Текст книги "Альманах современной русской прозы и поэзии «Литературные встречи» №2"

Зоя Донгак

г. Москва

Надя Рушева в Туве. Пушкин. Толстой

Я снова пришла в квартиру Рушевых. В комнате Нади ничего не изменилось. На полке с любимыми книгами, на её рабочем столике – цветные фломастеры, карандаши, подарки. На тумбочке, на столе – её куклы, кактусы, цветы, радио, книги. В коридоре – книжные шкафы до потолка, а в соседней комнате, среди шкафов с рисунками – стеклянный секретер с книгами отзывов.

В Туве Надю Рушеву по праву считают своей землячкой. Её мама – Наталья Дойдаловна Ажыкмаа – одна из первых тувинских балерин, первая солистка танца «Звенящая нежность». Н. Д. Ажыкмаа-Рушева – хранительница дома-музея Нади Рушевой, этого живого очага любви и светлой памяти. Она дважды пережила в этом доме печальные дни прощания с ними: 6 марта 1969 года – с Надей и 23 октября 1975 года – с мужем. Твердая духом, скромная, мужественная Наталья Дойдаловна, потеряв дочку и мужа, ради которых жила, потеряв зрение, продолжает жить, где жили и творили они. Я слушала эти воспоминания мамы Нади Рушевой и верила, что сильнее материнской памяти и материнской любви нет на свете силы. Я попыталась не пропустить ни одного слова Натальи Дойдаловны, и ещё её рассказ мне был так дорог потому, что я сама – тувинка, и я понимаю, какую генетическую красоту передала она душе своей дочери.

– Самого раннего возраста мы брали с собой дочку на прогулки по Москве и Подмосковью, – рассказывала Наталья Дойдаловна: – Когда ей исполнилось три года, стали совершать дальние экскурсии.

После танца «Декей оо» Надя много спрашивала о Туве. Меня не сильно расстраивало, что в то время мало кто знал о Туве. Но очень хотелось туда съездить. Я очень соскучилась по родным местам и близким людям. Родина никогда не забывается. Мои близкие родственники давно просили привезти Надю. Однажды об этом я сказала мужу.

– Подожди, Натали, ещё один год. Тогда Наде будет четыре года. Как раз я возьму очередной отпуск, и мы втроём поедем в гости к твоим родственникам.

– Нет, Коля, ещё один год я не могу ждать.

– Тебе без Коли с маленьким ребёнком так далеко лучше не ехать. Будет трудно, – говорили родители Коли.

– Наде уже три года, она совсем не маленькая. В этом возрасте всё, что она увидит и услышит, никогда не забудется. А трудностей я не боюсь, так что мы поедем, – сказала я. А Надя меня поддержала:

– Я тоже хочу в Туву. Отпустите нас, пожалуйста!

После долгих споров на семейном совете наконец-то нам дали добро на поездку. В аэропорту в киосках бабушка купила лекарства для оказания первой медицинской помощи, напитки, вату. И вот мы сели в самолёт. По сравнению со мной Надя себя чувствовала хорошо, смотрела в иллюминатор на города, леса, степи, облака. Когда мы делали остановки в Казани, Свердловске, она каждый раз с нетерпением интересовалась: «Мама, мы уже прилетели в твой город?» В Красноярске пришлось ждать вылета в Кызыл целую неделю (был только один рейс в неделю). Действительно, как родные и предупреждали, с ребёнком находиться в аэропорту семь дней было трудно. Но что поделаешь? Я ведь сама настояла на нашей поездке. Но как только я вспоминала свою Туву, все трудности сразу забывались.

Иллюстрация Нади Рушевой

Когда мы наконец-то полетели из Красноярска в Кызыл, я была счастлива. В ясную погоду ледники на горах Саян сверкали. Вот и Кызыл показался. При виде с детства родных мест – Баян-Кола, верховья Ээрбек, Эки-Оъттуг, Ачы-лыг – сердце у меня ёкнуло, появились слёзы на глазах. Я незаметно вытерла их носовым платком, чтобы Надя не заметила.

Вот и любимый Yш-Кожээ: речка Баян-Кол, как родник, взгляду открывается не сразу и не всякому. Я ещё сижу в самолёте, а душа уже там.

