Текст книги "Судебная экспертиза: типичные ошибки"

Полученные результаты установленного дословного содержания аудиозаписей экспертами ФСБ и названными экспертами существенно различались. При этом психолог и лингвист без специализированного оборудования, специальной подготовки и методик не только «услышали в шумах» и приписали участникам разговоров слова и фразы, которые те не произносили, но и «вчитали» в эти слова и фразы собственные смыслы, доказывающие состав вменяемого преступления. Указав при этом, что там, где нет голоса участника С., это означает, что последний «красноречиво молчит и тем самым проявляет свою заведомую осведомленность…»[152]152
  Цитируется по тексту заключения специалиста из архива АНО «СОДЭКС МГЮА имени Кутафина О. Е.».


[Закрыть].

Возникает резонный вопрос: а нужны ли эксперты-фоноскописты, когда коммерческая организация в лице таких экспертов идентифицирует по голосу интересующих следователя фигурантов по делу, устанавливает не только, что сказано, но и то, что не было сказано, но «замысливалось»? При этом идентификация дикторов произведена с «опорой на постановление о назначении экспертизы» вообще без предоставления каких-либо сравнительных образцов голоса и речи.

Здесь надо отметить еще одну ошибку. Эксперт-лингвист и эксперт-психолог проявили еще одну инициативу, установив на слух обликовые характеристики участников переговоров. При этом определили точный возраст, уровень речевой культуры, эмоционально-психологический портрет и темперамент каждого говорящего.

Признаки облика говорящего, определяемые исходя из особенностей и адекватности речевого поведения в конкретной ситуации общения, являются обязательной и неотъемлемой составной частью раздельного лингвистического исследования звучащей речи при идентификации диктора по устной речи.

Так, «признаки речевой культуры отражают освоение конкретным человеком норм разговорной речи в целом и творческое их употребление, т. е. умение использовать соответствующие языковые средства (выразительность, словарный запас и т. п.) в конкретной речевой ситуации. <…> Критерий точности речи – ее соответствие мыслям говорящего, правильный отбор языковых средств для адекватного выражения содержания высказывания. Критерий ясности речи – ее доходчивость и доступность для тех, кому она адресована. Критерий чистоты речи – ее незасоренность внелитературными элементами… уместность использования определенных языковых средств в конкретной ситуации речевого общения. <…> Индивидуальным стилем можно назвать присущую каждому лицу совокупность языковых средств, отражающих выработанные в процессе обучения и речевой практики навыки использования речи для выражения мыслей. <…> Индивидуальной характеристикой говорящего является его манера речи, отражающая особенности, обусловленные спецификой образа мышления и способом изложения мыслей: логическая последовательность изложения, понимание темы, полнота аргументации, связность, целостность, информативность сообщения»[153]153
  Идентификация лиц по фонограммам русской речи на автоматизированной системе «Диалект»: пособие для экспертов / Н. Ф. Попов, А. Н. Линьков, Н. Б. Кураченкова и др.; Криминалистическая лаборатория. Войсковая часть 34435. – М., 1996. – С. 68–70, 98.


[Закрыть].

Однако оказалось, что применение каких-либо методик в данном конкретном случае вовсе не требовалось, так как эксперт-психолог и эксперт-лингвист диагностировали «речевой портрет» диктора «методом интроспекции, обратившись к своему личному опыту и слуховой памяти».

Излишне, видимо, говорить, что эксперты не были знакомы ни с одним из участников переговоров и вряд ли могли иметь в своей памяти слуховые образы их речи. Важно обратить внимание, что установление содержательно-смысловой направленности высказываний в спонтанном диалоге, записанном на фонограмме низкого качества, где отдельные фрагменты неразборчивы, – это отдельная сложная задача комплексной фоноскопической (фонографической) и лингвистической экспертизы[154]154
  См., например: Галяшина Е. И. Судебная фоноскопическая экспертиза. – М., 2001.


[Закрыть].

