Текст книги "Социологический ежегодник 2013-2014"

Проблема, однако, заключается в том, продолжают Цироджианни и Андреоли, что космополитическое ви́дение реальности и другого не возникает само по себе и не сопровождается необходимостью плюрализма знания в современном глобальном пространстве. «Множественность социальных представлений, – поясняют свою мысль авторы, – не означает обязательной открытости людей для прочих перспектив» [6, с. 5.6]. Более того, в исторических условиях позднего модерна возникает и воспроизводится «фундаментальное напряжение между Я и другим в том, что касается взаимного признания и дефицита такого признания» [там же]. С одной стороны, гетерогенность мировоззренческих перспектив и отсутствие консенсуса выступают стимулом для диалога и координации способов восприятия реальности; с другой – та же гетерогенность провоцирует онтологическое беспокойство и ощущение фрагментации идентичности, требуя держать «иное» на расстоянии и всячески утверждать собственное понимание вещей. Эти и подобные им вызовы глобализации, резюмируют свою мысль авторы, еще раз доказывают сложность процесса солидарности, который не исчерпывается признанием одновременного сходства и различия между Я и Другим. Такое признание только укрепляет их отделенность друг от друга, так как суждения одного не принимают во внимание суждений другого в качестве «иного» способа определения себя и мира.

Выход из этого тупика, предложенный Гадамером109109
  Gadamer H.-G. Truth and method. – L.: Sheed & Ward, 1989.


[Закрыть], состоит в трактовке солидарности как процесса, не имеющего отношения ни к абстрактному понятию общего блага, ни к близости интересов социальных групп. Для Гадамера ключевым условием опыта солидарности выступают «выявление и осмысление случайных исторических обстоятельств, которые так или иначе связывают людей в определенных рамках при определенных условиях» [6, с. 5.7]. Поэтому, с его точки зрения (которую разделяют авторы настоящей статьи), нет и не может быть никакой универсальной солидарности, а только временные, прерывные связи, уже существующие в наличном контексте взаимодействия и нуждающиеся только в том, чтобы их «привнесли в сознание… путем слияния горизонтов» [там же]. Горизонты понимания мира и самого себя, по Гадамеру, включают ценности, верования, нормы, опыт и переживания, которые формируют и ограничивают наше восприятие реальности, представления и ожидания, касающиеся себя, других и мира в целом. «Горизонт – это диапазон нашего ви́дения, охватывающий все, что может быть увидено с определенной точки зрения» [цит. по: 6, с. 5.7]. Несмотря на то что наше понимание всегда ограничено нашими горизонтами, последние могут двигаться навстречу друг другу, сближаться и даже сливаться воедино, при условии, что мы стремимся понять другого именно в терминах этого другого, т.е. в рамках заявленных им требований к реальности и ее трактовке, замечают Цироджианни и Андреоли. Следствием слияния горизонтов становится более широкое понимание себя и другого как укорененное в тотальности их взаимных связей, включая меняющийся мир как общее пространство их существования.

Важнейшим аспектом концепции слияния горизонтов, имеющим практически-политическое значение, авторы статьи считают толкование происходящего не как синтеза альтернативных или соперничающих точек зрения, а как процесса, осложненного эпизодами взаимного непонимания или неверного истолкования позиции другого. В результате постепенного прояснения разнообразных контекстов, в которых разворачивается процесс кристаллизации солидарности, возникает «со-понимание» того, что является общим для его участников и чего не существовало прежде, т.е. новое знание о себе, Другом и мире в целом. «Иначе говоря, реанимация солидарностей требует от ее участников открытости переменам, неопределенности и возможным неудачам» [6, с. 5.8].