– Вон, доченька, маленькая речка Биче-Баян-Кол, там юрта моей бабушки стояла. Видишь, там очень много юрт. Смотри, пасутся овцы, козы, коровы.

– О! Как интересно! Мы в эти юрты будем заходить, мама?

– Да. Вот большая река – это Енисей. На её берегу и стоит мой город Кызыл.

Надя ни на минуту не отрывалась от иллюминатора, приговаривая: «Мамина река! Мамин город!» Объявили посадку.

В аэропорту нас встретили Олег Карламович Сагаан-оол и сестра Раиса.

– Я сразу вас узнала – вы дядя, а вы тетя Рая, да? – спросила Надя. Раиса обняла её и поцеловала в щёчки.

– Добрый день, дорогие мои! Как вы, Надя, долетели? Я не дядя, а твой дедушка Олег, – с улыбкой поздоровался и взял на руки Надю Олег Карламович.

Мы с дочкой побывали в гостях у многих наших родственников. Мои земляки – народ цельный, со здоровой душой и крепкими корнями. Родина для них значит и определяет многое в жизни.

Надя каждый день с кем-то знакомилась. Ездили в Баян-Кол, в Сесерлиг. Были и в юртах, Надя ездила с братом верхом на пастбища с отарами овец, коз и коров. Дочь с раннего детства очень любила природу. Животных – «как братьев наших меньших…» – ещё сильнее полюбила в Туве.

На берегу Улуг-Хема (тувинское название реки Енисей) загорали дети с мамами. Мы с Надей тоже ходили загорать и купаться.

– Смотри, мама, как много воды в этой реке. Течёт и течёт, без конца течёт, она ведь никогда не кончится, да, мама? – спрашивала Надя.

– Да, Надя, вода в Енисее никогда не кончится. Как наша жизнь, так и эта великая река без конца течёт и течёт.

Общительная Надя сразу подружилась с детьми. В жаркий день, вдоволь накупавшись, я лежала на горячем песке, загорала, находила в облаках образы коровы, всадника, верблюда, сарлыка. Прибежала Надя, легла рядом со мной и тоже стала наблюдать за облаками:

– Как здесь хорошо! На берегу реки прохладно! Хочется каждый день здесь купаться.

После купания мы пошли гулять по парку. В рабочий день в летнем Зелёном театре все двери были открыты, а людей не было. Я поднялась на сцену. В моих ушах звенела мелодия танца «Звенящая нежность», и, сама себя не замечая, напевая, начала танцевать. Вот я пошла, как солистка танца, по кругу… мне казалось, что вместе со мной танцуют подруги Севилбаа, Кыдай, Харлыг, и я, улыбаясь, продолжала танцевать. А маленькая Надя смотрела на меня, разинув рот, совсем не замечая, как кусают её комары.

После поездки в Туву Надя много внимания уделяла балету. Она любила посещать балетные спектакли. То ли бабушка, то ли я на её повлияли, как балерины, Надю всегда увлекало искусство танца, «зримой музыки». Ей очень нравилась балерина Майя Плисецкая. Девочка придумала и нарисовала образы балета «Анна Каренина» ещё до того, как его написал Родион Щедрин и станцевала Майя Плисецкая…

Пушкинская тема – одна из любимых в нашей семье. Среди первых её реликвий – работа маслом отца Нади, названная «Сказка», где изображён великий поэт, рассказывающий сказку своим детям.

Помню, как пятилетняя Надя, слушая «Сказку о царе Салтане», которую перечитывал ей вслух папа, играючи, нарисовала тридцать шесть рисунков. В нашей домашней библиотеке собраны многие сочинения о писателях, особенно о Пушкине. Мы бережно храним произведения А. С. Пушкина на моем родном тувинском языке. Их перевели известные тувинские писатели Сергей Пюрбю, Степан Са-рыг-оол. Обсуждение новинок, работа с ними, сотворчество были постоянным нашим общим делом. Так, Надя сделала суперобложку к «Пиковой даме». Это работа в области книжной графики особенно порадовала отца, так как он сам занимался художественным оформлением тувинских книг. Особенно ему дороги были иллюстрации к тувинской сказке Салчака Тока «О Кодур-ооле и Биче-Кыс».

