Текст книги "Социологический ежегодник 2013-2014"

М.В. Загидуллина

«Власть экспертов»: Утопия и реальность

Особенности экспертного знания многократно и глубоко исследовались в истории науки, в частности, в истории наук социальных [Козырьков 2007; Toward a general theory… 1991; Bereiter, Scardamalia 1993]. Понятие «власть экспертов», сопровождавшее расцвет экспертной деятельности, рассматривалось в разных аспектах, в том числе в русле философии науки или концепции перехода к «обществу знания». Пока в России обсуждаются особенности экспертного знания в целом, в западной науке дискутируется проблема генерализации такой компетенции, как «владение экспертным знанием». В 2006 г. P. Сойер доказывал, что навык экспертного анализа не может далее оставаться прерогативой «немногих избранных», эта компетенция должна стать массовой и охватывать все отрасли – только тогда станет реальностью новое поколение студентов, способных к переходу к «экономике знаний» [Sawyer, 2006].

Исторически концепция власти экспертов может быть соотнесена с архаическими формами управления обществом старейшинами, олицетворявшими мудрость и жизненный опыт поколений. Основные управленческие утопии такого типа (например, «мандаринат» как своеобразная конституционная монархия ученых, «аристократия духа» Г. Флобера124124
  Флобер разворачивает эту мысль в одном из писем к Жорж Санд (3 августа 1870 г.); само выражение «аристократия духа» заимствовано им из ранней немецкой романтической философии (согласно свидетельствам современников, выражение принадлежит Генриху Стефенсу, назвавшему «аристократами духа» последователей философии романтизма А.В. Шлегеля) [Флобер, 1984, c. 90, 415–416].


[Закрыть]) периодически возникали как в Новое, так и в Новейшее время, однако сегодня мы имеем дело не с утопией, а с воплощенной реальностью, имеющей серьезные философские основания и космополитическую устремленность. Повышение социального статуса экспертов сопровождается институционализацией экспертного знания, которое начинает оказывать все большее влияние на другие сферы человеческой деятельности. Это проявляется в первую очередь в «нисхождении» экспертного знания в массовые слои населения. М. Вебер в свое время говорил о «сползании харизмы» («божьей искры нации») применительно к историческому месту и роли отдельных личностей в истории, подразумевая присвоение ярких знаний и откровений все более широкими массами, в результате чего харизма «рутинизируется» [Weber, 1969]. Подобный методологический подход может быть применен к осмыслению нисходящего движения любого элитарного феномена или процесса: будучи вначале эксклюзивным маркером «немногих избранных», элитарное начинает неизбежное движение вниз по социальной лестнице, теряя четкие очертания, расплываясь и бледнея, а иногда и превращаясь в пародию на самое себя. Однако даже в такой ситуации, следуя выражению М. Элиаде, профанное дышит сакральным [Элиаде, 1994, с. 17].

Эта линия рассуждений помогает понять, как экспертное знание и власть экспертов наполняют повседневность среднестатистического обывателя. Так, рассчитанные на массового зрителя телепередачи, где «эксперты» определяют качество продуктов, готовят еду, решают, идет ли героине шоу платье, высказывают свое мнение о модных трендах сезона и т.п., создают условия для полного разрыва с исходным понятием «опытный» и превращают в эксперта любого, кого награждают этим титулом журналисты-ведущие. Тот же эффект «размывания сути» можно обнаружить и в новейших медиа, где экспертным мнением называется практически любая точка зрения. В интернет-форумах широкое распространение получила такая разновидность троллинга, как дварфинг (от англ. dwarf – гном), когда участник коммуникации скрупулезно собирает все доступные знания по теме и представляет их в виде развернутых и подробнейших комментариев – с выписками из архивов и цитированием забытых документов. Такая тактика по сути все равно является троллингом (т.е. способом «сломать» коммуникационный процесс с тем, чтобы отвлечь собеседника от темы)125125
  См.: Patel N. Internet trolling. – Mode of access: http://slodive.com/web-development/internet-trolling/


[Закрыть], но формально она выглядит как чистая экспертиза. Когда экспертное знание становится всеобщим, его сакральный компонент трансформируется в профанный: любое знание получает статус экспертного, следовательно, характеристика «экспертное» дезавуируется и фактически аннулируется.