На этом глобальном теоретическом фундаменте, принадлежащем скорее сфере социальной философии, чем психологической рефлексии, авторы статьи разработали собственный проект эмпирического качественного исследования социальных представлений британцев о социальной и культурной роли иммиграции в их стране и политике мультикультурализма. С этой целью они провели серию интервью (октябрь 2006 г. – апрель 2007 г.) среди коренных жителей Лондона. В проекте участвовали десять мужчин и десять женщин (средний возраст – 45 лет) самых разных профессий (от банковского клерка и дизайнера до топ-менеджера солидной фирмы и ученого-химика). Цель интервью состояла в том, чтобы выяснить степень готовности британцев к открытому диалогу с иными культурами в терминах самих этих культур. При обсуждении темы участники проекта продемонстрировали три коммуникативные стратегии, соответствовавшие трем типам социальных представлений о мигрантах. Большинство из них были готовы (с теми или иными оговорками) принять иммиграцию как позитивный факт современной общественной и экономической жизни страны, но самих мигрантов рассматривали исключительно с точки зрения их «пользы» для экономики и, в меньшей степени, культуры Великобритании. Мигранты расценивались как инструмент или объект безотносительно к их собственным желаниям, намерениям, целям и интересам. Подобная «объектификация» представителей иной культуры, которая не оставляла места для какой-либо «перспективы другого», вполне укладывается в официальную трактовку темы в терминах «грамотного управления иммиграцией», замечают авторы. Значительная часть интервьюируемых проявила заинтересованность внутренними побуждениями и мотивами иммигрантов, пыталась встать на их точку зрения, интерпретировать ее так или иначе, однако без всякого намерения разделить позицию другого. Лишь несколько участников проекта продемонстрировали осознанную готовность принять во внимание «иную перспективу» и рассмотреть проблему иммиграции с более инклюзивной точки зрения, ссылаясь на эпизоды национальной истории и те или иные сходные социально-экономические контексты. В заключение Цироджианни и Андреоли подчеркивают, что качественное изменение социальных представлений британцев об иммигрантах (как путь к процессу социальной солидарности) возможно только посредством создания специальных институциональных (образовательных и социально-политических) структур, которые помогут людям получить новое знание и преодолеть ограниченность эксклюзивных мировоззренческих перспектив.

Роль социальных представлений о Другом в коллективном воображении составляет предмет исследований Эри Парк (Академия Рузвельта, Утрехтский университет, Нидерланды), которая анализирует конституирование европейского морального Я позднего модерна в связи с проблемой социально-экономической депривации народов Африки [3]. В своей эмпирической работе (дискурсивный анализ интервью с активистами европейских неправительственных организаций в африканских странах) автор использовала модель социальных представлений, концепцию идентичности и социально-психологического позиционирования, а также постколониальную теорию. Согласно последней, африканский континент является для Европы ее «фундаментальным другим»110110
  Said D. Orientalism: Western concepts of the orient. – Harmondsworth: Penguin, 1978; Hall S. Introduction: Who needs identity? // Questions of cultural identity / Ed. by S. Hall, P. du Gay. – L.: SAGE, 1996. – P. 1–17.


[Закрыть]. Поэтому формирование моральной идентичности европейца целесообразно рассматривать через призму понимания им своей ответственности за судьбы народов, ущемленных в естественном (и социальном) праве на достойную жизнь. Парк далека от мысли, что в развитых странах Европы все люди определяют для себя нравственные критерии с оглядкой на проблемы Черного континента. Вслед за Э. Саидом и С. Холлом она апеллирует исключительно к носителям космополитического мировоззрения, т.е. к тем, кто намеренно избрал для себя в качестве морального императива противостояние социальной несправедливости.

В философии морали можно найти самые разные толкования космополитизма – от умеренного (все люди одинаково достойны уважения) до жестко прагматичного (все люди достойны уважения и потому нет оснований помогать кому-либо из нуждающихся в большей степени, чем другим). Парк выбирает так называемый посреднический вариант космополитической установки, базирующийся на дифференциации позитивного и негативного долга. Позитивные моральные обязательства предписывают помощь и содействие всем нуждающимся, негативный долг требует такого отношения к другим, которое не нанесет им беспричинного либо неоправданного вреда. В последнем случае космополитическая позиция высокоразвитых («богатых») европейских стран (их негативные обязательства перед странами Третьего мира) заключается в отказе от поддержания несправедливого глобального институционального порядка, уходящего своими корнями в эпоху рабовладения и по сей день ущемляющего универсальные человеческие права граждан африканских государств. Приводя данные мировой статистики, которые демонстрируют разрыв между западными и незападными обществами в уровне доходов, обеспеченности медицинской помощью, доступности образования и высоких технологий, Парк настаивает на том, что в глобальном пространстве позднего модерна имеются все предпосылки для формирования европейской моральной ответственности за судьбы человечества [3, с. 6.3]. К таким предпосылкам автор относит: а) объединение усилий развитых стран для принуждения прочих государств, права которых ущемлены, к участию в глобальном институциональном порядке; б) специфическую организацию такого порядка, демонстрирующую неизбежный рост дефицита человеческих и гражданских прав в будущем; в) прозрачность возможной институциональной альтернативы, которая исключит последующее ущемление прав; г) реалистичность и практическую достижимость подобной альтернативы.