В 1959 году семилетняя Надя впервые побывала в северной столице, посетила последнюю квартиру поэта на Мойке, 12. С тех пор пушкинские герои стали нередко появляться в её рисунках. Всё чаще Надю притягивали к себе Пушкинский музей, выставки, спектакли и связанные с именем поэта места: Михайловское, Захарово, Остафьево, Суханово.

Надя с доброй улыбкой, с лёгким юмором рисовала тогда Пушкина-ребёнка, Пушкина-отрока. Вот он, кроха, на руках у матери, на прогулке с няней. Вот таинственно беседует с сестрой Олей. Я с Николаем Константиновичем вместе с ней радовались, смеялись, шутили… «Всегда стараюсь вытянуть детскую тему даже там, где она едва намечена», – говорила Надя.

Так Александр Сергеевич стал для неё, как она сама постоянно повторяла, «самым-самым родным поэтом». Особенно мне нравилось, как Надя изображала Пушкина-лицеиста. В последующие 1965–1967 годы Надя, читая произведения А. С. Пушкина, проиллюстрировала для себя «Повести Белкина», «Маленькие трагедии», «Бахчисарайский фонтан», роман «Евгений Онегин». Затем Надя внесла своё видение в такие темы, как поэт и декабристы, южная ссылка, любовь в жизни Пушкина, последние дни и часы поэта.

На страницы книги «Война и мир» Льва Толстого Надя сделала 75 рисунков своего юного прочтения романа. Она нарисовала любимого Пьера, как он спасал чужого ребёнка при пожаре Москвы или как при расстреле поджигателей чуть не погиб вместе с юным мастеровым.

А Кутузова – то в избе в Филях, перед военным советом, в заботе о судьбах Москвы и России, то с шестилетней Машей Севастьяновой, которую приголубил, угостил сахаром и оставил здесь же, на печке.

Наде удалось передать множество милых радостей и заблуждений Наташи Ростовой! Прекрасна Наташа, когда, уговорив родителей, вместе с Петей и няней освобождает графские подводы для израненных солдат – героев Бородина! Волнует Надю окрылённый Петя Ростов, когда в тылу врага он отдаёт свой ужин французскому мальчишке-барабанщику и когда сам погибает в первом бою. Завершала выставку большая и мудрая композиция – «Наташа – счастливая мать»: три дочки играют в куклы у её ног, а она, торжествуя, держит на руках четвёртого ребёнка – сына!

Широкий кругозор позволял Наде Рушевой связывать свои литературные взгляды с литературными героями и взглядами Пушкина и Толстого, а её путешествия в Туву и Питер обогащали и развивали её таланты.

Ольга Зюкина

г. Брянск

Что такое время?

Тема времени в поэзии Б. Бартфельда и Е. Кремчукова

Июль, август, сентябрь, лето, осень, детство, юность, зрелость. Так ли течёт время? Можно ли быть в июльский день одновременно на даче, собирая ягоды, и на уличной стычке далёкого прошлого?

Природа времени, его особый ход и течение – то ли линейное, то ли цикличное или нарастание по спирали – исследуют два автора – герои нашего обзора. Один из них поэт, слова в стихах которого имеют двойное, тройное, а то и четверное значение, – калининградец. Второй – прозаик, уроженец Смоленска, финалист премии «Ясная Поляна» в 2023 году.

Произведения, о которых расскажу в обзоре, совершенно разные – роман и поэтическая подборка. Но объединяет их одна тема – время, его загадочность, неизбежность, нелинейность.

Начну с подборки поэта и писателя, общественного деятеля Бориса Нухимовича Бартфельда. Его можно назвать «человек и пароход» – так уважительно говорят о специалисте в своём деле, с репутацией и известностью.

Безымянная подборка стихотворений Бориса Бартфельда в пятом номере 2023 года журнала «Нева» построена хронологически. С первого стихотворения «Четвёртое июля» через август, сентябрь читателя проводят к заключительному стихотворению «Март, иду в расстёгнутой рубахе…». Внешнее композиционное построение подборки выглядит вполне традиционным и вторит современному последовательному мышлению.