Как показывает экспертная практика фоноскопического (фонографической) анализа звукозаписей, наибольшую сложность для установления словесного состава представляют фрагменты фонограмм, характеризующиеся наличием шумов и искажений, изменениями уровня громкости речи говорящих, а также использованным в разговоре неполным стилем произношения, свойственным разговорной речи. Данный стиль предполагает отсутствие установки на отчетливое (дикторское, лекторское, сценическое и т. д.) произношение, характеризуемое «намеренно четким выговариванием звуков, напряженной артикуляцией, что несвойственно людям при непринужденном естественном общении. Для разговорной речи характерны нечеткость артикуляции, аллегровый (быстрый) темп речи, редукция отдельных звуков и сочетаний звуков».

Отметим, что «сильная редукция» – это полное отсутствие звука, а также случаи, когда звук настолько не отчетлив, что установить точно, есть он или нет, достаточно трудно. Кроме того, типичной чертой фонетики разговорной речи является высокая вариативность (наличие различных произносительных вариантов), предполагающая разные возможности произношения (особенно это касается высокочастотных и достаточно длинных слов). Моменты фонетической неопределенности в ряде случаев могут быть сняты благодаря использованию информации других языковых уровней или информации о ситуации общения в широком смысле. Однако при наличии помех и искажений (в частности, зашумленности звукозаписи) эти факторы не всегда способны компенсировать неясности фонетической реализации.

Анализ экспертной практики показывает, что даже при хорошем качестве звукозаписи (отсутствии серьезных помех и искажений, достаточно высоком уровне громкости речи говорящих, отсутствием явно выраженных речевых дефектов у говорящих, а также слишком быстрого темпа речи) допустимая погрешность при установлении словесного состава текста звукозаписи составляет 5 %.

Исследователи звучащей речи разработали рекомендации по ее письменной расшифровке. Однако даже при использовании определенных правил значительная часть информации, содержащаяся в звукозаписи, оказывается не отраженной при ее письменной фиксации. Например, разговорный диалог, в ходе которого используются невербальные каналы передачи информации и опора на ситуацию общения, использует клишированные, усеченные конструкции; могут присутствовать готовые реакции на типовые ситуации. Неучтенной остается и тональность разговора (его эмоционально-оценочная составляющая и функции воздействия на собеседника). В непринужденном разговоре постоянно присутствует эмоциональное отношение к предмету речи, к собеседнику, к самой речи. Часто именно это и является основным содержанием речи.

Поэтому переход от восприятия звучащей речи к ее пониманию и установлению семантической составляющей текста требует достаточно полной лингвистической и экстралингвистической информации. Для адекватного понимания необходимы ситуативная привязанность речи, привлечение фоновых знаний и широкого социокультурного контекста. Вследствие этого объем информационных потерь (при переводе устной формы речи в письменную) весьма значителен, в первую очередь это относится к тональности. Среди средств выражения тональности выделяются супрасегментные и невербальные, которые могут существенно дополнять или видоизменять информацию, которую несет словесная составляющая[155]155
  Матвеева Т. В. Непринужденный диалог как текст // Человек – Текст – Культура: монография / под ред. Н. А. Купиной, Т. В. Матвеевой. – Екатеринбург, 1994. – С. 125–140.


[Закрыть]. Так, существуют специальные интонационные средства для акцентирования удивления, сомнения, уверенности, недоверия, протеста, иронии и других эмоционально-экспрессивных оттенков субъективного отношения к сообщаемому. Довольно часто используются особые фонации (типы голоса). Например, «скрипучая» фонация выражает отрицательное отношение[156]156
  Кодзасов С. В. Интонация // Энциклопедия «Русский язык». – М.: Дрофа, 1997. – С. 157–158.


[Закрыть].

Другие просодические средства (громкость, количество – в виде интегрального темпа или удлинения акцентированных гласных, паузы и др.) также используются для выражения многих оттенков значений.

Поэтому для профессионального лингвистического анализа звучащей речи мало «прослушать аудиоряд», а необходимо комплексное фонетическое и семантическое исследование речевого потока. Все это минимально необходимо для определения смыслового содержания текстов звукозаписей. Подчеркнем, что, поскольку часть фрагментов звукозаписей обычно имеет выраженную эмоционально-оценочную компоненту (выражает негативное или позитивное отношение говорящего к действиям определенных лиц и сложившейся ситуации), анализ необходимо проводить в динамике развивающейся ситуации коммуникации.