«Макдоналдизация» экспертного знания как часть всеобщей «макдоналдизации»

Феномен размывания понятия присутствует на уровне оценки и в таких системах, где требуется сравнение интеллектуальных либо материальных продуктов. Здесь может быть уместным термин «макдоналдизация экспертного знания», предполагающий процесс его нисходящей эволюции от персонального сверхзнания старейшин и гуру к имперсональным системам оценки объекта по формальным критериям. Дж. Ритцер в своем многократно переизданном, дополненном и исправленном труде «Макдоналдизация общества» продемонстрировал, что основной вектор развития современного общества следует четырем философским принципам сети «Макдоналдс». Чтобы реализовать идеальную модель функционирования, всякое предприятие, занятое производством материальных благ и предоставлением услуг, должно быть ориентировано на эффективность (в основе которой, по Ритцеру, лежит норма «максимального насыщения за минимально короткое время»); калькулируемость (много – значит, хорошо, т.е. количественное доминирует над качественным, подменяет и замещает его); предсказуемость-стандартизируемость (человек получает предсказуемую, уже известную ему еду в условиях, которые ему также знакомы, поэтому все «Макдоналдсы» мира одинаковы – от униформы служащих до калорий гамбургера); подконтрольность, качество которой достигает максимума в системах «non-human», когда все функции выполняют автоматы и контролируют приборы [Ритцер, 2011].

По мнению Ритцера, подобное развитие веберовской идеи «рационализации» приводит к особому эффекту – иррациональности самих систем, покидающих рамки причинности. Стандартизированный мир путешествий человека из одного предсказуемого и просчитываемого пространства в другое, не менее предсказуемое, чреват подобной иррациональностью.

Метод: Экспертиза в научных проектах

«Макдоналдизация» экспертного знания является второй тенденцией после «размывания сути» в ситуации его «сползания в массы» или демократизации (профанизации). Иллюстрацией тому может служить процесс конкурсной документации государственных программ поддержки развития науки («Конкурсная документация по проведению конкурсного отбора на предоставление грантов в форме субсидий для юридических лиц из федерального бюджета в рамках реализации федеральной целевой программы “Научные и научно-педагогические кадры инновационной России” на 2009–2013 годы (I очередь – мероприятие 1.1, гуманитарные науки)», утвержденная 23 марта 2012 г. и размещенная на сайте126126
  См.: Конкурсная документация по проведению конкурсного отбора на предоставление грантов в форме субсидий для юридических лиц из федерального бюджета в рамках реализации федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009–2013 гг. – Режим доступа: http://old.mon.gov.ru/files/ materials/9366/12.03.23-kadry-kd.PDF
  Далее страницы указываются в скобках после цитат из этого документа.


[Закрыть]. Поскольку конкурсная документация других очередей и линий строится по тому же шаблону, достаточно рассмотреть один пример, чтобы увидеть тенденцию в целом.

Перед конкурсной комиссией стоит задача – отобрать лучшие заявки на финансирование научных проектов. Для решения этой задачи необходимо привлечь экспертное знание, что позволит оценить по избранным критериям качество предлагаемых проектов в одних и тех же сопоставимых единицах. Уже сама задача «калькуляции качества» представляется вполне соответствующей духу и принципам «макдоналдизации». Но интересен подход разработчиков документации к решению поставленной задачи. Так, пункт 15.2 конкурсной документации гласит: «Оценка конкурсных заявок осуществляется в срок, не превышающий 30 дней со дня окончания рассмотрения конкурсных заявок, в целях выявления участника, предложившего для финансирования лучшую научно-исследовательскую работу (проект)… По решению конкурсной комиссии может быть проведена экспертиза представленных на конкурс заявок. Мнение экспертов носит рекомендательный характер. При проведении экспертизы могут быть использованы сведения из документов конкурсной заявки, размещенных участником конкурса в Компьютеризированной системе подготовки заявок на участие в конкурсе (с учетом изменений в конкурсную заявку, внесенных в установленном порядке)» [с. 12].