Но у Бориса Бартфельда всё не так просто. И подборка – не беспечная прогулка по временам года, а исследование памяти, способности сознания находиться одновременно и в настоящем, и в прошлом, блуждая по воспоминаниям о маме, о великих предках и простых учителях, о юности и любви.

Лирические герои стихотворений неподвластны времени и даже пространству:

 
Здесь девушка в серебряной тунике
Проходит сквозь миры, как сквозь дворы.
 

или:

 
Тень Канта на обшарпанной стене,
Пред ней Магистр, Король, безликий
Диктатор в ликующей на улицах толпе.
 

Само стихотворение «Четвёртое июля», которое цитирую выше, построено на мощном парадоксе – беззаботная природа в начале и «всхлипы», «лающие крики» стихийной толпы в конце.

Продолжает развиваться тема цикличности времени вслед за «летними» стихотворениями и в «осенних»:

 
Вечер ранний с повадкою лисьей
Закружил меня в омуте лет.
 

Обращение к воспоминаниям, в осязаемое прошлое, которое не исчезло, а всё ещё существует, надо только вынуть его из закромов:

 
Та печаль, под рябиной скамья,
Где стоит с головой непокрытой
У подъезда юность моя.
 

Но время у поэта при всей сложной структуре всё же нельзя физически подчинить себе:

 
Летит по небу пьяный Хронос,
поёт о прошлом детский голос,
жужжит любви веретено,
но воротить нам не дано
ни звон стрекоз,
ни цвет волос,
ни отбродившее вино.
 

Многослойная подборка получилась у Бориса Бартфельда, неоднозначная, как само время, стихи для медленного чтения, с мыслями, сгущёнными не только в фонемах, но и в паузах. Время изображено не как линия или отрезок, а как объёмный сосуд, наполненный слоями памяти одного человека или целых поколений.

Тщательно исследует тему времени поэт, прозаик и критик Евгений Кремчуков.

Роман «Волшебный хор», вошедший в финал премии «Ясная Поляна» в 2023 году, – глубокий философский труд о времени. Автор бродит с героями по их воспоминаниям, снам, идеям, доказывая, что время нелинейно. Что жизнь человека не путь от А к Б, а цикл, постоянное путешествие: чего будет больше во встрече на улице одноклассницы – разговоров в настоящем или проживания воспоминаний?

Главный герой – Дмитрий Баврин – госслужащий, работник управления культуры в мэрии Энска – узнаёт, что друг его детства – учитель истории в школе – арестован, его обвиняют в оправдании нацизма, разжигании ненависти.

Баврин необъяснимо для себя жаждет разобраться, что случилось на самом деле. Мог его друг детства совершить преступление или нет? Способов выяснить немного – услышать историю из разных уст: общих знакомых, следователя, коллег, родственников, одноклассников, журналистов.

Но расследование здесь совершенно не главная часть романа. Детективная линия лишь подложка для работы над понятиями «время», «пространство», «история». А аналитика социальных процессов уступает место аналитике сознания.

Что вообще такое история? Можно ли, даже изучив факты, понять, что было «на самом деле» в жизни другого человека? Можно ли понять, что случилось «на самом деле» в жизни страны? И существует ли загадочное «на самом деле»?

Как блуждает во времени Баврин, пытаясь найти призрачную истину о своём друге, так и блуждал, только в больших масштабах, его осуждённый обществом друг. «Единственная правда, единственный идеал историка – это верность истине, понимаешь?» Но «человеческая память… слаба, и смертные не могут оставить потомкам правдивый отчёт о своих деяниях».

За «волшебный хор», на первый взгляд, можно принять многоголосие рассказчиков, многим дано право высказаться, изложить свой взгляд на происходящее, даже самому подсудимому.

Но, я думаю, значение «волшебного хора» гораздо глубже. Он память. Он голоса всех предков, всего мира, всего человечества, что живёт в каждом из нас, передаётся от отца к сыну, от матери к дочери. Историю познать фактами сложно: убедительных доводов можно накидать с обеих сторон, будь то история личная или мировая. А интуиция, коллективная память – «волшебный хор» – и есть шанс понять, что было «на самом деле», если пресловутое «на самом деле» существует.