Заключение экспертов не основано на положениях, которые давали бы возможность проверить обоснованность и достоверность сделанных экспертом выводов на основе современных достижений науки и техники. Статья 25 ФЗ ГСЭД, п. 9 ч. 1 ст. 204 УПК РФ требуют, чтобы в заключении эксперта были приведены содержание и результаты исследований с указанием примененных методов (методик). Заключение эксперта должно основываться на таких положениях, которые давали бы возможность проверить обоснованность и достоверность сделанных экспертом выводов (ст. 8 ФЗ ГСЭД). Примененные экспертом методы и приемы должны быть описаны подробно, чтобы при необходимости можно было проверить правильность выводов эксперта, повторив исследование.

Это означает, что, во-первых, из заключения эксперта должно быть понятно, как получены и на чем основываются сделанные экспертом выводы, во-вторых, из заключения эксперта должна быть понятна примененная им методика, которая должна быть изложена настолько подробно, насколько это позволит любому другому эксперту, повторив ее, получить те же результаты, которые указаны в заключении эксперта.

В нашем примере лица, взявшиеся за проведение комплексной психолого-лингвистической экспертизы звучащей речи, зафиксированной на фонограмме, переписывают «текст стенограммы аудиозаписей» в качестве доказательства выводов, которые, по сути своей, в таком виде и не требуют доказательства.

Эксперты многократно приводят констатации частоты использования говорящими нецензурных выражений. Из текста заключения нельзя понять, какой вывод следует из этих количественных показателей, с какой целью они перечислены. В тексте указаны ссылки на словарные значения нецензурных выражений и дана собственная интерпретация их смысла экспертами (кстати, достаточно вольная). Однако, какое это имеет отношение к решаемой экспертной задаче, не ясно. Акцент делается не на конкретных результатах анализа звучащего текста, а на рассуждениях, создающих видимость научных, но в действительности таковыми не являющихся. Приведем фрагмент наукообразного пассажа экспертного заключения, требующего разъяснения: «Тема – это потенциальный запас социального опыта, не включенного в контекст личной деятельности, то есть то, что существует в реальной действительности и в сознании»; «речь коммуникантов, содержащая эмотивные и социально-психологические характеристики, рассматривается в свете когнитивно-дискурсивной парадигмы с позиций эмотиологии».

Наибольшие сложности для их выявления составляют ошибки, возникающие вследствие неприменения научно-обоснованных методов и методик либо несоблюдения их требований. Так, например, согласно методике производства судебной лингвистической экспертизы категорический вывод может быть сделан лишь о наличии или отсутствии в тексте предмета речи либо его признаков, а также о наличии или отсутствии оценочного компонента либо его признаков. Категорический положительный вывод делается в случае, если все существенные лингвистические признаки того или иного компонента текста, выявленные в соответствии с предметом исследования, проявились в достаточном объеме. Вероятный положительный вывод делается в случае, если лингвистические признаки в большинстве своем проявились имплицитно, и недостаточного речевого материала для их однозначной реконструкции[157]157
  Статкус В. Ф., Назарова Т. В., Гримайло Е. А. и др. Типовая методика судебной лингвистической экспертизы. – М.: ЭКЦ МВД России, 2008.


[Закрыть].

В данном случае следует обратить внимание, что для установления смыслового содержания и смысловой направленности произносимых в ходе различных переговоров слов только лингвистических знаний может быть недостаточно. В необходимых случаях назначается комплексная психолого-лингвистическая экспертиза. При этом рекомендуется выяснять не только наличие у экспертов специальных психологических или лингвистических знаний, но и владение современными экспертными методиками. Определяющими являются научная специализация, владение специальными методами и методиками исследования речевого поведения коммуникантов в динамике переговоров.