На этом фоне космополитическая позиция борца против социального неравенства должна удовлетворять ряду критериев, настаивает Парк. Необходимы: 1) констатация очевидных фактов нарушения негативных обязательств западных стран применительно к глобальному институциональному порядку, признанному несправедливым; 2) опыт соответствующих эмоциональных реакций (стыд, вина, гнев, ярость) в ответ на тяжелые последствия этого порядка (голод, болезни, унижение человеческого достоинства, смерть); 3) действия и поступки, продиктованные пониманием причин происходящего в мировом масштабе. Именно этими критериями руководствовалась Парк при осмыслении материалов, собранных методом полуструктурированного интервью с 12 мужчинами и 8 женщинами, согласившимися участвовать в ее проекте. Респонденты (белые, выходцы из стран «Старой Европы», в возрасте 25–40 лет, имеющие университетский диплом и свободные от финансовых обязательств перед детьми или родственниками) являлись профессиональными работниками благотворительных неправительственных организаций (половина участников) либо опытными волонтерами. Длительность интервью (однократных либо повторявшихся) составляла от одного до двух с половиной часов. Главная тема проекта была обозначена как процесс конструирования космополитической позиции современного европейца, что в понимании автора равнозначно «формированию и проявлению социальной солидарности в транснациональных рамках». «Вопрос состоит в том, – поясняет свою мысль Парк, – как мы, люди, живущие в современной Европе, конструируем себя в качестве моральных субъектов в контексте глобальной бедности» [3, с. 6.7].

Анализируя материалы бесед с респондентами, автор идентифицирует следующие социально-психологические параметры космополитизма как этической составляющей транснациональной солидарности: социальные представления о причинах глобальной бедности; конструирование своей личной ответственности за происходящее в мире в самых широких географических и политических границах; связь этих процессов с формированием «образа Другого» как жертвы массовой нищеты. Фундаментом перечисленных социально-психологических составляющих, участвующих в рождении морально ответственного Я, служит отказ от трактовки населения африканского континента в качестве «негативного другого» Старого Света. Социальные представления о мире, питающие космополитическую установку, открывают дорогу солидарности с обездоленными и позиционированию себя как сознательного гражданского либо политического активиста в транснациональных контекстах. Это позиция, побуждающая к практическим действиям солидарности, предполагающая уважение обездоленного африканского Другого и признание его сущностно тождественным европейскому vis-a-vis.

Среди 20 собеседников Парк только двое отвечали выдвинутым ею моральным критериями подлинного носителя космополитической мировоззренческой установки – 33-летний британский учитель, проработавший девять месяцев в школах Танзании, и 28-летний итальянец, чиновник неправительственной британской организации защиты прав человека, который еще студентом избрал для себя профессию борца с социальным злом и имел опыт практической работы волонтером в Индии и Африке. Дискурсивный анализ их интервью позволил Парк сделать вывод о том, что для европейца, способного задуматься о причинах глобальной социальной несправедливости, конституирование себя как морального субъекта в условиях настоящего институционального порядка возможно только путем отрицания этого порядка в актах социальной солидарности с обездоленными. Транснациональная солидарность, принимающая самые различные, но непременно практические формы, приводит к пониманию того, что глобальный социально-политический порядок позднего модерна может быть трансформирован в более справедливое мироустройство политическими и гражданскими усилиями моральных активистов во всем мире.

В заключительном слове к материалам спецвыпуска PSR Г. Саммут и А. Гиллеспи подчеркивают, что обнаружившееся разнообразие трактовок солидарности в терминах социальных представлений позднего модерна имеет общую практическую направленность. В большинстве статей так или иначе прозвучал призыв к признанию Другого в качестве равноценного культурного субъекта и равноправного участника глобального межкультурного диалога.