Безжалостность в прозе и мягкость в поэзии

О Марии Авериной и Саше Зайцевой

Ключ к пониманию сборника повестей и рассказов Марии Авериной «Очень хотелось солнца» кроется в глаголе прошедшего времени – «хотелось». Мария не щадит своих героев, почти все они обречены, да так, что и желаний настоящих у них нет. Герои Авериной не «хотят» солнца, им «хотелось» его.

В рамки прекрасной выверенной стилистики, уместной лексики заточены жёсткие тексты о жестокости жизни. Диапазон страданий – от голода девяностых годов до насилия отчимом над падчерицей, от эмоционально чёрствых интеллигентов до равнодушного сына-подростка.

Открывает сборник повесть «Иов XX века» об учёном, оставшемся не у дел после перестройки. Словами автора: «…между почившим в бозе СССР и новорождённой Россией находился какой-то искусственный тёмный провал, через который совершенно невозможно было перебросить никакой мысленный мостик». В разверстую пропасть медленно, с рефлексией и осознанным бездействием падает физик Николай. Финал у повести открытый, вроде бы нельзя утверждать однозначно, что случилась трагедия, но и надежды остаётся мало. Повесть о лишнем человеке, нерешительном, терпеливом и обречённом. Вызывает недоумение выкрученная на максимум трагичность судьбы отдельной личности, пережившей перестройку, и его сравнение с Иовом. Повесть скорее частная история героя, не принявшего перемен, а не человека, со смирением принявшего испытание лишениями и болезнями.

При беспощадности сюжетов пишет Мария Аверина образно, искусно переплетая состояние природы с чувствами человека. Например, запаху гнили от падалицы вторит гнильца в отношениях семейной интеллигентной пары (рассказ «Неудачный детектив»), прикосновению цветка к лицу – невыносимые ласки насильника-отчима (рассказ «Белый пион»), трогательной связи хозяйки с собакой – отчаяние матери сблизиться с сыном (рассказ «Божий голос»).

Читать тексты Марии Авериной больно. Но, может, боль связана со страхом прямо посмотреть на гнойные нарывы человеческих пороков. И пусть герои Марии где-то там, за страницами, получат желанный кусочек солнца.

Из общего ряда повести и рассказов, но не по тематике, а по настроению, выделяется «Рассказ моего приятеля». Главный герой Вадим Петрович повествует об удивительной семейной паре – Егоре и Нелли. Она «боттичеллиевская Венера», её муж – программист, интеллектуал, ценитель кино. У них безупречно чистая квартира, идеальный гардероб и милая собачка Фанни. Что скрывается на самом деле за аккуратным гладким фасадом семейной жизни? Как шокирующие открытия Вадима Петровича – мужчины пятидесяти лет – помогут ему смириться и принять смерть жены? Ответы на вопросы в сплетениях сюжета, хорошо проработанных характерах персонажей, лёгком языке повествования, точных деталях. В этом рассказе, на мой взгляд, Мария Аверина раскрывается как интеллектуальный, зоркий автор, оставляя жёсткие сцены за кадром, предоставляя читателю свободу размышлений. Неслучайна кличка бобтейла Фанни. То, что кажется забавным и милым на первый взгляд, может оказаться удручающим и фальшивым, если рассмотреть поближе.

Героине рассказа автора из Новосибирска Саши Зайцевой «Дорога к монастырю Агарцин» (опубликован в июньском номере журнала «Москва» за 2023 год) хочется красоты. Геле – искусствоведу, специалисту по современному изобразительному искусству, кочующей с одной выставки прекрасного на другую, – не хватает благолепия в жизни.

Геля эксцентричная в поведении и смелая в суждениях. После выставки на вопросы мужа она отвечает: «…я думаю о том, какой чудовищный урон природе наносят подобные выставки. Ведь это сколько мусора, не пригодного к переработке! Впрочем, деревянные подрамники можно перемолоть в древесно-стружечные плиты… А вот лён от краски очищается, ты не знаешь?»

Связана ли вызывающая дерзость по отношению к мужу только с негодованием по поводу выставки или с чем-то ещё? В хорошем рассказе, несомненно, будет что-то ещё. И у Саши Зайцевой оно есть. И красота означает не только «образное», «прекрасное», «визуальное», а красоту человеческих отношений, прелесть любви.