К компетенции экспертов-лингвистов относится решение вопросов:

– о плане содержания (установления семантики в конкретном контексте) спорного слова, высказывания, текста на фонограмме;

– о плане выражения (языковой форме) спорного слова, высказывания, текста на фонограмме;

– о функционально-стилистической принадлежности спорного слова, высказывания, текста на фонограмме;

– о характере и адресности информации, передаваемой конкретным словом, высказыванием, текстом на фонограмме;

– об оценочном компоненте содержащейся в тексте информации.

Заметим, что задача определения тематики разговора между коммуникантами может быть поставлена перед экспертами-лингвистами только в том случае, когда разговор носит зашифрованный, иносказательный, специальный профессиональный характер с использованием жаргонизмов, профессионализмов, арго, сленга или разового языкового кода (неологизмов, окказионализмов и т. д.). В ином случае это не требует применения специальных лингвистических знаний, поскольку смысл легко извлекается из содержания разговора на основе знания языка судопроизводства.

3.2. Судебные лингвистические экспертизы по делам о защите чести, достоинства и деловой репутации. Экспертные ошибки

Чубина Е. А.

Востребованность экспертного обеспечения защиты чести, достоинства и деловой репутации как личных нематериальных прав была и остается достаточно высокой. С момента Пленума Верховного Суда РФ от 24.02.2005 № 3 «О судебной практике по делам о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц»[158]158
  Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 24.02.2005 № 3 «О судебной практике по делам о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц» // СПС «КонсультантПлюс».


[Закрыть] прошло уже много лет, накоплена практика, на основе ее анализа сформулированы методические подходы, появилось научное осмысление проблем[159]159
  Диффамация в СМИ / авт. – сост. Г. Ю. Арапова, М. А. Ледовских. 3-е изд., перераб. и доп. – Воронеж: Элист, 2014. – 164 с. – (Справочная серия. Юристу и руководителю СМИ); Кукушкина О. В. Негативная информация: утверждение о факте или выражение мнения? // Теория и практика судебной экспертизы. – 2016. – № 3. – С. 132–144; Лингвистическое исследование устных и письменных текстов // Типовые экспертные методики исследования вещественных доказательств. Ч. 1 / под ред. Ю. М. Дильдина, общ. ред. В. В. Мартынова; Семантические исследования в судебной лингвистической экспертизе: методическое пособие / [А. М. Плотникова, В. О. Кузнецов, И. И. Саженин и др.; науч. ред. С. А. Смирнова]; Министерство юстиции Российской Федерации, Федеральное бюджетное учреждение Российский федеральный центр судебной экспертизы при Министерстве юстиции Российской Федерации. – М.: РФЦСЭ, 2018; Баранов А. Н. Злоупотребление правом как лингвистический феномен // Язык. Право. Общество: сборник статей конференции. – Пенза: ПГУ, 2018. – С. 7–10; Иваненко Г. С. Лингвистическая экспертиза в процессах по защите чести, достоинства, деловой репутации: монография. – М.: Флинта, 2018. – 247 с.; Галяшина Е. И. Судебная лингвистическая экспертиза: учебник. 2021.


[Закрыть], однако ошибки в исследованиях не исчезли, более того – применительно как к процессуальным, так и гносеологическим ошибкам к уже описанным добавились новые.

По количеству допущенных ошибок обращают на себя внимание вводные части исследований, ошибки появляются уже в названии документа.

Так, для придания большего веса при проведении досудебного исследования, которое является, по существу, непроцессуальной формой использования специальных знаний, документ называют экспертным заключением, например: досудебное экспертное заключение специалиста, досудебная лингвистическая экспертиза по предполагаемому иску ФИО к изданию «Ч» о защите чести, достоинства и деловой репутации. Это серьезная ошибка, специалист позиционируется как эксперт, хотя такого процессуального статуса у него нет.

Подмена процессуального статуса лица предопределяет подмену процессуального статуса исследования: проведенное до судебного процесса по инициативе лица оно не является экспертизой, однако названо таковой, что является ошибкой. При этом показательно для приведенных случаев: называя себя экспертами, специалисты не спешили соблюдать требования к содержанию и структуре экспертного заключения, поэтому отсутствовала необходимая информация, в том числе конкретные данные об образовании и опыте экспертной работы лица, проведшего исследование, отсутствовали понятийный аппарат исследования и перечень использованной научной и методической литературы и пр.