Список литературы

1. Berry J.W. Integration and multiculturalism: Ways towards social solidarity // Papers on social representations. – L., 2011. – Vol. 20, N 1. – P. 2.1–2.21.

2. O’Sullivan-Lago R. «I think they’re just the same as us»: Building solidarity across the self / other divide // Ibid. – P. 3.1–3.27.

3. Park E. Social solidarity in a transnational setting: The cosmopolitan position // Ibid. – P. 6.1–6.19.

4. Sammut G. Civic solidarity: The negotiation of identity in modern societies // Ibid. – P. 4.1–4.24.

5. Sammut G., Gillespie A. Cultural encounters and social solidarity: Editorial // Ibid. – P. 1.1–1.7.

6. Tsirogianni S., Andreouli E. Beyond social cohesion: The role of «fusion of horizons» in inter-group solidarities // Ibid. – P. 5.1–5.25.

Е.В. Якимова

IV. Общество и реформирование науки

Статьи

Д.В. Ефременко

В 2013 г., ознаменованном радикальным преобразованием Российской академии наук, только ленивый не вспоминал о «подвиге» последнего градоначальника города Глупова, который въехал в город на белом коне, сжег гимназию и упразднил науки. Непреклонность реформаторов, демонстративно игнорировавших протесты научной общественности, и первые практические последствия «переворота в российской науке» не оставляли сомнений, что Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин и сегодня живее всех живых.

После распада СССР Российская академия наук сумела сохраниться в качестве иерархически организованной системы фундаментальных исследований. Однако выживание и самосохранение во многом стали смыслом ее существования. Основное направление процессов, происходивших в рамках этой системы, трудно характеризовать иначе, чем стагнация. Некоторые проявления кризиса системы Академии наук активно дискутировались еще в период перестройки [см., например: Франк-Каменецкий, 1988]. Вопросы предстоящего реформирования РАН обсуждались российским научным сообществом и в последние годы. Финальная стадия этих дискуссий вполне логично совпала с развернувшейся весной 2013 г. кампанией по избранию нового президента РАН. Предвыборные программы всех трех претендентов – Ж.И. Алферова, А.Д. Некипелова и В.Е. Фортова – были программами внутреннего реформирования Академии. Убедительная победа В.Е. Фортова означала, что предложенная им программа преобразований обретает легитимность для всего академического сообщества, – легитимность, основанную на результатах свободных и альтернативных выборов президента РАН. Однако внесенный в конце июня 2013 г. Правительством РФ в Государственную думу проект федерального закона «О Российской академии наук, реорганизации государственных академий наук и внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации»112112
  Федеральный закон Российской Федерации № 253-ФЗ от 27 сентября 2013 г. «О Российской академии наук, реорганизации государственных академий наук и внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» // Российская газета. – М., 2013. – 30 сентября. – Режим доступа: http://www.rg.ru/2013/09/27/ran-site-dok.html


[Закрыть] явился, по сути, демонстративной попыткой отбросить эту программу академической реформы, показать всему научному сообществу, сколь мал его вес в глазах людей, принимающих в России значимые политические решения.

Попытка реформы РАН, осуществленная в манере спецоперации, вызвала волну сопротивления, прежде всего, в среде сотрудников академических институтов [см.: Российская академия наук, 2013]. Произошла консолидация научного сообщества на почве неприятия планов преобразования Академии наук в «клуб ученых», не имеющий рычагов реального влияния на организацию исследовательской деятельности. В ряду многочисленных протестных инициатив сотрудников РАН большой резонанс получило сделанное 1 июля 2013 г. заявление более 70 академиков и членов-корреспондентов РАН об отказе вступать в новую «Академию наук», учреждаемую согласно правительственному законопроекту. Возникшее таким образом неформальное объединение «академиков-отказников» – «Клуб 1 июля» – совместно с другими объединениями представителей научного сообщества (Профсоюз работников РАН, Общество научных работников, Совет молодых ученых и др.) выступили инициаторами широкой дискуссии об альтернативных вариантах реформирования Академии наук и в целом системы управления научной сферой.

Опрос представителей российского научного сообщества в связи с проектом реформы РАН (июль-август 2013 г.)