Героиня рассказа противопоставляет надуманные произведения современного искусства простоте природы: «Был солнечный день, и деревья, утопающие в желтом, казались таким простым и ясным объяснением всей гнетущей спирали существования, что она беззвучно заплакала. (…) Тогда Агарцин и золотая октябрьская к нему дорога были бы последним, что она видела».

Так же соотносится и надуманная, как некоторые виды современного искусства, любовь с настоящим чувством.

Стиль повествования резкий, отрывистый, обрывки мыслей перемежаются с недоговорёнными диалогами, по тексту рассыпано много современных понятий и сленга.

Обе писательницы, столь смелые и бескомпромиссные в прозе, пишут трогательную акварельную поэзию. И если Саша Зайцева пишет и публикует стихи давно, то Мария Аверина, наоборот, представляет читателю стихи после успехов в прозе.

Процитирую прозрачные, насыщенные образами и мыслями стихи Саши Зайцевой на тему, перекликающуюся с её рассказом «Дорога к монастырю Агарцин», – тоски по безвозвратно ушедшему любимому человеку:

 
Кому теперь, милый, вся эта трава,
такая счастливая, жирная,
вскормленная щедро
дождём,
и запах её,
и тяжелеющая голова
цветка, уходящего
в ленивый медовый сон?
 

Для иллюстрации переклички тем в прозе и поэзии Марии Авериной отрывок из её стихотворения, перекликающийся с повестью о человеке, провалившемся в пропасть перестройки.

 
А я —
Преемник молодой
Того и этого миров.
Но что возьму с собой —
Не знаю.
 

И далее:

 
Но гложет червячок
Сомненья:
Я
Между ними.
Навсегда.
 

Проза бывает поэтична, например, как поэма «Мёртвые души». А поэзия может впитать сюжетность, многоголосие и зрелость прозы, как в «Евгении Онегине». Работа и в прозе, и в поэзии одновременно, разные подходы к осмыслению одного и того же явления, уход от рафинированности могут способствовать неожиданным экспериментам и открытиям.

И тем интереснее читателю следить за прозаиком и поэтом Марией Авериной, за поэтом и прозаиком Сашей Зайцевой.

О книге «Ловитва» Геннадия Калашникова

Поэт Геннадий Калашников очень внимателен к природе, особенно к птицам. Он наблюдает за ними, прислушивается, фотографирует и с любого расстояния может отличить журавля от аиста. Немного странное начало для обзора поэтического сборника с прозаическими фрагментами мемуарного характера, но поверьте, это важно. А всё потому, что зоркость и наблюдательность, внимание к миру природы удивительным образом пронизывают стихотворения Геннадия, придавая им ту самую глубокую простоту, которой часто удивляются и умиляются в природе. Но при этом стихотворения не сказать что пейзажная лирика, они что-то более проработанное, как натуралистическая философия.

«Кто бы мог подумать, что натурфилософия способна так успешно вписаться в ситуацию постмодерна?» – вторит аннотация к книге.

Само название «Ловитва» – цепкое. В ассоциативный ряд современного читателя не сразу уложится устаревшее значение слова «ловля», «лов». Зато на интуитивном уровне, не только понятийном, но и фонематическом, ловитва воспринимается как молитва. И я сама, когда впервые услышала стихотворение «Последний трамвай, золотой вагон, его огней перламутр…», подумала, что оно не просто поэзия, не только сгущение мысли и концентрация образа, оно по силе и по смыслу – молитва.

Слово «ловитва» есть в Псалтыри. В высшем значении «ловитва» – добыча – церкви, «ежедневно уловляемые сетьми апостольскими и евангельскими». И если рыбу ловят сетями, то человека – словами.

Какой глубокий синтетический смысл сборника можно почерпнуть из одного его названия!

Первый раздел сборника, подтверждая догадку о многозначности «ловитвы», называется «Я – ловец и добыча». Много для чего расставляет сети человек, но и сам-то он часто попадает в чьи-то силки.