В подражание подписке эксперта о предупреждении об ответственности за дачу заведомо ложного заключения некоторые специалисты во вводную часть помещают так называемую подписку специалиста. В качестве примера: Я, ФИО, предупрежден директором АНО «ХХХ» о моей обязанности при даче заключения руководствоваться Истиной. Однако уже само ее содержание (часто и датировка) говорят об отсутствии каких-либо правовых знаний у того, кто ее дал. Совершенно очевидно, что расписаться в тексте заключения (расписка помещена в вводную часть) до того, как этот текст будет фактически распечатан на бумаге, невозможно. Следовательно, специалист не может поставить свою подпись ранее того момента, когда составлено заключение, однако в подписке специалист ставит дату начала работы. Указанное обстоятельство может иметь существенное значение для оценки судом допустимости такого рода исследования.

Встречаются ситуации, уже описанные в литературе[160]160
  Судебная экспертиза: типичные ошибки / под ред. Е. Р. Россинской. – М.: Проспект, 2014. – С. 59.


[Закрыть], но, как показывает практика, не изжитые. «Иногда внешние признаки (бланк, оттиски печати) заключения эксперта свидетельствуют о его подготовке в государственном судебно-экспертном учреждении (ГСЭУ), но фактически исследование провдится по поручению частных лиц. Оформление данного документа, не имеющего процессуального характера, следует отнести к нарушению требований ст. 16 ФЗ ГСЭД и ведомственных инструкций, прямо запрещающей экспертам ГСЭУ принимать поручение о производстве экспертизы непосредственно от каких-либо лиц, кроме руководителя ГСЭУ, а также осуществлять судебно-экспертную деятельность в качестве негосударственного эксперта». Такие документы нередко именуют «актами экспертного исследования» и ставят на них печати для актов, отделяя таким образом их от собственно экспертных заключений, но эти «метаморфозы» не в силах скрыть допущенных нарушений.

Нередко во вводной части исследования можно встретить раздел «Сертификат качества», в котором специалист, фактически подменяя собой суд, дает оценку своему исследованию как доказательству. Пример содержания такого раздела: Исследовательские работы производились в строгом соответствии с действующим законодательством о государственной судебно-экспертной деятельности и соответствующими процессуальными нормами. При производстве исследования специалист исходил из достоверности документации, предоставленной лицом, назначившим исследование. При производстве исследования специалист действовал в пределах своей компетенции. Специалист не имеет и не намерен иметь материальной заинтересованности в отношении предмета исследования. Исследование произведено специалистом самостоятельно, вне какой-либо зависимости от лица, назначившего исследование, либо иных лиц. Задание на производство исследования не содержало указания на установление заранее определенных выводов. Исследование проводилось специалистом непосредственно. Третьи лица участия в производстве исследования не принимали.

Многие позиции, обозначенные в «Сертификате качества» специалистом, вызывают вопросы к его профессиональной подготовке и пониманию им основ экспертной деятельности. Есть опасения, что смешиваются понятия принимать участие в производстве исследования и присутствовать при проведении экспертизы. Согласно ст. 24 ФЗ ГСЭД «при производстве судебной экспертизы в государственном судебно-экспертном учреждении могут присутствовать те участники процесса, которым такое право предоставлено процессуальным законодательством Российской Федерации». Присутствовать, но не принимать участия. Это разные процессуальные действия. Принимать участие, например, могут другие эксперты, если назначено комиссионное исследование. В случае когда исследование проводится единолично, специалист по определению один, излишне говорить, что исследование проводилось специалистом непосредственно. Оно не может проводиться опосредованно, через третьих лиц, косвенно.

Не менее странно звучит указание, что «специалист не имеет и не намерен иметь материальной заинтересованности в отношении предмета исследования (выделено мной. – Е.Ч.)», если знать, что предмет судебного экспертного исследования – это фактические данные (обстоятельства дела), исследуемые и устанавливаемые на основе специальных знаний.