Одним из шагов, направленных на подготовку конструктивных предложений по реорганизации системы управления наукой в России, стало проведение в июле-августе 2013 г. экспертного опроса по этой проблематике. Опрос был организован инициативной группой в составе академика РАН А.В. Кряжимского (Математический институт им. В.А. Стеклова), к.ф.н. В.И. Герасимова (ИНИОН РАН) и д. полит. н. Д.В. Ефременко (ИНИОН РАН). Разработка вопросника анкеты была осуществлена участниками группы в первой половине июля; формулировка и уточнение ряда вопросов происходили с учетом многочисленных консультаций с сотрудниками академических институтов и вузов.

16 июля один из участников инициативной группы, А.В. Кряжимский, во время встречи представителей «Клуба 1 июля» с президентом РАН В.Е. Фортовым сообщил о предлагаемом опросе. Инициатива получила поддержку президента РАН. 19 июля началась рассылка анкеты экспертам по электронной почте. В общей сложности анкета была разослана более чем на 1,5 тыс. электронных адресов. Вскоре анкета была также размещена на ряде сетевых ресурсов (в том числе на сайтах нескольких институтов РАН113113
  Например, на сайте: Дальневосточное отделение Российской академии наук. – Режим доступа: http://www.febras.ru/instituty/primorskij-nauchnyj-tsentr/19-novosti/novosti-na-sajte/601-dorozhnaya-karta-samoreformirovaniya-ran.html


[Закрыть] и на портале Полит. ру114114
  Дорожная карта самореформирования РАН: Инициативный опрос научных сотрудников // Полит. ру. – 25.07.2013. – Режим доступа: http://polit.ru/article/2013/07/25/road_ map_ras/


[Закрыть]).

Результаты анкетирования существенно превзошли ожидания участников инициативной группы. В результате проведения опроса было получено 973 анкеты. Даже за вычетом респондентов, не работающих в институтах и организациях РАН, это почти 2% всех научных сотрудников Российской академии наук.

Здесь следует вновь подчеркнуть: инициативная группа проводила анкетирование экспертов, а не социологический опрос. Мы не ставили перед собой задачи сформировать репрезентативную выборку; рассылка анкет осуществлялась по контактным адресам, содержащимся в обширной базе данных Отдела научного сотрудничества и международных связей ИНИОН РАН. Структура анкеты, включающая как односложные ответы на вопросы, так и развернутые высказывания по ключевым проблемам реформирования РАН, была рассчитана на ученых, являющихся признанными специалистами в различных отраслях знания и организации научной деятельности.

В опросе приняли участие 30 академиков РАН, 32 члена-корреспондента РАН, 498 докторов наук, 51 директор, 42 заместителя директора по научной работе, 28 ученых секретарей институтов и других учреждений РАН.

Предварительные результаты опроса были представлены в статье А.В. Кряжимского, Д.В. Ефременко и В.И. Герасимова, опубликованной в начале сентября 2013 г. в газете «Поиск» [Кряжимский, Ефременко, Герасимов, 2013]. Кроме того, на основе материалов опроса к открытию конференции «Настоящее и будущее науки в России: Место и роль Российской академии наук» (29–30 августа 2013 г.) пресс-секретарем Президиума РАН, к. филос. н. С.А. Шаракшанэ была подготовлена брошюра, в которой представлены высказывания респондентов, сгруппированные по основным тематическим направлениям [О реформировании Российской академии наук, 2013 а]. Спустя два месяца вышло второе издание этой брошюры [О реформировании Российской академии наук, 2013 б], по объему включенных материалов вчетверо превысившее первое издание.

В настоящей статье предпринята попытка соотнести оценки экспертов по проблемам реформирования науки, сделанные вскоре после объявления правительством планов преобразования РАН, с фактическим ходом и первыми последствиями этих преобразований.

Реформа управления наукой и проблема доверия

Вопрос о доверии – ключевой для любой реформы. Необходимые, но болезненные преобразования могут осуществляться только теми людьми, которые хотя бы на начальном этапе реформ пользуются доверием и авторитетом у тех, чьи условия жизни и труда могут претерпеть существенные изменения в результате намеченных трансформаций. Государственный деятель или чиновник, уже на старте своей миссии имеющий отрицательный рейтинг доверия, может быть терминатором, но не реформатором. К сожалению, первоначальный правительственный законопроект о реформе РАН был явно ориентирован на то, чтобы вверить судьбу Академии в руки терминаторов. Реакция наших респондентов на эту перспективу была практически единодушной: доверие к «чиновничьей» версии реорганизации РАН – немногим более 1%. Альтернативный вариант – самореформирование РАН – получил, напротив, почти единодушную поддержку (см. табл. 1).