Первое стихотворение «Никогда не пора…» создаёт поэтический мир, в который будет погружаться читатель. И вот каков этот мир:

 
медь и камедь сосны,
свет молочной луны,
облаков невесомые битвы,
блеск плотвы, плеск листвы,
шум травы-муравы,
гон твоей каждодневной ловитвы.
 

Мир – творец. И мир – создатель. Человек – ловец. И человек – добыча.

Стихотворения сборника часто являются художественным облачением философских идей.

Например, «Дно колодца мерцает, дробится – то ли…» заканчивается широко известной идеей одного из древнегреческих философов:

 
Неподвижно плывут облака, циферблат никогда не проснётся,
дом стоит на пригорке, и в этом какой-то расчёт.
А река под горой и вода в подземелье колодца
всё течёт, Гераклит, всё течет, и течёт, и течёт.
 

О «Ловитве» Калашникова можно рассуждать много, но не буду раскрывать все секреты, лишая читателя возможности самому составить мнение о книге. А завершу обзор цитатой из стихотворения «О, жизни будние приметы…» о том, что есть поэзия:

 
Здесь что-то есть от рифмованья,
неуловимо слово тронь…
Вся суть поэзии – касанье,
Она не зеркало – ладонь.
 

Как рассказать о женщине?

О поэзии Марии Затонской, Оли Жданкиной и Натальи Полянской

Нужно ли выделять отдельно женскую поэзию? Вопрос дискуссионный. Если мужчины и женщины пишут на общие темы, в том числе и о любви, о Родине, то за тему материнства, через которое, на мой взгляд, лучше всего раскрывается женская судьба, мужчине браться нелегко.

О чуде рождения, диалоге матери с нерождённым младенцем, таинстве прихода в новый мир пишет Мария Затонская в стихотворении «По камушкам пройденного пути», опубликованном в альманахе одного из сезонов «Русского Гофмана»:

 
– Из воды? —
говорит.
– Из воды, – говорю. Тогда
она переворачивается – раз.
Она отталкивается – два.
Три – по рукам акушерки течёт вода,
Она
выходит,
чтобы
искать меня.
 

Тема воспитания ребёнка, осознания женщиной себя матерью, поиска границы, когда человек «просто тётя», а когда уже «мама», развивается в лирических стихотворениях Оли Жданкиной, похожих на монолог, где на ощупь чувствуются ниточки, натянутые между матерью и дочерью:

 
Я тебе говорила сегодня, что я мама, ты дочь.
И с тобой всё понятно вроде, со мной – не очень.
То есть дочка – как титул наследный, по праву рода.
А когда появляется мама – в процессе родов?
Я вчера была тётей, в случае самом крайнем,
А сегодня, довольная, рассуждаю,
Мол, смотри, это я, приглядись, запомни…
 

По вопросу исследования факта женской поэзии есть целый проект, воплощённый в сборнике «Женщина мира», где восемь поэтесс высказываются на тему женской судьбы. Например, Наталья Полянская пишет о счастье, найденном в любви. Все одиннадцать стихотворений Натальи из подборки «Женщина мира» – любовная лирика. Процитирую отрывок из «Откровений моей души»:

 
Мне душа тихо-тихо шептала:
О любви, о добре, о себе.
Тайну эту я разгадала,
Она в вечности и в бытие.
Знаю: выдержу всё, я сумею,
Знаю: всё я переживу и в душе
Сохранить я сумею ту мечту,
Что любовью зовут.
 

Переосмысливают тему материнства, любви, женской судьбы Мария Затонская, Оля Жданкина, Наталья Полянская по-разному. Кто-то – придерживаясь канона, кто-то – экспериментируя и привнося в поэзию современный язык и ритм. Наталья Полянская, например, больше тяготеет к обобщению, а Мария Затонская и Оля Жданкина – к конкретным образам, тем самым сокращая дистанцию между лирическими героинями и читателем.

Молодые авторы и опытные, жители столицы и регионов – от Калининграда до Сибири и Чебоксар, объединённые общими темами или затрагивающие разные вопросы, – они есть, они существуют, пишут, сочиняют, думают на том же языке, на котором говорят и мыслят современники. И оставляю читателю право поставить запятую во фразе «читать нельзя пропустить».