По своему стилю такого рода «сертификаты качества» напоминают больше дисклеймер (от англ. disclaimer) – заявление об отказе от ответственности за возможные негативные последствия. Несмотря на то что в России, как в целом в странах романо-германской правовой системы, дисклеймер не «блокирует» действие общеправового принципа «незнание закона не освобождает от ответственности за его нарушение», следовательно, не имеет юридической силы и не исключает ответственности сделавшего его, тем не менее дисклеймер активно используется в коммуникации, часто с целью создания иллюзии легитимации коммуникации, иллюзии законности и правомерности информации.

Опасным и крайне ошибочным видится нам привнесение таких моделей в экспертную практику, включение в состав исследований таких «сертификатов качества». Не меньше вопросов вызывает описание в отдельном разделе самим специалистом (который юристом не является) «юридического статуса заключения», часто этим разделом прикрывается вопиющая правовая безграмотность. Вот извлечение из такого раздела: В данном заключении специалистом использовался принцип доступности восприятия. Принцип доступности восприятия означает: чтобы выводы специалиста могли быть использованы в качестве доказательства, они должны быть понятными даже неспециалисту. <…> Чтобы реализовать этот принцип на практике, специалист должен избегать излишней наукообразности, не употреблять без необходимости специальные термины. Нет такого принципа – принципа доступности восприятия – в судебной экспертологии и юриспруденции вообще. В качестве доказательства используются не выводы, а заключение судебного эксперта. И, конечно, совершенно иное предполагает теория доказывания. К сожалению, примеров подобных ошибочных суждений немало и они множатся, причина – отсутствие компетенций – экспертных и правовых – у тех, кто берется проводить исследования.

Имеются случаи достаточно вольного обращения экспертов с поставленными перед ними вопросами. Нередко вопросы, выносимые на разрешение эксперта, и объекты исследования, которые, согласно требованиям, должны описываться в вводной части, ошибочно включаются в исследовательскую часть, как включаются в нее – тоже ошибочно – тексты спорных публикаций в полном объеме. Встречаются ситуации, когда эксперт в заключении вместо фиксации поставленных перед ним вопросов указывает на определение суда о назначении экспертизы, но вопросы не приводит.

Формулировка вопросов, которые могут быть поставлены по делам о защите чести, достоинства и деловой репутации, подробно описана в методических рекомендациях[161]161
  Семантические исследования в судебной лингвистической экспертизе: методическое пособие / [А. М. Плотникова, В. О. Кузнецов, И. И. Саженин и др.].


[Закрыть]. В самом общем виде их можно представить следующим образом:

1. Имеется ли в тексте негативная информация о X (именование лица, название организации и др.)?

2. Если имеется, то какова форма выражения негативной информации о Х: утверждение о фактах и событиях, мнение, предположение, оценочное суждение?

Поскольку согласно определению утверждение о фактах и событиях (statement of facts and events) – «высказывание, в котором констатируется информация о событиях, имевших место в прошлом или имеющих место в настоящем, допускающая проверку на соответствие действительности» (выделено мной. – Е.Ч.)[162]162
  ГОСТ Р 70003-2022. Национальный стандарт Российской Федерации. Судебная лингвистическая экспертиза. Термины и определения (утв. и введен в действие приказом Росстандарта от 10.02.2022 № 61-ст // СПС «КонсультантПлюс».


[Закрыть], считаем неверным с позиции логики постановку дополнительного вопроса: Если негативная информация в форме утверждения о фактах установлена, может ли она быть проверена на предмет соответствия действительности? Совершенно очевидно, если наличие утверждений о фактах и событиях установлено, то по определению информация верифицируется. Постановка отдельного вопроса о возможности верификации здесь избыточна. Объем понятия утверждение о фактах и событиях уже включает в себя компонент информация, допускающая проверку на соответствие действительности.