Таким образом, при оценке заявок конкурсная комиссия может обойтись и без экспертов (специалистов в той конкретной сфере знания, к которой относится заявка). Поскольку одна и та же комиссия должна была оценивать и работы по истории, и заявки по лингвистике и прочим гуманитарным наукам, то налицо «универсалистский» подход к формализованному тексту заявки. Экспертное знание и оценка позиционируются как возможные, но не обязательные условия анализа конкурсных заявок, причем мнение экспертов рассматривается только в качестве рекомендации или факультативного элемента. Отказ от экспертного знания в данном конкретном случае обеспечивается особой системой оценивания, которую мы и рассмотрим.

Как работают критерии экспертной оценки в условиях «недомакдоналдизации»

Предлагается три критерия оценки качества заявки: запрашиваемая сумма гранта (20%), научное качество проекта (40%) и квалификация участника (40%). На долю «научной креативности» выпадает менее половины общей суммы оценки, а содержание проекта приравнивается к квалификации участника. Это означает, что «новичок», предложивший смелый инновационный проект, но еще не имеющий опыта выполнения требуемой работы, будет приравнен к исполнителю, который имеет хорошие «прошлые» показатели, но предлагает слабый научный проект.

Каждый из трех критериев «макдоналдизируется» по-своему. Подход «non-human» и принцип «калькулируемости» наиболее очевидны в случае с первым критерием; конкурсная документация предлагает формулу для расчета баллов по первому критерию: «оценивается снижение запрашиваемой суммы гранта по сравнению с установленной в объявлении о проведении конкурса и конкурсной документации предельной суммой гранта. По критерию “запрашиваемая сумма гранта” ценовые баллы присуждаются по формуле:

где:

Б_с – ценовые баллы, присуждаемые i-й заявке по указанному критерию;

C_max – предельная сумма гранта, установленная в объявлении о проведении конкурса;

C_i – сумма гранта, запрашиваемая i-м участником конкурса» [с. 12].

Таким образом, при наличии специальной программы обсчет первого критерия может производиться автоматически, что позволяет в принципе исключить из процесса оценивания человеческий фактор, чреватый иррациональностью. Наибольший балл получит участник, готовый выполнить свой качественный научный проект за сумму, наименьшую от заявленной.

Второй критерий («научное качество проекта») оценивается по следующим показателям:

– актуальность и научная значимость выполнения научно-исследовательской работы (проекта);

– наличие научного задела по предлагаемой научно-исследовательской работе (проекту);

– достижимость заявленного результата (обоснованность применяемых в исследовании методов и / или технических решений).

Этот критерий менее всего годится для «макдоналдизации», к которой тяготеет процесс оценивания конкурсных заявок в целом. Каким же образом конкурсная комиссия может обойтись без экспертного знания в этом случае? Такую возможность еще раз подчеркивает пункт 15.5.2, гласящий: «По каждому из критериев “научное качество проекта” и “квалификация участника” каждым членам конкурсной комиссии присваивается от 0 до 100 баллов каждой заявке. При присвоении баллов члены конкурсной комиссии могут принимать во внимание результаты экспертизы заявок. Затем вычисляется средний балл заявки по каждому из критериев “научное качество проекта” и “квалификация участника”: сумма баллов, выставленных всеми членами конкурсной комиссии оцениваемой заявке, делится на количество членов конкурсной комиссии, принявших участие в оценке» [с. 13].

Ответ содержится в «формах, предлагаемых к заполнению», где научное качество проекта представлено в виде калькулируемых позиций: это число участников – исполнителей проекта, их возраст (причем оценивается и стимулируется молодость коллектива участников), ученые степени, принадлежность к вузу и аспирантуре или студенческий статус. Квантитативные характеристики здесь акцентируют преимущества заявок молодых ученых (а не тех, кто «умудрен опытом»), что соответствует главным стратегическим направлениям развития науки и образования. Однако эти показатели не имеют отношения к качеству проекта: «молодой коллектив» заведомо будет более успешным в конкурсе, чем более «возрастной».

Другой ряд параметров тесно связан с определением приоритетных областей исследования и направлений модернизации, которое дается на основе специальных приказов соответствующих министерств и правительства. Принцип соотнесения заявки с такими параметрами прост и тоже может быть выявлен «автоматически» (совпадает / не совпадает).

