объективное превосходство над прочими, однако она принимается, а разногласия между учеными сходят на нет. Как пишет Т. Кун, «их исчезновение обычно вызвано триумфом одной из допарадигмальных школ, которая, в силу ее собственных характерных убеждений и предубеждений, делает упор только на некоторой особой стороне известных фактов» [Кун, 2001, с. 36].