Встречаются вопросы, содержащие терминологические и смысловые ошибки, например: «В какой форме выражена негативная информация о ФИО: в форме сообщения о фактах, мнения, убеждения, оценочного суждения?» «Сообщение о факте» и «утверждение о факте» – это не синонимические конструкции, это разные по своей природе речевые действия (СР.: утверждать – «настойчиво говорить, доказывать»[163]163
  Ожегов С. И. Словарь русского языка: ок. 57 000 слов / под ред. Н. Ю. Шведовой. 20-е изд., стер. – М.: Рус. яз., 1988. – С. 688.


[Закрыть], сообщать – «уведомить кого-н. о чем-н., довести до чьего-л. сведения»[164]164
  Там же. С. 610.


[Закрыть]). Или: «Имеются ли в представленном тексте высказывания, в которых получили речевое выражение какие-либо факты действительности или положение дел, имеющие отношение к гр. X. и выражающие негативную оценку его деятельности?» Следует избегать усложнения синтаксической конструкции вопроса, равно как избегать конструкций, порождающих двойственность понимания, как в последнем примере.

К числу вопросов, которые по-прежнему ошибочно ставятся перед экспертами, относятся следующие: «Следует ли сведения, изложенные в статьях, считать распространением информации, пророчащей честь, достоинство и деловую репутацию ФИО?»; «Основаны ли высказывания ФИО на реальных фактах действительности?». Определение порочащего характера распространенной информации, равно как верификация сведений, – вопросы правовой квалификации. «Выход эксперта за пределы своей компетенции может заключаться в решении им вопросов, являющихся прерогативой правоприменителя, или вопросов, для ответов на которые вообще не требуется специальных знаний. Включение подобных вопросов в постановление (определение) о назначении судебной экспертизы – один из видов следственных (судебных) ошибок. Но если эксперт отвечает на подобный вопрос, а не отказывается от его решения – это уже экспертная ошибка»[165]165
  Подробнее см. главу 1 настоящей книги.


[Закрыть].

Совершенно очевидно, что ответы должны быть только на те вопросы, которые поставлены, однако нередко в исследованиях по делам о защите чести, достоинства и деловой репутации можно встретить различного рода «расширения». Так, отвечая на вопросы, содержится ли в комментариях негативная информация о X и выражена ли она в форме утверждения о фактах и событиях, эксперт дал на них положительный ответ и указал, что «исходя из этого, X представлен как некомпетентный врач, чьими услугами пользоваться опасно для здоровья» (выделено мною. – Е.Ч.). Эксперт говорит здесь о представлениях, хотя такого вопроса не было, да и не могло быть, так как представление – это чувственно-наглядный образ предметов или явлений действительности, создание представлений связано с функциями человеческой психики, а это выходит за пределы специальных знаний лингвиста.

Таким образом, при отделении формы утверждения о фактах от иных форм (мнения, оценки, предположения) значимым является признак верифицируемости информации, т. е. возможность проверки информации на соответствие действительности (сама верификация – задача правоприменителей). Утверждения о будущем, утверждения о ментальном, психическом и эмоциональном состоянии людей не могут верифицироваться, следовательно, к утверждениям о факте (по смыслу ст. 152 ГК РФ) не относятся.

К числу частых ошибок относится несоблюдение требований к описанию объекта исследования. Объектами по делам о защите чести, достоинства, деловой репутации преимущественно являются публикации в СМИ, эксперты/специалисты описывают их обычно так: «Объектом исследования является текст публикации “НАЗВАНИЕ ПУБЛИКАЦИИ”, размещенный в информационно-коммуникационной сети Интернет по адресу (указание адреса)». Это же описание дублируется затем в исследовательской части заключения, где эксперт/специалист говорит о пригодности объекта для проведения исследования.

Вопреки научно-методическим требованиям[166]166
  Семантические исследования в судебной лингвистической экспертизе: методическое пособие / [А. М. Плотникова, В. О. Кузнецов, И. И. Саженин и др. ] – С. 8; Лингвистическое исследование устных и письменных текстов // Типовые экспертные методики исследования вещественных доказательств. Ч. 1.


[Закрыть] объект исследования описывается неполно, в том числе с точки зрения его характеристики как продукта речевой деятельности на цифровом носителе, описывается без учета жанровой и тематической принадлежности, что в итоге порождает ряд гносеологических ошибок.