Примечательно, что квантитативные характеристики предшествуют характеристикам квалитативным (описанию качества научного проекта). В то же время собственно описание научного проекта создает определенные сложности для «макдоналдизации» экспертизы, поскольку требует индивидуального подхода и неформализуемых знаний (т.е. знаний, которые не могут стать основой простого сопоставления варианта, предложенного в заявке, с «эталоном»). Это касается актуальности исследования, его цели, задач, краткой характеристики объекта. Разумеется, внутри квалитативных показателей присутствуют и квантитативные (например, количество создаваемых документов или моделей, образцов, макетов, регламентов). Очевидно, что конкурсная документация гранта в сфере «гуманитарные науки» не отличается от «технических наук», что создает своеобразный перекос в сторону точных наук. Таков в принципе общий тренд развития современной науки, однако дело не столько в этом тренде, сколько в нежелании замечать новые тенденции в гуманитарном знании (например, так называемые «digital humanities», в рамках которых правильнее было бы говорить не о приборах и инструментах, которыми располагает НОЦ, являющийся базой выполнения конкурсной работы, а о программном обеспечении и необходимых лицензиях)127127
  О современном состоянии цифровой гуманитаристики см.: [Журавлева, 2012].


[Закрыть]. Освоение новых программ, переводящих гуманитарные науки на более высокий уровень успешной аналитики крупных баз данных, вполне могло бы быть таким «квантитативным» индикатором. В современном виде конкурсная заявка гуманитария оказывается заведомо «хуже» (в ракурсе ее экспертизы), чем заявка естественника или представителя точных наук.

Вернемся к неформализуемой части заявки, подлежащей оцениванию. Сама установка конкурсной документации на факультативность экспертного знания (необязательность экспертной оценки заявки, во-первых, и ее заведомо рекомендательный характер для членов конкурсной комиссии – во-вторых) предполагает достаточность самого наличия содержательных пунктов без внимательного отношения к содержанию и способов его оценки. Очевидно, что задаются условия для приблизительных содержательных оценок заявки. Интересна и институциональная сторона этого конкретного примера: конкурсная комиссия включала всего четверых (из шести утвержденных приказом) работников, при этом итоги подводились в течение 30 минут по 196 заявкам, уже получившим рекомендательные оценки экспертов. Кто и как производил экспертизу, остается непрозрачной частью конкурса, но в итоге все 196 заявок были ранжированы внутри своих лотов по количеству баллов.

Перечисленные выше параметры сложны для экспертной оценки, несмотря на попытки их квантификации (например, «достижимость», помимо прочего, определяется по показателю «использование специального оборудования, имеющегося в НОЦ»). Это значит, что эксперт должен понять, насколько основательно готов конкурсант к осуществлению своего проекта. Но установить такую готовность сможет только специалист по конкретной теме (как, в противном случае, можно оценить, например, «краткий анализ состояния исследований» по теме?). При этом в конкурсе, о котором идет речь, было шесть лотов по основным отраслям гуманитарного знания: история; экономика; философия, социология и культурология, филология и искусствоведение; психология и педагогика; юридические и политические науки (членов же комиссии, как было указано выше, насчитывалось всего четверо).

То же самое можно сказать и в отношении квалификации участника – третьего критерия, предполагающего оценку:

– опыта выполнения работ и достигнутых результатов по тематике конкурса;

– образования и профессиональных показателей.

Следует отметить, что при оценке заявки по данному критерию целевой аспирант (как претендент на грант в этом конкретном случае) предоставляет информацию об исследованиях, проведенных им ранее, а также о полученных прежде грантах (если учесть, что заявка подается на два года, то он должен быть не старше второго курса аспирантуры); оцениваются не только количество публикаций претендента, но и индекс цитирования (а это означает, что основная часть исследовательской работы уже должна была состояться); предлагается указать три высокорейтинговые публикации с учетом импакт-фактора журнала. Анализируя символический подтекст данного критерия, можно увидеть, что он стимулирует раннюю включенность аспиранта в научно-исследовательское поле, предлагая ему (возможно, подспудно) активизировать публикационную активность еще на стадии магистерской диссертации. Эти рекомендации имеют и свои подводные камни – предполагается, что аспирант заявляет совершенно новое исследование (см. в «Декларации участника»: «Информирую, что заявленная в составе заявки на участие в конкурсе научно-исследовательская работа (проект) не является повторением научно-исследовательских работ (проектов), выполненных мной (с моим участием) в предшествующие периоды за счет бюджетов различных уровней и иных источников» [с. 19]), что создает противоречие между логикой подготовки диссертации в аспирантуре и требованиями к участию в конкурсе.