Таблица 1

(Суммарное количество ответов «да», «нет», «не знаю» варьирует от вопроса к вопросу в связи с тем, что на некоторые вопросы отдельные респонденты не отвечали.)

Но здесь возникает вопрос о том, что понимать под «самореформированием». Лишь незначительная часть высказываний респондентов свидетельствовала о стремлении сохранить «осиповское» status-quo. Большинство же экспертов исходили из того, что самореформирование ни в коей мере не означает искусственной изоляции РАН от других частей российского научно-образовательного сообщества. Равным образом оно не означает игнорирования зарубежного опыта модернизации деятельности научных организаций (ряд коллег в своих комментариях отмечали целесообразность привлечения ведущих зарубежных ученых к процедурам оценки научной эффективности организаций РАН и их подразделений). При таком понимании «самореформирование» предполагает, что импульс преобразованиям должен быть дан самим академическим сообществом, а программа реформирования и ее исполнители должны иметь мандат доверия научных сотрудников РАН. Следует отметить также, что на момент проведения опроса многие респонденты связывали перспективы внутреннего преобразования Академии с программой, с которой весной 2013 г. шел на выборы президента РАН академик В.Е. Фортов.

Значительно больший разброс мнений обнаружился при ответе респондентов на вопрос анкеты об оценке масштабов отставания России от передовых стран в области научных исследований. В сочетании с оценками причин, побуждающих к проведению реформы РАН, картина получается более нюансированной (см. табл. 2).

Таблица 2

Эти ответы, дополненные развернутыми высказываниями респондентов, позволяют выявить основные болевые точки, на которых необходимо было сосредоточиться при разработке комплекса мер по реформированию РАН. При этом многие из опрошенных экспертов, высказывая неприятие предложенного правительством варианта реформы, весьма негативно оценивали положение дел в Академии наук. Характерным примером такого рода критических суждений служит высказывание заместителя директора Института Дальнего Востока, д.э.н. А.В. Островского:

«Феодальная система управления в системе РАН (имеется в виду наличие различных сословий в РАН – аспирант, м.н.с., н.с., с.н.с., в.н.с., г.н.с., зав. сектором (лабораторией), зам. директора, директора, члены-корреспонденты, академики, члены бюро Отделений РАН, члены Президиума РАН, члены Бюро Президиума РАН), у каждого из этих сословий различные интересы. К этому надо добавить огромный аппарат Президиума РАН и в самих институтах РАН, который не занят в научной деятельности, но фактически стоит над учеными. В этой ситуации ученый не является основным действующим лицом в науке, над ним стоит громоздкий бюрократический аппарат с требованием постоянных отчетов о проделанной работе и составлением многостраничных обоснований на финансирование НИР, написание которых занимает едва ли не больше времени, чем проведение научных исследований. После реформы РАН с появлением специализированного Агентства ситуация ухудшится, и основная масса ученых – докторов, кандидатов и аспирантов постепенно переместится либо в другую сферу деятельности, либо за рубеж. Формально в РАН останутся только академики, члены-корреспонденты и обслуживающий персонал, который будет управлять имуществом Академии по указанию Агентства. При этом, как показывает практика, в настоящее время роль научных работников в принятии решений по Академии наук никакая и от их мнения в настоящее время ничего не зависит» 115115
  Здесь и далее курсивом выделены фрагменты развернутых высказываний респондентов.


[Закрыть].

По оценке главного редактора журнала «Атомная энергия» академика Н.Н. Пономарева-Степного, в последние годы наблюдаются «пассивное отношение Академии к важнейшим проблемам страны и слабая роль Академии в анализе и разработке предложений, способствующих технологическому, экономическому, социальному и культурному развитию России».