В качестве иллюстрации: специалист не указал, что жанр публикации X не прошел проверку на полиграфе – заметка и она относится к информационным, а не аналитическим жанрам. Основные признаки информационных жанров – сжатость изложения, высокая оперативность. Заметка как информационный жанр отвечает читателям на вопросы: что, где, когда? Но, как правило, не дает анализа событий, то есть не отвечает на вопрос: почему? В тексте исследуемой заметки, действительно, есть сообщение о событии (Х не прошел проверку на полиграфе), но нет информации о причинах (почему не прошел). Однако специалист проигнорировал этот признак и сделал вывод о наличии негативной информации о X с указанием причины (не прошел, потому что лгал), хотя этот смысл в тексте не присутствовал.

Композиционное расположение материала в заметке строится по принципу «перевернутой пирамиды»: информация располагается структурировано, ее ценность и важность убывает от начала текста к его концу. Условно текст заметки состоит из 3 частей: 1. Лид, первый абзац текста, здесь изложена главная мысль текста; 2. Основная часть текста – детали, подробности того, о чем говорится в лиде; 3. Заключительная часть – дополнительная информация, оценки.

Заметка отличается небольшими (с точки зрения устоявшихся в журналистике представлений об объеме публикаций) размерами. Источники, из которых почерпнута информация, упоминаются кратко. Каждый абзац спорной заметки «Х не прошел проверку на полиграфе» содержал упоминание источника: «по информации “РБ Спорт”», «что было подтверждено экспертно-судейской комиссией РФС», «ЭКС подтвердила».

Специалист же ошибочно, поскольку исследовал спорный текст без учета его содержательных категорий и жанровой принадлежности, информацию, которая находилась в конце заметки, посчитал основной, выводы сделал, опираясь на нее. Кроме того, наличие ссылок на источники было оценено им как «наличие слов-маркеров утверждения о фактах», это тоже ошибка, поскольку ссылки на источник используются и при выражении мнения и оценки. Показательно, что сам объект в исследовании именовался специалистом по-разному даже в пределах одной страницы («исследовательский случай», «объявление»), что недопустимо.

Еще пример: на общем собрании Наблюдательного совета организации после отчета ФИО, в котором последним дважды говорилось о сокращении численности персонала (…у нас средняя численность производственного персонала уменьшилась практически на двадцать восемь человек… Ну и вот средняя списочная численность производственного персонала, который зарабатывает деньги, составила сто сорок один человек вместо ста шестидесяти девяти), членами совета был задан ФИО вопрос: Как вы прокомментируете снижение выручки? В ответ ФИО дал свой комментарий: Стало меньше людей. Будем говорить… на 28 человек. Товарищ X увел целый отдел, причем украл вместе с выполненной работой. Подчеркнем, контекст свидетельствует, что ФИО дает именно комментарий[167]167
  Комментарий: 1. Толкование, разъяснение какого-л. текста, 2. Рассуждения, пояснительные и критические замечания по поводу чего-л. МАС. Т. 2. – С. 83.


[Закрыть], т. е. собственное видение ситуации, свою картину произошедшего.

Комментарий дается в форме оценочного суждения. Выражение оценки распознается в тексте по наличию определенных оценочных слов и конструкций, в том числе эмоционально-экспрессивных, по наличию тропов. В спорном высказывании на субъективность сказанного указывает речевая формула «будем говорить», а также эмоциональность и экспрессивность глаголов, использованных для обозначения действий субъекта («увел» в значении «сманил»). Глаголы увел и украл выполняют функцию контекстуальных синонимов – слов, которые приобретают одинаковое значение в условиях контекста. На это указывает союз причем. Используется градация (градация – расположение ряда выражений, относящихся к одному предмету, в последовательном порядке повышающейся или понижающейся смысловой или эмоциональной значимости членов ряда[168]168
  Литературная энциклопедия: в 11 т. – [М.], 1929–1939 // URL: https://dic.academic.ru/contents.nsf/enc_literature.


[Закрыть]), фигура речи, которая применяется для усиления экспрессивности (выразительности) высказывания.