Здесь очевиден простой количественный подход: наличие трех публикаций, значение импакт-фактора, наличие индекса цитируемости. Это числовые показатели, которые легко могут быть сопоставлены друг с другом и вполне пригодны для автоматического считывания (без учета содержательной стороны – тематики опубликованных работ или знакомства с ними и с уровнем их качества). Предполагается, что высокий импакт-фактор журнала гарантирует качество любой опубликованной в нем статьи. Между тем принцип расчета импакт-фактора журналов тоже должен стать специальным объектом рассмотрения, поскольку фактически речь идет о подмене понятия «качество публикации» понятием «высота импакт-фактора журнала, осуществившего публикацию». Как известно, импакт-фактор – это «число цитирований в текущем году статей, опубликованных в журнале за предшествующие два года (пять лет), поделенное на число этих статей». Очевидно, что при таком подходе самыми высокорейтинговыми окажутся журналы, имеющие наибольшее число статей (например, многоотраслевые, напоминающие прежние сборники статей, именуемые на жаргоне научного сообщества «братскими могилами»). Убедиться в правильности такого предположения можно, заглянув на сайт elibrary.ru, где высокие показатели импакт-фактора имеют мультидисциплинарные и высокочастотные по выходу в свет журналы. Можно предположить, что это не так, поскольку импакт-фактор не зависит от количества статей, представляющего собой знаменатель дроби. Тем не менее простой сравнительный анализ заставляет убедиться в обратном. Кроме того, принцип «среднего арифметического» позволяет компенсировать нецитируемые статьи высокоцитируемыми, что при смешении разных отраслей в тематике журнала и дает соответствующий результат. Интересно, что в зарубежных журнальных индексируемых базах обнаруживается и такой показатель, как соотношение статей, процитированных хотя бы один раз, и статей, которые в течение года не получили ни одного цитирования. Это стимулирует редакции журналов к тщательному анализу качества поступающих работ; при таком подходе к формированию импакт-фактора он действительно может выступать гарантом качества публикации. Впрочем, и эта позиция может быть оспорена – особенно в случае публикации инновационной работы, открывающей новые ракурсы исследования или материала, что может исключить статью из сферы интересов научного сообщества, работающего в рамках привычных «ключевых позиций».

Если соотнести квалификационные требования со статусом заявителя («целевой аспирант»), то мы оказываемся в ситуации заведомо завышенного критерия, что, впрочем, само по себе вполне объяснимо (планка высока, но «нижний порог» не указан).

Конкретный анализ данной конкурсной заявки показывает, что «макдоналдизация» экспертного знания завоевывает все более значимые позиции; по-видимому, квантитативные характеристики будут становиться все более значимыми, а качественные – отступать в тень. Это приведет к тому, что «эффективность» (по Ритцеру) начнет работать как принцип вынесения оценки в минимально возможные сроки. При высокой формализации и стандартизации заявок на конкурсы подобная практика действительно станет возможной. Сегодняшняя ситуация оценивания конкурсных заявок остается «недомакдоналдизированной» и находится в состоянии постепенного «оцифровывания».

Институциональность экспертной «макдоналдизации»

Каковы преимущества «макдоналдизированного» подхода к оценке научных проектов?

1. Четкая объективная система оценивания по просчитываемым показателям.

2. Высокая рациональность оценки и уменьшение субъективного фактора.

3. Скорость оценивания, отвечающая требованиям к современному научному процессу, не терпящему проволочек и замедлений.

В то же время следует помнить о рисках. Наука – это не матрица, любой участок которой может быть рационализирован и просчитан. Здесь должно быть место субъективному «чутью» эксперта128128
  Об интуиции эксперта см. подробнее: [Dreyfus, Dreyfus, 1989].