Весьма часто в анкетах высказывались опасения, связанные с преклонным возрастом большинства членов и членов-корреспондентов РАН, а также руководителей научных организаций. Для решения этой проблемы некоторые респонденты предлагали ввести возрастной ценз:

«Введение пенсии для академиков при достижении 75 лет. При выходе на пенсию выдается видная госнаграда, но теряется право голоса в том числе и в ученых советах институтов, остается право вести научную работу и активно участвовать в экспертных советах. Ограничение возраста кандидатов на выборах в академики до 65 лет. Ограничение возраста руководящих сотрудников до 75 лет. При выборах на новую должность директора института кандидат не должен быть старше 65 лет» (д. ф.-м. н., зав. криогенным отделом ФИАН Е.И. Демихов).

Вместе с тем, как следует из комментариев опрошенных экспертов, наиболее серьезные факторы негативных тенденций в развитии российской науки имеют политико-экономический характер. Один из основных связан с тем, что следствием проводимого на протяжении всего постсоветского периода российской истории социально-экономического курса становится неуклонное сокращение спроса на результаты прикладных и фундаментальных исследований, неоправданно низкая доля расходов на НИОКР в ВВП по сравнению с ведущими индустриально развитыми и развивающимися странами. Сюда же следует добавить явное нежелание ряда структур исполнительной власти осуществлять регулярное взаимодействие с Академией наук как крупнейшим экспертным сообществом России.

Единство Академии, самоуправление и выборность руководства научных учреждений

В момент проведения опроса необходимыми условиями успешного внутреннего реформирования Академии виделись сохранение научной и организационной связи РАН и институтов, входивших в то время в ее состав, а также гарантии решающего участия научных коллективов в процедурах избрания руководителей научных учреждений. С тем, что без соблюдения этих условий у Академии нет будущего, соглашалось подавляющее большинство участников опроса (см. табл. 3).

Таблица 3

Вместе с тем поддержка идеи расширения полномочий ученых советов научных учреждений оказалась менее уверенной. Это обстоятельство, очевидно, указывало на целесообразность более тщательного обсуждения данной проблемы. С одной стороны, в условиях, когда выборность директоров институтов сменится их фактическим назначением (выборностью после многочисленных согласований и прохождения нескольких бюрократических фильтров), именно ученые советы могли остаться основными органами самоуправления научных коллективов (впрочем, принятые весной 2014 г. изменения в уставах институтов, вошедших в результате реформы в состав Федерального агентства научных организаций, привели к тому, что эта функция оказалась практически выхолощенной). С другой стороны, еще до принятия закона о реформе РАН ряд экспертов, включая и автора настоящей статьи [см.: Кряжимский, Ефременко, Герасимов, 2013], указывали на возможность того, что после «отчуждения» от РАН именно ученые советы либо общие собрания научных коллективов институтов смогут делегировать своих представителей для воссоздания структуры, объединяющей все академическое сообщество, от аспиранта до академика. В конечном счете эту логику приняла и Вторая сессия конференции научных работников России (25 марта 2014 г.), в резолюции которой содержалось следующее обращение: «Конференция подтверждает, что она является постоянно действующей, и поручает Оргкомитету продолжить свою работу и созвать третью сессию не позже октября 2014 г. Для закрепления соответствующего статуса конференция обращается к научным коллективам институтов с предложением делегировать в ее состав представителей, избранных из числа научных сотрудников институтов» [Резолюция «Организация науки в России…», 2014].

Проблемы информационной открытости и подотчетности

Широкую поддержку участников экспертного опроса получили предложения, направленные на развитие информационной открытости и подотчетности как в рамках Академии наук, так и в структурах управления, материального обеспечения и финансирования научной деятельности, создание которых предусматривалось в планах реформаторов. Вместе с тем немало респондентов сомневались в том, что Наблюдательные советы смогут быть действенным инструментом контроля над деятельностью чиновников со стороны научного сообщества. Некоторые коллеги решительно высказывались против создания правительственного агентства в любой форме, поскольку это ослабит позиции РАН, создаст в институтах ситуацию «двойной лояльности», породит организационную неразбериху и приведет к кумулятивному росту бюрократической отчетности. Следует отметить, что период «междувластия» от принятия закона о реформе РАН до фактического перехода академических институтов под эгиду ФАНО, а также первые месяцы функционирования научных организаций в рамках Агентства во многом подтвердили эти опасения (см. табл. 4).