[Закрыть], достаточному для того, чтобы оценить оригинальность и смелость научного проекта, а также – экспертной эрудиции, пониманию глубины замысла и готовности исполнителя с ним справиться. Кроме того, критике может подлежать и система квантитативных методов оценивания качества проекта (о чем говорилось выше). Возможно, современная российская система формализации оценок в сфере принятия решений по научным проектам и их финансированию может быть усовершенствована, если начнет в большей мере учитывать аналогичные зарубежные практики. Там особое значение придают ситуации «столкновения» эксперта и проекта в свободном оценочном поле, когда конкретные позиции помогают выразить общее впечатление, а не формализовать его, как в случае с российскими конкурсами научных проектов.

Другим серьезным недостатком «макдоналдизированной» системы оценивания научных проектов является отсутствие обратной связи, т.е. предпосылок для повышения квалификации и личностного роста, что было бы полезно для организации процесса реального обмена мнениями и доведения «живой оценки» до каждого участника конкурса. Эксперт (или член конкурсной комиссии) в таком случае может действительно помочь конкурсанту усовершенствовать свою заявку и в следующий раз выступить увереннее. Это важнейшая проблема современной системы научной интеракции в сфере «эксперт – проект». Отсутствие прозрачности оценки, понимания того, почему один проект находит поддержку, а другой нет, способствует воспроизводству случайности в процессе принятия соответствующих решений финансирующими организациями.

Таким образом, формализация экспертной оценки конкурсных проектов могла бы способствовать объективности в том случае, если бы работала на уровне формул (как критерий № 1 в приведенном выше примере). Поскольку же подобная формализация практически невозможна при оценке готовности заявителя к выполнению проекта, то остается несколько релевантных вариантов: формирование экспертного заключения по каждому проекту в соответствии с четко разработанными критериями оценки (как, например, оценка творческой части ЕГЭ по русскому языку) либо подготовка свободного экспертного эссе, касающегося сути самого проекта, – без всякой привязки к критерию «квалификация исполнителя» (слепое рецензирование). Однако такое «корректирование» экспертной оценки предполагает разработку специальных конвенций в институциональном поле науки.

Философия экспертной оценки

Для анализа проблемы экспертных оценок научных проектов особое значение приобретает методологический подход Бруно Латура, изложенный в его эссе «Научные объекты и правовая объективность». Латур сравнивает деятельность юристов и ученых, выявляя разнонаправленность векторов их интенций. Вместе с тем «и для юриста, и для ученого возможность уверенно говорить о мире возникает только тогда, когда он трансформирован – словом ли Божьим, математическим ли кодом, показаниями приборов, устами предшественников, естественным или позитивным законом – в Великую Книгу, которая в равной степени может быть как книгой природы, так и книгой культуры, и страницы которой были порваны или перепутаны каким-нибудь приспешником дьявола, а сейчас они должны быть собраны, истолкованы, отредактированы и сшиты заново» [Латур, 2010, с. 85].

Применительно к экспертному знанию подход Латура может оказаться чрезвычайно успешным, поскольку эксперт – это не кто иной, как юрист в сфере науки. Его задача состоит в том, чтобы, руководствуясь исключительно предоставленными данными, дать оценку потенциалу исследователя, стремящегося получить поддержку своего научного проекта, – причем оценку не всестороннюю, но касающуюся только тех качеств, которые могут гарантировать исполнение проекта. Ориентируясь на эту продуктивную параллель с рассуждениями Латура, можно развивать такие совершенно не активные в науке формы, как питчинг, – публичное представление автором своего проекта, его презентацию вероятным инвесторам. Тогда экспертное знание столкнулось бы с вызовами, генерируемыми подобной «медиатизацией» науки. Здесь пришлось бы преодолевать принцип «сшитой книги» и добавлять все новые страницы; кроме того, мог бы возрасти и искажающий эффект межличностного общения. Тем не менее в этом случае появился бы реальный шанс преодолеть «макдоналдизацию» экспертного знания и переориентировать его на эзотерические первоистоки – мудрость и интуицию, – что помогло бы талантливым ученым пробиться сквозь «естественный отбор» науки как социального института.

Несовершенство «недомакдоналдизированных» экспертных оценок

Мы можем продемонстрировать еще одно наблюдение, подтверждающее несовершенство нынешней «полумакдоналдизированной» отечественной системы экспертной оценки. В том же примере (июль 2012 г.) мы выбрали семерых победителей с наивысшими показателями в каждом лоте (в лоте № 1 было две номинации). В январе 2014 г. мы проследили публикационную активность аспирантов-победителей. Выяснилось, что заявленные ими темы были не слишком востребованы в реальной научной практике, что отражено в табл. 1 (фамилии авторов не указаны по этическим соображениям).

Таблица 1

Для сравнения обратимся к результатам других целевых аспирантов, чьи заявки были последними в ранжированных экспертных списках (табл. 2).

Таблица 2

Во втором списке на одну позицию меньше, поскольку одна из номинаций в исторических науках была представлена только одной заявкой (победителем).

Как видим, сравнение «авангарда» и «арьергарда» научных проектов аспирантов не демонстрирует существенных отличий. Поддержка исследований в виде грантов оказывается недостаточным стимулом для написания статей по теме и защиты диссертации. «Арьергард» (низкорейтинговые заявки в каждой номинации) демонстрирует примерно такую же успешность как по публикационной активности, так и по защите диссертаций, что и «авангард» (и даже выше, поскольку защищенная диссертация представляет именно ту тему, которая фигурировала в заявке конкурсанта). Семь участников первой группы опубликовали в рейтинговых журналах пять статей, шесть участников второй (неуспешной) группы – девять.

Таким образом, в этом конкретном случае экспертная оценка оказалась неудачной. Общая задача, поставленная перед всеми участниками конкурса (индикатор: количество исследователей – исполнителей НИР, результаты работы которых в рамках НИР опубликованы в высокорейтинговых российских и зарубежных журналах), была выполнена ровно в той мере, в какой она могла бы быть реализована и без поощрения грантом. Таким образом, экспертное знание в том формате, как оно представлено в оценке конкурсных работ, малоэффективно.

Заключение

Наблюдения, представленные в настоящей статье, позволяют уточнить проблему и наметить дальнейшие пути ее исследования в рамках социологии науки. Во-первых, представляется необходимой консолидация усилий по преодолению половинчатости современной системы экспертного знания в сфере науки в его институциональном статусе. Здесь были бы полезны исследования, которые позволят понять, возможен ли (и, если возможен, то в каких конкретных случаях) переход к «макдоналдизированным» экспертным оценкам, а также помогут уточнить, какие типы экспертной оценки дают максимально успешный прогноз в сфере оценивания научных проектов.

Во-вторых, большое значение имеют исследования форм и жанров экспертных заключений (эссе, заключение, оценка, анализ, рецензия и т.п.), что могло бы способствовать созданию стройной теории гуманитарной экспертизы.

В-третьих, экспертное ви́дение должно лежать в основании критериев конкурса, а не наоборот (сейчас эксперт подстраивается под предложенные критерии). Необходима «обратная оптика»: конкурсная документация разрабатывается так, чтобы выявлять истинный научный потенциал заявителя.

Заслуживает внимания также и тезис о массовой «экспертизации» специалистов с высшим образованием, обучении студентов приемам и методам экспертной оценки. При этом сами подходы и методы не должны быть безликим набором слов; очевидно, что польза для экспертного знания и создания особого экспертного ландшафта информационного пространства будет достаточно ощутимой.

Список литературы

1. Журавлева Е.Ю. Эпистемический статус цифровых данных в современных научных исследованиях // Вопросы философии. – М., 2012. – № 2. – С. 113–123.

2. Козырьков В.П. Гуманитарная экспертиза в контексте культуры // Вестник Нижегородского гос. ун-та им. Н.И. Лобачевского. Социальные науки. – Нижний Новгород, 2007. – № 2. – С. 310–314.

3. Латур Б. Научные объекты и правовая объективность // Культиватор. – М., 2010. – № 2. – С. 74–95.

4. Ритцер Дж. Макдоналдизация общества 5. – М.: Праксис, 2011. – 592 с.

5. Флобер Г. О литературе, искусстве, писательском труде: Письма, статьи: В 2 т. – М.: Художественная литература, 1984. – Т. 2. – 503 с.

6. Элиаде М. Священное и мирское. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1994. – 144 с.

7. Bereiter C., Scardamalia M. Surpassing ourselves: An inquiry into the nature and implications of expertise. – Chicago (IL): Open court, 1993. – XIII, 279 p.